Просто письмо… Одно из многих, приходящих любому современному человеку вместе с кучей бесполезного спама об очередных акциях в интернет-магазинах и надоевших уведомлений от соцсетей. Я даже не понимаю, почему его открываю, вместо того, чтобы по привычке отправить в корзину. Почему вчитываюсь в сухой, равнодушный к моим эмоциям текст, изобилующий канцеляризмами и медицинскими терминами, а не веселюсь, как полагается случаю.

Обвожу поплывшим взглядом приятельниц. У моей подруги и бизнес-партнерши по совместительству день рождения. Она собрала друзей в новом ресторане с панорамным видом на город и действительно очень достойной кухней, но почему-то сегодня меня не радует даже потрясающе нежный осьминог, которого так сложно не испортить.

Моргнув, возвращаюсь к письму.

Вами был заключен договор на хранение эмбрионов сроком до… Дата.

Оплаченный период оканчивается… Дата.

Меня охватывает страшная растерянность, граничащая с отупением. Я точно знаю, какое сегодня число, ведь о своем дне рождения Наташка талдычила последние две недели так точно, но вот спроси меня, какой нынче год, вряд ли я отвечу. В голове от прочитанного – полный сумбур. Я ничего, вообще ничего не понимаю.

Бежишь, бежишь от своего прошлого, а оно вот так легко, в один момент тебя настигает. Это вообще… как? И зачем? Все в этой жизни происходит для чего-то, ведь правда?

– Вик, ну что ты сидишь, малышка? Давай, хватай бокал. За мои восемнадцать! Ура!

Восемнадцать, да. Тогда все и началось. Давно дело было, учитывая, что сейчас мне без месяца тридцать.

Дышать становится тяжелее. Так происходит, сколько я себя помню – стоит переволноваться, и грудь словно солдатским ремнем стягивает. Чистая психосоматика родом из детства. Я давно проработала травмы и владею сразу несколькими техниками, позволяющими справиться с паникой, но по закону подлости ни одна из них не работает, когда это действительно нужно.

Хватаю бокал и делаю несколько жадных глотков. Пузырьки шампанского устремляются к носу, на глазах выступают слезы, но я, наконец, могу сделать первый полноценный вдох, с тех пор как залезла в почту.

– Ну, что там такого интересного пишут? – требовательно вопрошает именинница, плюхаясь в кресло рядом.

– Да ничего, Наташ. Очередной спам. – Откидываюсь на спинку: – Ты сегодня шикарно выглядишь, я говорила?

– Угу, но можешь повторить. Кто же против? – смеется. – А то, знаешь ли, молодежь наступает на пятки, – Наташка кивает в сторону соседнего столика, где гуляет стайка расфуфыренных малолеток, истинный возраст которых, впрочем, довольно сложно определить, потому что все они на одно лицо. Красивое, конечно, но сильно примелькавшееся. – Волнительно.

Тайком разглядываю девчонок. Я в их возрасте могла лишь мечтать о том, чтобы вот так куда-нибудь выбраться из нашего захудалого городка. А они сидят и, наверное, не в курсе даже, что всего в трёхстах километрах от столицы течет совершенно другая жизнь.

– Не переживай. Ты точно не посрамишь поколение «кому за тридцать», – салютую Наташке бокалом.

То есть наше поколение. Десять лет прошли как один день.

И если разбирать по пунктам, за это время я много сделала: выучилась, наладила свой маленький бизнес, обзавелась жильем и машиной, перекроила себя вдоль и поперек, ничего не оставив от той наивной неуверенной в себе девочки. А если не разбирать… Десять лет. Серьезно?

Выходит, десять лет кто-то оплачивал счета от репродуктивной клиники, где все это время хранились наши с Миром эмбрионы?

Впрочем, почему кто-то?

Существовал лишь один человек, кому это по какой-то причине могло бы понадобиться.

Самой мне поначалу было совсем не до этого. А потом я была уверена, что уже слишком поздно. Что наши эмбрионы просто уничтожили, да. Уж не знаю, как они это делают. И знать не хочу.

А выходит, их до сих пор можно использовать?

Давление подскакивает. Кровь ударяет в голову, растекаясь по лицу безобразными красными пятнами.

Черт тебя подери, Мир. Ну, вот какого хрена? Я ведь уже смирилась, что мне ни за что не стать матерью. Даже стала присматриваться к идее забеременеть от донорской яйцеклетки. Не сейчас, конечно, но в будущем, когда встречу того самого человека, с которым захочу связать свою жизнь.

– Ты почему одна, кстати? М-м-м? Не надоело прятать своего мальчика?

– Нет, сама же говоришь – вокруг полно молодых да ранних. Пусть лучше дома сидит, целее будет, – отвечаю, нацепив на губы улыбку. Наташка хохочет. Понимает, зараза, что я не могу привести в наш круг вчерашнего школьника. Это неловко. И несолидно. Считается, что молодого любовника тетям вроде нас хорошо иметь, только если ничего серьезного с ним не планируешь. Потому что в противном случае жалеть будут не «твоего мальчика», а тебя. Ведь ясно же – он рядом ненадолго.

Я все это понимаю. И принимаю правила игры, не боясь потерять голову. Собственно, я и подпустила Валеру так близко к телу лишь потому, что рядом с ним чувствую себя в безопасности. С ним мне совершенно ничего не грозит, тогда как больше всего на свете я боюсь опять по уши увязнуть в мужике. Мужчин, от которых у меня могло бы снести крышу, я обхожу десятой дорогой. Слишком живы воспоминания о том, как это – подыхать от любви. Прошедшие десять лет не смогли притупить память.

Просим связаться с нами по телефонному номеру… для решения дальнейшей судьбы договора.

Договора. Какой цинизм.

Судьбы договора, мать его.

Не моих детей. Биологически моих. Единственно возможных.

В груди что-то робко шевелится. Я так долго ничего подобного не испытывала, что далеко не сразу осознаю, что это во мне прорастает, пуская ростки, надежда. Которую я тут же с остервенением принимаюсь вытаптывать. Только, кажется, слишком поздно.

Мамочки. А ему… Ему они тоже вот так написали?! Это значит, он жив? Или…

– Ребят, у кого-нибудь есть сигарета?

– Айкос только.

– Блин. А нормальной нет?

– Давайте кальян закажем! – предлагает смутно знакомая барышня с противоположного края стола. Активно поддержав эту идею, именинница жестом подзывает кальянщика и, перепоручив его той самой девушке, переводит на меня подозрительный взгляд:

– А ты, вообще, по какому поводу курить надумала?

– Без повода. Настроение такое.

– Что хочется закурить спустя три года завязки?

– От одной сигареты ничего не будет, мамочка, – закатываю глаза.

– На, Вик…

Наташкин двоюродный брат Толик протягивает мне пачку олдскульного Кента. С благодарностью выбиваю сигарету.

– Возьми парочку. Раз настроение покурить, одной дело точно не ограничится, – рекомендует, добродушно посмеиваясь.

Отрицательно мотаю головой. Забираю сигу и, взмахнув ей в воздухе, бросаю:

– Отойду на пару минут.

Не знаю, хорошо это или плохо, но никто не изъявляет желания составить мне компанию на террасе.

– Возьмите плед. На улице сегодня прохладно, – предлагает заботливая хостес.

– Спасибо, – киваю я, сходу набрасывая тот на плечи.

Первая затяжка – как обезбол. Видел бы меня сейчас папа. Так странно – его я тоже стараюсь не вспоминать, но это письмо выпустило наружу чертову уйму воспоминаний. И вот… Вот уже перед глазами не раскинувшаяся на километры вокруг столица, а маленький военный городок, где мой отец был царем и богом. И я – не тридцатилетняя самодостаточная женщина, а глупая, не нюхавшая жизни девчонка.

Почему я так втрескалась в Мира? Я и сейчас не знаю. В конце концов, меня было не удивить ни смазливой мордашкой, ни отличной фигурой – в нашем городе командировались бойцы элитных подразделений, а там все мужчины как на подбор. Ни одного плохонького. А Мир чем-то зацепил, да… Сразу. Так на него засмотрелась, что на ровном месте споткнулась, вызывая смешки вояк и папин строгий взгляд – дело было у него на работе.

– Чего примчалась-то, Вик? – спросил отец, заводя меня в кабинет, в котором пахло кофе и истлевшей от времени бумагой.

– Я поступила!

– М-м-м? Серьезно?

Брови отца взлетели вверх. И ведь его недоверие было вполне понятным, но мне не нужно было каждый раз напоминать о моей тупости! То, что я еле-еле окончила школу в нашем поселке, не знал разве что ленивый. Так зачем он снова и снова мне его демонстрировал? Неужели не понимал, как это больно?

– На платный, конечно, и по льготе.

– А-а-а, а то я уж было подумал…

– В столицу. Общагу дают, – выпалила, не дыша, не давая папе закончить мысль и все еще больше испортить. Взлетевшие брови отца резко опустились, столкнувшись над переносицей. Это не предвещало мне ничего хорошего. Но я знала, что на иную реакцию рассчитывать не стоит. И потому готовилась, собиралась с силами, так нужными мне, чтобы отстоять свое право вырваться из-под отцовской опеки, а заодно и из этого места, которое ненавидела всей душой, из среды, к которой совершенно не была приспособлена, несмотря на то, что в ней прошла вся моя жизнь.

– А что не так с универом в N-cке?

То, что он в пятидесяти километрах, а я для себя четко решила – если уж убегать, то как можно дальше. Чтобы при случае даже длинные руки отца не могли до меня дотянуться. Чтобы я могла строить жизнь как хочу, и самой быть себе хозяйкой.

– Он гораздо хуже. Просто посмотри рейтинги ВУЗов, и все поймешь.

– А целевой? Я выбил для тебя контракт…

– Я не хочу быть делопроизводителем!

– Да ты вообще не знает, чего хочешь! Я тебе и учебу, и место потеплей сразу после – закрепленное за тобой, соплёй, место. Думаешь, так легко будет найти работу после института, да? На кого ты там собралась поступать хоть?!

– На ландшафтного дизайнера, – бросилась я объяснять, игнорируя обидное «сопля». В тот период это вообще была моя обычная тактика – игнорирование. Иначе как? Как еще мне было выжить?

– Это что за профессия такая? – бушевал отец. – Чем они занимаются? Вот ты знаешь?

– Проектируют парки и приусадебные участки. Я люблю возиться с растениями.

Эта любовь мне досталась от матери. Матери, которая сбежала от нас, когда мне было шесть. Тогда я ее винила. Думала, как так можно, что ж это за мать, что оставила своего ребенка? Понимание пришло с возрастом. Я не могла никого судить за то, о чем сама мечтала.

– Любит она… А не ты ли ныла, когда мы у бабки картошку копали?

Я. Но сравнивать уборку картошки с созданием самой захудалой альпийской горки мог только солдафон вроде отца.

– Это другое.

– Ну да. Ладно, иди. Дома поговорим. Я сейчас занят.

Мои плечи поникли, шаркая ногами, я подошла к двери, толкнула ее и едва не врезалась в Мира. Он был очень высок. И на его фоне я выглядела совсем уж Дюймовочкой. Чтобы увидеть его необычные, цвета бутылочного стекла глаза, мне пришлось так сильно откинуть голову, что даже что-то хрустнуло в шее. Вышло смешно, но он не удостоил меня улыбкой. Просто стоял, придерживая за лопатки, как будто понимал, что еще немного, и я, пораженная в сердце стрелой Амура, просто свалюсь ему под ноги.

– Извините.

– Ничего, малышка.

– Какая она тебе малышка, Тарута?! Лапы убери от моей дочери, а то я тебе их выдерну и скормлю.

Я побелела. А мир вообще, похоже, не испугался. Подмигнул мне и прошептал:

– Продавливай свою тему. Прогнешься – будешь всю жизнь жалеть, протирая штаны на нелюбимой работе.

– Ладно, – просипела я, с трудом отстраняясь. Все же хватило мозгов не бесить отца. По факту в ту первую встречу мы с Миром обменялись всего парой фраз, а я всю ночь потом их гоняла в памяти и гадала, следует ли из его оговорки тот факт, что сам он свою работу не любит? Удивительное замечание. За которое в нашем городе можно было и огрести. Но мне оно пришлось по душе, учитывая, что и под страхом казни я не стала бы связывать свою жизнь с мужчиной, хоть сколь-нибудь похожим на отца. А так лежала под одеялом и вибрировала от накатывающих эмоций. И совсем уж, как мне тогда казалось, несбыточных фантазий.

– Вик, ты тут еще не заледенела?

Истлевшая до фильтра сигарета обжигает кожу. Чертыхаясь, отбрасываю бычок в пепельницу.

– Иду.

– Ну что такое? Ты весь вечер сама не своя, – обнимает меня Наташка.

– Голова болит. Наверное, давление на погоду упало. Не обидишься, если я прямо сейчас свалю?

– Не обижусь. Но так и знай, я не поверила ни одному твоему слову. Что-то с тобой не так. И ты мне расскажешь что.

– Звучит угрожающе, – вяло улыбаюсь. – Но да, расскажу. Обязательно. Как только сама переварю новости.

– То есть вы хотите разбить в саду огород? Я правильно понимаю? – вскидываю растерянный взгляд на своих постоянных клиентов. Они стали одними из первых наших с Наташкой заказчиков. Может, поэтому я так сильно ими дорожу, что готова согласиться на внеочередную встречу в восемь утра по такому вот откровенно идиотскому поводу. Клянусь, если бы это было возможно, я бы ездила к ним вместо садовника и бесплатно подрезала кусты – так много себя я вложила в их сад.

– Это что, преступление? Пару грядочек.

Которые к хренам уничтожат проект, которым я до сих пор так гордилась.

Прячу бушующий во взгляде протест под воспаленными веками. Бессонная ночь дает о себе знать. Это их земля, их деньги и их идеи, которые я, как профессионал, вполне могу корректировать, незаметно подводя к более адекватным и уместным решениям. В конце концов, это тоже часть работы. Я великое множество раз сдерживала чужие неуемные порывы. Не будь я такой взвинченной, это не составило бы мне труда и сейчас. А пока я с трудом воздерживаюсь от того, чтобы тупо не наорать на фонтанирующую идеями Анжелу Георгиевну, которую к определенному возрасту потянуло к земле, как и многих скучающих тетенек на ее месте.

Сделав вид, что задумалась, утыкаюсь в открытый на экране компа проект.

– С южной стороны осталось немного неосвоенного пространства, – бормочу я. – Мы можем вписать сюда большие вертикальные грядки. Таким образом, вам не придется к ним наклоняться, да и перемещаться по участку будет гораздо удобнее. А отделить огород от зоны отдыха можно при помощи декоративной стены их бревен для растопки камина. Примерно такой.

Для наглядности открываю папку с фотографиями одного из своих последних проектов и поворачиваю монитор к заказчикам.

– Простите, Виктория…

– Да?

– Как думаете, сколько мне лет? – сощуривается клиентка.

А это здесь еще каким боком? Я подвисаю. И не находя ответа, но чувствуя в вопросе стопроцентный подвох, настороженно постукиваю пальцами по столу.

– Никогда не задумывалась на эту тему.

– Судя по тому, что вы решили, будто я не смогу наклониться к грядкам, мне, по-вашему, как минимум пора на пенсию. Я похожа на пенсионерку, Виктория?

Охренеть. Это что – розыгрыш? Как мы вообще пришли к этому?

– Вы прекрасно выглядите, Анжела Георгиевна. Но моя задача, как ландшафтного дизайнера, думать наперед. Представлять, каким будет ваш сад через пять, десять лет, двадцать... Сможет ли он соответствовать вашим пожеланиям и потребностям, которые, согласитесь, будут меняться со временем.

– М-м-м…

– Анжела, не начинай! – впервые подает голос тот, кто, собственно, и оплачивает все Анжелины идеи – ее не в пример более адекватный муж. Аллилуйя!

– В любом случае, что бы вы ни решили, мы уже не успеем провести нужные работы до наступления морозов. Так что у нас есть время подумать. Если такой проект вам окажется не по душе, мы найдем другое решение. Это же так, навскидку…

– А я тебе, Анжел, об этом всю неделю талдычил!

В итоге расстаемся, договорившись встретиться через пару недель. На часах нет и девяти, а клиника, в которой хранятся мои эмбрионы, откроется только в десять. Пытаюсь взяться за работу, но сосредоточиться не получается. Оставив попытки принести пользу, открываю всезнающий гугл. Я точно помню, что длительный срок хранения эмбрионов ведет к постепенной утрате их жизнеспособности, но мне хочется понять, что врачи-эмбриологи вкладывают в слово «длительный». В юности мы с Миром не уделили этому вопросу достаточно внимания, потому что не планировали откладывать мою беременность в долгий ящик. Теперь же, по прошествии стольких лет, неплохо бы разобраться, сколько времени у меня осталось. И есть ли оно вообще – это время. Ведь если нет… Надо понять, насколько я готова стать матерью прямо сейчас. Со стороны, наверное, кажется, что любая бесплодная женщина по умолчанию готова к беременности. Но в моем случае это совершенно не так. Я как будто уже смирилась, что мне не грозит стать матерью. И свыклась с этой мыслью до того, что в какой-то момент она стала для меня даже комфортной. Теперь же придется что-то решать.

Ребенок от Мира. Мой ребенок.

Да? Или нет?

Черт, я ведь даже не смогу узнать, насколько жизнеспособны сохраненные эмбрионы, пока не решусь их использовать. А если я все же настроюсь рожать, и вдруг окажется, что уже слишком поздно? Сумасшествие. Может, лучше и не пытаться? А-а-а-а-а-а…

Легонько бьюсь лбом о крышку стола. Ну, сколько там? Целых двадцать минут, и я смогу договориться о встрече, которая, очень надеюсь, развеет хоть часть одолевших меня сомнений. Или добавит их? Господи, ну вот какого хрена? Все же было так хорошо!

Короткий стук в дверь заставляет меня резко выпрямиться в кресле. В кабинет вплывает сначала картонный стаканчик с кофе, а следом за ним – приземистая фигура Валеры. Он с детства занимался борьбой, и даже достиг каких-то успехов в спорте, но травма поставила крест на его спортивной карьере. Так что сейчас он работает в фитнес-центре, расположенном тремя этажами ниже.

– Привет. Иди ко мне, поцелуй папочку. Я капец соскучился. Как погуляла? – частит он, обводя ревнивым взглядом мою тощую фигурку. Это льстит. Валера ведь без ложной скромности может иметь любую девчонку, а вот ведь – запал на меня. Тетку на восемь лет старше. Встаю из-за стола и шагаю в его широко раскрытые объятия.

– Да никак. Голова разболелась, я ушла, когда еще и девяти не было.

– Чего не позвонила? Это все твой остеохондроз. Повернись сюда. Сделаю хорошо…

Валера это умеет, да-а-а. Знает, на какие точки давить, он же инструктор по адаптивной физической культуре, и достаточно неплохой.

– М-м-м, – мычу, закатывая глаза. Валерка наклоняется. Для парня он невысокий, но учитывая, что и я метр с кепкой в прыжке, все равно возвышается надо мной на полголовы.

– Нравится? – мурлычет интимно.

– А то ты не знаешь. Давай, не останавливайся.

Наши взгляды встречаются в зеркальной панели, зонирующей пространство моего кабинета. Ко всему прочему Валера ужасно симпатичный. Темно-русые брови, стильная стрижка, щетина… К счастью, он хоть и молод, ничего детского в его лице нет. Никакой округлости или не дай бог уродского юношеского пушка над губой. Считай, мужик с по-юношески ненасытными сексуальными аппетитами. Чего еще хотеть от любовника? Он идеален еще и потому, что мне не надо стирать его вещи или забивать голову мыслями о том, чем его накормить. Это делает его мама. Да-да. Я хорошо устроилась. Но очень скоро моей привычной устоявшейся жизни может прийти конец.

Хочу я этого? Или нет? Сейчас мне так комфортно в своем болоте…

– Ты ужасно напряженная, – шепчет, цепляя зубами край ушка. Телом прокатывается волна дрожи. – Расслабить тебя? – бросает на меня озорной взгляд в зеркале и будто вскользь смещает руку с плеча, задевая округлость груди.

– У тебя через десять минут начинается тренировка.

– Сомневаешься, что успею? – нахально ржет.

Ну уж нет. В нем я не сомневаюсь. Валера очень талантливый парень. Чуткий и умелый. Да, поначалу у нас были некоторые шероховатости, но за год встреч они стерлись. С ним я окончательно раскрылась как женщина. В конце концов, какая разница, что он обо мне подумает? Ну, не понравится ему, и что? Он уйдет? Так я никого не держу. Правда, я и не припомню, чтобы Валера на что-то жаловался.

– Успеешь, – с сожалением отстраняюсь. – Но лучше не надо. У меня после в голове такая каша.

– И что?

– А то. Мне работать надо. Иди, Валер, лучше вечером встретимся, да?

– Ты сегодня до которого часа?

– Без понятия. Скорее всего, придется отъехать, и я не знаю, вернусь ли. Потом спишемся, ага?

– Ну, давай. Может, все-таки ко мне заедем?

– А что, твоя мать опять в командировке?

– Нет. Она дома. И очень хочет с тобой познакомиться.

Ага. Так и представляю эту встречу. Ну, вот что он за дурачок? Ясно же, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Какой матери понравится, что ее юный сын связался с взрослой теткой?

– Валер, не начинай, ладно? На кой тебе этот гемор?

– Да почему гемор сразу-то?! – психует, пиная ногой стоящую на полу коробку. В каких-то моментах он все же такой ребенок! – Ты себя в зеркало видела? У тебя в алкомаркете паспорт требуют!

Глупый разговор. И аргументы у него глупые. Поджав губы, демонстративно кошусь на часы. Да, я умею быть стервой.

– Извини, мне нужно срочно позвонить.

У Валеры едва дым из ушей не валит. Но он успел достаточно меня изучить, чтобы даже не пытаться скандалить. Я ему сразу дала понять, чего жду от наших отношений. И мексиканские страсти со скандалами в этот перечень совершенно точно не входят.

– Напиши, как освободишься.

– Хорошо. И спасибо за кофе.

Чтобы сгладить, чмокаю Валеру в щеку и возвращаюсь за стол. А как только за ним закрывается дверь, хватаюсь за телефон. Отвечают мне практически сразу же. Рассказываю администратору о полученном письме, выясняя, к кому мне в таком случае нужно обратиться. К моему большому облегчению, меня обещают принять сегодня же. Что я могу быть к этому не готова, понимаю, лишь когда приезжаю по указанному адресу.

– Ожидайте. Вас позовут.

Время до приема тянется просто нереально медленно. Будто стрелки висящих на противоположной стене часов кто-то невидимой рукой тянет в обратную сторону. Наконец, меня приглашают войти. Передо мной сидит ухоженная, располагающая к себе женщина, которая мягко меня перебивает, когда я, волнуясь, начинаю рассказывать о своей проблеме.

– Я в курсе вашей ситуации. Вы уже решили, станете ли продлевать договор?

– А это имеет смысл? Я слышала, что после долгой заморозки эмбрионы могут и не ожить…

– Такой риск присутствует всегда, все очень индивидуально. Современные методы позволяют…

– Это было десять лет назад!

– Конечно, как врач, я бы рекомендовала не затягивать дальше. Но если беременность не вписывается в ваши планы, можно оплатить, скажем, следующий год. И что-то решить за это время. Например, посоветовавшись с партнером.

– Мы с ним не поддерживаем связь, – сознаюсь я, ерзая на стуле.

– Вот как? Тогда… эм, откуда уверенность, что он будет не против проведения ЭКО?

– Такой уверенности нет. Но в конечном счете это ведь мое дело?

– Я бы так не сказала. Без согласия второго донора данная процедура полностью исключается.

Закусив щеку, всеми силами пытаюсь осознать, что это для меня означает. Конечно, с одной стороны, мне понятна такая логика, даже странно, что я сама до этого не дошла. С другой…

– Послушайте, ведь десять лет прошло. За это время со вторым донором могло случиться что угодно. Да он мог даже умереть, если на то пошло…

– Такие риски обычно специально прописываются в договоре. Ведь по умолчанию действует другое правило. Мне очень жаль.

Точно. Теперь я вспомнила, что с нами оговаривали этот момент. И Мир даже хотел написать что-то вроде отказа от прав, аргументируя это тем, что его работа слишком опасна, что он, мать его так, может погибнуть. А меня от одной только мысли об этом каждый раз выворачивало наизнанку. И казалось, если я соглашусь, дам тем самым вселенной зеленый свет его у меня забрать. Помнится, со мной случился полноценный нервный срыв, когда я представила, что Мира больше нет. И ему пришлось проглотить свои аргументы.

– Бред какой-то, – потираю лоб. – Он за это время мог жениться, обзавестись детьми, настоящей семьей… – бормочу и вдруг спохватываюсь. – А вы не в курсе, с ним пытались связаться?

– Безусловно. Но пока безуспешно. Телефон Мирослава Игоревича отошел к другому человеку, а на письма по указанному в анкете адресу никто не отвечает.

Что логично. Гораздо сложнее мне представить сорокалетнего Мира, отвечающего с электронного ящика hren_s_bugra.com.

– То есть без разрешения Мирослава Игоревича я не могу использовать эмбрионы по своему усмотрению? – еще раз уточняю очевидное.

– Вы все правильно понимаете.

– Тогда зачем это все вообще? – негодую я, ведь и правда – жила себе спокойно, а тут…

– Как я уже сказала, вы можете оплатить услуги нашего центра по хранению эмбрионов. А за это время, если решите, что готовы стать матерью, заручиться согласием донора.

То есть каким-то образом разыскать Мира?

Ну уж нет. Этого никогда не будет. Значит, и думать не о чем.

– Охренеть, – резюмирует Наташка, пьяненько моргая.

– Да уж… – валюсь на бок и гусеницей подползаю к стене, зачем-то закидывая на нее ноги.

– Не ожидала даже, что ты такая коза!

А вот это неожиданно. Я-то тут при чем?

– Я?!

– А кто? Мы столько дружим, а выходит, я ничего толком о тебе не знала. Ни про хрена этого… – Наташка излишне эмоционально машет бокалом, так что часть шампанского проливается прямо на заботливо выложенные на тарелку суши. – Ни про ваших детей.

– Нет никаких детей, – хмурюсь.

– Но это пока. Как думаешь, я буду классной крестной? Ты же меня возьмешь? Или нет? От тебя теперь чего угодно можно ожидать.

Покачиваясь, сажусь на задницу. Обхватываю пальцами скрещенные лодыжки. Ничего не пойму. Мы вроде не столько выпили. Какие дети? Какие крестные? Я же, кажется, сказала, что еще ничего не решила. В конце концов, от меня вообще мало что зависит. И это я ей объяснила тоже.

– Наташ, ты меня слышишь? Я без разрешения Мира связана по рукам и ногам!

– Ну, так получи его. Ик. Разрешение.

– Не хочу. Закрыли тему.

– Погоди-погоди, ну-ка глянь на меня! Ты что, боишься?

Боюсь ли я? Боюсь ли я… Да, наверное. Я же, черт его дери, даже не знаю, жив ли он. Все это время, когда я свято верила, что забыла о нем и думать, на самом деле я просто боялась узнать, что его больше нет. И неважно, что мы расстались. Неважно, что это произошло как раз потому, что Мир обещал завязать со своей работой, а когда в очередной раз не сдержал слова, у меня тупо сдали нервы… Я просто не могла бы жить, зная, что его больше нет. Мое неведение о его дальнейшей судьбе создавало иллюзию того, что все хорошо. И он живет где-то там, счастливый. Не со мной, да, но живет. И мне не надо вздрагивать каждый раз, когда кто-то звонит в дверь. Не надо изводить себя, ожидая, вернется он с очередного задания живым или грузом двести… Не надо умирать вновь и вновь, когда задерживается. Это не моя ответственность.

– А ты бы на моем месте не боялась?

– Нет, конечно. Это твой единственный шанс стать матерью! Сама же говоришь.

– Я все эти годы жила с мыслью, что все… Мне ничего не светит. Я смирилась с этим. А теперь что? Искать его? Умолять позволить?

– Почему нет? Сама же говоришь, что он нормальный мужик. Что ему стоит помочь девушке, оказавшейся в безвыходной ситуации?

– Да что угодно. Та же семья, которой он наверняка уже обзавелся. Вот тебе бы понравилось, если бы спермой твоего мужа воспользовалась его бывшая?

– Слушай, какого черта мы гадаем? Может, он вообще свободен как ветер, а мы тут уже понапридумывали. Где там мой телефон? – Наташка обводит пол немного поплывшим взглядом.

– Что ты хочешь?

– Найти его, конечно же.

– Ага. Удачи, – фыркаю. – Он же военный. По крайней мере, в прошлом. Соцсетей у него нет и быть не может.

– Как, говоришь, его зовут?

– Мирослав Игоревич Тарута. Наташка, ну что ж ты за баран такой у меня, а? Это совершенно бессмысленно.

– Почему не попробовать? Все равно дурака валяем.

– Скоро Валера придет, – зачем-то напоминаю я, встаю и, вообще ни на что не надеясь, принимаюсь убирать с пола. Остатки роллов, пакетик, куда мы складывали использованные салфетки. Пустую бутылку. И еще одну. Блин, хорошо посидели. Но завтра наверняка будет раскалываться голова. Знающие люди говорят, что в молодости могли пить до утра, а потом валить на пары, и ничего. Верю им на слово, потому что свой первый бокал вина я выпила, кажется, уже после института, а вот так, чтобы бутылку… Такое я стала себе позволять лишь годам к тридцати.

В момент меня возвращает Наташкино присвистывание.

– Что? – замираю с занесенной над тарелкой губкой.

– Ну-ка посмотри, это он?

Я не верю, что она вот так легко его нашла. Но все равно колени слабеют, ноги – словно из холодца. А сердце… Ч-черт. Прикладываю мокрую ладонь к груди, чтобы оно, к чертям, не выпрыгнуло.

– Мирослав Игоревич Тарута. Сорок лет. Дата рождения – пятнадцатое ноль восьмое тысяча девятьсот…

Наташка не успевает договорить, потому что я, подлетев к ней, тупо выдергиваю телефон. В глазах темнеет, плывет. Навести фокус практически невозможно, потому что руки дрожат. Очень, блин, сильно дрожат.

– Вик…

Из темноты с фотографии три на четыре проступает его лицо. Оно изменилось за десять лет, да. На нем пролегли морщинки, а на щеке появился шрам, которого не было в его тридцать. Однако не узнать эти глаза невозможно. Заглядываю прямо в них, и чудится, что он абсолютно такой же, как я его помню, а эти изменения – просто рябь времени. Но так не может быть.

– Вик… Это он, да? Ты как привидение увидела, – хмурится Наташа.

– Он жив, да? – тоненьким ломающимся голоском пищу я.

– Живей всех живых. И, кстати, вполне успешен. Да ты читай, читай. Чего глазами хлопаешь?

Прохожусь по тексту Википедии несколько раз, прежде чем смысл написанного начинает хоть немного до меня доходить. О военной карьере Мира в статье нет никаких подробностей. А вот его нынешней работе уделено чуть больше внимания, хотя и эта информация изложена довольно скупо. Не удивлюсь, если Мир лично согласовывал текст. Эта лаконичность вполне в его духе. Более закрытого человека я не знала ни до, ни после.

Отдаю Наташке телефон. Обхватываю вмиг озябшие плечи.

– И главное, ни слова о личном. Вот что, им сложно было написать хоть в общих чертах, что да как?

– Он не любитель распространяться на такие темы.

– Ну, ничего. За дело взялись профессионалы, Вик. А значит, что? Сейчас мы выведем его на чистую воду.

Что Наташка профессионал – я даже не сомневаюсь. Как-то она вычислила, что нашей подруге изменяет муж, изучая сториз его любовницы, на которых того даже в кадре не было. Уверена, это какой-то врожденный дар.

Без сил опускаюсь на пол. Может, звякнуть Валерке и все отменить? Я точно не смогу сегодня расслабиться.

– Ну что, мать, какая-то постоянная телка у него есть. Вряд ли жена, но…

Это глупо… Глупо ревновать, да. Но в свое время я так остро его любила, что отголоски той любви и сейчас поднимаются в груди волной разрушительной ревности.

– Ничего. Не хочу. Знать.

– Да погоди ты! Знание – это сила.

– Я к нему ни за что не обращусь! – повторяю раз за разом. – Это все не имеет смысла.

– А если он к тебе обратится? – сощуривается Наташка, цепляя меня на крючок своего взгляда. – Об этом ты не подумала?

– Нет. Зачем ему это делать?

– Затем, что и он тоже наверняка получит это письмо. Не сейчас, так потом. Но оно найдет его.

– И что? Мир наверняка забыл обо мне и думать.

– Ага. Если бы ты сама в это верила, то не дрожала бы сейчас как трусливый заяц.

Не выдержав, бросаю взгляд на экран Наташкиного телефона.

– На. Здесь всего пара фоток. Наверное, он подчищает размещенную инфу. А эти просто не успел…

– Не выдумывай. Вряд ли у него настолько длинные руки.

– Вик, его фирма специализируется на кибербезопасности. Уверена, твоему Миру не составит труда вычистить что угодно.

Машинально киваю, с жадностью разглядывая то самое фото, где он с другой. Судя по тому, что эта барышня отличается от меня как день от ночи, вкусы Мира за последние годы сильно изменились. Со снимка на меня смотрит холеная брюнетка с роскошными формами и чувственными губами.

Мой взгляд невольно останавливается на собственном отражении в зеркале. Нет, у меня нет никаких комплексов по поводу внешности. Маленькая собачка всегда щенок, а после тридцати ты уже понимаешь, как много одно только это значит. К тому же я симпатичная. Но она… Она Миру подходит гораздо больше. Не то чтобы я всерьез сравнивала. Или на что-то надеялась. Просто это невозможно не отметить, как, скажем, невозможно не отметить ливень, когда под него попадаешь.

Я не собираюсь заниматься самобичеванием.

Или доставать воспоминания, надежно спрятанные в сейфе памяти.

Я психически здоровый человек. Психически здоровый человек ни за что не станет заниматься таким мазохизмом.

И я ни за что не буду искать встречи с Миром. Даже если это – мой последний шанс. Надо смириться, что есть вещи и обстоятельства, которым просто не суждено случиться.

Очень кстати в дверь звонят.

– Это Валера.

– Я тогда пойду. И это… Ты не делай глупостей, ладно, Вик?

– Например, каких, интересно? – закатываю глаза прежде, чем открыть.

– Привет! Ого, да ты пьяненькая, – округляет глаза Валера, оттесняя меня вглубь коридора. – Гам, заходи, че встал? – оглядывается за спину. – Это тебе! Нужно твое авторитетное мнение.

– Мое? А по какому поводу? – растерянно смотрю на протянутый пакет с… шаурмой?

– Ну, я же тебе рассказывал, Вик, ты че? Привет, Наташ, – поясняет Валера, одновременно сторонясь, чтобы дать другу пройти, стягивая ботинки ногой, и свободной рукой – крутку. – Мы с Гамом бизнес мутим.

– Как ваш бизнес связан с шаурмой?

– Непосредственно, – откашливается Гамлет. Он армянин. Такой прям… утрированный. Большой, волосатый и немногословный. Из тех армян, которых даже в темноте не перепутаешь с итальянцем.

– Вы что, открываете шаурмичную? – вскидывает брови Наташа.

– Надо же с чего-то начинать. Ну, пробуй!

– Да мы только поели, Валер.

– Быстро, – смеется тот и тычет мне под нос ароматно пахнущий конвертик лаваша, из которого вот-вот выпадет начинка. – Открыла рот! Ну как?

– Фкушно, – киваю, ничуть не покривив душой.

– Бабулин рецепт, – хмурится Гамлет.

– Серьезно?

– В меню еще будет шашлык и все такое. Хочешь глянуть?

– Давай потом.

– Ну да. Сначала протрезвей, – смеется Валера.

– Тебе правда нравится? – напротив, хмурится Гамлет.

– Да. Очень вкусно. Ты сам готовил?

– Пока да. Но мы собираемся взять повара. Здесь киоск будет и на Садовой. Потом, если пойдет, расширимся.

Даже не знаю, что сказать. Наверное, мне нравится, что у Валеры есть какие-то цели. Но шаурмичная, блин, он серьезно вообще? Впрочем, во мне говорит сноб. Знал бы он, с чего я сама начинала свою карьеру…

В итоге гурьбой заваливаемся на кухню, и дегустация затягивается еще на пару часов. Мы с Наташкой налегаем на кофе, чтобы протрезветь. Парни пьют безалкогольное пиво, убеждая нас, что под шаурму оно идет за милую душу.

Посиделки на моей кухне отличаются от приема, на котором был запечатлен Мир со своей пассией, ровно так же, как мы с ней отличаемся друг от друга. Это не плохо и не хорошо. Это просто доказывает, что прошлому нет места в настоящем.

– Так, ладно, я домой, – во весь рот зевает Наташка, похлопывая себя по заметно округлившемуся пузцу. – Гамлет, ты со мной?

Парень морщится. Ну, еще бы. Дал же бог имечко.

– Ага. Погнали, провожу.

– Ты тоже домой, или? – сползаю с барного стула в руки Валерки.

– Или. Люблю, когда ты пьяненькая.

– Да-а-а?

– Угу. В тебе такая затейница просыпается сразу, – ухмыляется гад.

– Эй! Дождались бы хоть, пока гости уйдут, – бурчит Наташка из коридора.

– Завидовать нехорошо! – парирует Валера. Я хохочу, утыкаясь носом в его плечо. К удивлению, напряжение схлынуло. Мысли о Мире и моей потенциальной беременности отступили, вытесненные Валеркиной бесшабашностью.

– Черт, я с этими головняками совсем забыл о резинках… – досадует Валера, когда мы, наконец, остаемся одни. Гляжу на него, приоткрыв глаз. На самом деле меня так разморило от выпитого, что секса особенно и не хочется. Благодушно пожимаю плечами.

– Ну, тогда в другой раз, да?

– Еще чего! Не филонь, Вик... Давай так. Это же безопасно?

– Ну, если ты кроме меня ни с кем…

– Совсем, что ли?! Вот на хера ты это ляпнула? Типа, я могу, да? Тебе настолько на меня похуй? – заводится.

– Да нет же, Валер. Ты чего? Я просто не так выразилась. Иди сюда…

– Только если ты как следует попросишь прощения, – переобувается он, посматривая на меня с неприкрытой настороженностью.

– А можно ты сам его возьмешь, а? Я что-то так устала…

– Хоть не усни в процессе, – смеется Валера, наваливаясь на меня сверху.

– Не усну.

– Так я могу? В тебя? – облизывает красивые губы.

– Угу. Можешь.

– Точно? Ты же не пьешь таблетки…

Что-то обрывается внутри. С тихим резким звуком отскакивает и врезается в плоть, раня.

Отталкиваю Валерку от себя. Отчаяние придает силы – тот такой здоровенный лось, что в противном случае я бы и с места его не сдвинула, а тут получается.

– Эй! Ты чего?

– Ничего, – спускаю ноги с кровати. – Думаешь, я сплю и вижу, как от тебя залететь? Серьезно? Я выгляжу настолько отчаявшейся?

– Я просто задал вопрос, – цедит Валера. Иногда это с ним бывает, да. В нем просыпается мужчина, которым он когда-нибудь непременно станет: жесткий, самодостаточный, уравновешенный. Сейчас он выглядит гораздо взрослее, чем я, истерящая на ровном месте. Совершенно непонятно, кому из нас тридцать.

– Ну, считай, я ответила. Воздержание – лучшее предохранение.

– Серьезно? Это, по-твоему, нормально? – Валера кивает на бугор в боксерах. Там у него тоже все в порядке. Даже моя истерика не в силах сбить его задорный настрой – еще один плюс молодости. – Может, нормально объяснишь, что да как?

Отворачиваюсь к окну. Я знаю, что порой очень к нему несправедлива. Я знаю… И сейчас, он ведь правда не спросил ничего такого, дело исключительно в моих тараканах. И если я, зная, как вымотали меня события последних дней, могу себя ими оправдывать, то Валера наверняка не представляет, что ему и думать. Блин.

– У меня не может быть детей. Так что не беспокойся.

– Ч-черт, малышка, извини, я…

Валера выглядит таким пришибленным, что мне его становится жалко. Бедняга.

– Ну, а ты тут при чем? Перестань.

То ли желая его утешить, то ли сама нуждаясь в этом, обнимаю Валерку, прижавшись лбом к его плечу, и понимаю, что так, вместе, действительно гораздо легче справляться с эмоциями.

– Вик…

– Все нормально. Для меня это не проблема. Уже нет.

– Именно поэтому ты только сейчас говоришь об этом?

– А когда надо было? И зачем? Есть вещи, о которых, знаешь ли, Валер, вскользь не расскажешь.

– Да, но ведь это касается и меня тоже.

Мои брови взлетают вверх. Рот округляется. Ну, вот что он себе придумал, а? Я же все ему сто раз объясняла.

– Ты поэтому держишь дистанцию? Думаешь, для меня это станет проблемой?

И такая надежда в его глазах! Господи.

– Обязательно станет. Это пока тебе двадцать два, кажется, что…

– Не решай за меня!

– А ты не перебивай. И не ищи скрытые смыслы там, где их нет, ладно? Тем самым ты вынуждаешь меня быть жестокой, а я не хочу. Не хочу, Валер, понимаешь? Я просто не вижу нас вместе через десять лет. И даже если бы я была абсолютно здорова, в этом смысле для нас ничего бы не поменялось.

– Да бред! – психует. – Мне плевать, сколько тебе лет.

– Я знаю. Не плевать мне. Я не хочу провести жизнь в борьбе за уходящую молодость, а это неизбежно, когда мужчина рядом ощутимо младше.

– Но…

– Валер! Я не приглашаю тебя к дискуссии. И не жду, что ты бросишься меня переубеждать. Ты – классный, мне с тобой хорошо, но в будущем я нас не вижу. Если тебя это не устраивает, лучше нам прямо сейчас разбежаться.

– Приехали.

Валера хмурит брови и, не скрывая отчаяния, зарывается пятерней в волосы на макушке, где они гораздо длиннее, чем на висках и затылке. Когда он такой, во мне просыпается материнский инстинкт – хочется тут же его обнять и подуть на раны, которые сама невольно ему наношу. И это только лишний раз доказывает, что нам действительно не стоит мечтать о будущем. Таким вещам не место в отношениях мужчины и женщины. Я и близко не хочу примерять на себя роль мамки для своего мужика. Может, для кого-то это и нормальная модель отношений, но в своих я стремлюсь к другому. Рядом со мной должен быть надежный как скала, основательный, стопроцентный мужчина.

– Давай возьмем паузу. Хочешь?

Храбрюсь. А сама дрожу.

– Нет! – Валера мотает головой и дергает меня на себя. – Лучше сюда иди. Тебя колотит. Ну, ты чего? Не сбегу я! Не переживай…

– Лучше бы сбежал, – смеюсь сквозь слезы.

– Кому лучше?

– Тебе.

– Нет. Все. Заканчивай… Пойдем под одеяло. Что-то реально дубак.

– Да похмельное это, Валер, – вяло отбиваюсь. – Пить меньше надо.

– Так не пей, заливали в тебя, что ли? – ворчит. – Это все Натаха твоя. Сбивает с пути истинного.

– А у меня прям своей головы нет, ага. Не выдумывай.

Не особенно прислушиваясь к моим возражениям, Валерка заворачивает меня в одеяло, а потом еще и спеленывает руками-ногами. В этом коконе мне тяжело дышать, но так спокойно и хорошо, что шевелиться, отвоевывая себе немного пространства, не хочется. Молчим. Валерка водит губами по моим волосам, целует макушку.

– Вик, а как ты… ну, типа узнала?

– Как все. Обратилась к врачу. У меня с самого начала были очень нерегулярные и крайне болезненные месячные. Один человек настоял, чтобы я обследовалась, ну и вот.

Почему-то меня ничуть не напрягают вопросы любовника, хотя это не то, чем я бы хотела делиться хоть с кем-то. О чем говорить, если даже Наташка ничего до последнего не знала? Может, мне просто нужно было это проговорить, чтобы лучше себя понять? Не знаю. Но слова льются, и льются, и так это легко, так естественно, как будто я только и ждала этого разговора.

– Что за человек?

– Мой парень.

– Он поэтому тебя бросил, да?

Смеюсь, а ведь эта тема могла быть и впрямь для меня болезненной. Но Валера в своем, блин, репертуаре – думая, что неплохо разбирается в психологии, тупо пытается меня подловить хоть на чем-то, что могло бы в первую очередь ему самому объяснить, почему я установила между нами дистанцию. Нет, он молодец. Сейчас вообще какое-то удивительно осознанное поколение. Жаль, я в свои восемнадцать ни черта в психологии не понимала.

– Нет. Бросила его я. А Мир… Мир, напротив, очень меня поддерживал.

– Что ж ты его кинула, такого прекрасного? – дуется дурачок. На этот вопрос я отмалчиваюсь, иначе пришлось бы слишком много ему объяснять. Тогда Валера переключается: – И что, совсем ничего нельзя было сделать? Хотя медицина тогда, наверное, была еще та, – отвечает сам себе, и оттого, что он реально так думает, я просто закатываюсь от смеха.

– Не поверишь, Валер, но десять лет назад медицина была плюс минус такой же, как и сейчас. И мамонты, кстати, под окнами моей палаты не ходили. Я, конечно, стара, но…

– Ты че угораешь? – наваливается на меня, щекоча. – Стебешь меня, да? Весело тебе?

– Очень. – Обнимаю его щеки ладонями. – И спасибо тебе за это.

– За что?

– За то, что даешь мне столько поводов для смеха.

– Пожалуйста. Жаль, что тебе не смогли помочь. Обычно хоть какие-то варианты предлагают. Моему отцу, и то… – пожимает плечами, грустнея.

Прохожусь пальцами по его затылку, утешая, как малыша. Валера рассказывал, что три года назад его отец ушел из жизни от рака легких. Я знаю, что они были близки, и что Валерка до сих пор переживает, хотя жизнь закономерно берет свое и несется дальше.

– Варианты есть. Например, я могла бы выносить ребенка от донорской яйцеклетки. Или воспользоваться своими эмбрионами. Не все так безнадежно.

Валера приподнимается на локте, глядя на меня в полнейшем недоумении:

– Ты заморозила эмбрионы?

– Ну, да. Это рекомендуют всем женщинам с подобной проблемой.

– А почему не яйцеклетку?

Наверное, я все же погорячилась, подняв эту тему. И опять сильно недооценила Валеру.

– Выживаемость эмбрионов гораздо выше.

– Но это же сильно тебя ограничивает. В плане выбора отца и…

– Тогда я не видела в этом проблемы. Валер, я засыпаю. Давай свет тушить. Или домой поедешь?

– Нет! Подожди. То есть в теории ты можешь родить ребенка от левого чувака?

– Вряд ли.

– Почему? Если у тебя есть эмбрионы.

– Потому что нужно заручиться его согласием, а мы давно уже живем каждый своей жизнью. Ты как хочешь, а я спать.

Перекатываюсь на бок спиной к Валерке. Плотно зажмуриваюсь, так что перед глазами сначала плывут светящиеся круги, а потом, кадрами кинопленки, фрагменты из нашего с Миром прошлого…

Конец августа был, но стояла такая жара, что невозможно было долго находиться на улице.

– Все собрала? – командным голосом поинтересовался отец, окидывая взглядом мои немногочисленные пожитки, уместившиеся в небольшом древнем чемодане и не в пример ему новом армейском рюкзаке.

– Да. Все. Канцелярию я куплю на месте. Здесь выбор меньше, да и смысла нет тащить.

– Как знаешь. Мне что, еще этой ерундой забивать голову? Главное, за рамки бюджета не выходи. Я тебе не Рокфеллер. И это… Узнаю, что ты вместо учебы херней страдаешь – домой вернешься в тот же день. Никаких гулянок, пьянок и мужиков.

– Пап! Ну что ты такое говоришь?!

– Что-что, ты дочь своей матери. А та была слабой на передок… За тобой глаз да глаз нужен. Вон, Тарута за тобой присмотрит.

Только тогда я поняла, что у нашего разговора с отцом были свидетели! Унижение было таким, что я втянула голову в плечи, чувствуя, как покрываюсь от макушки до пяток красными пятнами, а отец даже не понял, что такое ляпнул. Впрочем, как всегда. Панибратски хлопнул Мира по плечу, подталкивая ко мне.

– Он у нас парень столичный. Если вдруг что – ему звони. Приставать кто-то будет, ну или так, по мелочи обижать. А то пока это я доеду… Ну, чего мнешься, дурочка? Спасибо хоть скажи, что человек с тобой возиться согласился.

– Спасибо, – прошептала я, едва ворочая языком.

– Да не за что, малышка. Ну что, пойдем? – Тарута подхватил мои пожитки.

– С вами?

– Мирослав Игоревич тебя отвезет. А ты что думала? Мне же некогда. Ну, не в поезде же тебе ехать.

– С-спасибо.

У Мира в то время была скромная, но хорошо проходимая, как он объяснил потом, Нива. В ней странно пахло… Немного пылью, потому что Мир подолгу отсутствовал, его парфюмом и какой-то химией.

– Дыши! – усмехнулся Мир минут через пять дороги.

– Ага, – проблеяла я. Наверное, до него доходили слухи о моей тупости, а таким поведением я только их подтверждала. Но он так на меня действовал, что я реально и двух слов связать не могла. Смотрела на него, открыв рот, дура дурой. А он, проявив изрядное снисхождение к моей реакции, что-то мне рассказывал, постепенно таки добившись того, что я смогла ему отвечать. Я тогда подумала, глупая, надо же, какой джентльмен! Правда, Мир очень быстро развеял мои заблуждения.

– Ну, я, наверное, пойду, да? – спросила я, когда наше обидно-короткое путешествие закончилось.

– Я помогу с багажом.

– Спасибо.

Мы вышли из машины, Мир открыл багажник. И доставая тот самый потрепанный чемодан, вдруг спросил:

– И что, малышка, ты правда слабая на передок?

– Нет! – вскрикнула я, шокированно распахнув глаза. И ведь меня смутил даже не сам вопрос, а та стремительность, с которой на моих глазах хороший парень и офицер превращался в абсолютного незнакомца. – Но это не твое дело.

– Мое. Раз уж мне предстоит за тобой приглядывать.

– Ах вот оно что, – промямлила я, потуже затягивая шлейки на рюкзаке.

– А что, ты подумала, у меня личный интерес?

Да. Но я бы лучше от стыда сгорела, чем в этом призналась.

– Нет.

– А зря, малышка. А зря…

Я резко запрокинула голову в попытке отыскать в глазах Мира ответ на вопрос, уж не смеется ли он надо мной – глупой, совершенно не знающей жизни деревенщиной. Нервно разгладила складки на блузке без рукавов. Закусила губы в волнении, которое мне никогда не доводилось испытывать прежде. И спросила наивно, неискушенно…

– Ты предлагаешь мне встречаться?

Мир закусил щеку, разглядывая меня, как некую диковинку. Прошелся от макушки вниз по лицу, груди, заставляя сжаться и проступить тугие вершинки, и дальше. Его губы дрогнули.

– Почему ты смеешься?

– Да так… Интересно, откуда ты такая взялась.

– Ты же знаешь. Сам меня оттуда привез, – напомнила я, переступая с ноги на ногу. Так мне жутко было от нашего разговора. И сладко, и больно, и страшно… Эмоций внутри было столько, что кожа буквально трещала по швам. Непередаваемое, сбивающее с толку ощущение, от которого голова шла кругом.

– И ведь не вернешь обратно, – задумчиво пробормотал Мир.

– А ты бы хотел?

– Жизнь покажет.

– Ну, не знаю, Виктория, – замечает моя очередная заказчица, изучая накладные. – Вы уверены, что все это можно высаживать осенью?

Тут мне довольно сложно не закатить глаза. Мы тысячу раз это проговаривали. И по телефону, и в переписке, и при личной встрече. И примерно столько же раз я повторяла одно и то же:

– Да, Зоя Константиновна. Люди зря не решаются на высадку саженцев в зиму. Здесь есть одно существенное преимущество – после того, как надземная часть растения уходит на покой, в пока еще теплой земле, вплоть до полного ее остывания, продолжается наращивание корешков. Что позволяет растению лучше приспособиться к новому месту, и практически полностью снимается вопрос полива – природа делает все за вас. Ну и за зиму у саженца вырабатывается отличный иммунитет. Ему будут не страшны весенние перепады температуры, что, согласитесь, довольно частое явление в нашей местности.

– Угу. Я помню… Вы это уже объясняли, но поймите, это все так дорого… Не хочется выбросить деньги на ветер.

– Конечно. Удовольствие и впрямь не из дешевых. Но я вам гарантирую, что большинство растений приживется. С этим питомником мы сотрудничаем не один год, можете не сомневаться, что здесь продаются самые лучшие саженцы.

Собственно, ящики с ними уже приготовлены и радуют глаз. Всю эту пеструю красоту осталось лишь оплатить и высадить. Вот будет хохма, если Зоя Константиновна включит заднюю… В работе с простыми людьми такое порой случается. Другое дело – крупные заказчики вроде каких-нибудь строительных компаний или органов исполнительной власти, отвечающих за благоустройство города. Впрочем, с последними столько гемора, что пару раз сунувшись в эту тему и обжегшись на откатах, я решила сосредоточиться исключительно на частных заказах. Да, не так круто и престижно, но гораздо спокойнее.

– Ладно. Тогда какие наши дальнейшие действия?

– Вы оплачиваете счет, я гружу в багажник то, что планирую высадить сегодня – вот этот можжевельник и спиреи. Остальное довезут вечером.

– Отлично. Я могу рассчитывать, что вы задержитесь, чтобы произвести приемку?

– Конечно. Об этом можете не беспокоиться.

Кивнув, Зоя Константиновна уплывает в сторону офиса. Все же, несмотря на некоторые нюансы, она вполне адекватная баба. Не капризная. Из тех, что сделали себя сами, заработали и разбогатели, но не утратили связи с реальностью.

Довольная тем, как разворачиваются события, надеваю рабочие рукавицы.

– Так, Викуля, ты опять собралась таскать ящики?! – окликает меня местный садовод – дядя Женя.

– Да тут нетяжело.

– Уйди с глаз моих! Совсем с ума посходили с этой вашей эмансипацией. Ты сама-то хоть сколько весишь? – возмущается дядя Женя, подхватывая ящик с саженцами. – Нести куда? На стоянку?

– Ага. И зря вы меня ругаете. Мне это вместо фитнеса. – Смеюсь.

– Лучше уж на фитнес пойди, – хмыкает, окидывая мою тощую фигурку полным жалости взглядом. – Ты свою развалюху еще не поменяла, я смотрю.

– Эй! Попрошу! Это, между прочим, настоящий пикап.

– Может, когда-то давно так он и звался. А сейчас просто корыто с болтами.

– Ну, поржавел немного. А так вполне ничего.

Это правда. Старый форд служил мне верой и правдой не один год, но в последнее время я и впрямь начала задумываться, что настало время его поменять на машину поновее. Вон, у китайцев вроде ничего стали получаться.

– Так нормально?

Дядя Женя осторожно ставит ящик в кузов.

– Поперек лучше. Я в нагрузку и можжевельник хочу забрать. Сделаете еще одну ходку? Или все же мне позволите? – кокетничаю.

– Схожу. Куда тебя девать?

Пока мы возимся, на стоянке появляется молодая пара, которую я заприметила, как только они подъехали. По парочке сразу было видно, что проект своего сада они составляли сами, решив сэкономить на специалисте. И, похоже, до сих пор не сошлись во мнении, какие растения им стоит приобрести сегодня. Бродя между рядами саженцев, они шипели друг на друга как две змеи, споря буквально по каждому поводу, и не замечали, как их ругань отражается на ребенке – чудесной малышке в милой шапочке с подсолнухом. А у той губки дрожали… Уж не знаю, от обиды или от страха. В любом случае я едва удержалась от того, чтобы не сделать им замечание. Ведь еще вопрос, как я сама бы справлялась с ребенком. Какой бы матерью для него или для нее стала, учитывая, что у меня не было нормального примера. Может, и не зря у меня с этим не срастается?

– Мы уже сажали эти гребаные елки в зиму! Я всю премию на них извел. И что? Они пропали!

– Потому что кто-то не сподобился их укрыть.

– Когда мне было этим заниматься?! Я ебошу по двенадцать часов.

– А я, по-твоему, отдыхаю, да? Не декрет, а сплошная, блин, вечеринка…

Отсекая себя от вынужденной необходимости наблюдать за чужой ругней, забираюсь в машину и завожу мотор. Тот сегодня выделывается. Вот и сейчас глохнет. Выругавшись под нос, толкаю дверь. Открываю капот, с умным видом туда заглядываю, хотя мои познания об устройстве скрытого там агрегата уверенно стремятся к нулю.

– Вот, Викуль, это же ваши?

– Ага. Вы не видели, куда запропастилась моя заказчица? Отправила ее оплатить счет, а та пропала. Такая большая шатенка? – рисую руками круг.

– Не-а, – качает головой дядя Женя, водружая еще один ящик в кузов и оглядываясь на продолжающую собачиться парочку.

– Ладно, сейчас ей позвоню.

Пока я достаю из поясной сумки айфон, припаркованная ближе к воротам газель начинает сдавать задним ходом. Я отхожу, давая водителю больше пространства для маневра, и краем глаза ловлю стремительное движение чуть левее, а дальше… Дальше какие-то инстинкты срабатывают – не иначе. Понимаю, что времени нет, что девчушка, выбравшаяся из своей коляски, попала в слепую зону. Бросаюсь к ней на пределе физических возможностей, а в голове пульсирует – только бы успеть! Только бы успеть, а?! Но, кажется, я слишком медленно для этого двигаюсь.

Дядя Женя успевает охнуть. Кто-то закричать… Девочка распахивает глаза, я хватаю ее и, что есть сил прижав к груди, отлетаю в сторону. Боль в коленях настолько сильная, что меня на пару секунд оглушает. Адреналин пузырится в крови, дыхание сбилось, воздух шипит в легких, выжигая нутро странной химической реакцией. Кто-то опять кричит. Кто-то к нам подлетает. Где-то хлопает дверь. А я не могу взгляда отвести от испуганных глаз малышки.

– Ты как, Вик? Ударилась? Больно? – беспокоится дядя Женя.

– Боже мой! Анютка, котик, иди к маме… Ты куда смотрел, идиот?! Ее чуть не сбила машина!

– То есть, твоей вины в этом нет? – цежу я, с трудом поднимаясь на ноги.

– Что? – оборачивается ко мне истеричка.

– Ничего! За ребенком смотри. В другой раз меня может рядом не оказаться, мамаша, блин.

Лицо женщины, которая оказывается примерно моей ровесницей, вспыхивает. Она шевелит губами в инстинктивном желании что-то возразить, ответить агрессией на агрессию, но ее рот болезненно кривится, прежде чем она успевает сказать хоть что-то. Осознание накрывает ее постепенно. Страх лишиться любимой дочери вытесняет собой все… Все вообще.

– Анют… Анюточка, – плачет, забирая дочь из моих резко ослабевших рук. Папаша бросается к ним обеим.

– Спасибо вам, – сипит, крепко обнимая своих девчонок.

Я киваю, потому что тупо не могу ответить. Откат проходится по телу волнами колючей безудержной дрожи.

– Вика, я все оплатила. Можем ехать.

Оглядываюсь на Зою Константиновну, о которой умудрилась забыть.

– У вас все хорошо? Что-то случилось?

– Девочка чуть под машину не попала, – хриплю я. – Но уже все нормально, как видите.

– Да какое же нормально, если на вас лица нет?

– Ничего. Мне предстоит много работы, а она меня успокаивает. Так что? Едем?

– Если вы уверены, что сможете управлять машиной в таком состоянии.

– А какие варианты? – вздыхаю я. – Все уже загрузили.

– Я могу сесть за руль.

– А ваша машина как же?

– Поручу кому-нибудь пригнать, не переживайте.

Пожевав в нерешительности губы, я все же вынуждена согласиться, что так будет лучше. Протягиваю Зое Константиновне ключи.

– Ну, какая у меня машина, вы видите, – говорю вместо извинений.

– Это еще что! В молодости я и не на таких развалюхах гоняла. Была у меня как-то двадцатилетняя копейка… До сих пор ее с нежностью вспоминаю, хотя и нервов на нее ушло – мама дорогая. А ведь все равно выручала. Еще как, ты что? Я только-только бизнес начала, а тут Пашка родился. Зашивалась я в то время…

Если бы я верила в знаки, то подумала бы, что бог неспроста мне послал Зою Константиновну. Он будто разговаривал со мной через эту бойкую женщину, показывая на ее примере, что совмещать бизнес с материнством вполне возможно. И тем самым перечеркивая мой, пожалуй, самый жирный довод против, если не считать моего нежелания искать Мира, которое вряд ли что изменит.

– Но справились же? Кто-то помогал? Муж? Или родители?

– Ой, да какой муж, Вик? Мужики мне попадались сплошь ленивые. Домкратом с дивана их было не поднять. А родители, может, и помогли бы. Так жили за тысячи километров и ни в какую не хотели переезжать. Сама понимаешь, когда жизнь прошла на одном месте…

– Да, наверное, понимаю. Так у вас один сын?

– Два! И еще две дочки.

– Ничего себе.

– Ага! Все от разных папань. Прикинь, какой я была неугомонной? Все думала, ну вот этот уж точно тот самый, – гогочет, лихо вписываясь в поворот. Я смеюсь, уж очень мне импонирует то, с какой ироничной легкостью Зоя Константиновна относится и к себе, и к жизни.

– И черт с ним, что тот самый не встретился. Зато детей аж четверо.

– Ну почему не встретился? – лукаво поглядывает на меня заказчица. – Встретился. Но рожать от него мне уже поздно. Да и смысла в этом нет в нашем возрасте. Ну, а у вас есть дети? Или карьера пока важнее?

– Я как раз в раздумьях о том, как быть. У меня довольно сложная ситуация. Так что даже не знаю.

Пожимаю плечами, а у самой из головы не идет трагедия, которая чуть было не случилась. И глаза Анютки… Они затронули струны, спрятанные глубоко-глубоко в душе. Заставили на многие мои решения взглянуть иначе. Да, ребенок – это, безусловно, большая ответственность, с которой справляются далеко не все. Оставаясь бездетной, можно прожить жизнь в свое удовольствие, но так и не узнать, что бы привнесло в нее родительство. И тем самым посеять внутри мысль о том, что, возможно, ты упустил что-то важное и прекрасное. Мне бы не хотелось однажды пожалеть об упущенной возможности.

– Нашему поколению такие сомнения были чужды, – продолжает Зоя Константиновна. – С одной стороны, мне очень нравится то, что нынешние молодые люди подходят ко всему настолько осознанно, а с другой… Есть в этом как будто какой-то расчет, а значит, нет места божьему промыслу.

– В некоторых ситуациях без расчета никуда.

– Ох, конечно, не слушайте вы меня! Лучше скажите, когда, наконец, зацветут мои гортензии?

– Будущей весной, – улыбаюсь. – Мы же их только высадили.

Дальше разговор течет вокруг проекта и предстоящих посадок. Погода радует – денек солнечный и погожий. Работать на улице – одной удовольствие. В такие моменты я очень сожалею, что такая возможность мне выпадает нечасто. Прерываюсь, только чтобы выпить чаю с пирогом, не устояв перед приглашением хозяйки.

– Красота…

– У вас, наверное, сад – вообще прелесть.

– О, я сапожник без сапог, – смеюсь. – И живу в квартире. Только никому об этом не рассказывайте, иначе моя репутация будет безвозвратно потеряна.

Зоя Константиновна улыбается.

– Кстати, Виктория… Тут одна моя соседка интересовалась, кто проектировал мой сад. Мужик у нее при деньгах. Так что, если выгорит – получите хорошего заказчика, что скажете?

– Конечно. Почему нет? Я оставлю визитку.

– Ой, да какие визитки. Сейчас приглашу ее, тут все обсудите. Заодно и участок глянете. Там конь не валялся, а Ленка спешит сделать из него конфетку к свадьбе.

– Ну, это вряд ли, конечно. Осень на дворе, – глубокомысленно замечаю я.

– Так и ей еще, насколько я знаю, официального предложения никто не делал, – замечает Зоя Константиновна, в очередной раз являя мне язвительную сторону своей личности.

– Ну, тогда зовите, – благодушно соглашаюсь я, еще не зная, чем эта встреча закончится.

Почему-то, когда у девушки такая яркая внешность, ждешь, что и имя у нее будет соответствующее.

А она просто Лена…

Его женщина.

Я сразу ее узнаю, хоть видела всего раз на фото, найденном Наташкой на бескрайних просторах интернета. Но то ли лицо у Лены настолько запоминающееся, то ли мой интерес к ней слишком болезненный – хватило и этой малости, чтобы ни с кем ее не спутать.

– Вот, Виктория, познакомьтесь. Лена. Моя соседка.

– Очень приятно.

– Все нормально? Вы как привидение увидели.

– Да, конечно, – оживаю я, с трудом раздвинув в подобии приветливой улыбки онемевшие губы. – Просто язык чаем обожгла. Очень вкусный он у вас, Зоя Константиновна. Что вы добавляете в заварку?

Заказчица переводит удивленный взгляд с меня на давно уж остывший чай. И нахмурившись, поворачивается к Елене, которая как раз включилась в разговор:

– Очень приятно, Виктория. Зоя Константиновна много о вас рассказывала. Я в восторге от вашей работы.

– Боюсь, о ней пока сложно судить в полной мере, – скромничаю.

– Да, но потенциал налицо. Наш участок слева. Он имеет необычную форму, уходящую клином к речке. И довольно сложный рельеф.

Ну, что сказать? Похоже, Елена подписалась в соцсетях на парочку ландшафтных дизайнеров. И это хорошо, ведь даже поверхностное понимание специфики работы исполнителя со стороны заказчика обычно существенно облегчает их труд. Затык лишь в том, что я не собираюсь за нее браться…

Ни за что. Ни за какие деньги.

Мое решение окончательное и бесповоротное. А почему так – я даже не буду анализировать. Есть вещи, в которые просто не нужно углубляться. Счастливей будешь.

– Может, прогуляемся по территории, чтобы вы своими глазами увидели фронт работ?

Разглядываю Лену с какой-то болезненной подробностью. В надежде отыскать в ней, наверное, что-то отталкивающее. И не нахожу. Она приветлива, красива вполне натуральной красотой, в ней нет заносчивости, обычно свойственной дамочкам, вытянувшим лотерейный билет в виде упакованного мужика, как нет и ничем не оправданного высокомерия.

– Не уверена, что это имеет смысл, – мямлю я.

– Почему? – искренно огорчается Лена.

– Зоя Константиновна сказала, что вы спешите, а в этом сезоне я и так работаю без выходных. Боюсь, в моих сутках не хватит времени на еще один срочный заказ.

– Нет-нет, я понимаю, что сейчас мы ничего толком не успеем. А вот к весне… Что скажете? У нашего участка огромный потенциал! Уверена, вы влюбитесь в него, как только увидите. Мир искал не один год землю, на которой хотел бы поставить дом. Мы очень четко понимаем, чего хотим. Клянусь, более легких заказчиков вам еще не встречалось.

Зачем? Почему так?

Нет, я не надеялась… Я не настолько дура, чтобы верить, будто с моим уходом его жизнь закончилась. Да и не хотела я этого, от души желая Миру лишь счастья.

Просто я оказалась совершенно не готова углубляться в подробности его жизни без меня. Не готова настолько, что ни выдохнуть, ни вдохнуть, ни как-то внятно сформулировать для двух выжидающе на меня уставившихся женщин свое нежелание хотя бы взглянуть на соседний участок. И плевать, как бы непрофессионально это не выглядело. Наверное, я не настолько самодостаточна, чтобы отделять бизнес от личного. Даже если речь идет о делах давно минувших дней и большом гонораре в настоящем.

Он ведь может меня не вспомнить! А мне зачем это знание? Для самолюбия гораздо полезнее думать, что я стала для Мира женщиной непроходной. Может, роковой даже.

– Так вы идете?

– Давайте в другой раз? Я вспомнила кое-что. И теперь очень тороплюсь. Зоя Константиновна, примите саженцы, ладно? Вам их выгрузят, куда скажете, а уже утром приедут наши специалисты и все здесь доведут до ума.

Да, это побег. И почему-то кажется, Зоя Константиновна это понимает. Потому что не берется возражать, хотя дала понять, что заниматься приемкой саженцев самостоятельно ей не хочется.

– Пойдемте, я вас хоть провожу.

– Я тоже пойду, – не сумев скрыть разочарования в голосе, бормочет Лена.

В полном составе идем по дорожке к воротам. К осени высаженные весной растения набрали силы. И я в очередной раз радуюсь тому, что мы остановились на свободном стиле в оформлении, придав этому месту максимальную натуральность и обыграв естественный ландшафт.

Заставляя себя успокоиться, веду ладонью по качающимся колосьям ковыля…

– Ох, а вот и Мир! Виктория, я бы хотела познакомить вас со своим мужчиной, боюсь, вам придется очень плотно с ним сотрудничать. Он из тех людей, кому непременно нужно все держать под контролем.

А?! Мир?! Вот прямо здесь?

– Извините, Лена, в другой раз. Я действительно очень спешу. Всего доброго.

Ломая и без того короткие ногти, дергаю на себя ручку ржавого пикапа. Я никогда не представляла нашу встречу с Миром. Никогда. Вообще… Но если бы представляла, то точно не так! Все против меня. И эта долбаная развалюха, и старые джинсы, которые я, ко всему прочему, умудрилась испачкать, и полное отсутствие косметики, и влажные от испарины, прилипшие к черепу тонкие волосы. Господи, да я настоящее пугало! Тогда как она… Она даже в непритязательной домашней одежде выглядит так, что хоть сейчас выпускай на подиум. И она точно младше.

Впрочем, какая дурь! На хрена я вообще сравниваю?! Ну, уж точно не потому, что на что-то до сих пор надеюсь. Или его люблю. Все давно в прошлом. Я отпустила. Надо просто вспомнить, что меня к этому привело. Свою жизнь без него вспомнить…

Резко дергаю ключ. Мотор прокручивается и глохнет. Та-а-ак. Все нормально. Ничего не случилось. Сжимаю пальцы сильнее на руле, вдыхаю поглубже. Отлично! Еще одна попытка. Сейчас все непременно получится. Ну, давай же, старичок! Давай, просто отъедем, да, а там глохни, разваливайся, что хочешь делай! Пожалуйста.

Одна попытка, другая, третья.

Резкий стук в окно заставляет подпрыгнуть на месте. Боже, как глупо! И мерзко. С чего? Веду себя как загнанный таракан!

Не глядя, опускаю стекло.

– Смотрю, у вас проблемы?

Наверное, мне даже удивляться не стоит, что это он. День с утра не заладился. То одно, то другое, то третье. Так бывает. Главное, дышать. И помнить, что когда-то это, наверное, должно было случиться.

Вот просто на него посмотри! Оторви взгляд от гребаного лого на руле, поверни голову и подними глаза. Ты сможешь. Ничего не случилось. Десять лет прошло. Гребаных десять лет, Вик!

– Кажется, да.

А глаза ведь все те же… Цвета бутылочного стекла. Только морщинок в уголках стало больше.

– Вика? – медленно моргает, не позволяя выделить в закрутившемся вихре эмоций на дне главную. Одно понятно – он меня узнал. От этой мысли неизбежно подскакивает давление.

– Да, привет, Мир. Вот так встреча.

– И правда, – Мирослав с озабоченностью оглядывается за спину. Боится, что Лена поймет, что мы знакомы? Царапает…

Нервно проворачиваю ключ в замке зажигания в очередной раз. «Вот так, да? Посмотрим, что ты запоешь, когда я вместо тебя куплю хромированного китайца!» – мысленно шиплю на свой Фордик.

– Ты правда на этом ездишь?

А что? Это оскорбляет его чувство прекрасного? Поди, его Леночка на каком-нибудь Мерсе ездит. Мне же машина нужна для работы, а учитывая ее специфику…

– Ездила до сегодняшнего дня. Теперь, видимо, придется вызвать такси и эвакуатор.

Я все-таки не безнадежна. Вон, даже говорю с ним. И голос почти не дрожит, хотя внутри вибрирует каждая клетка. Этот голос… Эти глаза… Рука эта, которой он опирается на дверь!

– Мир, как думаешь, ты мог бы помочь Виктории? – мягко интересуется Лена, равняясь с моей развалюхой, и обнимет Мира за пояс. Кажется, со времен, что мы не виделись, тот не растерял формы. Недаром его девушка к нему льнет. Господи, этот день вообще когда-нибудь закончится? Я не хочу на это смотреть.

– Вы знакомы? – удивляется Мир, в ответ обнимая Лену за плечи. В этом нет ничего нарочитого или показного. Я ни в коей мере не отношу происходящее на свой счет. Миру уж точно ничего мне не нужно доказывать, потому что мы давно чужие друг другу люди. Это осознание неожиданно позволяет чуть глубже вдохнуть. Свежий воздух вытесняет непонятно откуда взявшуюся ревность. Вытесняет, да, и выводит из организма.

– Вика – ландшафтный дизайнер, о котором я тебе рассказывала. Ты не смотрел ролики, которые я отсылала, да? – тычет его кулачком в бок. Как трогательно!

– Прости, малышка…

А вот это он зря. Малышкой вообще-то всю жизнь называли меня. И он тоже…

Больно.

Отведя взгляд от обнимающейся парочки, хватаюсь за телефон. Вызываю такси, которое, понятное дело, сюда будет ехать вечность.

– Вик…

– М-м-м?

– Пойдем, я тебя отвезу.

Интересно, а как он объяснит Лене такой резкий переход на «ты»?

– Да я уже такси вызвала, – мямлю.

– Так отмени. Тем более что машина еще не назначена. Пойдем…

Ну и как тут откажешься, чтобы не выглядеть дурой? Да никак. Надо соглашаться. Напоминаю себе, что я давно не впечатлительная восемнадцатилетняя девственница.

– Ну, если тебя не затруднит, – пожав плечами, спрыгиваю в траву. Мир мажет по мне нечитаемым взглядом и отходит с Леной на пару метров, на ходу что-то ей объясняя. Мне до их разговора нет дела. Открыв бардачок, проверяю, не оставила ли в нем чего-нибудь ценного. И впрямь нахожу два кольца. Когда возишься в земле, украшения приходится снимать. А потом я просто забываю надеть их обратно.

На том самом пальце у Лены кольца я не увидела.

Не то чтобы меня это волновало.

Не то чтобы это даже хоть что-то значило. В конце концов, она его тоже могла снять, например, решив помыть посуду.

– Готова?

Зажмуриваюсь. Делаю глубокий вдох. У осени горький аромат, замечали? И астры, и хризантемы, и палая листва, и костры… Все оно горчит.

– Да.

Мир водит черный Мерседес S-класса. Сажусь на место Лены. Удивляясь тому, как быстро на поселок спустилась ночь. Усыпанный звездной крошкой космос повис низко-низко. Кажется, еще немного, и коснется крыш проносящихся мимо домов.

Сталкивая мои эмоции в пропасть, Мир усаживается на водительское сиденье. Когда-то я верила, что он мой единственный, потом разуверилась в этой мысли. А теперь… Теперь меня буквально тошнит от осознания, что я никогда уж не узнаю это наверняка.

– Вот так встреча, да, Вик? – усмехается, теребя волосы. Прическа у него совершенно другая, кстати. Чувствуется рука профессионального барбера. А во время наших отношений Мир стриг себя сам при помощи обычной машинки. Ну, или я его стригла…

– Да. Очень неожиданно. Я проектирую сад вашей соседки.

– Это я понял.

И хорошо. Хуже было бы, если бы Мир решил, что я подстроила эту встречу. Хотя и непонятно, зачем бы мне это делать.

– Значит, ты все-таки исполнила свою мечту?

– А?

– Стала ландшафтным дизайнером.

– Да, – киваю, натягивая рукава на кончики пальцев. – У тебя тоже все хорошо, как я успела заметить.

– На жизнь не жалуюсь.

Ну, еще бы. Мир действительно производит впечатление целиком и полностью довольного жизнью человека. Состоявшегося и… успокоившегося. И в этом самое его большое отличие от мужчины, которым он мне запомнился. В прошлом он был неугомонным, мечущимся… Тот Мир как будто боялся спустить свою жизнь в унитаз. Сколько копий мы сломали об это! Помню, как умоляла его не заключать очередной контракт, а он хоть и обещал завязать, переподписывал тот снова и снова…

– Адрес скажи.

– Ох, да… – радуюсь, что уже достаточно темно, чтобы Мир не заметил, как я покраснела. Диктую ему куда ехать, а пока тот вбивает данные в навигатор, отворачиваюсь к окну.

– Твоя квартира, или снимаешь?

– Моя.

– Круто. Одна живешь?

Напрягаюсь, прикидывая, насколько это адекватный вопрос для двух практически чужих друг другу людей. И как сильно он нарушает мои границы?

– Угу.

– О детях не думала?

Мир не мог забыть. Он же счета оплачивал! Или… Мир банально сделал это наперед? И уже и думать забыл о том, что однажды, спасая одну глупую и невезучую девочку от беды, щедро поделился с ней своей спермой?

Господи.

Какая я безнадежная дура. Металась, что-то из себя корчила, не хотела ему в глаза лезть. Зачем-то убеждала себя, что мне это совершенно не надо. А на самом деле просто ждала, что он придет ко мне первым? Придет и спросит, дескать, что дальше, малышка, м-м-м?

И мне не придется вообще ничего решать.

А он ничего подобного, конечно же, и не думал делать. Он жил дальше. Как я и просила. Любил. Строил дом. Свое дело. Что-то планировал. Детей… Наверняка детей. Вот только не со мной.

Нет. Ну как так? Я, конечно, звезд с неба не хватаю, но… выходит, я настолько идиотка, да? Непроходимая просто тупица. Отец оказался прав.

Страшно растерявшись, растираю виски. И? Что теперь? У него все есть. А то, чего по каким-то причинам нет – непременно будет. На кой ему мои проблемы? Дети от меня на кой? Вот спрошу я сейчас, какой будет его реакция? Ответ очевиден. И этой очевидностью страшен.

Я думала, что у меня есть варианты. Что только я решаю, быть или не быть, в любом случае. Но это не так! Давно уже нет... И даже если я очень захочу этого ребенка, у Мира нет ни одной причины позволить ему родиться. Хотя бы потому, что для него самого, его отношений и прочего это совершенно не нужная сложность. Я просто додумала что-то. И кажется, продолжаю додумывать дальше. Вместо того чтобы прямо спросить, избавляя себя от неопределенности. Да – да. Нет – нет. Что может быть проще, если ты, конечно, не мазохист?

– С тех пор как мне позвонили из клиники с вопросом, собираюсь ли я продлевать договор хранения эмбрионов, я думаю об этом постоянно.

Профиль Мира каменеет. Ленивым движением кисти он включает поворотник, неспешно сворачивает к обочине, плавно паркуется. И поворачивается ко мне, сведя брови в линию.

– Господи, ты даже не помнишь…

– Ну, почему? Сейчас что-то такое припоминаю.

Не знаю, почему не нахожу этому ни одного внятного объяснения, но меня начинает немилосердно трясти. Внутри от пищевода к горлу будто поднимается кипящая лава, выжигая душу. Я как вулкан, который вот-вот рванет. И ведь, наверное, этому были какие-то предпосылки. Внутри все это время нагнеталось сильное напряжение, которое я почему-то не замечала, несмотря на усиливающийся накал.

Бабы все-таки дуры. Мужики ко всему относятся легче. Или это я такая непроходимая идиотка?

Мир вскидывает руку, сверяясь с часами, о стоимости которых я могу лишь догадываться.

– Ч-черт. Десять лет прошло, да, малышка?

– Не называй меня так, пожалуйста.

– Почему? Ты не подросла, – улыбается.

Впрочем, своими улыбочками Мир меня не обманет – я слишком хорошо его знаю, чтобы не понимать, что мысленно он уже не со мной, а та легкость, которую он сейчас демонстрирует – просто прикрытие для более глубокого мыслительного процесса.

– Когда это было?

– Что?

– Когда с тобой связались?

– Пару дней назад. Тебя они тоже искали, но ты сменил номер и не отвечаешь на письма.

Мы правда это обсуждаем. Прямо сейчас…

Ну, а зачем ему отвечать, да? У него же все хорошо.

И я рада. Я рада, господи. Но почему это настолько невыносимо?

– Я выйду здесь. Мне… Мне надо.

Вываливаюсь из машины прежде, чем Мир успевает этому помешать. Лава внутри устремляется к жерлу. Меня сейчас просто стошнит. Своей глупостью, болью, идиотскими совершенно надеждами. А-а-а-а!

– Да стой ты! Мы не договорили.

Останавливаюсь резко, так что задники кроссовок едва не высекают искры из тротуарной плитки. Мы в черте города. Тот нависает со всех сторон высотками, забивается в легкие ароматом гудрона, смрадом выхлопных газов и как будто только и ждет, когда можно будет тебя пережевать и выплюнуть. Мне кажется, я только поэтому чего-то и достигла в жизни. Потому что боялась, что он меня проглотит, и не подавится… И ничто меня не сломило – ни безденежье, ни одиночество. Был какой-то энтузиазм. А сейчас ничего не осталось.

– Н-не трогай меня. Не о чем нам говорить.

– Класс. Да погоди ты, ну!

Мир хватает меня, разворачивает волчком. И я его со всей дури толкаю в грудь.

– Только дураки живут прошлым, – рычит он, перехватывая мою руку. – Я в чем перед тобой виноват?

– Ни в чем!

– Черта с два. Иначе ты бы этот цирк не устраивала.

– С ним очень легко покончить. Просто отпусти меня, – цежу, вырывая руку.

– Блядь! Поверить не могу. Просто гребаное дежавю. Вик, ну ты же не думала, что я буду ждать, когда ты одумаешься?

– Конечно, нет.

– А кажется, будто именно на это ты и надеялась. Ну как так? Что у тебя в голове, Вика-а-а? Я же мужик. Так не бывает…

Прямо сейчас я готова в это поверить. Ровно так, как готова признать и то, что в его словах имеется доля правды. Надеюсь, меня как-то оправдывает тот факт, что я ждала от Мира какого-то шага, сама того не осознавая. Иначе он прав. Это клиника.

– Я понимаю. Просто не вижу смысла продолжать наш разговор, – разъясняю свою позицию, добавив примирительных интонаций голосу.

– Почему? Нам как минимум нужно решить, что делать с эмбрионами.

Он, конечно же, прав. Но вернуться в машину я не могу. Слишком тесно мне с ним в замкнутом пространстве салона. Так тесно, что нечем дышать.

– Не против, если мы пройдемся?

– В такую холодрыгу? – морщится, оглядываясь по сторонам. А ведь и правда ужасно холодно. Изо рта вырываются клубы пара, добавляя киношности происходящему.

– Это не займет много времени, Мир. Вряд ли ты захочешь, чтобы я от тебя родила, тогда что тут обсуждать?

– Может, то, что это твой единственный шанс? Или за это время что-то изменилось? – сощуривается, пристально вглядываясь в мой профиль. Я так и не нашла в себе сил взглянуть на него прямо.

– Нет. Все по-прежнему. Надо было все-таки замораживать яйцеклетку.

– Да. Надо было, – соглашается Мир, сдирая струпья с ран и щедро посыпая их солью. Он во всем такой. Уж если за что берется, то с душой. Если любит – так на разрыв. Если служит – так честь по чести. А если рвет – так навсегда. Я что, и правда думала, что со мной будет иначе?

– Ну, знал бы, где упадешь, Мир… Ладно, я тебя поняла. Ты езжай, за меня не волнуйся. Здесь метро вон. И до дома моего по прямой ветке.

– Да ты просто святая. Хорошо придумала. Так сподручней, да? Сделать меня виноватым.

– Виноватым в чем?

– В бездетности твоей, в чем же еще? Это же я настоял на заморозке эмбрионов. А теперь, зверь такой, не даю тебе их использовать.

– Да я и сама не хочу. Не переживай, Мир. Все нормально, – нахожу в себе силы ответить. – Просто этот звонок немного всколыхнул давно осевшую муть. Переживу. Не бери в голову, – усмехаюсь, если и покривив душой, то не сильно, так, самую малость. – Прощай!

Пафосно? Может быть. Но я не хочу продолжения, и лучше сразу все по местам расставить. Сквозняки на входе в метро заставляют поежиться. Турникет, эскалатор, толпа, в которой одиночество ощущается как нельзя остро. На телефоне не отвеченное сообщение от Валеры. Пишет, что придет ближе к восьми. Возможно, его общество могло бы поднять настроение, но сейчас мне лучше побыть одной, чтобы переварить случившееся. Возможно, даже отгоревать по новой. Набираю короткое «Не сегодня» и возвращаю телефон в сумку.

К дому подхожу, продрогнув до костей. Осень хоть и теплая, но ночью температура значительно падает.

– Ну и где тебя носит? Почему ты пешком? Опять Фордик не завелся? Говорил же, давай возьмем нормальную тачку… – Валера проступает из темноты, прижимая меня к своему боку: – Привет.

Послушно чмокаю его в ответ. А сама бросаю взгляд на телефон. Так и есть. Сообщение ему не отправилось. Что не новость в метро.

– Ага. Не завелся.

– Адрес скинь. Завтра оттащу в сервис.

– Да я уж думаю, лучше и правда на металлолом, – бормочу, прижимая таблетку от домофона к замку.

– Сначала замену купи. Не пешком же тебе ходить.

– И то так. Я присматривалась к китайцам.

– Скинь модель, гляну характеристики. А то ты навыбираешь.

Улыбаюсь. Мне импонирует Валеркина внимательность к моим делам. То, что он готов всегда, что бы не случилось, прийти на помощь. Потратив сколь угодно много своего времени.

Двери лифта закрываются. Утыкаюсь носом Валере в шею. Он пахнет совсем по-другому. Не так, как Мир. Но мне нравится. Валера пахнет покоем.

– Чего это ты такая ласковая?

– А обычно я не такая, что ли? – растягиваю губы в улыбке.

– Нет.

– Ну, вот.

– Я не жаловался. Так что случилось?

– Да ничего, Валер. Устала сильно. Полдня копалась в земле. Потом еще из-за Фордика перенервничала.

– Надо было не нервничать, а сразу звонить мне. Говоришь ей, говоришь…

– И каждый раз тебя дергать? – кривлю губы.

– Ну а для чего еще нужны женщины?

– Действительно.

– Напоминать мужчинам о том, что без них мир пойдет по пизде, – задирает нос.

– Ой, все. Мужчина… – ерошу Валеркины волосы.

– А что, нет?

– Да! Еще как да. Ты останешься?

– Угу. Мы завтра с Гамом с самого утра встречаемся. От тебя удобнее добираться.

– А я все думала, чего это ты ко мне зачастил, – смеюсь, – а тебе просто удобно.

– Конечно. Только корыстные побуждения мною и движут. Иначе зачем бы я мотался к тебе через полгорода? Ну не из любви же к прекрасному. Капец, меня это достало.

– Так не мотайся, – пожимаю плечами.

– Вик! Ну кончай ты уже обесценивать все, что я, на хрен, делаю.

– И мысли такой не было.

– Да ты на автомате это каждый раз выдаешь. Что ты первым делаешь при малейшем шухере? Правильно, предлагаешь расстаться! По-твоему, это нормально вообще?

Да? Да! Он прав. Черте что.

– Нет, конечно. Извини… Я просто… Не знаю, боюсь, что тебе со мной плохо.

– Мне хорошо с тобой. Очень. Я ведь вообще вел к тому, что нам неплохо бы было съехаться, а ты опять за свое. Бесишь.

– В смысле – совсем? Жить вместе?

– Ну, да. У меня уйма времени уходит на езду туда-сюда. Пока я его находил, а теперь, когда, считай, две работы…

– Ты про шаурмичную, что ли?

– Про нее. Мы с Гамом решили сами вставать за прилавок, пока хотя бы не выйдем в ноль. Что скажешь? Приютишь меня? Обещаю исправно оплачивать свою часть ипотеки, – обаятельно улыбается.

– Что за бред? Вот еще. Если мы разбежимся, тебе от этой квартиры ничего не обломится.

– Бля, ты опять?! – психует. – Да я и не рассчитываю на эту сраную хату! Просто хочу с тобой, дурой, жить. Вик, ну пипец просто… У меня мозг рядом с тобой взрывается. Жесть. Вот вроде нормальная ты девчонка, а потом что-нибудь как выдашь, что мне все, на хрен, бросить хочется. И если ты сейчас скажешь – так брось, я, блядь, уйду с концами! Ну?! Давай, жги!

– Бред какой-то, – бормочу я, обходя Валеру по дуге.

– Вот именно! Бред. Я о том же.

– Тебя никто не выгоняет, ясно?!

– Но как будто никто и не держит.

– А тебя надо держать? Ты что, пес? Я думала, у нас все взаимно.

– Отлично. Значит ли это, что я могу к тебя переехать?

– Так эти вопросы не решаются. Надо все хорошенько обдумать, взвесить. Убедиться, что мы готовы…

– К чему? Совместному проживанию? Вик, ты серьезно вообще? Мы уже год встречаемся.

– Это другое. Вот ты готов каждое утро видеть мою заспанную неумытую физиономию?

– Я и так ее вижу. Когда остаюсь с ночевкой. Мне все нравится.

– Дурак. Говорю же, – улыбаюсь я, мягко поглаживая Валеру за ухом. Он ужасно тактильный. Стоит коснуться, и кажется, он тут же забывает все обиды. Потирается щекой о мои пальцы, сыто жмурится…

– Вик, просто скажи – да или нет.

– Дай мне время все хорошенько обдумать, ладно?

– А какой у меня выбор?

– Где ты ходишь, мать? Твой телефон не смолкает.

– За кофе вышла, нет чтобы сказать спасибо, – бурчу, вручая Наташке ее моккачино. И с намеком кошусь на болтающийся на запястье пакет.

– И штрудели? – сощуривается подруга, с жадностью запуская туда руку. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты ведьма?! Мне же нельзя.

Идя вразрез с собственными словами, Наташка выуживает пахнущую корицей и яблоками слойку и откусывает сразу половину.

– М-м-м! Может, позвонить куда надо и наврать, что у них тараканы пешком ходят? – предлагает с набитым ртом.

– Чтобы они закрылись? – смеюсь.

– Ага. Ну нельзя же так с людьми.

– Как так? Вкусно? – усмехаюсь, утыкаясь в телефон.

– Именно. Меня же скоро разнесет вконец на этих булочках! Каждый день даю себе зарок – ни ногой туда. И каждый раз не могу удержаться, проходя мимо. Вытяжки у них точно хреновые, сдобой пахнет на весь этаж.

– Или они нарочно распыляют вокруг специальный парфюм.

– А что, так можно? – искренне удивляется подруга.

– Конечно. Это известный маркетинговый ход, – киваю, переключаясь на голос Валеры в трубке:

– Тебе на кой телефон, Вик? Звоню тебе уже минут пятнадцать…

– За кофе вышла. Что за срочность?

– Ты уверена, что отослала мне правильную геолокацию?

– Ну конечно. А что?

– А то, что нет тут твоей машины.

– В смысле нет? – удивляюсь. – Ты сейчас там?

– Я же говорил, что поеду, чем ты слушала, женщина?

– Ты там, а машины нет? – туплю, прикидывая в уме, что бы это могло означать.

– Блин, Вик, ты издеваешься? Именно это я и говорю, нет?

– Постой, Валер. Можешь включить видео? Ну, или глянуть адрес ближайшего дома? – хмурюсь я, не теряя надежды, что он просто не туда повернул.

– Пять сек.

В трубке что-то трещит, щелкает, а следом на экране появляется Валеркина симпатичная физиономия.

– Ну, что скажешь?

– Скажу, что ты приехал по адресу.

– Твоего Форда здесь нет, – терпеливо повторяет Валера.

– Я вижу, – киваю. – Он стоял прям под этим кленом.

– Молодой человек, я могу вам чем-то помочь?

Льющийся из динамика голос звучит до того неожиданно, что я всем телом вздрагиваю. Нет… О, нет. Только этого не хватало. Почему Мир не на работе?! Разве бизнесмены его уровня не должны дневать и ночевать в офисе? Наш с Наташкой бизнес и близко не такой солидный, и то отнимает, считай, все время.

– Добрый день. Даже не знаю. У моей девушки здесь заглохла машина…

Это все, что я успеваю услышать, до того как Валерка отбивает звонок, бросив напоследок короткое: «Вик, я перезвоню».

Со стоном обхватываю голову.

– Ну что опять случилось?

– Ой, Наташ, даже не знаю, с чего начать свой рассказ...

Наташка широко распахивает глаза, сверяется с часиками на запястье и, запихнув в рот остатки штруделя, распоряжается:

– С начала. У тебя пятнадцать минут. Потом уезжаю в налоговую.

По мере того, как я делюсь последними событиями, глаза подруги становятся все больше и больше, а ее «да ладно» очень скоро превращаются в гораздо более емкие «охренеть».

– И? Что ты теперь думаешь делать? Как будешь разбираться со своими мужиками?

– Ты вообще меня слышала? С какими моими, блин?!

– Ну, не знаю. Я вот не исключаю, что твой Фордик мог отогнать в сервис Мир. А это что-то да значит.

– Зачем бы он стал так заморачиваться?

– По старой дружбе.

– Ага. Как бы не так. Говорю же – Мир забыл обо мне и думать.

– И тебя это задевает, – утверждает Наташа, впиваясь в лицо пристальным взглядом.

– Да нет же!

– Да-а-а-а, – часто-часто кивает она.

– Ладно. Если только немного, – сознаюсь я и с психом щелкаю по экрану: – Вот почему он молчит?!

Стоит этим словам вырваться изо рта, как в мессенджере всплывает сообщение с незнакомого номера.

«Твоя машина в ремонте. Как будет готова – пригонят. Вышли адрес».

Давление моментально подскакивает. Какой же самодовольный гад, а?! Даже не соизволил представиться. Думает, я сразу пойму? И ведь правильно думает.

«Не стоило беспокоиться. Скинь номер карты, куда я могу перевести деньги за ремонт».

«Мы с твоим «парнем» уже все решили».

С моим парнем… Он же издевается, я правильно понимаю? Пальцы сжимаются. Будь корпус айфона хоть немного хлипче, я бы уже его в крошку стерла. А так лишь самой больно.

– Вик, что там? Кто пишет?

– Мир. Они с Валерой уже все порешали, оказывается.

Обхватив голову, давлю на виски. Может, офис у нас и крошечный, но вид отсюда – на миллион долларов. Все же локация очень важна для поддержания имиджа успешной компании. Даже если у большинства наших клиентов нет времени поднять глаза в гору. Я же частенько зависаю у окон. Картинки раскинувшегося внизу города отлично мотивируют и вдохновляют.

– Охренеть. И что ты теперь думаешь делать?

– Ничего. Плыть по течению.

– А если Валерка начнет задавать вопросы?

– О чем?

– Да откуда мне знать? Например, о том, зачем какому-то левому типу чинить твою развалюху.

– Отвечу, что понятия не имею. И, кстати, не совру.

– То есть ты не собираешься рассказывать Валерке о Мире?

– А зачем?

– Понятия не имею.

– Как и я, Наташ, как и я. Ладно, буду работать.

– Ох ты ж черт! Я тоже убегаю…

– Ага, давай.

– Ты только не вешай нос, Викуль! Прорвемся.

– Без вариантов, – киваю, разворачивая на экране AutoCAD. Вчера мне пришли кое-какие идеи, воплощение которых требует незамедлительного внесения изменений в посадочный план для рабочих. И существенный перерасчет. Вроде даже получается не напортачить, хотя мысли то и дело перепрыгивают на личное. Валера так и не звонит, заставляя думать о том, что ему наплел Тарута. А он сам все никак не угомонится:

«Неожиданно, малышка».

Даже уточнять не хочу, про что он. К тому же я просила не называть меня так. Но в голове, конечно, возникает с десяток вопросов. Например, что неожиданного? То, что я, как и он, нашла себе партнера помладше? Уж не знаю, чем руководствовался Мир, а я просто хотела легкости. Когда у партнера нет истории за плечами, с ним гораздо проще. Это как сравнивать купание на прогретом солнышком мелководье с погружением в Марианскую впадину. Первое приятно и безопасно. Второе… Неясно, зачем вообще среднестатистическому человеку. Особенно если ты однажды уже там побывал.

Думаю, Миру понятны мои мотивы. И потому не нахожу ни одного логичного объяснения тому, что он до сих пор продолжает писать.

В костюме. Он был в костюме. И в туго повязанном галстуке. Считается, что мужчина спит и видит, как бы этот самый галстук стянуть при первом же удобном случае. Но Мир так хотел сменить поскорей военную форму на итальянский шелк, что тот его, видно, совершенно не душит. У него даже пуговицы на пиджаке были застегнуты…

Смешно, но я думаю о том, как бы все сложилось, если бы я перетерпела тот страшный период жизни. Если бы я доверилась. Он так часто мне повторял: «Малышка, я знаю, что делаю, просто подожди!» А я ждала. Год, второй… И еще ждала бы, сколько бы не потребовалось, если бы он… Я не знаю. Отправился в экспедицию на северный полюс. Или в джунгли, изучать редкие виды обезьян. Для меня проблема заключалась не в ожидании как таковом. А в том, что отлучки Мира всегда были связаны с риском для жизни. За эти два года его дважды ранило. И я даже вспоминать не хочу, что чувствовала, обрывая телефон приемной минобороны. Потому что других номеров не знала. Господи, да я не знала даже, в какой части света его искать, если что случится.

И если Мир думает, что эта его… оказалась бы в той ситуации мудрее, то у меня для него плохие новости. Нет, я не сомневаюсь, что она его искренне любит. Но одно дело – любить его таким, какой он есть сейчас, и совсем другое – прежним. Тут я вообще не питаю иллюзий. Да он и сам их не питал. Потому и отпустил.

Я даже нашей следующей встречи ждала почти два месяца. Наговорив мне кучу всего и сбив окончательно с толку, Тарута просто пропал. День, два еще было терпимо. А вот потом у меня начало медленно срывать крышу. Хорошо, что началась учеба, на которую я как могла налегала. И впервые в жизни, пожалуй, не выбивалась из общей массы. В конце концов, преподы в универе не зря говорили – забудьте все, чему вас учили в школе. Там мы действительно как будто начали обучение заново. И вдруг оказалось, что когда тебе не надо бесконечно менять школы, мотаясь по стране за отцом-военным, или болеть, потому условия нашей жизни зачастую оставляли желать лучшего, то учиться наравне со всеми не так уж и сложно. Что я вовсе не тупая, как всю жизнь о себе думала. Что в моей голове рождаются какие-то умные мысли, к которым даже прислушиваются другие. Это был шок. Приятный, конечно, но все же! Чуть расслабиться мне удалось, лишь когда я с довольно неплохими результатами прошла промежуточную аттестацию. Точнее, расслабилась я тогда так сильно, что меня тупо размотало по подоконнику. Так и сидела там, напротив аудитории, слепо глядя перед собой, когда наши решали, где им отметить успешную сдачу. Заслужили ведь!

– Эй, малышка! Завьялова, блин!

– А?

– Ты че, как пыльным мешком прибитая? – загоготал один из немногочисленных парней нашей группы, толкая меня в бок. – Не веришь, что отстрелялись?! Так все.

– Если бы. Это же промежуточная.

– И че? Промежуточная – это уже полдела. Ты отмечать-то идешь?

– Нет, я…

– Возражения не принимаются! По пятихатке скидываемся.

– Да у меня и денег свободных нет.

– Скажешь мамке, что на ксерокопии надо. Все ей подскажи…

– Давай, и правда, Вик, чего ты ломаешься? Все идут, – гаркнула моя соседка по комнате.

Отставать от всех не хотелось категорически, потому что меня впервые в жизни куда-то позвали. Раньше я чувствовала себя белой вороной, но не знала, как это изменить. Трудновато влиться в сложившийся не за один год коллектив, а когда ты еще и постоянно позоришься у доски – вообще невозможно.

– Ладно. А куда хоть пойдем?

– В Бункер. Там для девочек вход бесплатный. А после девяти второе пиво наливают в подарок, прикинь?

Помню, я изобразила тогда восторг. И даже дала себе честное слово попробовать это самое пиво. Я как раз поднесла тяжелый бокал к губам, когда заметила у стойки знакомое лицо. С жадностью впилась взглядом в профиль Мира, обвела плечи, скользнула вниз по мускулистой руке и только тогда обратила внимание, что она обвилась вокруг тонкой талии какой-то… ужасной женщины. Собственно, если бы я на него не пялилась, Мир, вполне возможно, даже меня не заметил бы. А так я невольно заставила его озираться. И произошло неизбежное. Завидев меня, Мир сощурился. Обвел взглядом нашу шумную компанию, громоздящиеся на столе бокалы на фоне почти полного отсутствия закусок. Усмехнулся, что-то шепнул своей бабе на ухо и, лениво шагая, двинулся прямо ко мне.

– Айа-йа, малышка. Пиво? Клуб? Что скажет папа?

– Тебе? Не знаю. Может, отругает за то, что кое-кто забил на его приказ, – огрызнулась, вдруг осмелев.

– М-м-м. Дерзкая типа?

– Просто не люблю болтунов.

Настроение резко пропало. Я подхватила сумочку, намереваясь уйти.

Болтунов, блин. Так вообще говорят?

– Это я болтун? – сощурился Тарута.

– Ну, может, ты подберешь другое слово, способное охарактеризовать тебя как нельзя лучше. Извини, мне пора идти.

– Ты мне, что, сейчас предъявляешь?

– Ни в коем случае. Просто говорю, что ты мог бы ничего мне не обещать, если не собирался выполнять обещания. Отец бы никогда этого не узнал.

– И что же я не сделал из обещанного?

– Примерно все, – обиженно бросила я. – Тебя не было два месяца, многовато как для человека, обещавшего меня защищать.

– Ты могла мне позвонить, малышка.

– Нет, не могла. У меня нет твоего номера. А еще я…

– Что?

Нет. Ничего. Слава богу, я не сказала, как он разбередил мне душу своими намеками. Уже тогда было понятно, что флирт для Мира – привычный способ коммуникации с противоположным полом. Никто не виноват, что настолько рядовое событие в его жизни перевернуло, к чертям, мою. А я додумала то, чего не было.

Сейчас так же, кстати. Все же некоторые вещи со временем не меняются. Мирослав что-то делает, а я гадаю, что бы это могло значить. Нет, к черту. Я больше не попаду в эту ловушку. Позвонить бы Валере. Но почему-то сам он мне не звонит. И я тупо боюсь узнать, что же такое случилось, что он ушел в молчанку?

Девчушка, сидящая в коляске, не похожа ни на меня, ни на Мира. У нее светленькие кудряшки, голубые глаза и уморительная улыбка, но я точно знаю, что это наша дочь.

– Мама! Мама! – тянет ручки малышка и выгибается, требуя ее освободить. Я ее понимаю – вокруг такая красота, что все нужно непременно потрогать, а может, даже сунуть в рот, пока никто не видит. Я знаю, что она непременно провернет этот трюк, как будто это уже не раз было.

Улыбаясь во весь рот, сажусь на корточки у коляски.

– Да погоди ты, торопыга. Мама сейчас…

Отщелкивая фиксатор, блаженно жмурюсь на сентябрьском ласковом солнышке. Лица касается серебристая ниточка гоняемой ветром паутины, но даже это приятно. Помогаю дочке выбраться из коляски, целую сладко пахнущую макушку, машинально скользя взглядом по высаженным вдоль дорожки полям хризантем, астр и георгин. Чуть в стороне проступают контуром знакомые линии здания администрации моего любимого питомника. Так вот мы где! Я не сразу сориентировалась. Может, потому, что окружающее нас пестрое великолепие скорее походило на райский сад.

Девочка в руках нетерпеливо ерзает. Опускаю ее на крепкие ножки. Непоседа тут же убегает за бабочкой.

– Только не рви цветочки, хорошо? Им будет больно.

– Холосё-ё-ё.

Ох, не верю я ее обещаниям! Ну и пусть. Мне невыносимо, нечеловечески хорошо. Солнце посыпает драгоценной золотистой пыльцой цветочные поля и дочкины светленькие волосики, превращая их в настоящий нимб. Так хочется запечатлеть этот момент! Тянусь за телефоном, когда меня окликают…

– Вот ты где! Так и знала, что найду тебя здесь.

Откуда ни возьмись, появляется Лена. Я точно знаю, что это она. Хотя узнать вчерашнюю красавицу в наступающей на меня старухе почти невозможно. Солнце заходит за тучу, сгущаются сумерки, и поднимается ветер. Прекрасный сад на глазах теряет очарование, тени, отбрасываемые на дорожку соцветиями георгин, походят на извивающихся змей.

– Мой сад погиб! Это ты виновата, – заунывно бормочет Лена, протягивая ко мне костлявую руку.

– Нет…

Я шарахаюсь в сторону, ощущая инстинктивную потребность защитить дочь от обезумевшей тетки. Оборачиваюсь к малышке, но только затем, чтобы увидеть, как ее на полной скорости сносит груженая мертвыми саженцами газель.

С криком подскакиваю на кровати, не сразу сориентировавшись, где я. Не понимая, что это кошмар. И потом еще какое-то время в ушах звучат детские голоса. «Мама, мама, мама…» Рыдают девчонки, плачут мальчишки. Один, второй, третий… Сколько же их?!

Зажав уши, вскакиваю с кровати. Господи, это же просто сон! В реальности ничего не случилось. Я это понимаю. Но ощущение ужаса не отпускает, сковав каждую мышцу в теле. Плетусь в ванную. Включаю холодную воду, набираю полные пригоршни и плещу в лицо. Потрясающе. И? Что дальше? Какие еще финты выкинет мое подсознание? На сколько меня хватит, если я и сейчас ощущаю скопившиеся в воздухе тревогу и электричество? Сгустившаяся темнота начинает пугать, но я не позволяю себе поддаться страху и включить свет. Вместо этого тащусь к окну и распахиваю его настежь. Ночь утопает в горечи палых кленовых листьев и дождливой затяжной мороси. Когда как не сейчас думать о жизни и смерти, о случившемся и несбывшемся? О предопределенности и способности на что-то влиять. О сиюминутном и вечном?

Ближе к утру возвращаюсь в остывшую постель. Беру телефон, чтобы узнать время, и зависаю на очередном сообщении от Мира.

«Я оплатил еще год. Мало ли».

В груди болезненно дергает. И вот как так? Я же смирилась! А он одной эсэмэской выкапывает из могилы сдохшую и начавшую разлагаться надежду.

За двенадцать лет нашего знакомства ничего не поменялось. Он что тогда, что сейчас знал, как вышибить почву у меня из-под ног.

И снова я мысленно возвращаюсь в прошлое.

– Ты могла мне позвонить, малышка.

– Нет, не могла. У меня нет твоего номера. А еще я…

– Что?

Нет. Ничего. Слава богу, я не сказала, как он разбередил мне душу своими намеками.

– Ничего. Не было повода.

– Так будет, если продолжишь шарахаться по злачным местам вроде этого. – Мир толкнул меня к выходу.

– А что не так с этим местом? Ты же сам привел сюда свою девушку!

– Девушку? Вик, – закатил глаза Мир. – Это же просто шлюха. Я ее здесь и снял. Уточнить, для каких целей?

Я вспыхнула. Потому что все и так было понятно. Кроме разве что одного.

– А зачем тебе… Ну, вот так? Почему ты просто не найдешь себе нормальную девушку? Ты же симпатичный и… – в этом месте смелость меня покинула, и я заткнулась, не в силах продолжать. А Мир покосился на меня и захохотал так громко, что по переполненной парковке, на которую мы вышли, прокатилось раскатистое эхо.

– Да потому что ни одна нормальная девушка меня не вывезет, Вика.

– Что-то мне подсказывает, что ты к себе слишком строг.

– А ты непозволительно наивна. Так нельзя.

– Что плохого в том, что я пытаюсь видеть в людях лучшее?

– То, что однажды ты непременно очень сильно в них разочаруешься, – хмыкнул Мир, открывая передо мной дверь Нивы.

– Или нет. А ты вообще никогда не узнаешь, какой стала бы твоя жизнь, доверься ты хоть кому-то.

– Все-таки набиваешься ко мне в девушки? – дернул Мир бровью, как всегда, пряча за улыбкой свое истинное отношение к происходящему.

– Нет. Я старомодна в этом вопросе. Предпочитаю, чтобы мужчина добивался меня.

– И как? Много желающих?

– Тебе-то что? Опасаешься конкурентов?

– Не люблю очередей.

– Окей. Ты первый, – развела я руками, решив, будь что будет. – Дальше что? Твои предложения?

Я думала, Мир меня пошлет. А он задумчиво на меня глянул и… повез к себе.

Возвращаясь в реальность, строчу, пока не прошел кураж:

«То есть если я захочу использовать эмбрионы прямо сейчас, ты не будешь против?»

Черта с два, конечно. Я не верю в это, но у меня перед глазами стоит мой сон. Она правда будет такой? Наша дочь… К чему вообще это все приснилось? Нам подсказывают сверху, что нужно подсадить эмбрион девочки? А ведь я даже не думала, кого бы хотела больше. Мы сохранили четыре эмбриона. Два мальчика и две девочки, да. Чтобы все было по-честному.

Телефон оживает так неожиданно, что чуть не выпадает из моих слабых рук. Перетаскиваю бегунок, принимая вызов. Зачем-то включаю на громкую.

– Это сложный вопрос, Вик, – голос Мира немного подсел. Со сна у него всегда так. – Прямо сейчас у меня на него нет ответа. Нужно подумать.

В трубке раздается шипение. И глубокий вдох. Визуализирую, как Мир затягивается. К звуковым эффектам добавляется хлопок двери. Он явно ушел подальше от своей девушки. Куда? Вышел в сад?

– Лена знает о… – зачем-то ляпаю я.

– Нет, зачем?

– Собираешься скрывать ребенка от жены? Или не планируешь принимать участие в его жизни?

Мне сложно представить оба эти варианта. С жадным интересом жду, что Мир скажет.

– Не хочу ее беспокоить на ровном месте. Вот как решу что-то конкретное, так и поговорим. Неужели до сих пор ревнуешь, малышка?

– Нет. Боюсь.

– Чего? – Мир как будто искренне удивляется.

– Что она сможет тебя отговорить. Ну не можешь же ты не понимать, что твоя Лена будет категорически против?!

– А ты бы на ее месте не была?

– Я не на ее месте, Мир.

– И то так. А пацан твой?

– А что он?

– Не будет тебя отговаривать?

– Для меня это ничего не изменит. Я не в той ситуации, чтобы выбирать.

– Очень цинично.

– Наверное, – шепчу я. – Но я никому и не обещала любовь до гроба.

– Ну, почему? Мне.

– Ты тоже, Мир, много что мне обещал. Не будем вспоминать и попрекать друг друга тем, что не случилось.

– Согласен. Черт, – тихо смеется. – Я пытаюсь осознать, что моего сына может воспитывать чувак, который мне самому в сыновья годится.

– Не факт. Не факт, что может. И не факт, что будет кого. Все же эмбрионы провели в заморозке слишком много времени.

– Да, мы обсуждали с врачом этот момент.

– Неожиданно.

– Почему? Меня это тоже касается. Я не привык убегать от последствий принятых когда-то решений. Думаешь, я бы мог? Ч-черт. Они ведь живые, Вика.

– Я уже поняла, что ты предпочел бы, чтобы их вообще не было. Все нормально. Я понимаю. Ситуация у нас действительно еще та. Прости, что невольно втянула тебя в свои проблемы.

– Ты не могла знать, как сложится жизнь. А вот я мог предположить, потому что был старше на десять лет и на сто десять опытнее.

– Она мне приснилась. Вот только что, Мир… Представляешь?

Так хочется плакать, что в голос, как ни стараюсь, прокрадываются плаксивые, давящие на жалость нотки. И пусть я к этому никоим образом не стремлюсь, предпочитая играть по-честному, ничего не могу с собой сделать. Рядом с Миром собственная слабость давалась всегда легко. Я просто знала… Знала, и все – он вывезет, он подхватит, он, черт его дери, вообще сможет все на свете!

– Ты же понимаешь, что это бред? – отрывисто замечает Мир, и в трубке опять шипит сигарета.

– Я не сошла с ума. Просто это было очень реально.

На что я надеялась? Что Мир примется расспрашивать, какой была наша несуществующая дочь? Смешно. Вместо этого я слышу, как у него там хлопает дверь, и сонный женский голос, журящий Мира за то, что он «опять накурил».

– Я позвоню, когда все обдумаю.

– Да, конечно, – блею я, пугливо отбивая звонок. Черте что. Но ведь он сам позвонил, не так ли? Я не навязываюсь. И не лезу в его отношения.

Ага, я просто надеюсь родить.

Наверное, это уже бессмысленно отрицать.

Плетусь на кухню, завариваю кофе. И тут слышу, как в двери проворачивается ключ. Шестой час! Не рановато ли для визитов?

Валерка стоит, привалившись спиной к косяку.

– Ого! Да ты в сопли, – удивляюсь я. – Был какой-то повод?

– Ты одна?

– А с кем еще мне быть? Валер, ты нормальный вообще? Иди сюда, горе луковое. Мать хоть предупредил, что задержишься?

– Мне что, пять лет?!

– Не пять, но она все равно волнуется. В душ пойдешь? Или сразу спать?

– Я и сам могу идти, что ты меня тащишь?

– Ну, попробуй, – с сомнением предлагаю я. – Так чего ты накушался?

– А ты не догадываешься? Могла бы и сказать, что у бывшего тачку кинула!

Округляю глаза. Сложив два плюс два, нетрудно догадаться, что Валерка себе придумал. Вот дурачок, а? С другой стороны, мне сложно представить, что Мир бы стал с кем-либо обсуждать наше прошлое. Тогда как Валера докопался до правды?

– Ну что за бред? Я была там по работе. У Зои Константиновны. Помнишь, она даже по моей рекомендации как-то начинала ходить в твой спортзал?

– Этот тоже сказал, что ты какой-то его соседке сад проектировала, – осоловело моргает Мир.

– Ну, вот видишь!

– А еще он сказал, что вы были когда-то знакомы.

– Да мало ли с кем я была знакома! Валер, кончай, бесишь, правда. Протрезвеешь – поговорим.

– И много ли среди твоих знакомых чуваков с именем Мирослав? Че, Вик, не вышло дураку-Валерке навешать лапши на уши? Не совсем бедолаге мозги отбили?

– Совсем! – рявкаю в ответ, тычком валя его на кровать. – Спи давай. Мир, может, был и один. Но это не означает, что нас что-то связывает в настоящем.

– Ничего не связывает? – с детской надеждой в голосе интересуется эта великовозрастная пьяная в хлам детина, с трудом приподнимаясь на локтях.

– Ни-че-го.

– Кроме парочки маленьких замороженных эмбрие… имбри… ончиков.

– Да блин! – в отчаянии хватаю декоративную подушку со стоящего у окна кресла и запускаю ему прямо в голову. А потом с психом ухожу. Пока просто из спальни, но если допечет – я и в квартире не задержусь. К счастью, Валера не делает попыток меня догнать, захрапев, едва за мной дверь захлопнулась.

– Пьянь! – фыркаю я.

Душ, кофе, завтрак на скорую руку. Надеюсь, у моего парня сегодня выходной. Иначе есть шанс, что он вылетит с работы. Разбудить его я не смогу даже при всем желании. Которого прямо сейчас и нет. Не хочу выслушивать извинения. За ними непременно последует попытка объяснить, что он бы ни за что так не поступил, если бы я… А дальше можно додумывать что угодно.

Может, Валере действительно кажется, что я перед ним в чем-то виновата. Не знаю. Но я уже пыталась ему объяснить, что просто угодила в ловушку принятых сто лет назад решений. И повторять не собираюсь.

Смотрю на себя в зеркало – м-да! Без плотного макияжа сегодня не обойдется. Надо замаскировать черные круги под глазами и припудрить изжеванные до крови губы. А еще волосы… С ними тоже что-то нужно сделать. Может, собрать в стильный пучок? Я знаю один хитрый способ, как это сделать при помощи резинки и трех оборотов кисти.

А с пучком отлично смотрится утрированно огромный пиджак. Я хороша. Если Мир захочет еще раз встретиться, чтобы обсудить наши дальнейшие планы… Так. Стоп. Я не буду об этом думать. И не буду ждать.

– Вик…

– М-м-м?

– А тебе его девушку совсем не жалко?

Отрываю взгляд от экрана компьютера и несколько секунд тупо моргаю, не сумев так просто переключиться с одного на другое. Мысли целиком и полностью в проекте. Осенью у нас всегда много работы. Весной тоже. Летом чуток поменьше. Но это то самое время, когда мы наращиваем жирок, чтобы продержаться в менее сытые зимние месяцы.

Так что там про жалость?

– Чью девушку?

– Мира.

– Не знаю, Наташ. Скорее, я о ней не думаю.

Мир был прав. Со временем я неизбежно разочаровалась в людях. Той девочки, которая сопереживала всем на свете и всем хотела помочь, больше нет. Пусть я и не очерствела полностью, приоритеты все же сместились. Жалко ли мне Лену? Ну, во-первых, рано ее жалеть. Мир ничего еще не решил. А во-вторых, себя мне гораздо жальче. Лене сколько? Я не знаю… Лет двадцать пять? Она красива и здорова. Даже если наш ребенок станет камнем преткновения в их отношениях с Миром, у нее все еще будет. И мужик, и семья, и дети.

Это у меня – последний шанс. И если надо, я буду за него биться, затолкав жалость, эмпатию и сочувствие куда подальше. Простите, но даже не стыдно.

К тому же да, не стоит забывать, что Мир вполне может не согласиться, решив, что проблемы с девушкой не стоят… Не стоят… Ч-черт!

Не могу. Каждый раз стопорюсь, когда прихожу в своих мыслях к тому, что она, наверное, очень много для него значит. Это невозможно принять. Просто невозможно, и все тут. И пусть я понимаю, насколько это глупо, пусть я осознаю, что он прав – ни один мужчина на его месте не смог бы жить одним только прошлым, это понимание не спасает меня от боли.

– Не смотри так! Я же тебя не осуждаю, – бормочет Наташа, – просто подумалось вот. Она ведь ни в чем не виновата, да? И ты сама говоришь – неплохая вроде девчонка.

– Неплохая. Но тут каждый сам за себя.

– Представляешь, как сложно быть богом? Когда один об одном молится, а другой – о прямо противоположном, невозможно всех осчастливить.

– Суровая правда жизни, – пожимаю плечами.

– Ага. Селява. Кстати, Вик, чуть не забыла – мы ведь уже оплачивали эти счета, а они опять у меня в папке.

С облегчением зарываюсь в документы. Все же мне сложно даются разговоры такого толка. Может, жалость к Лене сильнее, чем я готова это признать. Но кто меня саму пожалеет?

– Это я видно по ошибке сунула. Прости.

Рву бумажки и отправляю в корзину. А когда выпрямляюсь, взгляд утыкается в мнущегося на пороге Валеру. Для человека, до утра заливающего горе, он выглядит преступно свежим.

– Привет.

– О, Валер. Привет, – улыбается моему парню Наташа. Молюсь, чтобы ей хватило ума его не прикалывать. Зачем Валере знать, что мы с утра успели перемыть ему кости? Даже если сам он полночи жаловался на меня тому же Гаму. Ну не один же он пил, да?

– Привет, Наташ, – хмурится. – Я ненадолго. Можешь нас оставить? Надо поговорить…

– Конечно, – нараспев протягивает Егорова. И подмигивает: – Хорошо выглядишь.

– Ага. Спасибо. Ты тоже.

Остаемся одни. Несмотря на то, что Валера пришел поговорить, начинать он не торопится. Повернувшись к стене, изучает украшающие ее черно-белые старинные фото садов. Английского, японского, итальянского… Как будто впервые их видит. А я его не тороплю, понимая, как нелегко Валере приходится, и всем сердцем ему сочувствуя.

– Я ни черта не помню, – наконец, выдает он. – Я тебя как-то обидел?

– Ты пытался закатить мне сцену ревности. Я на это не повелась, и тогда ты уснул.

– А ты? Ну, в смысле… Ты пошла на диван?

– Я пошла на работу, Валер.

– И, типа, у нас все нормально?

– Это ты мне скажи. У тебя же назрели ко мне претензии.

– Блядь! А что мне было думать?! Ты бросила свою тачку у ворот бывшего.

– Я понятия не имела, что это его ворота! И я не бросала ее. Она заглохла! Р-р-р, – рычу я, зарываясь пальцами в волосы.

– Супер. Но почему ты не рассказала о том, что его встретила?

– Потому что знала, как ты отреагируешь. Мне это нужно? Нет. Давай сойдемся на том, что если я найду мужика получше, сразу дам тебе знать.

– Зашибись, – фыркает Валера.

– Если ты обещаешь мне то же, я буду только за.

– Да блядь, я не собираюсь искать другую! Сколько раз мне еще это повторить?

– Так я тоже не собираюсь.

– Угу. Они сами тебя находят, – язвит.

– Даже если так! В чем здесь моя вина? Я много раз бывала у Зои Константиновны. Откуда мне было знать, кто ее сосед?! А если бы знала, почему я должна от него прятаться? Ты сейчас будешь злиться, но ведь это и впрямь какой-то, блин, детский сад. Я его десять лет не видела!

– О, ну конечно. Чуть что – сразу детский сад. Больше аргументов нет.

– Ну, так веди себя как взрослый мужик, а не как…

Договорить не успеваю, потому что Валера затыкает мне рот поцелуем. Глубоким и злым, так что кровь на губах чувствуется. Знаю, что если сейчас его оттолкну, то лишь еще больше спровоцирую. Поэтому просто расслабляюсь. И позволяю его сильным рукам мять мою задницу и выкручивать напрягшиеся соски.

– Валер…

– Заткнись, Вик, ей богу… Лучше помолчи.

Смеюсь. Обычно он со мной ведет себя гораздо более деликатно, а тут – ну просто зверь. И мне становится так неожиданно хорошо от его направленных на меня эмоций. Я впускаю их в свою скребущую пустоту, как впускают обезболивающее в вену бьющемуся в агонии пациенту хосписа.

Целую в ответ, гладя колючие щеки.

– Ну и перегарище, Валер… – фыркаю.

– Доводишь! – прикусывает мою губу.

– Ответ неверный, – бью его по шарящим по моему телу ладоням.

– Ладно, постараюсь больше не пылить, – обещает, утыкаясь прохладным с похмелья лбом в мой и проходясь рукой от затылка к шее.

– Для этого просто нет повода.

– Угу. Просто… Не знаю, Вик, я, наверное, ревную к тому, что у тебя была какая-то жизнь до меня. Ты-то у меня первая.

– Да ладно.

– Я имею в виду – в плане чувств. А ты про что подумала? – обаятельно улыбается. И я целую его прямо в эту улыбку. Сначала нежно, едва касаясь губами губ, потом с все нарастающей жаждой. Как-то очень скоро становится пофиг даже на его перегар. И как ни странно, именно это «пофиг» становится ключом к темнице, где все это время хранились воспоминания о нас с Миром. Мне было плевать, чистый он или грязный… Главное, что живой. Когда он возвращался из своих проклятых командировок, я просто не давала ему дойти до душа. Набрасывалась с порога, как будто только так, отдав ему всю себя, могла убедиться, что мне его возвращение не снится. Я как сейчас помню, как он пах. Это был аромат, настоянный на диковинной смеси адреналина, пороха, солдатских берцев и слежавшейся в рюкзаке гимнастерки.

Воспоминания о Мире подогревают кровь. Так нельзя, это неправильно. Но у меня нет сил этому противостоять.

– Надо дверь закрыть, – мелькает здравая мысль. Глаза Валеры расширяются, ему сложно поверить, что я готова дать ему в своем кабинете. Да я и сама не верю, чего уж. Валере хватает двух секунд, чтобы метнуться к двери и вернуться ко мне. Зажмуриваюсь, то ли чтоб отогнать от себя непрошенные воспоминания, то ли чтобы окончательно в них утонуть. Ощущаю на шее неровное, обжигающее дыхание вдавившегося в мое тело парня. Его немного шершавую ладонь, теперь уж без всяких церемоний и колебаний пробравшуюся мне под юбку и замершую в местечке, где трусики стыдливо скрываются в промежности. Развожу ноги, позволяя ему исследовать это место тщательнее. С каждым его движением становясь все покорнее и ненасытнее.

Сама спускаю трусы вниз по ногам. Валера помогает, стаскивая бесполезную тряпочку, зацепившуюся на каблуке. Вертит в пальцах.

– Смотри, ты сама выбросила белый флаг, – смеется, пожирая меня поплывшим невменяемым взглядом.

– Ага. Может, хватит болтать?

Подавившись смешком, Валера обхватывает мою задницу одной рукой, а другой, придерживая за лопатки, водружает на стол. Откинувшись на локти, нетерпеливо ерзаю. А парень как будто никуда не спешит – медленно-медленно наклоняется и поочередно вбирает в рот соски, срывая с моих губ тихие стоны и беспорядочные «еще», «так хорошо», «да-а-а», чтобы помучив так меня еще какое-то время, с силой вонзиться. Я кончаю в тот же момент. Все одно к одному – прошлое, настоящее… Не задумываясь о том, насколько это нечестно по отношению к Валерке, выгибаюсь всем телом на неудобной твердой крышке стола и остервенело его сжимаю. Он разряжается во мне долгими и мощными залпами. И в моменте мне до того хорошо, что этого как будто достаточно.

– А ведь правду говорят, что лучший секс – секс после ссоры, – улыбается. – Надеюсь, у тебя есть салфетки.

– В верхнем ящике. Мне тоже дай, – морщусь, потому что стоит пошевелиться – и по ногам течет. Но ни он, ни я не успеваем ничего сделать, когда в дверь стучат и тут же нажимают на ручку. Смотрю на нее, как загипнотизированная. Адреналин пульсирует в ушах, сердце оступается. И дурацкий страх, что я могла оставить дверь незапертой, разгоняет по венам ужас, замешанный на каком-то совершенно идиотском веселье.

– Кого-нибудь ждешь? – округляет глаза Валера.

– Нет. Одевайся. Ничего страшного.

Приведя себя более-менее в порядок, ставлю на проветривание окно. Уж слишком здесь пахнет сексом. И только потом открываю дверь.

– Так я могу это все расценивать, как добро на мой переезд к тебе? – уточняет Валера, игриво покусывая мое ухо. Щекотно, я смеюсь, но ровно до тех пор, пока не замечаю застывшего на пороге… Мира.

– Эм… – дергаю плечом, сбрасывая руку Валеры, – Привет.

– Добрый день. Смотрю, я не вовремя.

Кажется, я могу порезаться о бутылочное стекло его глаз. Мои щеки стремительно наливаются румянцем. Какого черта вообще?! Мажет взглядом по растерянной физиономии Валеры, развороченному столу, к окну… Задерживается на нем, дергает крыльями носа, будто принюхиваясь, и буквально меня расчленяет! Разве не он меня убеждал, что надо жить настоящим? Вот я и живу. Что теперь не так?

Хочется встряхнуть его и спросить, да. Какого черта?! И видно, не мне одной. У Валеры вон тоже едва дым их ушей не валит. Успокаивая парня, ласково сжимаю его руку. Не надо! Сам же себе не простит, если уподобится сейчас истеричке.

Будто услышав меня, Валера берет под контроль эмоции и даже первый протягивает Миру руку для пожатия.

– Добрый день. Мы уже закончили.

– Я так и понял, – с каменным лицом замечает Мир. – Смотрю, у тебя свободно со временем. Уделишь мне пару минут?

Вот как он умудряется двумя словами выбивать опору у меня из-под ног? Просто талант у человека. Стыдно ли мне? Нет. Ни капли. Просто жаль. Очень жаль девочку, которая верила, что он будет моим единственным. Следующий мужик после Мира случился у меня лишь через четыре года. Я потом сутки блевала. Не потому, что было как-то ужасно. Так я, наверное, избавлялась от рухнувших в один миг надежд.

– Валер?

– Ага. Я пойду. Не забудь, включи звук на телефоне. Я еще позвоню.

– Не забуду.

Напоследок Валера машет рукой и скрывается за дверью. Это означает, что мои доводы возымели действие, и он действительно поверил, что меня можно оставить наедине с бывшим, и мир не рухнет.

– Ты ему не ответила.

– А?

– Он спросил, может ли к тебе переехать, а ты не ответила.

– Отвечу. Мы никуда не спешим. Ты же не об этом пришел поговорить?

– Почему же?

– Очевидно, потому что тебя это не касается.

– Я бы так не сказал, Вик.

– Вот как? Это что, ревность, господин Тарута?

Господи, я что, кокетничаю?

– Это здравый смысл. Если я соглашусь на ребенка, мне надо понимать, в каких условиях он будет жить. И с кем.

Ну, конечно же. Завьялова, ты идиотка, каких свет не видел! Разве можно быть такой дурой?

– Ты хочешь обсудить это сейчас? У тебя есть какие-то условия?

– Да. У меня есть условия.

– Хорошо. Я согласна.

– На что? Я вроде их еще не озвучил.

– Но ясно дал понять, что не хочешь, чтобы я съезжалась с Валерой. Я согласна.

– Когда я такое сказал? Вик, ты опять додумываешь. Я не жду, что ты поставишь крест на своей личной жизни. Но мне важно убедиться, что рядом с тобой адекватный, психически уравновешенный человек с понятными мне ценностями.

– Постой… То есть ты все-таки согласен? – шепчу я, округлив глаза.

Мир отходит к окну, оставляя меня томиться от неизвестности у него за спиной. Просовывает руки в карманы.

– Я могу говорить как есть, не боясь обидеть твои нежные чувства?

Его голос звучит так спокойно. Он вообще производит впечатление очень уравновешенного, степенного человека. Как будто за время, что мы не виделись, Мир победил всех своих демонов, обтесал углы, смягчил острые линии и, наконец, стал таким, каким его и задумывала природа. Стопроцентным мужчиной.

Чужим?

Наверное. Но как же нелегко, оказывается, осознать эту правду.

– Да, – откашливаюсь, – конечно.

– Я не буду врать, что в восторге от этой затеи.

– Ясно. Но тогда зачем тебе соглашаться?

– Затем, что, вполне возможно, эмбрионы окажутся нежизнеспособными, а мы никогда этого не узнаем, не попробовав. Не хочу всю жизнь потом винить себя за то, в чем моей вины не могло быть априори.

– То есть, соглашаясь, ты, тем не менее, надеешься, что ничего не получится? – хмурю брови, старательно переваривая услышанное, чтобы не подавиться им.

– Нет. Я хочу, чтобы мы точно знали, что сделали все от нас зависящее. И если ты останешься бездетной, то не потому, что мы не попытались. Так яснее?

– Хочешь облегчить себе совесть, – понимающе киваю я. – А если все же получится? Что ты планируешь делать тогда?

– Если ты о моем участии в жизни ребенка, то сейчас сложно судить об этом наверняка. Никаких родительских чувств у меня нет. Надеюсь, ты это понимаешь. А как будет, когда он появится – я понятия не имею.

– Значит, ты не исключаешь, что влюбишься в него с первого взгляда, – цепляюсь за что угодно, лишь бы оставить Таруте шанс проникнуться нашим малышом, а там – как знать?

– В этой ситуации я ничего не исключаю.

Потому как надеется, что никакой ситуации в принципе не возникнет. Пытаюсь осознать, какие чувства во мне это вызывает, но пока в них царит сумбур.

Мир поправляет манжету. Проходится крупными пальцами по сухожилиям на тыльной стороне ладони. Весь такой отстраненный. И строгий. Далекий, как никогда. Что-то екает в груди. Сжимается под грузом сомнений. Имею ли я право так нахально лезть в его жизнь, осознавая, что пытаясь поступить по отношению ко мне честно, он поступает нечестно по отношению к себе самому и своему настоящему. Что это просто жалость. Банальная жалость к несчастной девочке, которую он когда-то давно любил. А ведь я терпеть не могу, когда меня жалеют. Впрочем, ситуация такова, что мне придется сожрать это блюдо под любым соусом. И, наверное, хорошо уже то, что я прекрасно осознаю реальность.

– Тогда нам нужно будет обратиться в клинику. Ты дашь нужные разрешения, и я начну подготовку к процедуре.

Мир отрывисто кивает. Похлопывает по внутреннему карману, словно вспомнив о чем-то важном.

– Я узнавал. Это недешёвое удовольствие. Поэтому я…

– Хочешь предложить мне денег? – недоверчиво вскидываю брови.

– Ну, да. Почему нет?

Это то, что в нем не изменилось: если уж он за что-то берется, то предусматривает сразу все. Мир может сколько угодно абстрагироваться от происходящего, но это не изменит вот какого факта – я точно знаю, что не одна. Чем бы это все не закончилось. В носу щиплет от подступающих слез, горло перехватывает от эмоций. Приходится откашляться, чтобы продолжить:

– Спасибо, конечно. Но я хорошо зарабатываю. А вот если все получится, то я не стану отказываться от твоего финансового участия в жизни ребенка. Кстати, ты еще не думал, кого бы хотел больше?

– Что?

– Кого бы ты хотел? Дочь или сына?

Мир моргает, впервые за время этого разговора демонстрируя мне растерянность, свойственную в такой ситуации, наверное, каждому человеку.

– Мне без разницы. Но врач, с которым я говорил, дал понять, что лучше подсаживать сразу два эмбриона, на случай если один не приживется. Можем подсадить разнополых и предоставить выбор судьбе, – усмехается.

– Отличное предложение. Так и сделаю, – уверенно киваю, тем самым вроде как подводя черту под нашим разговором. Однако расстаться на этой высокой ноте у нас не выходит. Все портит влетевшая в кабинет Наташка.

– Вик, капец! Там маманя твоего Валерки требует встречи. Думаю, будет скандалить, что ты трахаешь ее сыночка. Ой, здрасте… – затыкается, наконец, увидев Таруту и сходу въезжая, перед кем выставила меня полной дурой. Краснеет, бледнеет, пока я всеми силами пытаюсь сохранить изрядно потекшее лицо.

– Здравствуйте, – насмешливо кивает Мир.

Твою мать. Что могло быть хуже?

– Э-э-э, здравствуйте. Я не знала, что ты занята. Прости.

– Мы уже закончили, – отмахиваюсь, мужественно встречая взгляд Таруты.

– Проводишь? – вздергивает бровь.

Вот гад. Мало ему моего унижения, что ли? Вон как веселится! К нему, небось, не прибегали ничьи родители выяснять отношения. И это какая-то вселенская несправедливость, учитывая тот факт, что я старше Валеры всего на восемь лет, а Мир старше Лены по меньшей мере лет на пятнадцать.

– Конечно, – вздергиваю подбородок. Я тоже изменилась, да. Отрастила зубы, вынужденно осмелела. Жизнь заставила. И если Мир этого еще не понял, его ждет большой сюрприз. Не знаю, приятным он для него будет или нет. Ожидаемым или неожиданным. Запнется ли он об это вообще, или не заметит даже, потому что в принципе обо мне не думает. Что скорее всего.

Наташка сбегает из кабинета первой. Следом выхожу я с Тарутой. Чуть полноватая стильно одетая женщина ожидает меня у ресепшена. Я сразу понимаю, что это она, ведь они с Валерой очень похожи.

– Ну что? Пока? Я узнаю, когда нас смогут принять, и сообщу тебе.

– Хорошо. Пока, Вик.

Мир уходит, не преминув пройтись взглядом по моей посетительнице. И хоть я благодарна ей, что она не набросилась на меня с порога с упреками, все равно не могу простить, что ее визит испортил прекрасное послевкусие от нашего разговора с Миром. Я даже не успела толком осознать, что, возможно, вот-вот стану мамой! Что он согласился. Он согласился! Аа-а-а!

– Добрый день. Я могу вам чем-то помочь?

– Добрый. Вы ведь поняли, кто я?

– Поняла.

– У меня к вам разговор. Может быть, пообедаем? Здесь неплохой итальянский ресторан.

Ну, выбирая между спокойным разговором за обедом и скандалом у меня в приемной, я, конечно, предпочту первое.

– Хорошо. Но, боюсь, у меня не слишком много времени.

– А я много и не займу.

Развожу руками и киваю на дверь, ведущую к выходу.

– Только сумочку захвачу.

До лифтов от нас надо чуть-чуть пройтись. Повисшая тишина вызывает некоторое чувство неловкости. В лифте проще – и ехать недалеко, и в кабине мы не одни.

– Нам столик на двоих в каком-нибудь местечке потише, – просит… господи, я ведь даже не знаю, как ее зовут!

– Я, кстати, Юля, – считав мое напряжение, представляется Валеркина мать. Интересно, не назвав отчества, она пытается меня к себе расположить или, напротив, нападает, подчеркивая нашу не слишком-то большую разницу в возрасте?

– Вика. Но вы уже в курсе.

– Да. Валера много о вас рассказывает. Вас, наверное, удивил мой приход?

– Ну, почему? Вы его мать. Я допускала, что когда-то это случится.

– Да. Он не ночевал дома. И не предупредил, хотя обычно всегда это делает. Вы не могли бы… Черт, это очень глупо, он все-таки мужчина, я понимаю, – смеется. – Но вы не могли бы его немного направлять в такие моменты? Валера еще слишком молод, любую заботу с моей стороны он воспринимает как вторжение в его личное пространство. А я просто волнуюсь о сыне… – тараторит Юля, комкая в руках бумажную салфетку.

– Я понимаю. Но и вы поймите, на мою заботу он реагирует точно так же, как и на вашу.

– О… Правда? Я думала, в этом вопросе у меня какие-то персональные преференции, – смеется. Да так заразительно, что я не могу не улыбнуться в ответ. Юле в принципе удалось меня удивить. Я-то уже на скандал настроилась, на то, что сейчас выслушаю кучу нелицеприятных гадостей, угроз или просьб не портить жизнь ее мальчику. А она ни слова ни полслова. Хотя я бы, наверное, отнеслась даже с пониманием, начни она меня песочить. Любой матери хочется лучшего для своего ребенка. Но редко кто понимает, что ее лучшее и его далеко не всегда совпадают. Деликатность Юли в этом смысле меня даже восхищает. Я не уверена, что на ее месте мне бы хватило мудрости повести себя так же. Ведь это сложно на самом деле – отпустить. Позволить ребенку сделать свой выбор, и уважать этот самый выбор, каким бы он ни был. Тогда как настоящая любовь в моем понимании и есть отказ от собственных амбиций.

– О, нет.

– Вы не подумайте только, я не пытаюсь держать его у своей юбки.

– Я так не думаю.

– Просто беспокоюсь, – так, мы уже пошли по второму кругу, ну ладно…

– Мне вполне понятны ваши чувства.

– Хорошо. Я не хочу, чтобы ему было больно. Вик, простите за личный вопрос, но насколько у вас все серьезно? Валерка в вашем романе увяз просто с головой!

Ох, черт. А вот это уже – тонкий лед. Тем более, учитывая мои планы относительно беременности.

Закусив щеку, опускаю взгляд в пока еще пустую тарелку.

– Не волнуйтесь, Юль, Валера в курсе моего к нему отношения.

– Несерьезного? Вы же это сейчас подразумеваете? – грустно замечает она.

– Юль, у меня очень сложная личная ситуация. Валера в курсе. Я никогда не врала и не обещала ничего сверх того, что могу ему дать.

– Да-да, конечно. Я не обвиняю вас.

– Я бы поняла, даже если бы обвиняли.

– Жизнь – сложная штука. В моем возрасте уже не делишь мир на черно-белый. Но, боюсь, Валера еще не пришел к этой мудрости.

– Я не хочу его ранить. Но сейчас та самая ситуация, когда, как я ни поступи, это наверняка случится.

– Пластырь отрывают рывком. – Юля ловит мой взгляд.

– Да, наверное, вы правы, – шепчу я, понимая, что уже все для себя решила. Так будет правильнее. И честнее по отношению к Валере. Да, без него в моей жизни станет намного меньше радости, но что делать? Он достоин гораздо большего, чем я смогу ему когда-либо дать.

– Вы только не спешите, обдумайте все как следует. Он вас действительно очень любит.

– Но мы ведь понимаем, что я не та, кто ему нужна, да?

– Это решать только Валере.

– Я не смогу ему родить детей. Ко всему прочему еще и это, – задумчиво кручу в руке бокал с водой. – Как я буду жить, зная, что отнимаю не только его молодость, но еще и шанс стать отцом?

– Ничего себе… Когда вы сказали, что у вас сложная ситуация, я подумала о чем угодно, но не об этом. Даже не знаю, что сказать, кроме того, что мне искренне жаль.

– Десять лет назад, на пороге раннего климакса, я успела заморозить эмбрионы. Сегодня донор спермы дал согласие на их использование, – делюсь я самым сокровенным. Юля так располагает к себе, что мне важно добиться от нее понимания. Не хочу, чтобы в ее сердце осталась злость или обида. Хватит уже того, что я сама себе места не нахожу. Как представлю наш разговор с Валеркой – так жить не хочется. Не бывать мне роковухой. Не мое это совсем.

– Валера знает?

– О том, что Мир согласился? Нет. Но он в курсе ситуации в целом.

– Бедный мой мальчик. Ему придется повзрослеть.

– Знаете, Юль, он и так не по возрасту цельный. Теперь я понимаю, как ему это удалось. Вы чудесная мама.

– Серьезно? Спасибо…

Сидим, а у обеих глаза на мокром месте. Вот уж и правда – неисповедимы твои пути, Господи.

– Юль, слушайте, а может, вина?

– Сейчас?

– Не подумайте, обычно я не начинаю пить с обеда, – смеюсь. – Но сегодня настроение такое…

– Да я же не осуждаю! Просто вы говорили, что спешите…

– Ну, так я тогда еще не исключала, что наш разговор закончится дракой. Кстати, пить вино и общаться на вы – зашкварно.

– Зашкварно? Разве так еще говорят? Я думала, молодежь уже придумала новое слово.

– Может, и придумала. Я за ними не успеваю, – отмахиваюсь со смехом.

– Ой, ладно. Кокетничаешь, Вик. Тебе самой-то сколько?

– Много. Тридцать. Валера не говорил?

– Нет. Заметил как-то, что ты старше, и все. Я только когда тебя увидела – выдохнула. А то думала, может… Там тетка такая, знаешь? Классическая совратительница.

– Ну не-е-ет, – тяну я в ужасе. – Если так, то я завидую твоему самообладанию.

– Да какой там! Я просто перед выходом бахнула пузырек валерьянки, – хохочет Юля. Подхватываю ее смех, пряча лицо в ладонях. Кто бы мог подумать, что этот разговор закончится так?

– … учитывая полученные результаты, я не вижу ни одной причины, почему бы нам не попробовать! – радостно заключает доктор.

Тупо моргаю. Не то чтобы я сомневалась. В конце концов, учитывая проблемы со здоровьем, я регулярно прохожу всяческие обследования, но сегодня мне все же было особенно страшно услышать вердикт. Страшно и немного тоскливо от того, что в глубине души в этот момент я все-таки рассчитывала на поддержку Мира. Но он так и не выразил желания ко мне присоединиться на консультации. Это задело. Сильно.

– Отлично, – растягиваю губы в улыбке.

– Отлично. Да. Я распишу схему… Прием препаратов можно начать…

Нина Борисовна в деталях рассказывает о предстоящей подготовке к ЭКО и дальнейшей гормональной коррекции, которая поможет мне выносить и родить. И пусть на мой непрофессиональный взгляд это несколько преждевременно, я старательно мотаю на ус полученную информацию. Чем черт не шутит, вдруг все и впрямь получится?

Покинув кабинет врача с целым ворохом рекомендаций в руках, выхожу на улицу. Останавливаюсь, так и не спустившись с крыльца, запрокинув лицо к совсем не по-октябрьски яркому солнцу. Несмотря на полнейшую неопределенность, мне до того хорошо, что хочется поставить жизнь на паузу, оставшись навсегда в этом сладком моменте. Нет, мой страх никуда не делся, он как ощущение неизбежности наступления холодов, где-то есть. Просто о нем не думаешь. Получится или нет… Как вообще поведет себя мой организм в ответ на вмешательство? Как я справлюсь с последствиями, какими бы они ни были? Я понятия не имею, и, конечно, это страшит. Но прямо сейчас, да, я гоню свои страхи прочь, позволяя себе хоть чуть-чуть, хоть ненадолго радости.

Если я забеременею в ноябре, то рожу в августе. Это будет маленький львенок. Не то чтобы я верила гороскопам. Может, так его и назову – Лев. А что? Красивое, сильное имя. А если родится девочка… Даже не знаю. Может, стоит посоветоваться с Миром. Вдруг у него есть какие-то предпочтения?

Господи, ну кого я обманываю? Зачем? Разве он в очередной раз не доказал, что для него это все неважно? И надеяться на иное было невероятно глупо. Мне совершенно не в чем его винить. Мир и так стольким пожертвовал, чтобы я стала мамой… Но я надеялась. Конечно, надеялась. И от осознания собственной непроходимой дурости накатывает изжога.

Ничего, и с этим я тоже справлюсь. Разлюблю. На худой конец, просто забуду. Это задача лишь кажется непосильной, а на деле достаточно просто сместить акцент. Например, вспомнив, что себя я люблю больше. А уж ребенка, если он получится, буду любить и того сильней. Да-да, я смогу. Смогу даже радоваться его счастью. Пусть не со мной, пусть с этой девочкой, смотрящей на него влюбленными глазами… Мир как никто заслуживает любви.

– Девушка, вы или туда, или сюда, весь проход загородили!

– Ох, простите.

Сбегаю со ступенек, шурша палой листвой.

Мир тоже на нее смотрит с теплотой и… каким-то снисхождением, что ли? Наверное, точно так же он смотрел на меня, когда мы только-только познакомились. Это неудивительно. С его-то жизненным опытом. Понимает ли Лена, через что Миру пришлось пройти, чтобы оказаться в той точке, где их встреча оказалась возможна? Ценит ли это? Или стесняется? Принимает ли его прошлое, или закрывает на него глаза? Что она делает, когда ему снятся кошмары? Как справляется с его ПТСР? Или это все давно уж осталось в прошлом, а мне все ошибочно кажется, что я знаю Мира как саму себя?

Неважно. Это их… Личное.

В кофейне на колесах покупаю большой стакан кофе. Пока тот готовят, вызываю такси. Водитель мне попадается пожилой и мегаправильный. Еще вчера такая езда свела бы меня с ума, а сегодня я только улыбаюсь, глядя в окна обгоняющих нас машин. Меня делает удивительно благодушной моя новая реальность, в которой я, вполне возможно, совсем скоро стану мамой. Чего еще хотеть? Зачем спешить куда-то? Все будет.

Из состояния тихого умиротворенного счастья меня выдергивает телефонный звонок.

Мир!

Я надеюсь, он не провел эти дни в мольбах о том, чтобы доктора нашли причину, по которой мое ЭКО могло бы не состояться. Уж чего бы мне не хотелось…

– Да?

– Привет, Вик. Ты уже освободилась?

– Как раз еду домой.

– У меня сегодня на работе дурдом. Не вырваться. Ты не могла бы заехать ненадолго ко мне? Расскажешь, как все прошло…

«То есть ему не все равно?» – подпрыгивает сердце.

– Прямо сейчас?

– Да. Я сброшу адрес.

– Ладно.

– И попрошу секретаря оформить для тебя пропуск.

Не успеваю отбить звонок Мира, как телефон оживает снова. На этот раз меня потерял Валера. Я так и не поговорила с ним. А все потому, что он поймал нас с Юлей на выходе из ресторана. И так перепугался, что Юля попросила меня отложить разговор на некоторое время, чтобы Валера не подумал, будто это она как-то повлияла на мое решение. Смешно, но мне даже пришлось соврать, что мы с его матерью встретились совершенно случайно. А ведь было так заманчиво переложить на нее ответственность за наше расставание! Ну, вроде как я ничего такого не хотела, но твоя мегера-мать…

Даже немного жаль, что я никогда бы не смогла так с ними поступить.

Называю водителю новый адрес и принимаю вызов:

– Да, Валер?

– Привет. Ты где? Я освободился. Можем съездить в салон, глянуть машины. У меня есть парочка на примете…

– Не сегодня, ага? Я сейчас занята.

– О… Ясно. Ну, тогда съездим, как будешь посвободнее.

– Ага. Валер, нам нужно поговорить.

Блин, хреновый заход. Но я ума не приложу, как его подготовить. Он же все из себя мужичка корчит, но его реакции... Они не взрослые, нет. Я так боюсь, что Валера, не справившись с эмоциями, сотворит какую-то дичь. Все же он мне не чужой, и как бы там ни было, я чувствую ответственность за этого парня.

– Что-то серьезное? Я могу подняться.

– Нет-нет, я не в офисе. Говорю же. Может, завтра, как думаешь?

– А вечером ты меня, что, не ждешь?

Я так явно могу представить, как он поджимает губы!

– Я устала, хочется побыть одной. Не обижайся.

– Ну, тогда завтра, да. Какой у меня выбор?

– Прости, – закусываю губу.

– Угу. Вопрос – как до этого завтра дожить с такими-то вводными. Вот умеешь ты, Вика, взбодрить.

Извиняться еще раз было бы совсем уж тупо. Поэтому я делано-беспечно фыркаю и прощаюсь. Нет, все правильно. Надо с этим завязывать. Каким бы комфортным не было присутствие Валеры в моей жизни, не стоит его тащить в ту ее часть, где ему априори нет места.

– Приехали.

– Ох, да, – спохватываюсь я. – Всего доброго.

Офис Мира расположен в старом историческом здании. Выбор локации неожиданный, особенно учитывая специфику его работы. На входе, как и ожидалось, сидит охранник. Называю имя, показываю паспорт. Все очень серьезно, но я бы удивилась, если бы было иначе.

– Вас встретят. Ожидайте.

И опять все не так, как я успеваю себе надумать. Встречает меня вовсе не Мир. А, похоже, его секретарша. К счастью, вполне обычная женщина, а не утрированная красотка в короткой юбке, демонстрирующей растущие от ушей ноги.

Интересно, сколько раз мне еще нужно удариться лбом об установленные Миром ограничители, чтобы мои мозги встали на место, а?

Он не твой, Завьялова. Все. Хватит. Просто заруби это на носу, чтобы не было мучительно больно. Даже такая тупица, как ты, уже должна это понять!

Да-да. Конечно.

Я поняла и приняла. Но это совершенно не отменяет того, что я бы очень хотела, чтобы все сложилось иначе.

– Подождите здесь, у Мирослава Игоревича срочный звонок.

– Хорошо.

– Может быть, кофе?

– Если можно, просто воды.

От волнения у меня и впрямь пересохло в горле. Устроившись на диванчике, осматриваюсь. Если бы я была не в курсе, насколько нынче Мир влиятельный человек, сейчас бы это стало мне очевидно. Прислушиваюсь к доносящемуся в приоткрытую дверь разговору и в который раз убеждаюсь, что совершенно не знаю его нового. И хорошо, наверное, что рядом с ним Лена. Боюсь, я бы очень быстро устала доказывать свое право идти за руку с таким мужиком и не чувствовать себя рядом с ним ущербной. Все же я как-то выжила без него. Даже какую-никакую карьеру сделала. Да, может, не такую успешную, как у него. Но мы изначально ставили перед собой разные цели.

О чем говорить, о какой спокойной жизни, если даже сейчас при одной мысли о нем меня качает из стороны в сторону?

– Ваша вода.

Ого. Я знаю, сколько стоит одна такая бутылочка. Если бы я измеряла счастье деньгами, то решила бы, что вытянула счастливый билет.

Жжение в области виска говорит о том, что мое присутствие запеленговано. Чуть поворачиваю голову. Натыкаюсь на внимательный взгляд Мира, который, кивнув, тут же сворачивает разговор, из чего сам собой напрашивается вывод о том, что весь этот спектакль с ожиданием разыгран вовсе не для того, чтобы лишний раз продемонстрировать мне свою значимость. Опять все не так, как я подумала. И честно говоря, я сама от себя устала. Просто нужно смириться, что у происходящего нет никакого второго дна. А его слова не несут никакой двусмысленности.

– Привет, Вик. Отлично выглядишь.

Все понимаю, да. Но даже такой дежурный комплимент в его исполнении заставляет сердце пуститься вскачь. Я такая мнительная, оказывается. Кто бы мог подумать?

– Спасибо. Ты тоже. Костюмы невероятно тебе идут.

Нет, все же я не безнадежна. Голос почти не дрогнул. Мир отвечает мне дежурной улыбкой. Плотно прикрывает дверь и, видно, посчитав, что мы уделили достаточно времени прелюдии, интересуется в лоб:

– Что сказал врач?

– Что мы можем начать процедуру подготовки к ЭКО. Этому ничего не препятствует.

Мир не выглядит разочарованным. Но я не обманываюсь. В памяти еще свеж наш разговор. И как бы мне не хотелось думать, что он на десятом небе от счастья, понятно, что это совершенно не так.

– Ты же не передумал? – сиплю я.

– Нет. – Морщится. – Это слишком серьезный вопрос, чтобы я мог менять свое решение по сто раз на дню. К тому же я уже подписал согласие.

– Да. Точно.

– Тогда чего ты боишься?

– Всего. Что ничего не получится, или что получится, но я снова не выношу… – с ужасом осознав, что ляпнула, резко перевожу тему: – У тебя еще есть вопросы? Не хотела бы тебя отвлекать.

Мир подвисает, изучая мое лицо сквозь легкий прищур. Черт-черт-черт! Ну, конечно, можно было даже не сомневаться, что ни за что не пропустит мимо ушей мое замечание. Тарута всегда был очень внимателен, что бы я ему не рассказывала. Даже когда казалось, что он мысленно не со мной, и я сама с собой разговариваю, Мир запоминал каждое мое слово. А потом вспоминал их в самые неожиданные моменты.

– Что значит снова?

– А?

– Ты поняла. Что значит твое «снова»?

– Я, наверное, неправильно выразилась.

– Ты врешь. Попробуй еще раз. Хорошенько все обдумав.

В голосе Мира серебрится сталь. Я трусливо сглатываю. Дыхание учащается, адреналин бахает в грудь и растекается по телу волнами вибрирующей энергии.

– Я же сказала, что неправильно выразилась. Не знаю, чего ты еще ждешь.

– Правды, твою мать. Ты еще можешь ее озвучить. Или же я докопаюсь до нее сам – выбирать тебе. Но поверь, второй вариант тебе не понравится. Так что?

И правда, что, Вик? Разве не этого ты добивалась, а? Столько лет молчала, а тут не смогла удержать язык за зубами? Ну, хоть с собой будь честна, а?!

– Ты как будто и так все понял… – бормочу, отводя взгляд.

– Не уверен.

– А я не уверена, что сейчас есть смысл это вспоминать.

– Вика!

– Хорошо! Я была беременна, доволен? Хотела тебе рассказать, но ты опять уехал. Потом тебя ранило. Ну а дальше ты знаешь, какой начался ад. Выкидыш случился на раннем сроке, – пожимаю плечами.

Лицо Мира застывает, словно неживая маска. И только прокатывающиеся туда-сюда желваки доказывают, что передо мной все же живой человек.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Тебе и так досталось. Не хотела, чтобы ты себя винил еще и в этом. Я знаю, ты бы стал…

– Ни черта ты не знала! Ты вообще не имела права решать за меня. За нас!

– И, тем не менее, я решила. Что больше так не могу.

– Значит, ты не хотела, чтобы я себя винил…

– Не хотела.

– Потому что с успехом справлялась с этим сама, – усмехается зло, подходя к встроенному в стенку бару. – Сейчас тоже?

– Что?

– Сейчас ты тоже меня винишь?

Только открывшись, я понимаю, как в этом нуждалась! Нуждалась не в том, чтобы его обвинить, а тупо разделить с ним свою беду. Разделить с тем, кто всегда знал, как меня утешить. С тем, кого я так сильно любила, что приложив к ране, наверное, могла исцелиться. Но не стала прикладывать. Мне была нужна эта боль, чтобы найти в себе силы поставить точку в нашей истории. Боль я вывозила. Ежесекундный страх за него – нет.

– Нет, Мир. Но в тот момент, когда я лежала после чистки в палате, напуганная, в какой-то ненормальной горячке… Ты даже себе представить не можешь, как был мне нужен. Я думала, что умру, если ты не приедешь. Что справилась со всем в одиночку, я поняла лишь пару недель спустя. Но именно это осознание дало мне силы поставить точку в нашей истории. Иначе я бы никогда не решилась уйти. Так и ждала бы, медленно теряя вкус к жизни, когда ты выберешь нас, а не войну. А ты выбирал ее снова и снова и врал, что это уж точно в последний раз.

– Та командировка и была последней, – отрывисто замечает Мир. Вскидываю ресницы, впиваясь в его лицо недоверчивым больным взглядом. Сглатываю подкатившую горечь.

– Ну, сейчас-то что уже это обсуждать? Ничего не изменишь.

– Блядь, Вика… – Мир двумя руками проходится ото лба к затылку. – Ну, как так, а? Тебя вообще ни на минуту нельзя оставить!

– То есть это я виновата? – проговариваю, с трудом заставляя подчиниться дрожащие губы.

– Я же говорил, что все под контролем! Зачем ты себя каждый раз накручивала?!

– Под контролем?! – взвизгиваю я, морщась от того, насколько истерично звучит мой голос. – Я всю свою жизнь провела в военных городках. Тебе рассказать, сколько цинковых гробов я повидала? О каком долбаном контроле ты говоришь?! Ты сам-то хоть в это веришь?

Нет. Но, конечно, ни за что в том не признается, повторяя изрядно осточертевшее:

– Я хотел чего-то добиться в этой гребаной жизни. Это был единственный доступный мне социальный лифт.

Да. Я тысячу раз это слышала. Ровно столько же, сколько и его обещания, что вот теперь он, сто процентов, завяжет.

Обхватываю себя за плечи, разгоняя ладонями выступившие мурашки. Я никогда не сомневалась в том, что поступила правильно. Рядом с ним меня самой не становилось. Я растворялась в преследующем меня страхе. Я превращалась в тень себя. Чем дольше Мир не выходил на связь, тем меньше и слабее я становилась.

Да, может быть, кто-то мог относиться к этому легче. Я не могла – так его любила. Мне было всего восемнадцать, когда мы начали встречаться. И двадцать, когда расстались. Мне недоставало силы, опыта, мудрости… Черт, кого я обманываю? Я бы даже сейчас, став изрядно циничнее и сильнее, вряд ли бы смогла с этим справиться.

– Вик…

– В-все н-нормальн-но, – уверенно киваю я, не замечая даже, как отчаянно стучат зубы. А на щеках, как стигматы на теле праведника, выступают слезы.

– Вик!

Мир в два шага преодолевает разделяющее нас пространство и легонько встряхивает меня, обхватив чуть повыше локтей.

– Я с-сейчас. П-просто дай м-мне с-секунду.

Вяло трепыхаюсь, задыхаясь в пряной горечи его парфюма. В моих воспоминаниях он даже напомаженный пах иначе. Но это не отменяет того факта, что мне нравится его новый аромат.

– Твою мать! Посмотри на меня!

Послушно запрокидываю голову. Режусь о бутылочное стекло его глаз, ненавидя себя за то, что никак не могу совладать с эмоциями. Господи, я же взрослая тридцатилетняя женщина! Да, в моем прошлом было много боли, но так на то оно и прошлое… Я давно оставила его позади.

Слизываю соль с губ, не смея разорвать зрительный контакт. Мир, наверное, уже вообще не рад, что со мной связался.

– Да не пугайся ты, – смеюсь. – Я не знаю, что это за финт сознания. На самом деле я давно уже это прогоревала и отпустила.

– Что-то не похоже, – все сильнее хмурится, шаря взглядом по моему лицу.

– День выдался богатым на эмоции.

Дергаю плечом в попытке ненавязчиво сбросить его руки, но Мир оказывает этому неожиданное сопротивление. Не рассчитав силы противодействия, по инерции въезжаю в его грудь мокрым носом. С губ рвется глуповатый смешок. Я задираю голову, надеясь спасти шуткой дурацкую ситуацию, в которой мы оказались. Но вновь увязаю в его глазах… Сейчас они – не стекло, они – топкое болото, в котором я медленно, но необратимо увязаю. Спасаясь, встаю на цыпочки. Обхватываю его бугрящиеся мышцами предплечья, чтобы не упасть. Мир резко выдыхает, а я втягиваю в себя его воздух, приоткрыв губы. Скольжу дальше по плечам. Укладываю ладонь на короткостриженый затылок. Прическа у него другая, да, но здесь почти та же длина, что и десять лет назад. Боже, я же все-все про него помню… И ничего не знаю.

– Вика…

Ой, да заткнись.

Я просто не могу не узнать, каковы на вкус его поцелуи. Такие же, как я помню? Пользуясь тем, что Мир находится в моем доступе, быстро пробегаюсь кончиком языка по его губам. В голову ударяет кровь. Ну, вот и все, да? Узнала? Отшатываюсь назад. На вкус его губы – как яд. Безответные…

Ничего-ничего. Это тоже следовало пережить. Унижение – хорошая прививка на будущее.

Я почти смиряюсь с тем, что в очередной раз выставила себя полной дурой, когда Мир рывком притягивает меня к себе. После встряхивает, так что клацают зубы, обжигает, пожалуй, ненавидящим взглядом и целует теперь уж однозначно по собственной инициативе.

«Ну, вот. Другое дело…» – мелькает последняя здравая мысль. А потом меня враз покидают и мысли, и сомнения, и страхи. Я просто растворяюсь в этом. Я впитываю в себя. Стону тихонько, царапаю его затылок, невнятно бормочу что-то… Заворачиваюсь в него. Я такая маленькая, а он такой большой и сильный. Я слабая, а ему все по плечу. Меня сминает его подавляющая бешеная энергия. Он как ураган, который закручивает в себя все, что встает на его пути. Я просто становлюсь его частью.

Губы болят, воздуха отчаянно не хватает, и я беззастенчиво ворую его. И воздух, да, и Мира в целом. Я ворую.

Это так странно. И больно… И так бесконечно все равно. В том смысле, что мне все равно, насколько это неправильно по отношению к его нынешней девушке. В конце концов, тут все зависит от угла зрения. С моей стороны все ровно так, как и должно быть.

– Вик, малышка, черт…

– М-м-м?

– Нас занесло.

Хлопаю ресницами в не слишком успешной попытке переварить, куда он клонит.

– А, да? Да. Точно.

Отхожу на шаг. Ошалело тру лицо ладонями, не боясь испортить макияж, на который потратила целый час утром в глупом стремлении не ударить лицом в грязь при встрече. Мозг, находящийся в коме все это время, в авральном режиме включается в работу. Что мы имеем? В конечном счете Мир поцеловал меня сам. И это может значить равно столько, сколько и ничего. А значит, сейчас крайне важно повести себя правильно. Не знаю, получилось бы это у меня, не прерви нас появление секретарши.

– Мирослав Игоревич, у вас встреча с Колесниковым через минуту.

– Буду! – хмурится. – Вик…

– Да-да, я уже ухожу.

– Потом все обсудим.

Да-а-а, потом. Спасибо тебе, господи. На подкашивающихся ногах прохожу через приемную к лифтам. Не помня себя, спускаюсь. И решаюсь пройтись до дома пешком, чтобы все осмыслить и хоть чуть-чуть остудить разгорающийся под кожей пожар. Пожалуй, настолько сбитой с толку я ощущала себя лишь один раз в жизни. Когда Мир впервые привез меня в свою квартиру и… ничего не стал делать. А я же всю дорогу настраивалась, что вот, дескать, сейчас случится мой первый раз! И он всеми силами потворствовал моему заблуждению. То рассеянно гладя мою коленку, то развязно целуя в лифте. А стоило нам очутиться в квартире, Мир выдал мне футболку и велел идти спать,

– Спать? – переспросила я, не сумев скрыть разочарования в голосе. – Ты привез меня к себе… спать?

– А ты что думала, я на тебя с порога наброшусь?

Как-то так я и думала, да. Покраснела…

– С любой другой я бы так и сделал, – заметил Мир. – Но не с тобой.

– Потому что ты не хочешь меня так сильно?

– Скорее наоборот, – смеется невесело. – Хочу так, что боюсь спугнуть.

Я во все глаза на него уставилась. Вот это… комплимент. Он что, серьезно?

– Я не из пугливых.

– Ага. Тем не менее, мы не будем спешить.

– А что будем?!

– Потихоньку тебя ко мне приучать. Иди сюда…

Он приучал меня к себе где-то месяц. И за это время от моей невинности не осталось ничего, кроме тонкой пленки слизистой – столько он всего заставил меня испытать, пережить и прочувствовать своими ласками. Я жутко стеснялась своей неискушенности. А Мир находил в ней какой-то особенный и только ему понятный кайф. Таруте нравилось пробуждать мою чувственность и постепенно меня раскрепощать. Со временем я стала для него по-настоящему плохой девочкой. Да-да… Мир не сидел на сухом пайке все это время. Он кончал. Сначала тупо на меня, когда мы занимались петтингом, потом, когда зашли дальше – в рот. Но это не спасло меня в наш первый раз от его дикого напора. Было больно, тяжело, изматывающе… Мир знал, что уедет наутро, я – нет. И потому все никак не могла взять в толк, почему он взбирается на меня, наверняка понимая, что с каждым новым заходом мне все больнее – по свежей-то ране. Впервые он, не сдержавшись, обрушился на меня в полную силу. Потом он так делал, лишь возвращаясь, или, наоборот, перед тем как уехать. Мир даже мог ничего мне не говорить – по тому, как мы трахались, я понимала, что нас с ним ждет утром. И, наверное, поэтому я всегда ему отвечала с неменьшей жадностью и азартом. Каждый наш секс перед его отъездом был будто последним… Каждый.

Интересно, а каким бы он был сейчас?

Вот если бы нам никто не помешал в его долбаном кабинете!

Стоп. А я бы ему дала? Вот так запросто? Дала бы, что, правда?!

Почему нет? Потому что у него девушка.

И? Что прикажете? Просто с этим смириться? А если это мой шанс?

Шанс на что, Завьялова?! Ну, какого черта ты опять начинаешь, дурочка?!

Шанс его вернуть.

За-чем?

Затем, что чувствую – он мой человек.

Она тоже так думает.

Почему меня должно это волновать? В конце концов, они даже не женаты. А у нас, вполне возможно, в скором времени родится ребенок.

Так ты его для себя рожаешь, или для того, чтобы с помощью сына привязать желанного мужика?

Для себя! Но если он вернется…

Ты не знаешь, как будет! Ты не знаешь его, пойми!

Я, наверное, хочу узнать…

Наверное?! Наверное, Вик? Ты серьезно? А как же твое «я очень быстро устану всем доказывать, что он не зря меня выбрал»?

Есть мужчины, которые стоят того, чтобы держать себя в тонусе.

Ой, все! Ты просто сама не знаешь, чего хочешь.

Да, потому что еще помню, как было больно…

Думаешь, сейчас что-то изменилось?

Не знаю. Просто без него вообще… никак. Разве это жизнь?

Так, в воспоминаниях о прошлом и спорами с самой собой проходит полуторачасовая дорога до дома. Я бы сказала, что и вовсе ее не заметила, если бы так сильно не гудели ноги. Поднимаюсь в квартиру, открываю дверь. Взгляд цепляется сначала за мужские кроссы, стоящие в углу, а потом и за их владельца, вышедшего меня встречать. Ч-черт. Я же говорила, что хочу побыть одна. Ну, какого фига, Валера? Видно, этот вопрос отчетливо проступает в моих глазах, раз он поясняет:

– Я бы ни за что не вытерпел до завтра. После такого тизера могла бы и догадаться.

Валера старательно держит лицо, но я-то вижу, что на самом деле парень очень сильно волнуется.

– Ясно.

Выигрывая время, отворачиваюсь к шкафу, чтобы повесить пальто. Разуваюсь. Прячу лоферы в обувницу. А Валерка так и не привык убирать обувь с прохода. А ведь я его просила, и не один раз, следить за этим.

– Так что там? – поторапливает. – Ты меня бросаешь? – натужно смеется.

– Я бы не стала называть это так.

– То есть я угадал, что ли? Вик, ты шутишь?!

– Нет. Послушай, Валер. Ты мне дорог, правда-правда. Но я не любою тебя так, как ты этого заслуживаешь.

– Ой, не надо вот только лить мне в уши это дерьмо! Вас, что, всех на каких-то курсах учат этим тупым отмазам?!

– Это не отмаза! И она не тупая. Я пытаюсь быть с тобой искренней.

– Ты пытаешься меня кинуть!

– Расстаться. Я хочу расстаться.

– Почему? Это из-за моей матери, да? Она что-то тебе сказала?!

– Да нет же. Юля вообще ни при чем. Она чудесная, и всегда на твоей стороне.

– Тогда что?!

– Я хочу попробовать родить. Мир согласился. Не хочу тебя втягивать в заботы о чужом ребенке. Это нечестно.

Валера нашаривает обувницу за спиной и медленно на нее оседает, низко свесив голову.

– То есть ты это у меня за спиной решала? Как крыса, да?

Конечно, мне неприятны его слова. Но если так ему будет проще справиться с нашим расставанием, я не против. Пусть лучше злится.

Подхожу ближе. Ласково касаюсь волос. Но Валера отшатывается, стряхивая мою руку, будто ему противны мои касания.

– Себя пожалей! – агрессивно оскаливается.

– Вижу, у нас пока не получится нормального разговора, – бормочу, отступая.

– А разве он тебе нужен? Ты меня обычно уже перед фактом ставишь. Вот, блядь, прям как сейчас.

– Мне жаль, если с твоей стороны это именно так выглядит. Я же всего лишь хочу быть с тобой честной.

Мне сложно говорить. Боль в Валеркиных глазах убивает. Не струсить, отмотав назад, бросив что-то вроде «Ха-ха, я пошутила, а ты поверил», стоит всех сил. Я так сильно переживаю за этого парня! И так себя виню за то, что вообще позволила этим отношениям случиться. Глупо было предполагать, что он воспримет всерьез мои предостережения. Молодости свойственна самонадеянность. А уж Валерке тем более. Он привык побеждать. Неудивительно, что в отношениях со мной он всерьез верил, что сумеет переломить ситуацию в свою пользу. Но не случилось. И скорее всего сейчас его задевает как раз таки это. Просто он того не осознает, всерьез веря, что по-настоящему меня любит.

– Если бы ты хотела быть честной, то не стала бы ничего скрывать, ясно?

– Все очень быстро решилось.

– То есть меня ты даже в расчет не брала? Пиздец.

Да, все же я сглупила. Ему никогда не понять… Говоря, что у нас не может быть ничего серьезного – я именно это и подразумевала, а не кокетничала, набивая цену.

– Это мой единственный шанс, – повторяю то, что он и так должен помнить.

– Да я не против! Но разве ты у меня спросила?! Нет! На хрена?! Я же так. Твоя игрушка, да, Вика?

– Ну что ты несешь, Валер?

– Домашний питомец. Хочешь – косточку сахарную бросишь, а хочешь – пнешь. Знаешь что? Да пошла ты!

Валерка вскакивает и, задевая стены широкими плечами, как пьяный, вываливается в подъезд.

– Валер, я тебя прошу, езжай домой, а? Хочешь, я тебе такси вызову? – в отчаянии кричу ему в спину. Но он, не обернувшись, вскидывает над головой фак и сбегает вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

Вот и поговорили.

Отступаю в квартиру. Прикрываю дверь и прижимаюсь лбом к стене рядом с наличником. Когда-то я пожаловалась своему психологу, что буквально все в этой жизни у меня происходит через задницу и на преодолении. Вот вроде бы и получается что-то, да, но каждый мой шаг требует каких-то нечеловеческих усилий. А она мне ответила, что так кажется буквально всем. Люди любят приукрашивать собственные старания и не замечать стараний других. Нам легче думать, что Васе просто повезло чего-то достичь, чем смириться с тем, что Вася добился этого упорным трудом и своими мозгами. Потому что это снимает с нас ответственность. И хоть в словах специалиста имеется смысл, конкретно в этой ситуации мне и впрямь кажется, что случился некоторый перебор. Можно хоть теперь перестать меня испытывать на прочность? Ведь можно?! Я просто хочу стать матерью! Разве я прошу чего-то сверхъестественного? Почему мне посылаются одно испытание за другим? Если и на ЭКО все пойдет по одному месту, я… Да блин, я просто с ума сойду от этой несправедливости.

Валерка, ну, вот что ты за дурачок, а? Все еще у тебя будет. Ты только глупостей не наделай. И вот как прикажете его уберечь? У меня на этот счет нет ни одной здравой мысли.

Прохожу на кухню, а пока закипает чайник, впяливаюсь взглядом в окно, но я живу слишком высоко, чтобы разглядеть, что происходит у подъезда. Отсюда даже дороги не видно. Он уехал? А если нет? Если он, как и я, пошел, куда несли ноги? А на улице собачий холод, и вот-вот пойдет дождь...

Набираю – Валера сбрасывает.

Тогда, недолго думая, звоню Юле, радуясь, что мы догадались обменяться телефонными номерами.

– Вика? Какая приятная неожиданность!

– Я ему сказала, Юль.

– И что? Как он воспринял?

– Плохо. Позвони ему через пару минут, ладно? Мои звонки он не принимает, а я страшно волнуюсь.

– Конечно.

– Только не сразу, Юль, а то он догадается, что это я попросила.

– Хорошо. Не волнуйся.

– Прости меня, – шепчу, но, наверное, моему голосу недостает раскаяния. Странное состояние… Вроде как я и виновата. Но с другой стороны, есть понимание, что я не могу нести ответственность за Валеркины фантазии.

– Я перезвоню, как только что-то выясню.

– Супер, а я попробую дозвониться Гаму на случай, если Валера поехал к нему.

Не находя себе места, меряю шагами квартиру. Я обожаю свой дом, в его обустройство вложено кучу времени, идей и денег, и обычно я успокаиваюсь, стоит только переступить порог. Но, очевидно, не сегодня.

Юля перезванивает только через сорок минут.

– Ну, что?

– Мои вызовы он тоже игнорит.

– Ясно. Очень, блин, по-взрослому!

– А что Гам говорит?

– Черт. Я о нем забыла. Сейчас…

Звоню Гамлету. Тот долго не берет трубку.

– Привет, Вик, – раздается, наконец, прямо в ухо.

– Что у тебя так гремит?

– Я товар принимаю. У тебя что-то срочное или подождет?

– Мы расстались с Валерой, и он ушел от меня немного не в себе. Теперь вот не берет трубку. И я волнуюсь, как бы он чего не выкинул. Позвони мне, если Валера объявится, ладно? На звонки матери Валерка тоже не отвечает.

– Ну вы даете, – присвистывает Гам.

– Так ты позвонишь, если что?

Гамлет – отличный парень. Я надеюсь, ради мужской солидарности он не станет трепать мне нервы игнором.

– Да, конечно. О чем разговор?

– Спасибо, – искренне благодарю я.

Проходит еще час. На город медленно опускается ночь. От Гама – ни слова, Валера же и вовсе то ли отключил телефон, то ли отправил меня в блок. Только Юля иногда спрашивает в мессенджере, нет ли у меня новостей.

Вот так и связывайся с малолетками.

Опускаю голову на сложенные на столе руки. Вот куда в таких случаях обращаться? В полицию? Или для начала обзвонить больницы? Впрочем, и для того, и для другого, наверное, еще рано. Но как же сложно просто ждать!

Если мой ребенок когда-нибудь отчебучит что-то подобное, я его закрою в квартире, а ключ выброшу в окно.

И как назло, у меня нет знакомых, которые могли бы что-то посоветовать. Почему-то среди великого разнообразия моих клиентов я не могу припомнить ни одного мента. А кроме ментов, к кому еще обратиться? Знать бы. В городе, утыканном камерами, при желании можно найти кого угодно.

Стоп. Кажется, чем-то таким занимается Мир… Может, он что-то подскажет?

Хватаюсь за телефон. Гордость борется с потребностью любой ценой убедиться, что с Валерой не случилось беды. А там… Там пусть Мир что угодно обо мне думает. Пусть насмехается, пусть злорадствует… Хотя я не нахожу ни одной причины, зачем бы ему это понадобилось.

Набрав полную грудь воздуха, тычу на дозвон.

– Да.

– Привет. Я по делу. Ты не мог бы мне уделить пять минут?

– Двенадцатый час, Вика.

– Да, я понимаю. Это больше не повторится. У меня безвыходная ситуация.

– У тебя? – хмыкает Мир. – Ну, давай. Удиви меня.

Меня царапает намек, что в угол загнала как раз таки я его. Но я проглатываю обиду. Во-первых, потому что он имеет все основания для такого подкола, а во-вторых, потому что ситуация у меня и впрямь еще та… Описываю ее Мирославу. Ему это все наверняка кажется детским садом. Но что уж… Если это поможет найти Валеру, я потерплю. К тому же для меня важно, чтобы Мир знал – я свободна. Почему? Да потому что мне важно поселить в его голове мысль о том, что с моей стороны нет больше преград. А там помаленьку, потихоньку, и мало ли. Вдруг получится? Вдруг он вспомнит, как нам хорошо было вместе? Вдруг его чувства воскреснут? Не знаю, хватит ли мне мудрости, хватит ли выдержки, зная, что он с другой, медленно его отвоевывать… Но прощу ли я себя, если не попробую? Даже если это подло по отношению к Лене. Нет. А значит, мне нужен какой-то план. Пусть такая расчетливость превращает меня совсем уж в чудовище. Гораздо легче себя оправдать, когда творишь какую-то дичь, поддавшись сиюминутному порыву. Но это тот самый случай, когда эмоции лучше держать в узде. В нашей ситуации нужны холодный расчет и много-много терпения. Жизнь – сложная штука. Иногда бы и рад не делать того, за что будет стыдно, но иначе просто не получается. Или ты, или тебя. Закон каменных джунглей.

– Так что? Не подскажешь, с чего мне хотя бы начать? – сиплю я.

– Кто обслуживает камеры в твоем доме? Телеком-плюс?

– Д-да.

– Ничего не делай. Жди моего звонка.

– Спасибо.

– Еще не за что.

Пишу Юле, что нашла человека, который может помочь быстро отыскать Валеру, и опять укладываюсь на стол, лицом к окну. Обычно шумный проспект как будто притих, чтобы я себя лучше услышала. Спасибо.

Сколько так проходит? По меньшей мере, час. Наконец, Мир перезванивает.

– Все нормально с твоим мальчиком. Бухает в баре на Набережном. За ним присмотрят. Домой проводят.

– Как ты так быстро его нашел? – сиплю, пожевав губу.

– Разве не за этим ты ко мне обратилась?

– Да, наверное, я просто не верила до конца, что все получится. Спасибо.

– Я половину камер в этом городе устанавливал. Есть подвязки. А там – дело техники.

– Ясно. Спасибо большое еще раз. И извини, что так поздно побеспокоила. Ты, наверное, уже спал.

– Я, Вик, находился в процессе выяснения отношений со своей женщиной. Не ты одна сегодня решила выложить карты на стол.

Сердце обжигает приливом крови. Кажется, оно разбухает, становится больше и больше… Расширяясь до предела своих возможностей.

– Она… выставила тебе ультиматум, да?

– Этот вопрос я улажу, тебе достаточно знать, что мое решение не изменилось.

– Даже если вы из-за этого расстанетесь?

– Не расстанемся. Я этого просто не допущу. Спокойной ночи, Вик.

– Спокойной ночи, – шепчу в ответ, а в ушах эхом прокатывается «я этого не допущу». Такое уверенное. Безальтернативное… Будто иного варианта он и впрямь для себя не представляет. Вика-Вика, ну и что теперь, а? А ничего. Я же знала, что это не будет легко. И сейчас просто в том убедилась. Ничего страшного. Как-то прорвусь. Таких моментов еще будет масса.

Затолкав поглубже скребущую боль, набираю Юле сообщение:

«Валеру нашли в одном из баров. Домой проводят. Не волнуйся».

«Слава богу! Спасибо, Вик. Я тут места себе не находила».

«Все будет хорошо».

«Обязательно», – соглашается Юля, подмигивая мне смайлом. Вот у кого стоит брать пример. Мне бы ее оптимизм.

Вымотанная минувшим днем подчистую, бреду в спальню. Валеркина домашняя футболка брошена в кресле и наверняка, если осмотреться, в моей квартире запросто можно найти еще немало его вещей. Но я не стану просить их забрать. Думаю, нам вообще лучше пока не видеться. Сложив аккуратно футболку, ныряю под одеяло. Уже давно пора спать, а уборкой можно заняться и утром. Не так уж сильно мое желание выкорчевать любые напоминания о нашем с Валерой прошлом. Наверное, такое желание возникает, лишь когда остаются чувства, неизбежно трансформирующиеся в обиду при расставании. У меня же никаких особенных эмоций нет. Лишь теплота и благодарность за то, что было. Уверена, Валера не поймет этих чувств. И не захочет их принять. Я не питаю иллюзий – у нас не получится остаться друзьями, как бы мне того не хотелось. Валера слишком категоричен для этого. И может, так даже лучше. Оборвать, чтобы не оставить себе надежды на то, что, возможно, все еще будет.

Можно смело сказать, что я засыпаю с кристально чистой совестью. Если не по отношению к Лене, то по отношению к Валере – так точно. Утром встаю пораньше с удивительно свежей головой. Принимаю назначенные препараты. И даже не ленюсь пожарить яичницу, хотя обычно не заморачиваюсь с готовкой, когда одна. На работу закономерно опаздываю. Что, впрочем, могу себе иногда позволить. Начальник я, или нет?!

А войдя в приемную, застываю как вкопанная, потому что меня ждет… Лена. Что ж. Быстро она. Я даже не успела решить, какой тактики придерживаться.

– Доброе утро.

– Доброе? Для кого как. – Она окидывает меня внимательным взглядом. – Мы можем поговорить?

– Присаживайся. Чай? Кофе?

– Не беспокойся. Хорошо тут у тебя, уютно. Ничего ведь, что мы на ты?

– Ничего. Я не настолько тебя старше, Лена.

– Да. Выходит, Мир всегда предпочитал помоложе, – усмехается она почти весело.

Как это прокомментировать – не знаю. Но и выглядеть стервой не хочу. Приход ко мне требовал от Лены изрядного мужества. И я не могу не уважать ее за то, что она не набросилась на меня с обвинениями, а пытается выстроить нормальный диалог. Хотя для меня это здорово все усложняет. Будь она стервой, было бы легче справиться с муками совести.

– Этим грешат многие мужчины.

– Наверное. У меня не слишком большой опыт. Мы с Миром три года вместе, а до этого у меня на уме была лишь учеба.

Три года. Их отношения длятся на год больше, чем наши. Я почему-то совсем к этому не готова. В голове мелькает параноидальная мысль, что она не зря об этом упомянула. Какой бы замечательной девочкой Лена не была, ей хватает женской мудрости действовать тонко. Не удивлюсь, если у нее тоже уже есть план, как не дать мне разрушить их с Миром отношения.

Ловлю ее прямой направленный на меня взгляд.

– Мне жаль, что все так.

Засунь в задницу свою жалость!

– Ничего. Как говорится, дерьмо случается.

– Все равно это несправедливо. В мире рождается столько детей, которые не нужны их родителям, а нормальные женщины вроде тебя страдают.

Чертов Мир! Нет, я понимаю, что он был вынужден объяснить Лене происходящее, но… Как же это унизительно! Пожалуй, еще никогда я так остро не ощущала собственную неполноценность. Которая на фоне со всех сторон идеальной Лены кажется совсем уж карикатурно-утрированной.

Мне хочется заорать, срывая горло: «Что на самом деле несправедливо, то как раз это, Лен!», но вместо этого я довольно миролюбиво замечаю:

– Ну, все не так безнадежно.

– Да, я понимаю. Но и ты пойми, Вик. Мир-то тут при чем? Ты же была с ним. Знаешь, какой он. Тебе не кажется неправильным взваливать на его плечи такой неподъемный груз?

– Я не заставляла его кончать в баночку, Лена. Он сделал это добровольно, вполне осознавая последствия. Скажу больше – он сам это предложил.

– Десять лет назад!

– Ну, как видишь, за десять лет ничего не поменялось.

– Это не так. По меньшей мере, поменялись его чувства. И мотивы поступков. Сейчас в них нет ничего кроме жалости.

– Если так – тебе нечего бояться, правда?

Укол достигает цели. Лена хмурится. Пробегается красивыми тонкими пальцами по пышным волосам, лежащим на ее хрупких плечах волнами.

– Неужели ты правда думаешь, что меня привел к тебе страх? Я, может, тебя разочарую, Вика… Но нет. Я уверена и в Мире, и в наших отношениях.

Надеюсь, мне удается держать лицо. Надеюсь, моя маска вежливой заинтересованности не лопается, как лопается что-то внутри, раня острыми и тонкими, словно стекла битой елочной игрушки, краями.

– Я пришла к тебе, потому что очень его люблю. Мне больно смотреть, как он мечется, загнанный тобой в угол. Мир никогда тебе не покажет слабости, но поверь, решение согласиться далось ему нелегко. Ему пришлось через себя переступить. Не знаю, в курсе ли ты, но по определенным причинам семья для него – не пустой звук. Мир очень ответственно подходит к идее ее создания. А тут приходишь ты и подчистую рушишь все его планы.

Я в курсе, да.

Как же больно от того, что и она, видимо, тоже.

Неужели он и ей рассказал о своем несчастливом детстве?

А ты, Вик, что думала, он только тебе открылся? Думала, ты особенная для него, да, Вика-а-а?

– Папа Мира рано умер. Он очень боится, что будет плохим отцом, потому что не имел достойного примера, – поясняет Лена, неправильно интерпретировав проступившие на моем лице эмоции.

Я прикрываю глаза, испытывая какое-то совершенно ненормальное облегчение. Ничего… Ничего она про него не знает. Да, отец Мира действительно рано умер. Но вовсе не поэтому Мир опасается того, каким отцом будет он сам. Всему виной его отчим. Который бил смертным боем и самого Мира, и его бесхребетную мать, унижал их, запойно пил и в принципе не давал жизни. Ну, и ПТСР, конечно. Куда без него?

– Я не прошу его становиться отцом моему ребенку. Или как-то участвовать в его жизни.

– Ну, кому ты врешь, Вик? Если ты хоть немного знаешь Мира, то не можешь не понимать – он ни за что не сможет остаться в стороне.

– Я ничего не знаю! Десять лет прошло… Сама же говоришь.

– Есть вещи, которые не меняются с течением времени.

– Какой-то бессмысленный разговор, Лен. Были бы у меня варианты, а так… – развожу руками. К счастью, хоть тут мне не приходится изворачиваться – вариантов у меня и впрямь нет. – Взывать к моей совести, боюсь, совершенно бессмысленно. Мир дал согласие, и что бы им ни двигало в этот момент, я просто не в том положении, чтобы отказаться.

– Что ж. Ну, по крайней мере, у меня остается надежда, что из этой затеи ничего не выйдет, – задумчиво протягивает Лена.

– А еще ты можешь забеременеть первой.

– Нет. Зачем? Мне не нужно беременеть, чтобы удержать мужчину. Всему свое время.

Ах ты ж… Су-у-ука. Думаешь, мне ребенок только для этого нужен? Что ты вообще знаешь? Об этом… И обо мне?! Понимаешь ли, сколько боли связано с моим диагнозом, сколько слез пролито? Океаны, Лен… Тебе и не снилось.

Но она, конечно, молодец. Далеко пойдет девочка. Я даже восхищаюсь ее целостностью. Может, такая и нужна Миру, да. Но это не означает, что я откажусь от своих планов его вернуть.

Скомканно прощаемся. Лене удалось меня выбить из равновесия, но, к счастью, у меня столько работы, что обсасывать ее визит совершенно некогда. Сосредотачиваюсь на делах. Засиживаюсь допоздна в офисе, а приезжаю самая первая. На выходных вместе с рабочими катаюсь по объектам, которые потихоньку начали готовить к зиме. Физический труд – отличное лекарство от хандры, а возня в земле для меня – самая лучшая медитация.

Постепенно дает о себе знать прием гормонов. Мое настроение неуловимо меняется. Я уже и не помню, когда плакала, а тут чуть что – глаза на мокром месте. Могу разреветься просто от окружающей меня красоты. Могу – от жалости к себе. Могу – от тоски… Почему-то все чаще вспоминаю папу. Как он там? Мы не общались лет пять, и до недавнего момента меня это исключительно радовало, а теперь как будто возникла потребность увидеться. И может, даже извиниться. Да, он сильно меня поломал, да, порой его давление было невыносимым. Но он все равно мой отец. Почему я так и не нашла в себе сил простить? А мама? Где она вообще? Как сложилась ее жизнь? Принесло ли ей счастье нелегкое решение нас оставить?

Я часто об этом думаю, да… Порой выпадаю просто посреди реальности. Вот и сейчас. С трудом успеваю затормозить и не влететь в зад подрезавшей на светофоре Тойоты. Телом прокатывается волна облегчения, а следом за этим я чувствую удар! По инерции откидывает вперед. Никаких подушек в моем древнем пикапе, конечно же, нет. И хорошо, что я каким-то чудом умудряюсь подставить руку, смягчив удар лица о руль. Но все равно оглушает. Откидываюсь в кресле, моргаю в полном шоке, не понимая сразу, что это за горячая влага у меня на лице – слезы или кровь.

– Кто ж так тормозит, овца тупая?! – орет тщедушный плешивый мужик, дергая дверь пикапа.

– Меня подрезали! – пищу в ответ. – Вон та десятка.

Но кто меня слушает? Мужик продолжает верещать что-то про дистанцию и тупых баб, которые насосать на тачку насосали, а ПДД выучить не удосужились.

Серьёзно? Кто бы стал «насасывать» на пикап?!

Меня охватывает ненормальное, совершенно дикое веселье. Согнувшись пополам, закатываюсь смехом и не могу остановиться. Стоит взглянуть на этого идиота – как меня опять начинает сотрясать новой порцией хохота.

– Знак поставь, дура! Даже аварийку не включила. На прошлой неделе ровно на этом месте была авария, мужики вышли разбираться, а их раскатала фура.

Собравшись с силами, забираюсь в салон. Включаю аварийку и хочу выйти, чтобы и впрямь достать знак – все же второй участник аварии, каким бы уродом не был, дело говорит, но тут оживает телефон. Сердце по привычке подскакивает в груди. Я дала себе слово, что не буду звонить Миру первой, но это не означает, что все это время я не ждала, что он позвонит мне сам. А он не звонил… И вот. Наконец, дождалась. В горле булькает, умирая, смех. На глазах выступают слезы. То ли облегчения, накатившего вместе с откатом, то ли… злости на то, что Мир мучил меня так долго.

– Да!

– Все нормально?

Нет! Но я молчу, хотя его вопрос будто подогрел скопившиеся слезы, отчего им стало невыносимо тесно внутри.

– Вика, ты почему молчишь? Все нормально?

Конечно, нет. Мимо, облаивая нас сигналами, проносятся машины. Взрослые мужики орут что-то резкое и злое, высунувшись наполовину в окна. И мне все хуже от моего бессилия. С каждой долбаной секундой все хуже. Всхлипываю.

– Небольшое дорожное происшествие. Я перезвоню, ладно?

Я честно хочу отбить звонок. Честно-честно. Но прежде чем успеваю хоть что-то сделать, Мир рявкает в трубку:

– Не вздумай отключаться!

– Мне сейчас неудобно говорить.

– Я и не собирался вести с тобой беседы! Адрес скинь.

Меня охватывает такое сумасшедшее облегчение, что я не спрашиваю зачем. Господи, да прямо сейчас мне вообще плевать, даже если им движет вся жалость мира. Я просто не хочу сама с этим разбираться.

– Перекресток у центральной библиотеки.

– Мне минут пятнадцать до него ехать. Включи аварийку и поставь знак. Сильно тебя приложило?

– Не знаю.

Я опять начинаю рыдать. Но прежде все-таки отбиваю вызов.

Мир приезжает быстро. Я не успеваю ни взять себя в руки, ни оттереть кровь с лица. Но понимаю это, лишь когда наши глаза встречаются, и в его взгляде мелькает что-то такое… что-то такое… сильное. Злость? Да. Но и еще что-то. Может быть, страх за меня. Страх, да. И облегчение.

– В машину садись. Я здесь разберусь, – командует Мир, бросая недобрые взгляды в адрес изрядно присмиревшего мужика.

– Ты только не сильно его, – шепчу напоследок, но словам недостает убедительности, потому что мои силы на исходе. Истерика, оказывается, страшно изматывающий процесс.

Ныряю на пассажирское сиденье мерседеса. Краем глаза ловлю движение в зеркале и застываю, приоткрыв рот. Господи, вот на кого я похожа?!

Распахиваю сумочку, достаю салфетки и принимаюсь оттирать кровь и остатки поплывшей косметики. Справиться с задачей помогают слезы, щедро льющиеся из глаз. А что если бы удар был сильнее? Чертовы гормоны. Никакого с ними сладу. На завтра у меня назначены контрольное УЗИ и сдача анализов. Если все будет хорошо, врачи обещают провести процедуру в ближайшее время. Тем страшнее, что эта авария случилась сегодня.

Колотит. Когда Мир возвращается, я настолько эмоционально выгорела, что даже не могу найти в себе силы обернуться. Лишь когда он заводит мотор и трогается, вяло интересуюсь:

– Куда мы едем?

– В больницу.

– Шутишь?

– Надо исключить сотрясение.

– Я нормально себя чувствую. Правда.

– Ты вся в крови.

– Просто рассекла лоб в неудачном месте. Я серьезно, Мир, не надо в больницу. Мне же все равно завтра сдавать анализы.

– Ну как знаешь.

Мне сложно представить, чтобы Мир, каким я его знаю, так просто сдался. Тот Мир непременно настоял бы на своем. Наверное, смысл в том, что тому Миру было на меня не плевать… В отличие от этого.

Что ж так горько-то? Господи, дай мне сил снова не разрыдаться. Просто дай сил. Откашливаюсь.

– А ты чего звонил, кстати?

– Хотел поинтересоваться, в котором часу это все будет.

– Я пока не знаю. А что?

– Наверное, мне не помешает подъехать.

Стылый ком в груди словно чуть-чуть оттаивает. Омывая теплом изнутри. Мне не хочется спрашивать – зачем. Я не хочу знать правды. Мне даже плевать на его «наверное». Я, черт его дери, хочу, да, очень хочу знать, что если что-то пойдет не так – он рядом. По правде я пока вообще не готова отпускать Мира. И потому выпаливаю:

– Может, поднимешься ненадолго?

– Конечно. Надо убедиться, что ты благополучно добралась.

Просто убедиться. Ну и ладно! Это же неплохо. Напротив, раз так, значит, я точно ему небезразлична.

Боже, Вика, да это же Мир! Он сделал бы то же самое для любой женщины на этой планете просто потому, что в нем необычайно развит инстинкт защитника. Еще скажи, что ты этого не понимаешь.

Ой, да заткнись.

Как же меня достали эти споры с самой собой! Ощущение, что у меня раздвоение личности. И мне нужно не к репродуктологам обращаться, а в психдиспансер. Это ведь совершенно ненормально, правда?

– Проходи. Сварю тебе кофе, – бросаю я и, резво скинув лоферы, убегаю, не оставляя Миру возможности отказаться. Мою ослабевшие руки, умываюсь, склонившись над кухонной раковиной. И промокнув лицо кухонным же полотенцем, наполняю резервуар кофемашины водой.

– Мило у тебя, – тихо комментирует Мир.

– Спасибо. Первым делом, как начала нормально зарабатывать, оформила ипотеку.

Собравшись с силами, оборачиваюсь. Но оказывается, зря боюсь. Мир как будто и не торопится уходить. Без лишней суеты оглядывается, отодвигает стул и устраивается за столом.

– Жаль, нечем угостить тебя к кофе.

– Да пофиг. Расслабься.

– А я и не напрягалась. Кстати, обследование начнется в десять.

– Что? – Мир недоуменно вскидывает брови.

– Ты сказал, что хотел бы пройти со мной через это. Так вот… Обследование начнется в десять.

– А-а-а. Слушай, у тебя есть аптечка? Рубец снова кровит. Надо было все же наложить пару стежков.

– Не надо! Тем более что у меня есть медицинский клей. – Вскакиваю, едва опустившись на стул. – Сейчас…

Мчу в ванную, достаю аптечку. Я так взбудоражена, что мои движения напрочь утрачивают плавность. Трах! Бах! Суечусь, излишне громко хлопаю дверцами, что-то роняю.

– Осторожнее, Вик. Дай я.

Замираю мышкой. Почти не дышу. С появлением Мира и без того небольшая ванная становится удушающе тесной, а в общем-то нормальной консистенции воздух делается вдруг тягучим и густым, словно тот самый медицинский клей, который я и уронила. Мир наклоняется, чтобы поднять флакон. Машинально кладу руку на его мощное плечо. Не знаю, что там у него с занятостью, но время на себя этот мужик явно находит. Он не только не растерял формы за время, что мы не виделись, но как будто, напротив, сумел отточить мускулатуру до совсем уж идеальных пропорций. Ради молодой старается?

Ревность ошпаривает. Копится в горле комком разъедающей горечи. Несколько недель я пыталась смириться с мыслью, что пока я все сильнее увязаю в нашем с ним прошлом, Мир живет свою лучшую жизнь с другой, но без особого успеха, как видно.

Пальцы помимо воли сжимаются сильнее и тут же, разжавшись, устремляются по линии челюсти, за ухо, чтобы пробежаться подушечками по его волосам. Как постоянно делала, когда имела никем не оспариваемое право его касаться.

Под моей рукой тело Мира каменеет. Что? Ему неприятно? Прекратить бы это все. Но я будто попала в ловушку повторяющихся движений. Он молчит – я пробегаюсь туда-сюда пальцами по его ежику… Это почти компульсия. Гребаный невроз. Селфхарм. Знаешь, что нельзя, но не можешь остановиться.

Он смотрит прямо перед собой. Крылья носа дергаются.

– Не надо.

– Я знаю, – смеюсь, откинувшись затылком на стенку. – Просто не могу остановиться, прикинь? Давай ты сам? – шмыгаю носом, признавая свое полное и абсолютное поражение.

Тарута, чертыхаясь, дергает головой и резко выпрямляется. А я как стояла, зажмурившись, так и стою. Не хочу видеть плещущихся на дне его глаз сожаления или жалости. Хотя я изначально понимала, что это, пожалуй, единственное чувство, на котором могу сыграть, чтобы добиться своего, сейчас оно такое же ядовитое, как и моя ревность.

– Чуть запрокинь голову, – хрипло замечает Мир. Я послушно задираю вверх подбородок. – Вот так, да, – хвалит, осторожно ощупывая место вокруг раны. – Здесь совсем крохотный порез, но судя по всему, очень глубокий.

Киваю, с наслаждением подчиняясь его рукам. Обсуждение моих травм неизбежно приводит к тому, что я вспоминаю, как они были получены, и мои чуть подсобранные эмоции вновь встряхивает. Интересно, насколько я была близка к смерти? Например, по шкале от одного до десяти? На шесть? На семь? Не знаю. Но я кожей чувствую прохладный ветерок от проскользнувшей в миллиметре от меня неизбежности. Тянусь за теплом его рук, встаю на цыпочки.

– Я закончил.

Все? Хочется рыдать. Потребность в нем ширится в груди, расталкивает ребра, причиняя боль. Мне не хватает воздуха им надышаться, не хватает души, чтобы вместить в себя эту противоречивость чувств – боль, любовь, желание, страх, ревность. Мы неловко топчемся, едва не касаясь пальцами ног друг друга. Или неловко только мне? А Мир просто не знает, как от меня избавиться? Стыд горячей волной растекается по шекам. Что мне терять? Вот что? От моей гордости ничего не осталось. Поэтому я делаю, что хочу – еще сильнее вытягиваюсь на цыпочках и касаюсь его губ своими. Касаюсь раз, другой. Толкаюсь языком, требуя приоткрыть рот. Точно зная, что он ни за что не отдаст инициативы. А потому существует лишь два сценария развития событий – либо он возьмет ситуацию в свои руки, либо в очередной раз меня оттолкнет. Как же колотит, а! Как же я близка к поражению. Но, тем не менее, я не даю себе отступить. Ставя на кон все, что у меня есть. В конце концов, я доподлинно знаю, что жизнь продолжится, даже если мое сердце будет разбито. Человеческий организм в этом смысле удивительно живуч. В момент катастрофы он выживает за счет безусловных инстинктов. Ты просто не замечаешь, как дышишь, как в тебе, будто ничего не случилось, текут процессы гомеостаза. Как со временем, не вывозя, память покрывается спасительной пеленой тумана, и боль медленно, но верно притупляется.

Он все-таки отвечает. Жадно и с напором. Взрывается у меня на языке каким-то совершенно незнакомым, новым вкусом. С нажимом проходится ладонями по рукам, к плечам, зарывается пальцами в спутавшиеся волосы. И… отстраняется. В отражении бутылочного стекла его глаз вспыхивает и тут же гаснет наше с ним прошлое. Лицо Мира каменеет, превращаясь не в безжизненную, а вполне себе дружелюбную, но все-таки маску.

– Опять нас занесло, да, малышка? – кривит губы в улыбке.

– Мир…

– Не надо.

– Ага. Ясно. Ну, тут все, да? – трогаю лоб, изображая деятельную активность. – Ты иди, тебя ждут. А я, пожалуй, полежу в ванне.

– Не уверен, что тебе сейчас можно.

– Да? Ну, тогда душ.

Я готова согласиться с чем угодно, лишь бы он поскорее ушел. Потому что, кажется, этот день меня все-таки доконал.

– Может, хоть дверь закроешь?

– Да. Потом, обязательно. Здесь у нас безопасно: камеры, консьерж, все такое…

– Ну, тогда я пойду. До завтра, да?

– Да-а-а. Пока.

За спиной хлопает дверь. И этот звук, как выстрел арбитра, дает волю моим слезам. Трясущимися руками избавляюсь от блузки. Стаскиваю лифчик. А они тихо льются по щекам, заполняют рот, капают на устланный керамогранитом пол. Ничего-ничего. Это светлая грусть. Как на похоронах человека, который долго болел и, наконец, отмучился. Даже странно, что я никак не могу успокоиться. Злясь на себя, рывком стаскиваю брюки. Переступаю через широкие штанины. Тихий плач перерастает в задушенные рыдания, рыдания – в жалкий скулеж. Смешно. Я и не знала, что мой организм способен издавать подобные звуки. Я сильная, в конце-то концов!

Глотая всхлипы, опускаюсь на пол. Скрещиваю руки на бортике ванны, опускаюсь на них раскаленным лбом. За собственным воем не слыша, как дверь опять открывается.

– Ну, какого хера, Вик?! Что ты устроила?

Цепенею.

– Ничего! Ты почему еще здесь? Кажется, тебя ждут.

– Да блядь, – хмыкает он. – Тебе тридцатка, Вик, а ведешь себя хуже тупой малолетки. Что за пиздострадания?

Смеюсь. Потому что он прав, да…

– Уйди, Мир. Пожалуйста. Я сейчас не в форме. Дело не в тебе, просто… Авария, и таблетки эти… Знаешь, как меня от них плющит? Хотя… Откуда тебе знать, да?

– Сука, – рявкает Мир. Нет, я понимаю, что это о ситуации в целом, а не обо мне, но как-то от этой мысли не легче. – Вик, я ведь не обещал иного, правильно?

– Конечно. Так я и не жалуюсь.

– Да? А мне показалось, что как раз этим ты и занимаешься.

– Я просто констатирую факт!

Смешно. Так смешно, блин. Голос дрожит, срывается, я реву в три ручья и на каждом слове по три раза всхлипываю, но все равно настойчиво пытаюсь его убедить, что все нормально. Какие у меня шансы на успех при таких вводных?

– Вика!

– Не обращай на меня внимания, понял?! Это все гормоны, – тянусь за халатом.

– Тогда, может, ну его на хер, если оно так по тебе бьет?

– Я справляюсь.

– Ага. Я вижу. – Мир опускается рядом со мной на пол и откидывается затылком на стену. – И часто тебя так нахлобучивает?

– Так – в первый раз. Наверное, это из-за аварии. Перенервничала.

– Сюда иди, горе луковое.

– Нет.

– Тебя не понять. То чуть не насилуешь меня, то отталкиваешь.

– Я не виновата!

– Это гормоны. Ага. Я так и понял.

– Ну, прости. Гормоны, да. В отличие от тебя, мне не с кем снять напряжение.

– Так, может, не надо было того парня бросать, а, Вик?

Резко поднимаю взгляд. Господи, да ему же все равно. Тупо все равно. С кем я буду трахаться. И буду ли. Никакой ревности. Он как будто в самом деле желает мне счастья. С другим. Сказал бы мне кто-то десять лет назад, что так будет – ни за что не поверила бы. Мир – ужасный собственник. Для него было важно, что он у меня первый. Да, он никогда об этом не говорил, но этого и не требовалось. Даже в свои восемнадцать я понимала, что мальчик, который всю жизнь что-то за кем-то донашивал, не мог отнестись к этой ситуации по-другому.

– А может, и не надо было, да… – кривлю губы, поднимаясь на ноги. – В конце концов, редко какой мужчина так хорош в постели. Мне уже лучше. Спасибо, что побыл со мной.

Несмотря на все мои опасения, Мир больше меня не задерживает. Это конец. Я точно знаю. Глупо вести войну ради войны, осознавая, что победы тебе не видать. Это чистый мазохизм, который мне совершенно не свойственен. Я не стану его задерживать. И ни за что больше не стану ждать.

Возвращаюсь в кухню. Подхожу к окну. Беру давно уж остывший кофе, подношу чашку к губам, когда в отражении стекла из темноты за моей спиной проступает Мир.

– Черт тебя дери! – выпаливает он зло, дергая меня на себя. Так себе заход, да? А меня размазывает осознанием его капитуляции. Пусть он о не й и пожалеет. Прямо сейчас Мир дает понять – в этой битве победа остается за мной. И так сладко капитулирует. Смотрит, будто только обо мне и мечтал, внушает, что я единственная. Но я не обманываюсь нисколько. Обреченность в его голосе не сулит нам ничего хорошего в будущем. Ну и черт с ним, да?

Замираем нос к носу. Решайся, ну?!

– Ну, что смотришь? Нельзя тебе перед сдачей анализов.

То есть дело исключительно в этом?

Гашу вспыхнувшее было желание послать лесом все свои планы. Еще не хватало, чтобы он решил, что мое желание родить – блажь. Или, чего хуже, действительно попытка удержать его возле себя любыми средствами.

– И к тому же это ничего не изменит. Лишь только усложнит мою жизнь.

Говорит, а как будто сам себе не верит. Или я опять выдаю желаемое за действительное? Господи, ну подай ты уже, что ли, знак! Дай понять, что я в очередной раз обманываюсь.

– Да. Да, конечно. Я… – откашливаюсь, прочищая горло, но снова не успеваю договорить, потому что он затыкает мне рот поцелуем. Таким жадным, что у меня пальцы на ногах поджимаются, а тело откликается чувственной дрожью, сочащейся влагой, собирающейся между ног. И отчаянной болью в груди, куда с такой силой бьет ожившее сердце.

Разряд – Мир подхватывает меня и усаживает на подоконник.

Разряд – его пальцы на мне, и дыхание… рот в рот.

– Ми-и-ир, – тяну, бесстыже это все принимая. – Мир. Хороший мой… Мир.

О своем приближающемся бесплодии я узнала неожиданно. Мы были с Миром всего второй месяц вместе, когда наша встреча пришлась на первый день месячных. Учитывая то, как болезненно они у меня протекали, обычно я ждала их с ужасом, но из-за Мира все на свете забыла. Боль застала врасплох. Как назло, необычно сильная. Помнится, я даже плакала… Пока не отъехала вовсе.

Мира это испугало. Он поднял все свои связи, нашел лучших врачей. Заставил меня пройти через кучу серьезных обследований, хотя диагноз был понятен практически сразу. Что меня удивило, так это то, что Мир воспринял новости едва ли не с облегчением. Удивило и вызвало лютый протест. Тогда я не понимала, как он так может? Оказалось – все просто. Мир не хотел детей. И потому мое бесплодие стало для него настоящим подарком, ведь это полностью исключало, что со временем я все-таки захочу родить. А я, никогда не задумывающаяся об этом прежде, стала просто одержима идеей стать матерью, как только мне был поставлен диагноз. Это было навязчивое, изматывающее желание, которое я не могла игнорировать, ведь мне в затылок дышало время, сводящее на нет мои и без того скудные шансы забеременеть. Мир видел, что со мной происходит. Расспрашивал, психовал… В конечном счете рассказал о своем детстве в надежде, что я сумею его понять и смириться. Понять его я смогла, а вот смириться не получилось. Прошел где-то год, прежде чем Мир осознал, что смириться придется ему. Думаю, к этому его подтолкнуло полученное в тот период ранение.

А дальше все закрутилось с какой-то нечеловеческой скоростью. Еще одно обследование, обсуждение вариантов… Решение заморозить эмбрионы. Несмотря ни на что, это было счастливое время. Я расцветала, наконец, получив уверенность, что все у нас получится, стоит лишь захотеть. Последовавшие за этим месяцы были самыми яркими в моей жизни. А потом я каким-то чудом забеременела, Мир пропал… И жизни просто не стало.

– Виктория, может быть, все-таки седативные? Вы вся дрожите.

– Нет! Не нужно лекарств. Сейчас… Я успокоюсь.

Запрокинув голову к операционной лампе, часто-часто моргаю. Я в гинекологическом кресле. Час икс настал. Нужно просто продышаться, и все получится.

– Начнем? Или еще немного подождем папу? – широко улыбается врач, которому я доверила здоровье и жизни своих детей. Доченьки и сыночка. Не описать словами, как я рада, что с эмбрионами все в порядке. Разве это не доказывает, что я на верном пути? Нет-нет, я не позволю себе сомнений.

– Начнем.

Я не уверена, что Мир приедет. В конце концов, он не приехал, когда я проходила контрольное обследование, хотя обещал. После того, как я кончила от его пальцев на своей кухне, Тарута полностью исчез с моих радаров. Лишь однажды поинтересовавшись результатами обследования в сообщении. Я ответила, что все нормально. И тогда он пропал окончательно.

Почему? О, я догадываюсь. Он пожалел о случившемся, как только убрал руку. Я же хоть и ни о чем не жалела, дала себе слово, что не стану превращать свою жизнь в бесконечное ожидание. Так что, да, нужно начинать.

– Сейчас я введу гинекологическое зеркало, потом под контролем УЗИ помещу в полость матки проводник. Это абсолютно безболезненная процедура.

Нина Борисовна комментирует то, что мне и так известно, ведь решаясь на процедуру ЭКО, я детально изучила то, как она протекает. Но, тем не менее, я благодарна, что ее уверенный голос разбавляет тишину. Он действует на меня лучше всякого седативного.

– Вот так. Волноваться не стоит. Прохождение эмбрионов через катетер не может их повредить. Наши малыши надежно защищены. Еще секундочку потерпите… Отлично. Я извлекаю катетер. Осталось только проверить, чтобы в нем не осталось ничего важного, и можно переводить вас в палату.

Так просто! Гораздо сложнее оказалось провести необходимую подготовку. Организм не всегда благосклонно реагировал на прием лекарств. Меня немилосердно колбасило. Но все это стоило того, чтобы попытаться. Я ни о чем не жалею.

Минут через пятнадцать меня переводят в палату. Дверь открывается, коляску со мной толкают через порог…

– Привет.

Мир! Ох ты ж черт. Неожиданно-то как. Сердце беснуется, а ведь для зачатия важна каждая мелочь, и лучше бы Миру было меня не волновать своим внезапным приходом.

– Привет, Мир.

– Я не стал заходить в манипуляционную, чтобы тебя не смущать. Был здесь.

– М-м-м. А мы тебя ждали. Надо же.

Стараясь не делать резких движений, перемещаюсь на кровать. Я видела фото палаты, когда оплачивала договор с клиникой, и поскольку они один в один совпадают с действительностью, мне как будто не на что отвлечься. Залипаю на праздничном букете георгин на тумбочке.

– Это тебе.

– Спасибо. Очень мило.

– Как все прошло? – Мир ведет ладонью от шеи к затылку, бросая на меня колкий взгляд.

– В штатном режиме. Результаты узнаем через пару недель. Если хочешь, я сразу тебе сообщу.

– Вообще-то письма с результатами придут нам на почту одновременно.

– Да? Не знала.

Поймав взгляд Мира, направленный куда-то вниз, опускаю ресницы и понимаю, что все время нашего разговора я продолжала, сама того не осознавая, поглаживать низ живота.

– Хочешь потрогать? – сиплю.

– Нет. – Мир хмурит брови и, не задумавшись ни на секунду, резко ведет головой из стороны сторону. – Может, потом. Когда живот подрастет.

– Ну да, – мямлю я.

– Слушай, Вик… Сейчас не время, я понимаю, но все же я должен расставить точки. Тот случай был ошибкой. Понимаешь? Лена этого не заслуживает. У нас все серьезно, поэтому…

– Поэтому что?

– Да ничего. Просто хочу, чтобы ты понимала.

– Я понимаю, Мир.

Все понимаю, да.

Отворачиваюсь к окну, в которое бьется почти полностью голая ветка клена. Я столько раз ходила под ним за последние дни, собирая ногами палые листья в кучу у бордюров и траурно похрустывая скелетами обломанных веток, что и не сосчитать.

– Ну, раз все нормально, то я пойду.

– Конечно. Меня тоже отпустят через пару часов.

– Хочешь, я пришлю за тобой водителя?

– Нет. Я на машине.

– Как гордо ты зовешь эту развалюху.

– Когда-то у тебя была машина не намного лучше.

Мир хмыкает и, отсалютовав, уходит. Ну, вот и зачем он вообще приперся? Чтобы пропитать собой воздух моей палаты? Интересный у него парфюм. В нем настолько ярко выражены минеральные нотки, что я почти уверена в том, что так пахнут астероиды и кометы… Далекие и манящие, как и сам Мир.

Чтобы в очередной раз не загнаться, лезу почитать мессенджеры. Отвечаю обеспокоенной Наташке, что все уже позади, листаю новостные каналы. И давлю в себе желание сделать тест тотчас, потому что он, один черт, ничего не покажет.

Надо подождать две недели. Просто набраться терпения и подождать, да. Уверена, я смогу. Да и какой у меня выход?

Маленькие мои, давайте… Укрепляйтесь в мамочке. Располагайтесь поудобнее и держитесь. Держитесь за меня, что бы ни случилось.

Почему я убедила себя в том, что не готова стать мамой? По-моему, я создана для этого. Во мне скопился океан нерастраченной любви. И скорее мне нужно переживать о том, как ее дозировать.

Примерно через полчаса приносят обед. Палата мной оплачена на целые сутки, поэтому домой я не спешу. Да, это бред, я знаю, но почему-то кажется, что если я чуть дольше полежу, у детишек будет больше шансов выжить. Вот я и не дышу практически.

«Все хорошо?» – приходит от Мира.

«Более чем. Лежу в палате, отдыхаю».

«Ясно. Предупредила бы, а то я прислал водителя».

«Я же говорила, что на колесах!» – сержусь.

«Больше нет. Я изъял твой драндулет».

«Ты же сейчас шутишь?»

«Езда на нем может быть небезопасной».

«Я собиралась сменить машину!»

«Вот и славно. Завтра-послезавтра ее подгонят, а пока поездишь с Михалычем».

«Кого – ее?!» – переспрашиваю настороженно.

«Твою новую машину, естественно».

Он когда-нибудь сведет меня с ума! Клянусь. Это непременно случится!

«Ты купил мне машину?»

«Это не обсуждается».

А я и не собиралась. Ни отказываться, ни обсуждать. О, нет. Я дала себе слово ничего не ждать, но я не обещала его отталкивать. Пусть. Если ему хочется. Если для него это важно… Главное ведь что? Дать мужику почувствовать свою важность. Внушить мысль, что со мной ему хорошо – тихо и спокойно. А там… Там, вполне возможно, все не так радужно. Интересно, Лена в курсе, что во мне, может быть, уже растет ребенок Мира? И вероятно, даже не один. По Миру, как всегда, было очень сложно угадать его настроение, но я все же почувствовала некоторое напряжение.

«Как скажешь».

«Ты выучила новые слова?» – прилетает после длинной-длинной паузы, которая наталкивает меня на мысль, что отвечать Мир не собирался, а потом просто не сдержался.

«Я выросла».

«Не везде».

Ох! Он же намекает… На что-то намекает!

Пальцы моментально начинают дрожать. Тянусь ответить, но бью себя по рукам – не стоит. В этом месте лучше оставить легкую недосказанность. Не надо, чтобы Мир знал, что я готова к нему броситься, стоит ему поманить меня пальцем. Нет-нет. Это будет неправильно.

Мне приходится наступить себе на глотку. И не написать ему больше ни слова. Да что там, вообще не заходить в гребаный мессенджер. Он сам объявится, если посчитает нужным. Не существует ни единой разумной причины, почему бы мужчине чуть-чуть не напрячься, если он в вас действительно заинтересован. Отговорки, которые мы себе любим придумывать, не имеют ничего общего с реальностью. Они нужны исключительно для того, чтобы найти хоть какие-то доказательства собственным заблуждениям. И больше ни для чего.

Собираю свои нехитрые вещи, выхожу из палаты, ставлю подписи в документах на ресепшене и выхожу во двор, где меня поджидает водитель Таруты. Бедный мужик. Я так основательно задержалась!

Проскальзываю в учтиво приоткрытую дверь Мерседеса. И за следующие пару дней успеваю к нему даже привыкнуть. Так что когда в очередную пятницу Мир подгоняет мне обещанный подарок – огромную Тойоту-Тундру, я думаю не о том, насколько же классная машина мне досталась, а о том, что закончились мои «мерседесовские» денечки. Впрочем, ладно. Тундра тоже прекрасная машина.

Веду по лакированному черному боку. Эмоции душат.

«Спасибо за машину».

Мир не просматривает и, естественно, не отвечает. Вечер, пятница… Может, он с Леной. Дома. Или в ресторане. Может, им хорошо. И, что особенно удивительно, мне тоже неплохо. Все же необычайно трогает меня забота, которую Мир проявил в случае с машиной. Это то, что даже время не способно было в нем изменить. Он и раньше запросто мог отдать мне последнее. Правда, когда его возможности были скромнее, это производило более сильный эффект.

«Катайся».

И я каталась. С удовольствием. Новая машина скрашивала мое ожидание. Я заправляла полный бак и после работы колесила по городу – никуда конкретно не направляясь и нисколько не торопясь. Брала кофе и ехала в мало растиражированные местечки, откуда открывался великолепный вид на город.

В одной из таких кофеен мы и сталкиваемся с Леной. Точнее – около. Я как раз закрываю машину, когда она с высоким стаканом в руке выныривает из кафе. Наши взгляды встречаются. Я, давя волнение, киваю.

– Привет.

– Привет.

– Как дела? Смотрю, машину сменила.

– Это подарок, – пробрасываю будто вскользь. А сама хочу, да, даже скрывать не буду, чтобы она догадалась чей. И не спрашивайте, зачем мне это нужно. Ведь все и так понятно.

– Отмечу неплохой вкус дарителя. В таком сегменте найти нормальную машину – проблема.

– Это точно. Пойду куплю кофе.

– Разве тебе можно?

– Если это такая попытка узнать, беременна я или нет, то ответ – я пока не знаю. А если ты хочешь выставить меня безответственной мамашей, то врачи сходятся во мнении, что кофеин в небольших дозах не оказывает на ребенка никакого отрицательного воздействия.

Разворачиваюсь на пятках и уверенно шагаю к кофейне. Надеюсь, кое-кому сегодня вынесут мозг, и Мир поймет, что не такое уж сокровище ему досталось. Хотя, чего уж, мы все становимся истеричками в те или иные моменты жизни. Что, впрочем, не мешает использовать чувства оппонента против него же. Прости, Лен, ничего личного. Просто я тоже его люблю. Все еще люблю, да, Лена.

Что отличает девочку от женщины? Способность брать на себя ответственность за свои решения. Как бы меня ни качало, я была готова к тому, что мне придется в одиночку пройти весь этот долгий путь. И потому я не лезла к Миру, не надоедала, не изводила его своими страхами, которые порой сводили меня с ума. Просто, сцепив зубы, ждала результата. Каким бы он ни был. И даже не обижалась на то, что Мир так и не позвонил.

Уж не знаю, закатила ли ему Лена скандал по поводу купленной мне машины, но он не стал упрекать меня в том, что я рассказала ей о подарке. Да и как бы это выглядело?

Погладив оплетку руля, вдыхаю поглубже аромат тонко выделанной кожи и пахучки из лакшери сегмента. По привычке анализирую каждую реакцию своего организма на раздражитель. По идее, если я беременна, сильные запахи должны вызывать во мне отвращение. Однако, хотя мне действительно не нравится нотка ванили, присутствующая в аромате диффузора, я отдаю отчет, что это ровным счетом ничего не значит. С таким же успехом я могу себя накрутить и до рвоты. Поэтому нет никакого смысла сидеть здесь и трусить. Нужно просто узнать – да или нет. И все. Так просто.

Толкаю дверь, осторожно выбираюсь из Тундры. Теперь я все делаю осторожно. Даже хожу, плотно сжимая бедра, как будто надеюсь таким образом удержать в себе эмбрионы.

Анализ крови нужно сдавать натощак. В последний раз я ела вчера в обед. И потому у меня ужасно сосет желудок, а перед глазами мелькают мошки. На пару секунд зажмуриваюсь, чтобы их разогнать. Делаю несколько глубоких вдохов. На дворе конец осени. Деревья уже совсем голые, всю ночь лил дождь, и хоть сейчас он прекратился, клубящиеся над головой тучи прозрачно намекают на то, что это ненадолго. Не таким я представляла самый счастливый день в своей жизни.

Господи, Вик, это вообще ничего не значит!

Да-да. Наверное, зря я ищу подсказки.

Надо было просто сделать домашний тест. Но я не стала.

– Ну, ты долго еще будешь стоять? Пойдем.

Озябшей руки касаются горячие пальцы Мира. Я вздрагиваю. Сердце на огромной скорости летит вниз и, будто китайская игрушка йо-йо, стремительно возвращается обратно под заунывное карканье сидящей на голой ветке вороны. Откашливаюсь.

– Как ты здесь оказался?

– Вот так.

Мир легким надавливанием руки на поясницу заставляет меня сделать шаг вперед. В прохладном воздухе осени странные духи Таруты раскрываются совершенно особенным образом. От него веет ледяным космосом, одиночеством и решимостью.

«Вот так» – не ответ, а мне важно знать, почему он приехал. Как он в принципе узнал, в какой день и к которому времени мне назначено?

– Ты следишь за мной?

Спрашиваю ровно, не давая надежде проникнуть в голос и тем самым меня выдать. Мир игнорирует и этот вопрос. Распахивает передо мной дверь и машет рукой, дескать, после вас. Ладно. Ну не выбивать же мне из него признания?

На сдачу нужного анализа уходит неприлично мало времени. И слишком много крови. Из манипуляционного кабинета я выхожу пошатываясь. Мир вскакивает.

– Ты вся зеленая.

– Нужно поесть. Здесь, по-моему, где-то был буфет.

Больше ему ничего объяснять не приходится. Он по больничкам в свое время помотался, знает, как и что. И не задает лишних вопросов. Усаживает меня за столиком и сам делает заказ. Пока тот готовят, приносит мне стакан горячего чая и высыпает туда сразу три пакетика сахара.

– Спасибо, – благодарно шепчу я, обхватывая посудину ледяными пальцами.

Мир отрывисто кивает, уходит и возвращается с полным подносом еды. Здесь и брускета с красной рыбой, и фритата таких размеров, что я вряд ли ее осилю, даже если просижу над ней до обеда.

– Ешь. Тебе надо.

– Надеюсь.

– Надо! Каким бы ни был результат, Вик, – отрезает Мир, давяще наблюдая за тем, как я отправляю первую порцию яичницы в рот. Он из тех, кто привык делать, а не болтать. С улыбкой думаю о том, что он наверняка накормит меня насильно, если я откажусь поесть. – Ты очень худенькая.

– Возможно, ненадолго, – бормочу я, прячась за стаканом с чаем. Почему-то ужасно неловко это с ним обсуждать. Все дело в том, что он чужой, да?

– Слабо представляю тебя беременной, – хмыкает Мир, пробегаясь глазами по моей тощей фигурке. И неожиданно ловит мой взгляд. Я на сто процентов уверена, сейчас он думает о том, что мы погорячились, подсаживая два эмбриона сразу.

– Я сильнее, чем кажусь.

– Это я уже понял. Как ты себя чувствуешь? Получше?

– Да, можешь уходить, – киваю с энтузиазмом, чтобы опять же не показать, как на самом деле в нем нуждаюсь.

– Ты как будто только и ждешь, как бы поскорее от меня избавиться.

– Нет. Но я не исключаю, что этого хочешь ты. И не хочу навязываться.

– Ты изменилась, – задумчиво тянет Мир, чертя вертикальную линию от моих глаз к ключицам, виднеющимся в горловине тонкого джемпера.

– Ты тоже. Это неизбежно.

– Что показал тест? – резко меняет тему Тарута, и его взгляд меняется, становясь давящим и цепким.

– Я его не делала.

– У тебя железная воля.

Морщусь.

– Скорее, я боюсь узнать результат. А как ты? Уже скрестил пальцы? Твоя Лена при встрече сказала, что не теряет надежды, что у меня ничего не получится.

– При какой такой встрече?

– А она разве не рассказывала, что ко мне приходила?

– Нет. – Мир сощуривается. – Зачем?

– Знаешь, лучше ты у нее спроси. Вдруг я что-то не так поняла. Не хочу стать причиной раздора.

– Лет десять назад я бы тебе поверил.

– Думаешь, я стала стервой?

– А ты стала?

– Я научилась отстаивать свои интересы. Если это делает меня стервой, то да. Наверное.

Аппетит пропадает, но я старательно заталкиваю в себя еще несколько кусочков. Мне нужно хорошо питаться на случай, если я беремена – Мир прав. А если нет – тоже нужно, чтобы откуда-то взять силы пережить неудачу и настроиться на вторую попытку. Я ведь совершенно не исключаю, что она может понадобиться.

– Ладно, мне и впрямь надо ехать. – Мир бросает взгляд на часы и встает, отодвинув стул. Он не предлагает открыть конверт вместе. Он вообще ничего мне не предлагает. Ну и ладно. Я на это и не рассчитывала. Но я бы многое отдала, чтобы увидеть его глаза, когда Мир узнает результат. Они бы не смогли мне соврать.

Еду на работу. На Наташкино «как дела?» психую резким «еще не родила». Закрываюсь у себя в кабинете. Но тут же выхожу попросить у подруги прощения за резкость. Егорова не виновата в том, что у меня сдают нервы.

– Я просто волнуюсь!

– Не меньше, чем я. Поверь.

– Слушай, у тебя же сегодня не запланировано встреч?

– Нет.

– Тогда, может, ну его к черту? Сбежим. Можем себе позволить!

Обвожу растерянным взглядом стены кабинета.

– Приглашаешь меня в кафе?

– Угу. Поедим вкусно, поболтаем, развеемся.

– А что? Можно…

– Ну, тогда собирайся, а я отправлю пару платежей и к тебе присоединюсь.

На удивление мы с Наташкой и впрямь неплохо проводим время. Я даже порой выпускаю из рук телефон, но все равно вздрагиваю, когда тот пиликает.

– …и я говорю этому ослу: «Миш, а если твоя мама позвонит, когда мы будем трахаться, ты тоже все бросишь, чтобы ей ответить?» – смеется Егорова, эмоционально рассказывая о своем новом мужике. А я и половины не слышала, потому что уже битых пять минут пялюсь на пришедшие результаты анализа. – Вик, ты вообще меня слушаешь?!

– Ответ пришел, – сиплю я.

– Положительный?! – округляет глаза Наташа.

– Не знаю. Я пока не открывала письма.

– Хочешь, я открою?

– Давай, – ослабевшей рукой протягиваю Егоровой телефон, одновременно с этим без сил откидываясь в кресле. Секунды тянутся бесконечно. Одна за другой. Одна за другой. Будто издеваясь.

– Вик! Открой глаза.

– Не хочу.

– Я не пойму, тебе что, совсем не интересно?

– Интересно, – сглатываю.

– Тогда открывай глаза! Ну?!

– Просто скажи, что там.

– Там да! Однозначное да. Ты беременна…

Я медленно поднимаю ресницы и растягиваю губы в безумной улыбке. Такой же безумной, как Наташкин танец, который она отплясывает, никого не стесняясь, задрав руки над головой.

– Я стану крестной, я стану крестной. Оу е-е-е! Оу е-е-е!

– Дай сюда, – хохочу, вырывая из рук подруги айфон, пока та его не разбила. С жадностью всматриваюсь в мелкий шрифт текста. Увеличиваю, чтобы убедиться – Наташке не показалось. И растягиваю рот еще шире.

«Мамочки, боже мой. Ты сейчас там, да? То есть вы». Переживая приступ острого, запредельного счастья, распластываю руки на животе. И мне кажется, понятное дело, кажется, потому что в реальности такого не может быть, что я чувствую соединяющую нас золотистую пуповину…

Сумасшествие.

Дикий восторг. Едва выносимый.

В голове атомный взрыв. Волна эмоций сбивает с ног. Отнимает кислород. Выжигает сомнения. А он? Что чувствует он? Сожаление? Рука опять тянется к телефону. Я должна узнать. Мне это жизненно важно. Просто чертовски, блин, необходимо… А тот звонит прежде, чем я успеваю сделать хоть что-то. Не глядя на номер абонента, прикладываю смартфон к уху:

– Да!

– Виктория?

– Да… С кем я говорю?

– Завьялов Павел Алексеевич приходится вам отцом?

– Да, – настораживаюсь я. – А что случилось?

– Он в больнице. С инфарктом. Вы могли бы подъехать?

– Да, – немею я, ничего не соображая. – Конечно. Диктуйте адрес.

Поняв по моему лицу, что происходит что-то серьезное, Наташка протягивает мне косметический карандаш и салфетку, на которой я и записываю адрес госпиталя.

– Состояние у него критичное. Я бы на вашем месте поторопился.

– Конечно, я приеду, как только смогу.

Рука с телефоном плетью падает на стол. Губы дрожат и нелепо кривятся.

– Господи, да что случилось-то?! Вик!

– У папы инфаркт.

– У тебя есть папа?!

– Родители есть у всех, – шепчу я, вскакивая. На смену отупению приходит нездоровая потребность двигаться.

– Но ты никогда о нем не рассказывала!

– У нас были сложные отношения.

– Да постой же! Ты куда собралась?

– К нему. Господи, я даже не знаю, как на меня вышли. И кто звонил?

– Может, это пранк?

– Да ну, Наташ. Кому бы понадобилось меня так разыгрывать? – всхлипываю, зарываясь пальцами в волосы.

– Надо предусмотреть любые варианты. И не трясись ты так! Алло, тебе нельзя волноваться, помнишь?

Истерично всхлипнув, киваю. Отец всегда вмешивался в мою жизнь в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас он себе не изменяет. Наташка права – надо взять себя в руки. Но как?

– Помню, да. Но я же не могу не поехать. А если он умрет?

– Мы поедем. Только за руль сяду я. Ты сейчас не в состоянии. Ладно?

– Конечно! О чем разговор. Едем, – хватаю пальто и сумочку.

– Далеко ехать-то, Вик?

Несколько раз моргаю, потому как даже не верится, что Наташка действительно ничего не знает о моем прошлом.

– Триста километров. Ничего? Я не сильно помешаю твоим планам?

Егорова закатывает глаза и уверенно кивает мне за спину, дескать, давай уж, иди, раз решила.

– Нужно что-то делать с твоей излишней деликатностью. Это совершенно ненормально – думать в такой момент о чувствах других людей.

На это я лишь киваю. Потому что думать о чужих чувствах и дальше у меня просто нет сил. Да и остаться одной сейчас было бы совсем уж невыносимо. Мысли мечутся в голове заполошными голубями. Смерть бродит где-то рядом, я чувствую ее морозное дыхание ровно так же остро, как еще совсем недавно ощущала зародившуюся во мне жизнь. Что удивительно, так это то, что в такой момент не думаешь ни о чем плохом. В голове всплывают лишь счастливые моменты из детства.

– Ты не хочешь позвонить Миру?

– Зачем? – хлопаю ресницами, выныривая из своих мыслей.

– Он отец твоего ребенка, у тебя в жизни сложный момент, – занудно перечисляет Егорова.

– Ах, это… Нет. Не хочу.

– Почему?

– Очевидно, потому что у него самого нет такой потребности.

– Викуль, Вик… Мы, кажется, приехали.

Мягко открываю глаза. Оглядываюсь.

– Я уснула? – не могу поверить. Обычно это недоступная мне опция – выспаться в дороге. Почему-то у меня ни в какую не получается уснуть ни в самолете, ни в машине, ни даже лежа в поезде, а тут вырубило, и, судя по всему, я проспала всю дорогу. – Прости. Фиговая из меня вышла компания, – бормочу, суетливо отстегивая ремень.

– Не хочу тебя расстраивать, но вряд ли бы из тебя вышла хорошая компания, даже если бы ты не спала, – ухмыляется Егорова.

– Да, наверное, ты права.

Выбравшись из машины, задираю лицо к унылому серому корпусу областной кардиологии. В большинстве окон темно – на дворе глубокая ночь. Только редкие фонари освещают двор и большую клумбу у входа. В воздухе остро пахнет умиранием – пряностью астр, горечью дремлющих кленов и дымом – здесь по старинке жгут листву.

– Уверена, что нас пустят?

– Нет, – качаю головой из стороны в сторону.

– Класс, – комментирует Наташка. – Ну, пойдем, узнаем.

Ноябрьский холод стряхивает остатки сонливости. В последнее время я стала ужасно суеверной, всюду ищу какие-то знаки. Вот и сейчас не могу отделаться от мысли, что судьба неспроста свела во времени новости о моей беременности и инфаркте отца. Что если для прихода новой души кто-то должен освободить место?

Ежусь.

Нет, ну не бред?! Я же современная, неглупая женщина, так почему мне в голову лезут бредни, которые можно простить разве что недалекой деревенщине?

Успокаиваясь, кладу руку на живот.

– Блин, это так ми-и-и-ило.

– Что? – оборачиваюсь, взявшись за дверную ручку.

– То, как ты поглаживаешь пузико. Я безумно за тебя рада!

– Господи, ты плачешь?!

– Да ну, вот еще.

Порывисто обнимаю Егорову и все-таки переступаю порог. За стойкой дежурного – никого. Наверное, все спят. Растерянно переглядываемся с Наташкой. Я рада, что не одна в этот момент. Слишком сумбурны мои эмоции. Я была уверена, что какая-то ненормальная, раз не испытываю к отцу ровно никаких дочерних чувств, но, кажется, все это время я ошибалась. Иначе откуда эта разъедающая нутро тревога?

– Надо найти ординаторскую. Побудь тут. Я кого-нибудь позову.

Хочется возразить, что я беременная, а не больная. Но я действительно очень устала, и поэтому, с благодарностью приняв помощь, просто послушно усаживаюсь на стул.

Сонный врач, который приходит вместе с Егоровой пару минут спустя, хоть и смотрит на нас обеих волком, с первого взгляда внушает доверие. Огромный бородатый верзила лет под пятьдесят выглядит именно так, как в моем представлении и должен выглядеть человек его профессии. Он явно уставший, невыспавшийся, а потому резкий и злой. Учитывая соотношение нагрузки к зарплате, я его понимаю.

– Что так поздно-то?! Посещения до девятнадцати ноль-ноль.

– Выехали сразу, как сообщили. Как он? Я могу его увидеть?

– В реанимации? Конечно, нет.

Не могу скрыть своего облегчения. Я оказалась в довольно странном положении – не приехать я не могла, а увидеть отца не была готова. Так что такая отсрочка мне только в радость.

– Тогда как же ему помочь? Может, нужно купить какие-то лекарства?

– У нас имеется все необходимое, но вот эти препараты не помещают… – Доктор отрывает цветную бумажку, достает из кармана ручку и деловито строчит названия препаратов.

Все происходит довольно быстро. Не проходит и получаса, как мы с Наташкой уже идем к машине.

– А дальше что? Возвращаться домой?

– И мотаться туда-сюда? Ну, уж нет. Кто-то должен оставаться в офисе. Ты поезжай.

– А ты? Тебе даже остановиться негде!

– Сниму номер в гостинице. Надеюсь, отцу станет лучше, и мое нахождение здесь не понадобится.

– Мы на твоей машине, – обозначает очевидное Наташка. – Давай в гостишку, а уж там будем думать, как мне возвращаться.

– Здесь ходят поезда, – киваю я.

Устраиваемся в остывшем салоне. Наташка достает телефон, чтобы погуглить ближайшую к больнице гостиницу.

– Ого. Это кто у нас такой нетерпеливый? – удивленно вскидывает брови Егорова.

– А?

– У меня четырнадцать неотвеченных с незнакомого номера.

– Перезвони.

– В два ночи?

Разрешая нашу дилемму, экран Наташкиного айфона опять начинает мигать входящим.

– Да… А? Да. Да… Со мной. Послушайте… Да я за рулем была! А Вика спала… Да, с ней все хорошо… Что ей будет?

С удивлением наблюдаю за разговором подруги. Вообще Наташка острая на язык, но тут… то ли тушуется, то ли смешно ей. По лицу фиг поймешь. Да и с кем ей меня обсуждать – непонятно тоже. Если только…

– Это твой Мир, – отчетливо артикулирует Егорова, вслух не произнося ни слова. – Да! Да… Даю трубку.

И действительно, блин, дает! А я ведь совершенно не готова к происходящему. Зачем он звонит?

– Привет, – откашливаюсь. – У тебя что-то случилось?

Почему-то все наши разговоры с ним теперь начинаются так.

– Случилось?! Случилось, блядь! Я весь вечер и половину ночи не мог до тебя дозвониться. Я поставил на ноги половину города, я…

– А зачем?

– Ты не в себе? Беременность мозги отшибла?

– Прекрати на меня орать!

– Прекрати себя вести как безответственная малолетка! Ты меня с ума сводишь.

Тут Мир, кажется, обретает контроль над своим голосом, хотя не сказать, что он до этого на меня кричал. Нет… Да ему это и не надо. Напротив, чем тише он говорит, тем сильнее воздействие его голоса. Чувствую себя и впрямь неразумным ребенком, но пока не очень понимаю, в чем провинилась.

– Так, – сжимаю между пальцев переносицу, глядя в круглые Наташкины глаза. – Что-то у нас не выходит нормального диалога. Давай попробуем еще раз. Что случилось?

– Я тебе звонил. Ты не брала трубку. Очень долго не брала трубку, – подчеркивает Тарута.

– А-а-а, – глубокомысленно тяну я, хотя понятнее не становится, или я просто боюсь поверить? – Я не специально. Прости. Устала, уснула… Как-то так. Ты вообще в курсе, что на дворе два часа ночи? – интересуюсь с наездом, вспомнив, что лучшая защита – это нападение.

– Я начал тебе звонить шесть часов назад. Ладно, проехали. Вы сейчас где?

Растерянно называю город.

– Отец как?

– С-стабильно тяжело, – теперь уж и мои глаза округляются до размера кофейных блюдец. – А ты откуда знаешь? – спрашиваю подозрительно.

– От верблюда. Думаешь, я тут шесть часов чем занимался?

– Не знаю. А чем?

– Включи мозги, малышка, – сипит Мир, щелкая зажигалкой. – Я, конечно, слышал, что беременность влияет на интеллект, но что-то ты слишком рано сдалась.

Прикрыв глаза, отворачиваюсь к окну. Мы впервые с Миром говорим о моей беременности, как о свершившемся факте. И как бы я ни любила Егорову, это только наше с ним. Господи, дай мне сил просто не захлебнуться, не утонуть в этой нежности.

– Ты маньяк, Мир, – шепчу. – А я и забыла.

– Тебе нельзя волноваться.

– Да… Я стараюсь.

– Почему не позвонила мне?

– Не хотела беспокоить. Это не твоя зона ответственности.

На самом деле я хотела, чтобы он позвонил первый. И он позвонил, когда я уже и не надеялась.

– Пока в тебе мои дети – моя.

Все дело в этом? А я уже опять что-то придумала…

– Ясно. Буду иметь в виду. Можем завтра обсудить, как ты видишь свое участие в моей жизни. А пока я слишком устала.

– Да, кстати. Поезжай, выспись как следует. Я забронировал гостиницу. Сейчас скину бронь.

– Спасибо. Это очень мило с твоей стороны. – Сипну и часто-часто моргаю, чтобы не разрыдаться.

– Завтра пришлю к тебе Мишу.

– Зачем? Я на машине.

– Пусть кто-то будет рядом. Подружка-то твоя, небось, уедет?

– Наташа? А… Да. Нужно, чтобы кто-то из нас был в офисе.

– Я так и думал. Извинись там, если я напылил.

– Если? – фыркаю.

– Вик!

– Ладно-ладно. Наташ, Мирослав Игоревич просит простить его за эмоциональность.

Тарута хмыкает и отрубает связь.

– Эмоциональность? – вздергивает бровь Егорова. – Да у меня чуть кровь в венах не заледенела от его голоса. Жесть. Не хотела бы я с ним ссориться. Если честно, я совсем не так представляла твоего мужика.

– Он не мой.

– Ага. Что там он говорил про гостиницу?

– Точно. Бронь! Сейчас…

Лезу в почту. Открываю пересланное сообщение.

– Мог бы что-нибудь и подешевле снять, – бормочу я, в шоке уставившись на название сети.

– Ой, да ладно тебе. Это тот самый случай, когда надо брать, что дают.

Наташка права. Таким, собственно, и был мой план. Брать, что дают. Ни на чем не настаивать. И никак его не напрягать, а там мало ли.

По пустому городу до гостиницы доезжаем быстро. Оформление тоже не отнимает много времени. Мир предусмотрительно скинул данные моего паспорта. Где только он их взял?

Лежа возле Егоровой в огромной кровати, искупанная и неприлично бодрая для такого часа, верчу в руках телефон.

– Да напиши ты ему уже! – бормочет сонно Егорова.

– Ты что? – зачем-то отпираюсь я. – Уже поздно. Да и что писать?

– Спасибо, мол, заселились. Все прекрасно.

– Вдруг он спит?

– Прочитает утром, Вик, не тупи.

– А если Мир не один?

– Тебе не все равно? Учитывая, что он полгорода поставил на ноги, когда тебя потерял, его баба явно в курсе происходящего.

– Хочешь ее добить? – невесело усмехаюсь я.

– Самое время. Какой бы мудрой она не была, ее терпение не безгранично. Давай уж, пиши, все равно ведь не уснешь.

– Я скорее не усну, если напишу, а он не ответит.

– Давай, – Наташка подталкивает мне телефон, зарываясь лицом в подушку. – Чего гадать?

«Мы заселились. Уже в кровати. Спасибо».

«Мы – это ты и дети?»

От умиления у меня начинают дрожать губы. Блин, вот я тряпка! Давай, Вик, соберись.

«Нет. Мы это я и Наташа».

«Но и дети тоже. Или ребенок. Я пока не делала УЗИ и не знаю, оба ли эмбриона прижились», – пишу вдогонку, все же не выдержав.

«Как ты планируешь поддерживать связь с врачом?»

«По телефону. Я надеюсь, что мой отъезд не продлится долго».

«А если продлится? Будешь искать врачей там? Я против».

Ну, еще бы он был за. Улыбаясь, как дурочка, набираю ответ, но затаиваюсь, когда вижу бегающий туда-сюда карандашик, означающий, что Мир тоже мне что-то пишет.

«Проще перевезти его сюда. Я договорюсь».

Такой вариант я даже не рассматривала. Мы собирались впопыхах, времени подумать не было совершенно. А ведь Мир предложил действительно достойный компромисс. Отцу все равно, где лечиться, а нам так будет удобнее.

«Не уверена, что он транспортабельный», – считаю нужным прояснить ситуацию, которая может все усложнить.

«Вот и выясним. А теперь спи».

«То есть спите, да?» – прилетает следом.

Прикрываю ладонью рот. Господи, я сейчас просто завизжу! Вот соседи-то удивятся.

«Да. Спасибо за все, папочка».

Откладываю телефон на тумбочку, боясь на эмоциях написать что-то не к месту. И увидеть его ответ. Не выдерживаю. Хватаю подушку, прижимаю к лицу и все-таки визжу. Смеюсь и плачу.

– Дурдом! – комментирует происходящее Наташка.

– Сама в шоке. Это гормональные спецэффекты. С тобой будет то же самое.

– Ну уж нет. Можно я как-то без этого?

– Не знаю. Наверное, тут как повезет. Господи, Наташ, мы о нем говорили. Или о них… Он… Знаешь, – я сажусь на постели, скрестив по-турецки ноги. – Он не выглядит недовольным тем, что у меня получилось. Скорее даже наоборот. Ну, или мне так хочется думать.

– Шутишь? Блин, Вик, да он как-то выяснил мой номер! И оборвал телефон, потому что о тебе беспокоился, может, твой Мир и не влюблен в ваших детей по уши, но уж точно не равнодушен. И к тебе, кстати, тоже.

– Ты правда так думаешь?

– Не знаю. С одной стороны, не хочу тебя обнадеживать. С другой – не вижу ни единой причины не делать этого. Поверь, я видела много мужиков, которым похер на их баб. С теми, на кого похер, так себя не ведут.

– Знаешь, а я возьму и тебе поверю. В конце концов, мне сегодня явно не помешают положительные эмоции.

Водитель Мира подъезжает, когда мы с Наташкой спускаемся на входящий в стоимость проживания завтрак. Я как раз придирчиво выбираю бекон, когда он звонит. Договариваемся встретиться внизу через час. Вообще я не планировала засиживаться в ресторане так долго, но Миша ехал всю ночь, поэтому я даю ему время заселиться и хоть немного отдохнуть с дороги.

Добавляю к бекону яичницу, иду между рядами с овощами и салатами и застываю, впившись голодным взглядом в пиалу с халапеньо. Во рту скапливается слюна. Я берусь за ложку и наваливаю себе приличную горку перчика. Беру еще круассан. Наливаю кофе и возвращаюсь за стол, нагруженная горой еды.

– М-м-м, – в блаженстве закатываю глаза, отправляя в рот первую порцию. Остро так, что выступаю слезы. Но до чего вку-у-усно, мамочки.

– Пожалуй, я от тебя отсяду, – комментирует увиденное Наташка.

– Зачем? – уточняю, прожевав.

– Да у тебя же сейчас огонь изо рта повалит!

– И дым из ноздрей, – киваю, соглашаясь. – Жесть как вкусно. Хочешь?

– Нет уж, спасибо. Обойдусь, – смеется в ответ подруга, утыкаясь в телефон.

– Что ты там ищешь?

– Гуглю расписание поездов.

– М-м-м, постой. Вот, на, – отдаю ей ключи от машины. – Не надо поездов. Возвращайся на моей.

– Ну да. Кто-то у нас теперь с личным водителем, – поигрывает бровями.

– Угу. Боже, как остро! Хочу еще…

Наедаюсь до отвала, рассказывая Егоровой о ночной переписке с Миром. Она соглашается с тем, что для всех будет лучше, если мы переведем отца на лечение в столицу. Видно, Наташку все же беспокоит то, как на нашем бизнесе отразится моя отлучка. Убеждаю ее, что в самом крайнем случае я вполне смогу работать и удаленно. Егорова, не скрывая облегчения, кивает.

После завтрака выхожу ее проводить. И, наконец, оставшись одна, открываю сообщение от Мира.

«А ведь неплохо звучит. Папочка», – вот что он отвечает на мое последнее сообщение. Перечитываю наш диалог еще раз. В сердце аритмия… Блин, надо завязывать так на него реагировать, но с тех пор, как я узнала о своей беременности, сделать это еще труднее. Ощущение, что мое сознание взяли под контроль неизменные инстинкты. Те инстинкты, которые заставляли древних доисторических самок зубами держаться за своего самца, потому что именно от него зависели их с ребенком шансы на выживание.

«Уже свыкаешься с этой мыслью?»

Ожидая водителя, усаживаюсь на диван в лобби. И бросаю взгляды то на экран смартфона, то на часы.

«Сегодня буду занят. Если что-то срочное – обращайся к Мише».

Это же означает «нет»? Ну да ладно.

«Хорошо. Спасибо за все».

Михаил спускается ровно к назначенному времени. Едем в больницу. Не давая себе раскиснуть, поглаживаю живот. Представляю, каким он станет огромным, гадаю, что буду чувствовать, когда дети начнут вертеться. Наверняка это какие-то совершенно потрясающие ощущения. Страшно подумать, сколь многого я бы себя лишила, если бы не рискнула. От нежности внутри будто бабочки шевелят крылышками.

– Миш, нужно в аптеку заехать, – спохватываюсь вдруг.

– Я уже все купил. Мирослав Игоревич еще ночью сбросил рецепт.

– Да-а-а? Он не говорил. Ну, спасибо тогда. И тебе, и ему.

– Ну его уж вы сами поблагодарите, – улыбается водитель глазами. А я отчего-то смущаюсь. Интересно, что он обо мне думает? Не может же он не знать, что Мир живет с другой. И не задаваться вопросом, кем ему прихожусь я, не может. Стыдно. И неловко. Хоть плачь. Я, наверное, кажусь ему бессовестной гадиной, которая лезет в чужую семью.

– Да, обязательно.

– Как вы себя чувствуете? Все нормально?

С чего вдруг такие вопросы? Выполняет указания Мира?

– Нормально, – пожимаю плечами. – Хочу, чтобы отцу поскорее стало лучше, и я могла бы вернуться домой, чтобы не создавать проблем ни тебе, ни Миру.

– Вот о чем вам точно не стоит волноваться.

Да? Ну, не знаю…

К счастью, небо в кои веки оказывается ко мне благосклонно, и к моему приезду отец приходит в себя. Мне даже разрешают ненадолго к нему зайти. Удивительно, но за минувшие годы он ничуть не постарел. В моих воспоминаниях отец вообще словно в одной поре всегда. Что менялось – так это только количество звезд на его погонах. И только.

– Привет, пап.

– Какие люди!

Ну, на другую реакцию я даже не надеялась. Если бы меня попросили описать отца одним словом, я бы сделала это словом «солдафон». Учитывая влияние отцовского отношения на формирование личности девочки, неудивительно, что мне пришлось приложить столько усилий, чтобы излечиться от детских травм и привитых им комплексов.

– Ты всех очень напугал.

– Что-то очень пугливые эти все, – гаркает, и я, клянусь, не знаю, как у него это получается сделать слабым, абсолютно безжизненным голосом. – А я ничего, Вик, как видишь, выкарабкался. Не дождутся.

– Так никто вроде и не ждет, – пожимаю плечами. – Пап, ты лучше отдыхай, поговорить мы и потом сможем.

– А ты, никак, решила задержаться?

– Если честно, как раз этого мне бы и не хотелось. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы переехать в столицу на время реабилитации?

– Естественно, отрицательно. Что я там забыл?

– По определенным причинам я не могу остаться с тобой здесь.

– Ну, так и вали. Чего ты вообще примчалась? Я что, маленький?

Улыбаюсь. Нет, я все же немного подзабыла, какой он, хотя и не ждала благодарностей. Это отрезвляет. И в то же самое время… Не знаю, я как будто, наконец, примиряюсь с осознанием, что он такой, и никогда уже не изменится. Мне остается лишь принять это и решить, хочу ли я продолжать наше общение.

– Ты мой отец. Я не могла остаться в стороне.

– Да плевать тебя на меня! Ты сколько не звонила?

– Лет пять, – пожимаю плечами. – Не думала, что тебе это нужно.

На этом нас прерывают. Отцу нужно отдыхать. В подвешенном состоянии проходят день и вечер. Я ужинаю, погода окончательно портится, и вместо того, чтобы прогуляться по городу, как планировала изначально, я провожу вечер в номере. Мир молчит, но из разговора с Мишей я понимаю, что тот регулярно докладывает ему ситуацию. Что ж… Так – значит, так. Я обещала не навязываться, и не буду.

Утром следующего дня со мной связывается врач. И настоятельно рекомендует подъехать для первого обследования. Разговор застает меня в коридоре больницы. Каково же мое удивление, что у него оказывается свидетель – мой отец.

– Привет, пап. А тебе разве можно вставать? – хлопаю глазами, с беспокойством обводя взглядом его сухую поджарую фигуру.

– Ты че – таки залетела?

– В моем возрасте «залет», пап, неподходящее слово, – усмехаюсь, подхватывая отца под локоть. – Я забеременела в результате полностью спланированной акции. Пойдем…

– Ну и какого хрена ты еще здесь?

– Я уже несколько дней задаюсь этим вопросом.

– Мне лучше, – ворчит. – Езжай, делай, что там тебе надо.

– Я бы все-таки хотела, чтобы ты поехал со мной.

– Вот мужик-то твой будет счастлив, когда ты меня притащишь.

– Ты будешь проходить реабилитацию в клинике. Он уже обо всем, кстати, договорился. А кроме того, я живу одна.

– В клинике? Платной, что ли? – останавливаемся на пороге палаты. – Стой, что значит – одна?

– Об этом не беспокойся. Финансовую сторону Мир возьмет на себя.

– Кто? Мир? Тарута, что ли? Ты опять с ним снюхалась?

В чем мы сходились с отцом – так это в мысли, что я ни в коем случае не должна связывать свою жизнь с военным. Уж не знаю, чем руководствовался папа, а я… Я – банальным страхом.

– Пап, мне давно не шестнадцать, я знаю, что делаю. Тебе не стоит об этом беспокоиться, поверь.

– Вижу я, как ты знаешь! Не могла найти мужика, который на тебе хотя бы женится? – сплевывает.

– Что тебя удивляет? Ты всегда думал, что я – полное недоразумение, – усмехаюсь, не испытывая ни-че-го, кроме сожаления, что он так ничего и не понял. – Приляг. С тебя правда хватит нагрузки на первый раз.

– Никогда я такого не говорил, – сводит брови отец.

– Ты просто забыл. Да и ладно. Я тебя прощаю, пап. За все, – поворачиваюсь к окну, ощущая необычайно острую потребность в этих словах. Пусть они гораздо важнее мне самой, чем ему. Какая разница? Я не хочу тащить в свою новую жизнь обиду.

– Ну, ты меня тоже тогда извини. Мне-то откуда знать, как девку воспитывать, да? Может, и наломал где дров.

А вот это для меня становится полной неожиданностью. На глазах выступают слезы, и картинка в окне мутнеет, будто кто-то занавесил обзор плотной целлофановой пленкой.

– Сейчас уже все хорошо. Укладывайся, пап. И подумай над моей просьбой. Так всем будет лучше. Зайду к тебе завтра.

Если честно, я особенно не надеюсь, что отец согласится. Слишком он упрям. Поэтому для себя я так решаю – договориться с врачом об обследовании, съездить, чтобы его пройти, и вернуться, если все будет хорошо. А если нет… В приоритете, конечно, будет моя беременность. Но отец удивляет меня и тут. Когда я приезжаю к нему на следующий день, врач ошарашивает меня известием о переводе отца в столичный кардиоцентр. Для чего ему даже выделяют сопровождение в виде врача-кардиолога и реанимобиль. К моим ежедневным безликим отчетам Миру добавляется сообщение-благодарность. Ведь трудно не догадаться, кто это все организовал.

«Но все же без реанимобиля можно было обойтись», – добавляю и леплю рядом улыбающийся смайлик. Ответа не жду. Уже привыкла, что Мир отвечает когда придется, в зависимости от своей занятости. Однако в этот раз ответ приходит мгновенно:

«Мне так не показалось. Когда он мне позвонил, то определённо был в шаге от второго инфаркта».

«Папа тебе звонил?!»

«А ты как думала?»

«Не понимаю зачем».

Телефон в руках оживает. Страшно волнуясь, принимаю вызов.

– Сначала он по традиции рассказал мне, какой я гондон. Потом, правда, в программе произошли изменения, и вместо привычных требований оставить тебя в покое полковник потребовал сделать его дочь честной женщиной.

Господи. Папа! Ну, кто тебя просил лезть?

Бьюсь лбом о стекло.

– Прости. Я пыталась объяснить ему, почему мне надо вернуться. А вдаваться в подробности с ЭКО и всем этим геморроем я не стала, чтобы лишний раз его не волновать.

– Ну, что сказать, Вик? У тебя ни черта не вышло. Как я уже заметил, старый хрен чуть на говно не изошел.

– Не называй его так.

– О, ты его уже защищаешь?

– Смешно, да? Это все беременность. Я теперь постоянно примеряю на себя роль родителя. В конце концов, никто не может гарантировать, что в наших отношениях с детьми все будет гладко.

– Ах вот в чем дело.

– Угу. С тобой ничего подобного не происходит, как я понимаю? – улыбаюсь, хотя сердце обливается кровью.

– Нет. В моей жизни вообще мало что поменялось, Вик. Наверное, наши чувства вообще неправильно сравнивать.

Да. Он прав. Но, господи, как бы я хотела быть с ним на одной волне! В горле сохнет. Я смущенно откашливаюсь.

– Ясно. Ну, раз папа согласился на перевод, я договорюсь с врачом насчет даты и времени приема. Ты не планировал ко мне присоединиться?

– Нет.

– Хорошо, – стравливаю по чуть-чуть воздух, чтобы Мир не услышал, что я начала задыхаться. – Тогда я расскажу тебе о результатах. Или не надо?

– Ну почему же? Обязательно расскажи. Должен же я понимать, к чему готовиться.

– Договорились.

Я не даю себе разреветься. Просто не позволяю, и все. Сейчас гораздо важнее дети. Чтобы отвлечься, посвящаю вечер сбору вещей. За эти дни их немного прибавилось. Я не планировала оставаться здесь надолго, поэтому захватила из дома лишь смену белья, а остальное докупала уже по ходу.

Обратная дорога проходит в тревоге. Расслабляюсь, лишь когда отца забирают в стационар.

За пять дней, что меня не было, я умудряюсь здорово отвыкнуть от своей квартиры. Первое время хожу по ней, как по музею. Но все же довольно быстро осваиваюсь.

Ближе к вечеру звонит Мир, чтобы огорошить меня новостью о том, что он передумал, и в больницу мы все-таки поедем вместе. Я не берусь выяснять, почему он так резко изменил свое мнение. Бросаю только тихое «хорошо» в надежде, что он сам расскажет. И накрываюсь с головой одеялом.

Из-за того, что я до последнего не понимала, когда вернусь, прием нам назначают в довольно неудобное время – аккурат к закрытию клиники. Выхожу из машины. Зябко ежусь на промозглом ветру. Мира нет. Но я, не теряя надежды его увидеть, вглядываюсь в опустившуюся на город ночь, разбавленную яркими всполохами новогодних гирлянд, которых в прошлый мой визит здесь еще не было. В тревогах последних дней совершенно забылся тот факт, что до Нового года всего ничего осталось.

Значит, я могу загадать желание, правда? Почему нет? Кто мне помешает? И нет, я не буду просить вернуть мне Мира. У меня есть желания поважнее. Запрокидываю лицо к макушке ели. «Эй, ты, там! Я хочу стать мамой. Вот мое желание. Не многого я прошу, да? Так что ты уж не обессудь».

– Любуешься?

Вздрагиваю, хотя Мир и предупреждал о своем приходе, но все же его появление для меня всегда полная неожиданность.

– Да, красиво.

– Насмотришься еще. Пойдем, холодно.

Послушно плетусь за ним. В холле клиники витает дух праздника. Пхнет крепким чаем с лимоном, истекающей смолой елью, имбирными пряниками… И все это лишь убеждает меня, что все будет хорошо.

В ярком свете помещения Мир зачем-то еще раз мне кивает. Коротко и деловито. Помогает раздеться и сам сдает мое пальто в гардероб, пройдясь по лицу изучающим взглядом. В коридоре, куда мы проходим, свет совсем не такой яркий, как в холле. Он будто обволакивает его высокую фигуру, струится по обтянутым добротным сукном плечам, подчеркивает проступающие вены на тыльной стороне ладоней, высветляет в сумраке твердый профиль и написанную на его красивом лице усталость. Я залипаю, потому что… Боже мой, как же дико я по нему скучала!

– Мир, – окликаю Таруту.

– М-м-м?

– У тебя все хорошо? Ты выглядишь…

– Нормально все, Вик. Пойдем, – не дает мне договорить. Сникаю. А поймав себя на этом, распрямляю плечи и растягиваю губы в улыбке, не позволяя собственным загонам испортить этот день. Наверное, просто нужно смириться с тем, что нельзя получить все и сразу. Ничего, я терпелива.

– Виктория… Мирослав Игоревич. Рада вас видеть, – улыбается, выходя из-за стола, мой врач. – Присаживайтесь. Должна заметить, что результаты первых анализов очень меня порадовали…

Прежде чем перейти к УЗИ, которое и является главной целью нашей встречи сегодня, меня подробно расспрашивают о моем самочувствии на фоне поддерживающей терапии. И только потом отпускают за ширму, чтобы я могла подготовиться к процедуре. Мир сидит в изголовье, вдали от интимных потребностей. Что, наверное, правильно. Я бы и сама смущалась, если бы он увидел, как в меня погружается вагинальный датчик, но в то же время есть в этом какая-то необъяснимая печаль.

– Так-так-так, что тут у нас? В полости матки визуализируется два плодных яйца…

– Два? – сиплю я.

– Два. У нас стопроцентная результативность.

– Ух ты…

– Сейчас они примерно два с половиной сантиметра каждый. И весом – один грамм.

– Один грамм, – лепечу я в шоке от того, какие они маленькие. По лицу катятся слезы, а я даже не сразу понимаю, что плачу.

– Да, но, тем не менее, вот, посмотрите. Это уже настоящий маленький человечек…

Вероятно, я бы это увидела, если бы смогла навести резкость. Слезы же не дают. Из болота эмоций меня выдергивает какое-то движение. Не скрывая раздражения, опускаю взгляд на наши с Миром руки. И вдруг понимаю, что все это время до боли вжималась ногтями в его кожу, а он терпел и лишь сейчас попытался ослабить хватку.

– Прости! – всхлипываю истерично.

– Ничего. Смотри… – кивает на экран.

– Сердечко состоит из четырех камер, мы можем его услышать. Вот. Что еще вам рассказать интересного? Хм… К этому моменту у малышей сформировались зубы, пропал хвостик и появились пальчики на руках и ногах.

Он весит один грамм, а у него уже есть зубы и пальчики. Это просто в голове не укладывается. Я задушенно всхлипываю и неосознанно принимаюсь шарить ладонью по простыне в поисках руки Мира, которая стала моим якорем в бушующем океане эмоций. Не знаю, сумела бы я в них не утонуть, если бы пришла на УЗИ одна. Скорее всего. Когда выбора нет, включаются какие-то скрытые резервы, уж мне-то это как никому известно. Но все же я счастлива, что этот трогательный судьбоносный момент нам удалось разделить с Миром. Сейчас даже представить страшно, что могло быть и по-другому.

Врач что-то там говорит, внося новые и новые данные в протокол исследования, а мы с Миром, столкнувшись взглядами, все не можем их отвести. Как во сне, я поднимаю наши переплетенные руки и прижимаю к мокрой от слез щеке.

– Где кто, пока сказать сложно, но мы и так знаем, что будут мальчик и девочка, – подмигивает Нина Борисовна.

Смеюсь. Да, мы знаем. А значит, не видать нам гендер-пати. Ну и ладно. Сэкономим.

Боже, их действительно двое. Двое! Понятно, что я допускала такую возможность и раньше, но сейчас, когда все подтвердилось, вместе с безусловной радостью накатывает и безотчетный страх.

– Можете вставать. Салфетки на столике слева от вас.

Когда мы с Миром выходим, зажав в руках кучу бумажек, на улице становится еще холоднее. Ветер воет, заставляя тревожно поскрипывать и гнуться уснувшие до весны деревья, где-то нетерпеливо гудят клаксоны, и вся эта мешанина звуков становится слишком большим испытанием для моих ощетинившихся нервов. Хочется спрятаться, чтобы в тишине переварить случившееся.

– Вик, давай я тебя подвезу? – предлагает Мир, бросая быстрый взгляд на часы, оплетающие массивным браслетом его запястье. А ведь я хочу побыть с ним подольше, да, но побыть наедине, а не в компании засевшей в его голове Лены и своей вины.

– Я в порядке, Мир. Доберусь сама. Но за предложение спасибо. И отдельно спасибо за то, что пришел.

Я отворачиваюсь и неспешно распахиваю дверь, чтобы не дай бог не увидеть мелькнувшего в его глазах облегчения. Не хочу знать, что я ему в тягость. Сейчас – нет. Я впервые увидела наших малявочек, услышала, как бьются их крохотные сердечки – ничто меня теперь не переубедит, что моя гордость этого стоила. Вообще всего стоила, да. Я бы и теперь на что угодно пошла ради этих маленьких человечков. У которых есть зубки и пальчики.

Пусть он возвращается к Лене. Пусть…

И пусть она чувствует себя третьей лишней. А не я.

Почему-то я уверена, что именно сегодня иначе не получится. Мне трудно представить, что засыпая, Мир не будет вспоминать нас. И это гораздо лучше, чем если бы он вспоминал Лену, сидя у меня на кухне.

Дом встречает тишиной и слабым ароматом моего парфюма. Ни то, ни другое сейчас меня не устраивает. Я запускаю стирку, набираю Наташку и, болтая с ней по громкой, замешиваю тесто на пирог. Смех и аромат доходящей в духовке шарлотки мне приходятся по душе гораздо больше.

Следующие несколько недель проходят примерно так же. День я провожу в офисе, регулярно навещаю отца, а вечером что-то готовлю, украшаю дом к Новому году, и зависаю в группах, посвященных родительству. С удивлением понимаю, что работа с психологом, разбор собственных травм здорово подковали меня в вопросах воспитания. Если о беременности я не знаю практически ничего, то о том, как не вырастить ребенка невротиком, запросто могу написать диссертацию. И эта подкованность практически полностью успокаивает мои страхи. Не знаю, как сейчас, по прошествии времени, со своими страхами справляется Мир, но что я не дам ему наломать дров – теперь вообще не вызывает сомнений. Меня охватывает сытая благость. Даже отсутствие в моей жизни Мира в какой-то момент перестает подтачивать мой хребет. Я просто стараюсь заниматься своей жизнью и меньше думать о его. Только жаль, что мне никогда не съесть в одиночку все, что я готовлю…

А еще у меня появляется новое развлечение. Опасаясь что-либо покупать детям заранее, я развлекаюсь тем, что захламляю корзину на маркетплейсе всевозможными детскими товарами. В списке отложенного есть все – начиная от манежика и коляски, заканчивая игрушками и одеждой. Даже хорошо, что мне это все нужно в двойном размере, иначе, думаю, мы и половины бы не успели надеть. Это какое-то проклятье. Зависимость. Я действительно в этом нуждаюсь. Только вижу очередную миленькую вещицу, как рука тянется ее купить. И это у меня – в общем-то, равнодушного к шопингу человека! Я порой даже на работе срываюсь – откладываю дела, чтобы полюбоваться новинками и, естественно, откладываю себе...

Наверное, можно запросто утверждать, что я счастлива. Беременность протекает без проблем. Отец идет на поправку... И хоть нельзя сказать, что в наших отношениях все гладко, мы впервые в жизни стараемся друг друга понять. В последний мой визит отец и вовсе огорошил меня новостью о том, что он подумывает согласиться на работу на военной кафедре одного из столичных ВУЗов. Зная его нелюбовь к столице, я, конечно, не могу не предложить ему обдумать это решение еще раз.

– Отца у детей, как я понимаю, не будет, – отрезает папа. – Так что не лишай их еще и деда!

Отголосками юношеского максимализма во мне вспыхивает протест. Орать хочется! Во-первых, о том, что отец у моих детей будет, несмотря ни на что. А во-вторых… Во-вторых, о том, что я такого деда и близко не подпущу к своим детям, чтобы он еще и им не испортил жизнь. Но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, с трепетом понимая, что так коряво отец выражает любовь и поддержку. Мне даже кажется, будто он сам страдает от того, что не знает, как сделать это по-человечески. И потому, вздохнув, я лишь спрашиваю:

– Ну, а жить ты где будешь?

– Не переживай. К тебе напрашиваться не стану.

Смешно, но ведь так он тоже вроде как оберегает мои границы и право на частную жизнь.

Откинувшись в кресле, устало растираю глаза. Сегодня у нас в компании намечается корпоратив. Звоню отцу, чтобы напомнить о том, что сегодня меня ждать не стоит. В ответ тот бурчит, что не страдает склерозом и все запоминает с первого раза. Папа – такой папа.

– Ладно. Тогда до завтра.

– Ага. Дочка…

– М-м-м? – переспрашиваю, просовывая ноги в красивые замшевые сапожки.

– Я тебя, это… люблю, Вика.

– Я тебя тоже, пап, – шепчу растерянно в трубку.

– Ну все, пока.

– Ага.

Неверяще смотрю на зашедшийся короткими гудками телефон. Горло перехватывает спазм, в носу печет от слез…

– Блин, Вик! Я думала, ты уже в ресторане!

– Нет, – трясу головой. – А ты почему не там?

– Потому что кое-кто закрывал год, – закатывает глаза Егорова. – Ладно, поедем вместе. Главное, чтобы без нас не начали. Кстати, хорошо выглядишь.

– Спасибо.

– Даже живота нет. Ты точно носишь двойню?

– Сто процентов, – смеюсь. – Не завидуй, поедем уже.

Помня о том, какие обычно пробки перед праздниками в центре, для корпоратива мы выбираем чайхану в спальном районе. Ценник там демократичный и вполне подъемный для такого небольшого бизнеса, как наш. А еще это место мне нравится своей простотой. Все же у нас с Егоровой трудятся преимущественно обычные работяги. В более пафосном месте они бы явно чувствовали себя не в своей тарелке. Тут же всем хорошо. Поддавшись настроению праздника, я даже на какое-то время забываю о взбудораживших меня признаниях отца. Если так подумать, он произнес что-то совершенно немыслимое. Чуть язык не сломал, бедняга, проталкивая слова сквозь спазм, с которым прожил всю жизнь.

– Ты чего загрустила? Только посмотри, как Никифоров выплясывает! – смеется Наташка. Я оборачиваюсь – танец нашего садовника и впрямь стоит внимания. Впервые за вечер достаю телефон, чтобы сделать парочку фото, и хмурюсь, увидев не отвеченные в журнале звонков, среди которых значится и номер папиного врача, и номер Мира. Ему я и перезваниваю.

– Ты где? – даже не поздоровавшись, рычит он.

– На корпоративе, – теряюсь.

– Адрес скинь. И попрощайся со всеми.

– Да все же только началось, Мир. У тебя что-то случилось?

– Не у меня. Это не телефонный разговор. Поговорим при встрече.

Наверное, он прав. Да… Сообщать плохие новости по телефону – идея не из лучших. Но я же, как бы не отупела, могу сложить два и два. Беспокойство Мира, звонок папиного лечащего…

– Мир, что-то с папой? – Молчание. – Мир!

Так нельзя. Это просто не по-человечески. Сначала давать надежду, вовсе не пустую, основанную на результатах обследования, отличных прогнозах врачей и отцовском цветущем виде, а потом так жестоко ее отнимать.

– Он ведь шел на поправку, – лепечу я, с надеждой, опять же, заглядывая в лицо Мира. – Мы даже договорились, что он переедет, чтобы п-помогать с-с-с в-внуками. Представляешь?

– Вик…

– Это же неправда?

– Вик…

– Да блин! Вот почему, а? Почему это все происходит со мной? За что? Я не понимаю.

– Тебе нельзя волноваться, малышка, – сипит Мир, бросая жадный взгляд на валяющуюся на торпеде пачку Парламента.

– Все же было хорошо! Все было хорошо, Мир! Мы только-только начали сближаться, разговаривать, слышать... Так почему, а?

Тарута молчит, с силой сжимая пальцы на кожаной оплетке руля. И лишь желваки выступают на его резко очерченных скулах, выдавая напряжение.

Зря я, наверное. Ему нет дела ни до меня, ни уж тем более до моего отца. Точнее, его смерти. Наверняка он уже не рад, что вообще когда-то со мной связался. Я добавила в его жизнь кучу проблем, а ведь мечтала принести в нее радость.

Затыкаюсь, консервируя внутри миллионы рвущихся наружу вопросов, истерику и тупую боль. Это только мое. А с него уже хватит.

– Я обо всем договорился. Тебе лишь нужно будет получить справку о смерти. Не против, если прощание пройдет в части?

– С ней была связана вся его жизнь. Пусть, – ломким голосом шепчу я.

– Вот и хорошо. Перед праздниками все кафе забиты. Но нам разрешили устроить поминальный обед в столовой.

Уже? Так быстро? Сама я не знала бы, даже просто с чего начать. Испытывая острую потребность поблагодарить Мира, я, тем не менее, не могу вытолкнуть из себя ни слова. Мешает вставший поперек горла ком. Поэтому я просто киваю и отворачиваюсь к окну, с удивлением понимая, что за ним ничего, в общем-то, не поменялось: все та же суета на улицах, шумные компании за столиками в ресторанах, толпы в магазинах и на катках, толкучки на елочных базарах, одни и те же, не меняющиеся из года в год, мелодии, ароматы реагентов и талого снега, глинтвейна и осточертевшей Баккары Руж, поздравления с наступающим, возбуждение и будоражащая суета… На фоне которых еще острее чувствуется, что все в этой жизни – тлен.

Уж не знаю, какие связи Мир задействует, но в очереди за получением справки о смерти нам стоять не приходится.

– Ничего не соображаю. Наверное, надо забрать машину…

– Оставь ключи. Я кого-нибудь попрошу.

Киваю. Тупо достаю из сумочки нужное. Отдаю ему, цепляюсь взглядом за собственное отражение. М-да уж. Интересно, кто-нибудь кроме меня получал справку о смерти при полном параде? Собираясь на корпоратив, я меньше всего думала о том, что мне предстоит это.

Всхлип.

Господи, это же не я? Только не это, пожалуйста.

Всхлип. И еще один.

Кажется, что если я вспомню что-то плохое из детства, то боль непременно притупится. Но фишка в том, что как раз ничего плохого я и не могу вспомнить.

– Вика, ну ты что? Подумай о мелких, а?

– Я этого не контролирую! – всхлипываю.

Мир, чертыхаясь, прибавляет газа. Движется он явно к моему дому. От мысли, что совсем скоро я останусь одна, внизу живота случается судорога.

– Что такое? Плохо? – нервничает, скосив взгляд на мою поглаживающую живот ладонь.

Я почти ненавижу себя за то, что вроде как выкручиваю ему руки, но все равно озвучиваю свою просьбу:

– Можешь побыть со мной сегодня?

– Конечно, Вик, о чем речь?

Чтобы найти место для парковки, приходится постараться.

– Ты иди. Я через пару минут поднимусь. Откроешь мне дверь?

На языке вертится: «Думаешь, тебе хватит пары минут, чтобы отмазаться от Леночки?». Мне так больно, что неизбежно хочется причинять такую же боль другим. Самым близким. Самым любимым. Буквально чудом я не даю этому случиться. Это совсем уж край, но домой я поднимаюсь с мало совместимым с жизнью ощущением того, что меня все на свете бросили. Я одна. Теперь уж по-настоящему. В конце концов, даже когда мы не общались с отцом, я всегда знала, что он у меня есть. А теперь… Теперь все. Я могу рассчитывать лишь на себя. За этими мыслями неизбежно следуют и другие. Например, о том, что если со мной что-то случится, мои дети смогут положиться лишь на Таруту. Никаких бабушек, дедушек, теть и дядей у них нет. И вот тут меня окончательно накрывает.

Оставив открытой дверь, плюхаюсь на банкетку. Пытаюсь вдохнуть – и не могу. Горло перехватило удавкой панической атаки. Я узнаю ее, родимую, хотя мы не встречались сто лет. Пульс подскакивает. Сердце тарахтит на холостых оборотах. Аа-а-а!

– Дыши. Вика! Слышишь, малышка?! Ну-ка. Давай, со мной. Дыши по квадрату.

Мир обнимает меня, одновременно с тем легонько встряхивая. И действительно дышит ровно так, как и рекомендуют психологи. Загвоздка в том, что когда он рядом, мне не нужны эти хитрости. Когда он рядом, все и так хорошо.

Обхватив Мира за шею, прижимаюсь крепче к его твердой груди.

– Все хорошо. Просто пообещай мне кое-что…

– Ну, давай. Жги. Что там еще?

– Если со мной что-то случится… Ну, мало ли, да?

– Вика-а-а, – закатывает глаза.

– Не позволяй никому их обижать. Даже Лене. Не позволяй, ладно?

– Что за хрень ты несешь? Еще и ревешь! Да, блядь! Малышка…

Видно, от отчаяния, не понимая, что со мной делать, Мир целует меня в макушку. И все… Все замирает. Отходит на второй план. Остается лишь ощущение его рук, его губ, его космический запах… Медленно-медленно я отстранюсь, ведь мне все еще нужно пространство для маневра, чтобы заглянуть ему в лицо. Запрокидываю голову. Веду от пуговицы на темно-синем пиджаке, по галстуку цвета бургунди, мощной шее и колючему подбородку к губам. Встаю на цыпочки…

– Вика…

– Ты мне нужен.

И плевать мне на все остальное. Просто плевать. Потом можешь делать что хочешь – можешь вернуться к Лене. Только сейчас меня не отталкивай. Я, кажется, только этим живу.

Соскальзываю ладонями на его широкие плечи. Приглаживаю полы пиджака и принимаюсь его стаскивать. Цепкий взгляд Мира скользит по моему лицу. Я чувствую его, хоть и не смотрю, занятая его раздеванием. Расстегиваю одну пуговицу за другой. Ослабляю узел галстука.

– Раньше тебя было проще раздеть. Футболку в сторону, и все дела, – всхлипываю, обводя пальцами отчетливо выраженные грудные мышцы. И все так же, да, на него не глядя.

– Так, может, ну его, а, Вик? Ну, ни хрена же не вернуть! Как ты не понимаешь?

Можно начать заново. Но я не произношу этого вслух. Прямо сейчас я не хочу вгонять нас ни в какие рамки. И уж тем более я не хочу связывать себя обещаниями.

– Ты можешь все прекратить, – шепчу, трогая его грудь запекшимися в горячке губами. Господи, как он мне нужен! Сколько сил в этом теле, сколько энергии и жажды жизни. А как он пахнет…

– Оттащить тебя за волосы?

– А что, ты даешь всем, кто просит?

– Таких настырных у меня еще не было.

– Ну, значит, я хоть в чем-то буду первой.

– В чем-то? – хмыкает, обхватывая ладонью мой затылок и задирая голову. – В чем-то, да, Вик? Смешно.

И вот тут терпение Мира лопается. Он набрасывается на меня так, будто его держали на голодном пайке. Жалобно взвизгивает молния платья. Мир срывает его с меня и отходит на шаг, чтобы полюбоваться на меня новую.

Безвольно сложив руки по швам, с болезненной жадностью наблюдаю за его реакцией. Мир обводит взглядом грудь с торчащими сосками – лифчик я не ношу, но по-настоящему залипает на животе, подчеркнутом кружевным поясом. Ну, то есть… Подчеркивать там особенно еще нечего, просто мой живот больше не выглядит запавшим. Миру по душе такие изменения? Нет?

– Мир, – жалобно шепчу я.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь, а? Вик, ты, блядь, понимаешь?

Ну, уж нет. Сожалеть он будет потом!

Решительно отталкиваюсь от стены и вновь шагаю в его объятия. Конечно, я понимаю, что делаю. Мне больше не восемнадцать. Мои розовые очки давным-давно разбились стеклами внутрь. Вместо ответа дергаю пряжку ремня. В прошлом осталось и мучительное стеснение. Глядя в его глаза, опускаюсь на колени и с удовольствием вбираю в рот полностью окрепший член. Не так уж ты и против, да, Мирослав Игоревич?

Предсказуемо Мир сходу перехватывает инициативу. Зарывается в мои волосы пятерней, задает ритм. Черты его лица обостряются, а взгляд… Не знаю. Мне сложно расшифровать. Столько эмоций в нем намешано. Умножая их на мои, можно сдохнуть от передоза. Или все-таки выжить…

Он поднимает меня рывком. Целует в губы. И плевать ему, где они только что побывали. Предрассудки – это вообще не про Таруту.

– Спальня там?

– Да…

Под лопатками пружинит матрас, ноги машинально раздвигаются. Мир перекидывает ногу через мои колени, накрывает руками низ живота, так что большие пальцы соединяются под пупком, а остальные заходят на выпирающие косточки бедер.

– Что там уже у них есть?

– Все. Я с ними разговариваю.

Мир хмыкает. Наклоняется. Ведет носом по животу. Трется. Касается скользких складок между ног пальцами:

– Мы им точно не навредим?

– Просто не жести.

Опираясь на одну руку, Мир мягко в меня погружается. Вижу, как по мере продвижения вперед в его глазах густеет безумие. Я просила его не жестить, но у меня нет ни единой идеи, как самой не сорваться к черту. Тело до звона натянуто. Каждая мышца напряжена. Я рвано толкаюсь вперед. Он так мне нужен… Так нужен.

На глазах выступают слезы. Целую его жадно, отчаянно.

– Малышка, тормози. Ты все такая же мелкая…

– Не могу. Я не могу…

– А плачешь чего?

Пожимаю плечами. Как объяснить, что я чувствую? Вот просто – как?

– Я люблю тебя.

Люблю, Мир. Делай с этим что хочешь.

– Ты любишь наше прошлое. – Толчок. – Как видишь, в эту ловушку легко попасть.

– Уверен, что это ловушка? – выгибаюсь.

– Флешбэк. Ага. Фантомная любовь… Оказывается, и такое бывает.

– Ты тоже чувствуешь это?

Выгнувшись, подставляясь под очередной его удар, прижимаюсь губами к местечку за ухом. Знаю ведь, что это мощная эрогенная зона на его теле. И не прогадываю – Мир срывается, и становится совсем не до разговоров. Утробно выстанывая, подаюсь бедрами ему навстречу. Мы потные, разгоряченные и нуждающиеся.

– Давай, малышка, давай, ну что ты? – бормочет Тарута, вбиваясь в меня словно отбойным молотком. Слизываю повисшую у него на носу каплю пота. Мир тихо рычит и, сдаваясь, погружается во всю длину, чтобы кончить, и тем самым запускает мою собственную разрядку. Это так сильно, что меня будто током бьет от каждого прикосновения. Слезы накатывают, а любовь… огромная любовь к нему рвет на части душу.

Несколько минут нужно Миру, чтобы прийти в себя. Только потом он с меня скатывается, находит брюки и молча выходит из спальни. Мне страшно оставлять его одного, я боюсь мыслей, которые придут в излишне трезвую голову этого непростого мужчины, боюсь его выводов и решений. Однако я так же понимаю, как важно не мешать ему разобраться с тем, что сейчас произошло, в одиночку. И я лежу, будто приклеившись к влажным простыням, не понимая даже, сколько это длится. Успеваю задремать. Правда, когда Мир бесшумно возвращается, разбавляя витающие в спальне ароматы секса запахом сигарет, я все же просыпаюсь. И отчетливо слышу, как он собирает вещи, как шумит вода в ванной, и как за ним захлопывается дверь.

Но почему-то совершенно не верится, что он решил сбежать. Настолько это не в характере Таруты. А потом мысли возвращаются к смерти отца и предстоящим похоронам. Слез все так же нет. Есть тоска, и есть светлая радость, что будто чувствуя конечность отведенного нам времени, мы успели сказать друг другу главное.

– Так вы что, опять вместе? Твоему отцу это бы не понравилось.

– Что ж, тогда хорошо, что он этого не видит, – усмехаюсь я, выбираясь из-за стола. Наша соседка и жена одного из папиных сослуживцев по совместительству смотрит мне вслед, округлив глаза, но я давно уже не маленькая забитая девочка, чтобы молча терпеть по отношению к себе пассивную агрессию. Да и время для нее тетя Люда выбрала совершенно неподходящее – поминки. Я уж молчу про то, что ее вообще никак не касаются мои отношения с Тарутой.

– Вик, – окликает Мир, когда я нахожусь уже на полпути к выходу из столовой.

– Да?

– Пятый час. Пора возвращаться.

Оглядываюсь за спину. Народ, кажется, и не думает расходиться.

– Наверное, нужно подождать, когда все уйдут.

– Зачем?

А ведь и правда. Зачем оно мне надо?

– Так принято.

– Кем принято, Вик? Не выдумывай. Давай, я уже машину прогрел. Еще пять часов ехать, если не больше. Метет там кошмарно. – Мир, нахмурившись, машет рукой в сторону огромных окон, за которым и впрямь света белого не видно. Тут хоть бы вообще трассу не закрыли – он прав. А завтра уже тридцать первое, и неудивительно, что Мир хочет поскорее вернуться. Удивляет, что другие никуда не спешат.

– Ладно. Я только попрощаюсь.

Со дня смерти папы прошло двое суток. И как оказалось, этого времени совершенно недостаточно, чтобы осознать случившееся. Я будто в тумане все эти дни. Спасибо Миру, что он взял на себя организацию похорон – сама бы я, конечно, справилась, но мне даже представить сложно, скольких бы сил это стоило.

Натягиваю пуховик и плетусь через расчищенный солдатами двор к небольшой стоянке в тупике за казармой. Мир выходит из Ленд Крузера, чтобы открыть мне дверь. На нем красивая изумрудно-зеленая парка нараспашку. Наверное, он и на кладбище в ней был, а я не обратила внимания. Что еще прошло мимо моих глаз?

Прячу нос в вороте куртки, целиком сосредоточившись на Таруте. Он все так же энергичен, но углубившиеся заломы в углах губ выдают усталость. Жалея себя, я как-то совершенно забыла, что по моей вине и Мир переживает далеко на самый легкий период в жизни. Нормально ли это для человека, который утверждает, что любит? Такая моя любовь, выходит? Эгоистичная и потребительская? Я только беру, беру… А он? Как живет он? Чем? Кто его утешает? В ком он черпает силы? В Лене? Насколько Мир прав, говоря о том, что я люблю не его, а наше прошлое? Я же действительно ни черта о нем, настоящем, не знаю. Это правда, которая, впрочем, совсем не мешает моим чувствам крепнуть.

– Спасибо тебе за все.

– Ну хватит, я это тысячу раз слышал.

– И что? Ты, по правде, столько для меня сделал, а я… Я повела себя по отношению к тебе неблагодарно. Втянула в историю с изменой, в свои проблемы, – морщусь, как-то очень быстро устав перечислять. – В общем, я к тому, что тебе не стоит этого опасаться в будущем.

– На твоем месте я бы не зарекался.

Во-о-от! Значит, я была права. Миру я действительно в тягость. Он и трахнул меня из жалости – ничего больше за нашим сексом не стояло. Лишь жалость, да, приправленная изрядной долей ностальгии.

– А я, пожалуй, зарекусь, – усмехаюсь, очерчивая пальцами тоненькие дорожки, оставленные растаявшими снежинками. – Ты только будь счастлив, ладно?

Кажется, слышу, как почти в полной тишине салона скрипят его зубы. Что? Думает, я и тут давлю на жалость? Неудивительно. Он ведь тоже пока не понял, что я собой представляю по прошествии лет. А я не давлю, нет. Я просто многое переосмыслила. Смерть близкого вообще заставляет взглянуть под другим углом на давно вроде бы привычные вещи. Например, задуматься о том, что есть любовь. Настоящая любовь, а не то, что ею принято считать. Не показушная, не напускная…

– Прости меня, если что не так.

– Когда ты стала такой махровой манипуляторшей? – сощуривается Мир, стиснув челюсти.

– Думаешь, я тобой манипулирую? – невесело усмехаюсь.

– Так это выглядит.

– Нет, Мир. Ты, конечно, изменился, но не настолько, чтобы я поверила, будто это возможно. – Я выдерживаю его пристальный взгляд и отворачиваюсь, лишь когда он сам возвращает внимание на дорогу. – Ты рассказал Лене о нас?

Ситуация неприятная. Но нам надо разобраться с последствиями того, что случилось.

– Нет.

– И не рассказывай. Она не простит.

– А ты…

– Естественно, я тоже не буду! – в шоке от того, что он мог такое обо мне подумать, резко к нему оборачиваюсь.

– Я не об этом, – рычит Мир. – Что чувствуешь ты?

– Ничего, Мир. Отупение, наверное, наиболее подходящее слово. А еще я хочу тебе счастья. И не смотри на меня так, я правда очень хочу. Ты… мой родной человек. Это ничего не изменит.

– И как, интересно, ты это видишь?

– Я вижу нас отвратительно осознанными мамой и папой, – весело хмыкаю. – Которые сумели переступить через прошлое ради детей и принять выбор друг друга.

– Думаешь, не вернуться ли тебе к Валере? – косится на меня Тарута.

– Мы говорим о тебе.

– А в чем разница?

– В том, что ты видел свое будущее рядом с Леной. А я никогда не видела его с Валерой.

Я вообще не видела его ни с кем, кроме Мира. Но я не стану это озвучивать, в надежде произвести на него впечатление. Тарута изначально был прав. Только такая идиотка, как я, могла надеяться, что мужик сохранит и пронесет через жизнь былые чувства. Спасибо, что у него ко мне осталась хотя бы жалость, благодаря которой я все-таки стану мамой.

Дорога с каждым новым километром становится все хуже и хуже. Часа через два пути мы упираемся в хвост пробки и едем в час, дай бог, если километров сорок. Мир все сильнее хмурится. А у меня начинает ныть низ живота. То, что еще на кладбище ощущалось как редкие и достаточно легкие спазмы, начинает не на шутку пугать. Не желая нервировать еще и Мира, делаю вид, что сплю. Минут через двадцать пробка постепенно рассасывается. И хоть погода не становится лучше, едем мы все же быстрее.

– Вика, что? – в какой-то момент рявкает Мир.

– М-м-м?

– Если хочешь в туалет – так и скажи. Нет же, сидишь, ерзаешь.

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Живот тянет.

– Сильно? – косится на меня Мир.

– Прилично. Да…

– Так и знал, что ты допрыгаешься!

Меня окатывает волной жгучей обиды. Что значит «допрыгаешься»? Что я такого делала, интересно? Или, по его мнению, мне не нужно было ехать к родному отцу на похороны? А может, я должна была бросить его в больнице?

Чтобы не сказать в ответ того, о чем потом пожалею, стискиваю посильнее зубы и отворачиваюсь к окну. В салоне достаточно тепло, но меня все равно начинает знобить. Страх – он такой… зябкий.

– Вик, не молчи.

– Не знаю, что ты хочешь услышать.

– Как ты себя чувствуешь?

Мир машинально тянется к бардачку за сигаретами, но вспомнив о вреде пассивного курения, чертыхаясь, отбрасывает пачку. А я… Я, кажется, знаю, почему он распсиховался. Больше всего в этой жизни Мир ненавидит ситуации, заставляющие его чувствовать собственную беспомощность.

– Спазмы не стихают. Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня в больницу.

Отрывисто кивнув, Мир притапливает. А еще минут через пять, не выдержав, набирает по громкой моего лечащего врача. Я к этому моменту впадаю в такую дикую панику, что едва ворочаю языком, когда та успокаивающим голосом просит меня описать свои жалобы. К ерзанью добавляется бесконечное мельтешение рук. Я то запястье растираю, то кресло мну, то зарываюсь пальцами в волосы, дергая их так, что на глазах выступают слезы.

– А кровянистые выделения?

– М-м-м?

– Есть ли кровянистые выделения?

– Я не знаю, – шепчу. – И не могу проверить. Мы в пути. Да и что это изменит?

– Вик, просто посмотри, – вмешивается Тарута.

– Это ничего не изменит! – ору. – Мы посреди гребаной трассы!

– Мы вам перезвоним, если что-то выясним, – чеканит Мир, обрывая связь. Дыша, как загнанное животное, кошусь на его руки, с силой сжавшие руль.

– Почему так? – сиплю.

– Прекрати. Не сдавайся, слышишь? Ничего еще не случилось!

Еще нет. Но я же чувствую, нет, я знаю, что случится. За что? За то, что я дерзнула попытаться построить счастье на осколках чужого?

– Может, они чувствуют, что ты их не хочешь?

– Кто тебе это сказал?! Какого хуя, Вика?!

– А что, я ошибаюсь?

– Да! Ужасно ошибаешься. Ты слышишь?!

– Слышу!

– Хорошо. А теперь возьми себя в руки и перестань трястись. Так ты делаешь только хуже.

– Я этого не контролирую! – повторяю в который раз.

– Контролирую я! Успокойся! Сейчас же. Я тебе когда-нибудь врал?

– Столько раз! – смеюсь сквозь слезы, некстати вспомнив его обещания завязать со своими командировками.

– В этот раз я говорю правду. Все будет хорошо, Вик. Слышишь? Я рядом. Все будет хорошо, малышка.

Не отрывая взгляда от белеющей ленты трассы, Мир перехватывает мою ладонь и переплетает наши пальцы. На контрасте с моими ледяными его руки кажутся ненормально горячими. Я впитываю их тепло, его жизненную энергию… Я и впрямь практически не трясусь, поймав странный дзен. И потому отчетливо улавливаю тот момент, когда из меня что-то вытекает…

– Нет… – шепчу.

– Что, Вик?

– Нет! Только не это. Пожалуйста…

И пофиг мне уже на стеснение. Извернувшись ужом, стаскиваю с себя штаны вместе с бельем. Включаю долбаную подсветку. Смотрю вниз. В ужасе зажмуриваюсь и медленно поднимаю ресницы, ловя диковатый взгляд Мира. А дальше… Дальше я толком ничего и не помню. Кажется, он сказал, что до больницы осталось каких-то семь километров. Только что это меняет?

Когда мы подъезжаем к нужному корпусу, нас уже ожидает бригада врачей. Мир вытаскивает меня из салона, будто я ничего не вешу, усаживает в инвалидное кресло и не отходит все время, пока длится осмотр. Кажется, у него звонит телефон. Но Тарута не отвечает и, наверное, ставит тот на бесшумный, потому что потом я не слышу никаких посторонних звуков, кроме писка приборов и стука одного крохотного сердечка.

– … вы меня слышите, Вика? С девочкой все хорошо. Конечно, вам придется провести какое-то время в стационаре, пока риск сохраняется, но…

Бла-бла-бла… С девочкой. Это же значит, что наш сын погиб?

Вцепившись в руку Мира, ловлю его странный нечитаемый взгляд. Он смотрит так… давяще, так невозможно давяще, боже!

– Прости… – шепчу я, слизывая с губ катящиеся по лицу слезы. – Прости, что тебя в это втянула. Что не смогла по-другому, да. Только так, эгоистично. Прости, что тебе пришлось пройти через это.

– Глупости, малышка. Слышишь? Заканчивай убиваться. Подумай о нашей дочке, да? Нам ее беречь нужно.

– Да…

Да! Но я не могу сосредоточиться на этом, как бы он не просил. Мысли невольно утекают к погибшему сыну. Как же так? Почему? Он был такой сильный, такой красивый… Как папа. Я же его видела, я слышала, как бьется его сердечко. И считала пальчики на снимке УЗИ, который для нас заботливо распечатали.

– Вика!

– Уйди!

– Соберись, пожалуйста, малышка. Я знаю, что это нелегко, понимаю, но ты должна, слышишь?

– Знаешь? Ты? Да вы же со своей Леной спали и видели, чтобы это случилось! Ну, ты доволен? Теперь доволен?! – визжу я как бесноватая. Не думая о том, насколько это несправедливо, просто тупо не справляясь с болью. Круша все и вся на своем пути… Ничего не оставляя. Выжигая напалмом ненависти.

Кажется, мне вкалывают успокоительное. Потому что я, во-первых, ничего больше не помню, а во-вторых, умудряюсь уснуть. И сплю так сладко, что пришедшему на обход врачу приходится постараться, чтобы меня разбудить.

– Все хорошо. Вы, главное, не волнуйтесь. Процент выживаемости второго плода довольно высок. Мы уже обсудили это с вашим мужем…

– У меня нет мужа. У меня никого вообще нет, – шепчу я и, чтобы уж поставить точку в этом невыносимо изматывающем разговоре, произношу: – Это все? Тогда я вернусь в кровать.

Растерянный доктор кивает. А я, как и сказала, укладываюсь, накрываясь с головой одеялом.

– У тебя есть я. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, – слышу за спиной некоторое время спустя.

Новый год я встречаю в опустевшей больнице. Все, кто могли, разъехались по домам, чтобы провести новогоднюю ночь с родными и близкими, а меня не отпускают. Слишком мало времени прошло с момента гибели моего мальчика – меньше суток. А значит, еще сохраняется риск для второго плода. Тут уж не до собственных хотелок и праздников… Настроение вообще не то. Многочисленные поздравления, сыплющиеся на телефон как мусор, выглядят чистой насмешкой. Особенно потому, что поздравляют меня в основном заказчики и деловые партнеры. Из близких – объявляется лишь Наташка. Но я не говорю ей о том, где нахожусь и почему, чтобы еще ей не испортить праздник.

Отвечаю всем стандартной отпиской.

Чтобы отвлечься, забираюсь в приложение маркетплейса и бездумно скролю ленту. Нейросеть отлично понимает, какие товары мне предлагать. Среди всевозможной новогодней атрибутики, заполонившей прилавки к праздникам, а теперь продающейся с огромными скидками, проскальзывают игрушки для самых маленьких, одежда для грудничков и всякая нужная мелочь.

Разглядывая очередной комбинезончик с оленьими рожками, с улыбкой тянусь, чтобы тот отложить. В моей корзине сто семьдесят восемь позиций. Машинально листаю вниз, чтобы обновить в памяти планируемые покупки, и замираю, будто от удара под дых. Потому что в ней половина вещей отложена для моего мальчика.

Глубже дышу, надеясь справиться с болью. Вот только дыхательная гимнастика ни черта не помогает. Эмоции подкатывают к горлу криком, но я выпускаю их по-другому – швырнув телефон в стену. Чего только не переживал мой айфон, но такого удара даже он вынести не в силах. С болезненным удовольствием смотрю на то, что от него осталось. Вот и хорошо. Давно надо было. И никаких тебе поздравлений. Дурацких открыток и прочего дерьма. Поскуливая, забираюсь в кровать. Накрываюсь с головой одеялом и даю себе команду уснуть, когда мой покой нарушают.

– Праздничный ужин!

– Спасибо.

Я наблюдаюсь в частной клинике, поэтому ужин, и правда, ничего. Утка по-пекински с овощами, оливье и мандаринка. К удивлению, я голодна так, что хоть проси добавки. А ведь обычно на нервах кусок не лезет в горло. Одной рукой наворачиваю салат, другой с нежностью поглаживаю живот.

– Это ты у меня такая проглотка, да? А я-то думала, что твой братик.

Слезы подкатывают к глазам. Даю им пролиться. Это лучше, чем держать в себе боль. Так легче.

Время неизбежно бежит вперед. Новый год приближается. Я никогда еще не встречала его в одиночестве. В детстве мы праздновали с родителями, потом с отцом и его друзьями, потом в общаге, с Миром, а когда мы расстались, я старалась все спланировать так, чтобы не быть одной. Ведь казалось, сложно придумать что-то печальнее. Теперь я понимаю, что ничего страшного в одиночестве как таковом нет. По-настоящему тяжело, когда празднику предшествует потеря. Которая в моем случае оказалась двойной.

Нет, я смирюсь. Я ведь была готова к тому, что вообще ничего не получится. Или получится, но с меньшим результатом. Что приживется хорошо если один плод. Проблема в том – все это было до того, как я поверила, что мое счастье будет полным. И до того, как впустив в себя эту мысль, я позволила себе мечтать.

Нужно просто смириться, да. Я смогу. Чтобы выносить дочь и не превратить ее еще в утробе в неврастеничку. В конце концов, многие, даже самые авторитетные источники, заявляют о том, что то, как протекает беременность, очень сильно влияет на формирование личности малыша. На этом и нужно сосредоточиться, а боль от потери хоть и останется со мной навсегда, со временем обязательно притупится.

Усталость берет свое. До боя курантов я не досиживаю всего чуть-чуть, задремав. И тут дверь в палату с грохотом открывается. Осоловело моргая, сажусь на постели. Отвыкшие от света глаза слепит.

– Что, блядь, с твоим телефоном?! – рявкает Мир.

– С телефоном? – Я и правда не могу вспомнить. Поначалу. – Он разбился. А ты почему здесь? Новый год ведь.

– Разбился?!

Не понимая, какого черта он так взбеленился, киваю на валяющуюся на полу покореженную груду металла.

– Именно.

– Ты издеваешься надо мной? Я ей звоню… Она не берет трубку! Еду через весь город, бросив свою женщину и полный дом гостей, думая, что ты уже, к херам, выпилилась, а он просто, на хуй, разбился?!

– Прости. Не думала, что ты будешь звонить. Не то бы заказала новый аппарат. Правда, не знаю, кто бы мне его привез в новогоднюю ночь, – не могу удержаться от легкого сарказма. А сама… сама, да, все еще не верю, что Мир примчался. Как он там сказал? Бросив свою женщину и полный дом гостей?

– Ты меня с ума сводишь. Просто сводишь с ума, – как-то даже недоверчиво протягивает Тарута, отходя к окну и поворачиваясь ко мне спиной. В этот момент небо со всех сторон расцветает всполохами салютов. Один залп следует за другим, сливаясь в бесконечную какофонию звуков и озаряя высокую фигуру Мира разноцветными бликами.

Закусываю губу. Наверное, он уже проклял тот день, когда со мной связался. Мне безумно жаль, что все у нас не по-людски. И пусть я ничего такого не планировала, даже мысли не допускала, что он вот так сорвется, мне, один черт, сложно отделаться от чувства вины.

– Мир, езжай. Праздник только начался.

– Правда думаешь, что меня еще кто-то ждет?

Пульс частит от того, как звучит его голос.

– Прости меня, – теряюсь. – Я же не специально… Я… Все наладится, Мир. Вот увидишь. Твоя Лена перебесится, и вы непременно помиритесь.

Господи, он ее правда любит так же сильно, как когда-то меня?

– Прямо сейчас Лена собирает вещи. – Мир устало проводит пятерней ото лба к затылку и, резко обернувшись, интересуется: – Выпить у тебя нечего?

– Здесь не наливают, – теряюсь от такой смены темы.

– Это можно доесть? Я не жрал весь день.

– Да. Только я бы на твоем месте лучше поспешила…

– Некуда мне спешить. Я сейчас.

Сунув в рот ложку салата, Мир выходит за дверь. Оглушенная нашей встречей, всем услышанным и сказанным, тупо гляжу ему вслед. В голове сумбур. В чувствах каша. Мне и стыдно, и неловко, но в то же время я не знаю, что сказать и как вернуть покой в жизнь Мира, в момент, когда мне самой так нужна поддержка.

Тарута возвращается с бутылкой коньяка и тарелкой с какой-то снедью. Наливает половину стакана и выпивает залпом, закусывая лимоном.

– Ты где это взял? - изумляюсь я.

– Брось, Вик, мы в больнице. У них здесь этого добра – выше крыши. Каждый счастливый отец прихватывает на выписку бутылку.

– Тебе-то откуда знать? – бормочу.

– Да так, по опыту друзей. Ну, с Новым годом, что ли? – добавляет, протягивая мне стакан сока.

– С новым счастьем.

Ничего умнее, конечно, я брякнуть не могла! Аж самой неловко. Тарута же и вовсе меняется в лице.

– Точно. Врач сказал, что тебя продержат здесь еще пару дней. И если все будет нормально – выпишут. Оставь ключи. Я соберу твои вещи. Поживешь у меня до родов.

– Брось. Это лишнее.

– Это, – Мир выделяет голосом сказанное, – не обсуждается. У меня серьезный бизнес, такие заказчики, что… – машет рукой, – я просто не могу себе позволить напортачить. А это неизбежно случится, если я не буду уверен, что с тобой все нормально.

– Мне будет сложно жить в доме, который ты строил для другой.

Тарута ловит мой взгляд. Приковывает к себе…

– Я строил этот дом для своей семьи. Проект утверждался еще тогда, когда у Лены не было права голоса. И с тех пор не менялся.

Мне хочется возразить. И в то же время есть стойкое ощущение, что сейчас лучше уступить. Ему просто не до моих истерик. Да и мне, если честно, тоже. Господи, я потеряла отца и сына. На этом фоне все другое – такая ерунда! Даже то, что я опять вроде как выкрутила Миру руки. Наверное, мне будет сложно жить, зная, как я добилась своего. Сложно смотреть в глаза соседям и близким… Да и вообще не факт, что у нас хоть что-то получится при таких дерьмовых вводных. Но я подумаю об этом потом. Когда отойду от потерь, а жизнь более-менее войдет в норму.

– Если для тебя так будет лучше.

Мир несколько резковато кивает. Проверяет телефон. И снова наливает себе выпить.

– Как ты? Как малая?

– Вроде бы ничего. Постоянно к себе прислушиваюсь, но от этого, кажется, только сильнее нервничаю. Может, поговорим о чем-то отвлеченном? Если ты не спешишь.

– О чем, например?

– О тебе. Расскажи, как ты жил все это время? Чем дышал, к чему стремился? Как так высоко взлетел?

– Я только прилягу, ладно? Не надо было бухать. Ноги совсем не держат.

– Конечно, ложись. Представим, что постельный режим прописали нам обоим.

Даже не знаю, рассчитывала ли я, что Мир ляжет со мной, но он укладывается на гостевой диванчик, пристроенный здесь наверняка для таких случаев.

– Твой уход здорово меня размотал, знаешь?

– Нет, – откашливаюсь.

– Так выбил, что я хватался за любую работу, лишь бы тебя забыть. Неудивительно, что дела моей маленькой фирмы очень быстро пошли в гору. Один успешный проект, другой, волка ведь как? Ноги кормят. Сначала мы специализировались на личной охране, а потом мне попался отличный программер, и все закрутилось… Лет через пять я только чуть выдохнул и осмотрелся. Понял, что все есть, а жизни как таковой нет. Стал вот участок присматривать, потом спроектировал дом. А дальше ты знаешь.

Ну, не этого я хотела. Не сухого обезличенного рассказа, выхолощенного отсутствием всяких подробностей. О том, как он строил карьеру, можно прочитать и в википедии. Мне же хотелось какой-то личной истории. Как он переживал свои неудачи и достижения. Чем гордился… Я беру паузу, чтобы точнее сформулировать свой запрос, но когда созреваю, обнаруживаю Мира спящим. Наверное, он и впрямь измучился, раз его в момент сморило.

Осторожно выбираюсь из кровати. Раз здесь предусмотрено дополнительное спальное место, то наверняка есть и постельное белье. Лезу в шкаф. Достаю подушку и одеяло. Подушку кладу на подлокотник рядом с головой Мира, а одеялом заботливо накрываю ноги. В какой-то момент Мир широко распахивает глаза. Наши взгляды встречаются. И я стою над ним, скованная, пока не затекает спина.

А утром первого января Тарута уезжает, чтобы вернуться и второго, и третьего, и ко мне на выписку он тоже приезжает. А после перевозит меня к себе, как и угрожал. Конечно, мне стоило отказаться… Вместо того, чтобы представлять Лену, куда бы я ни сунулась. К тому же дорога из пригорода до работы стала занимать гораздо больше времени, чем раньше. Но я проявила слабость. Меня даже почти не смутил тот факт, что Мир выделил для меня отдельную комнату. Хотя я и понимала, что он просто не мог привести меня в спальню, которую еще недавно делил с другой.

На самом деле осознание, чем Мир для нас с дочкой пожертвовал, приходит ко мне постепенно. Поначалу я стараюсь сделать все, чтобы он никогда не пожалел о своем решении. Но, к сожалению, все чаще вспоминаю намек Лены на то, что, не забеременей я его ребенком, у меня не было бы никаких шансов удержать такого мужчину. Хотя, ну правда, кого в семье удержал ребенок?! Я не знаю таких примеров. И потому по мере того, как я все сильнее в него влюбляюсь, во мне разрастается страх, что Мир уйдет… И нет, я не цепляюсь за него, не вгрызаюсь бульдожьей хваткой, скорее, напротив, учусь отпускать. Но при этом по максимуму беру то, что пока еще могу взять. Я узнаю его заново, стараюсь рассмешить, поддержать и скрасить быт. А еще я, зная, как это для него важно, проектирую сад. Фактически я кручусь как белка в колесе, не имея ни минуты свободного времени. Это не дает заскучать. Но что главное, не позволяет страху потери нашей малышки и самого Мира свести меня с ума окончательно. Я просто живу и как могу радуюсь. Старательно не замечая, как Мир иногда выходит, чтобы с кем-то поговорить по телефону, после чего возвращается хмурый и насквозь пропахший сигаретным дымом.

– Ого, – слышу за спиной и едва не падаю в развороченную клумбу. Мира не было целых две недели, и я просто не могла не воспользоваться шансом устроить ему сюрприз. Жаль, он вернулся раньше обещанного срока.

Оборачиваюсь. Окидываю беспомощным взглядом открывшееся пространство. Да, мы почти закончили, но ведь на дворе начало апреля, травам еще нужно взойти, высаженным деревьям и кустарникам – укорениться и окрепнуть. А беседке – построиться. Сейчас это все выглядит совершенно не так привлекательно, как будет спустя пару месяцев. Зона отдыха так вообще представляет собой печальное зрелище – очаг не достроен, садовая мебель запаздывает, про дорожки я вовсе молчу – мы только ждем бетонные плиты, которыми они будут выложены… Затея, которая еще совсем недавно казалась мне вполне удачной, теперь заставляет задаться вопросом – каким местом вообще я думала?!

Господи, я даже не утвердила дизайн-проект с клиентом. Не согласовала план посадок и смету.

Со мной, что, случилось помутнение рассудка?!

– Ты должен был приехать в четверг! – бурчу, стаскивая с рук рабочие рукавицы.

– Мне уехать?

Кажется, или голос Мира в самом деле приправлен изрядной долей веселья?

– Нет уж. Раз вернулся, то помогай, – брякаю я без особой надежды на то, что он включится.

– Например, чем?

– Можешь принести вон тот ящик. Мне нельзя поднимать тяжелое.

– А как ты справлялась до этого?

– У меня были помощники. Ты же не думаешь, что я сама здесь все перекопала, в одиночку раскидав пару десятков тонн земли?

– Иногда мне кажется, что при должном уровне заинтересованности ты бы и не такое смогла.

Какой-то сомнительный комплимент. Ну да ладно.

– Так ты поможешь?

– Переоденусь только. Отдохни пока.

Ну, да. Не в костюме же ему за пару тысяч долларов тут корячиться. Нет, он что, правда собирается взяться за лопату?! Взгляд прилипает к собственному отражению в окне. Боже, я выгляжу как пугало! Ну, почему так? Я же хотела встретить его во всеоружии. Приготовить ужин. Накраситься! А сейчас дома шаром покати. Я сказала – дома? Вот черт.

Все больше волнуясь, машинально поглаживаю живот. И тут это происходит снова – наша малышка толкается! Поначалу я сомневалась. Списывала все на перистальтику кишечника – настолько легким было это касание. Но со временем поняла – не-е-ет, это наша девочка. Наша крохотная принцесска. Услышала папу и оживилась, да? Хитрюля. А ведь вчера ни в какую не хотела, хотя заскочившая к нам в гости Наташка буквально упрашивала ее пнуть. Манюня на уговоры не поддалась. В итоге мы сошлись на том, что мелкой просто лень шевелиться – столько суши мы с Егоровой слопали.

Мир наверняка заметил, как жутко я отекла. Вот тебе и встреча при параде. Сам-то он даже после шестичасового перелета выглядит как огурчик. Да, морщинки стали отчетливее, да, костюм помялся, да, парфюм стал звучать совсем по-другому на взмокшей, разгоряченной духотой коже, и проступила легкая небритость, но это лишь добавило ему шарма. Ну, или же мне так кажется, потому что я влюблена в него как кошка.

Мамочки, а если он на меня злится? Что если Мир вообще все это видел совершенно не так?! У него сложный участок. На котором удалось сохранить множество старых деревьев. И потому я решила, что здесь категорически нельзя разбивать классические цветники, используя в проекте выверенные четкие линии и правильные геометричные формы. Вместо этого я обратилась к идее дикого цветника, внеся в композицию некоторый хаос. Впрочем, ладно… Не некоторый. Это просто безумие. А-а-а!

– Я заварил чай. Будешь?

– Только быстро. Нужно закончить, пока не похолодало к ночи.

– Давай на скамейку присядем.

– Нет! – излишне экспрессивно возражаю я. Скамейка расположена впритык к участку Зои Константиновны. Еще не хватало, чтобы она меня заметила.

– Ну и долго ты собираешься прятаться от соседей? – замечает Мир, ничуть не щадя моих чувств.

– Я не прячусь.

– Ага, – хмыкает он.

– Глупый разговор. Лучше скажи, как тебе… это все? – верчу рукой.

Пойдя навстречу моим капризам, Тарута располагается на деревянных ступенях дома, вместо того, чтобы пройти к скамейке. Откручивает крышку на термосе и, разлив чай, протягивает мне чашку.

– Неожиданно.

– Не нравится? – нервничаю. – Слишком… хаотично? Ну, знаешь, постурбанизм в ландшафте набирает популярность во всем мире и…

– Я не сказал, что мне не нравится, Вика. Просто не ожидал, что ты решишь этим заняться, учитывая, что за все время в дизайне дома ты ровным счетом ничего не изменила.

– Ну, я все-таки ландшафтный дизайнер.

– Да. Только дело ведь совершенно не в этом, я прав? – Мир проходится по моей фигурке задумчивым взглядом. – Ты вообще планируешь здесь жить, м-м-м?

Вскидываю ресницы и сходу натыкаюсь на его изучающий взгляд.

– Конечно, – сглатываю.

– А я уже, признаться, начал в том сомневаться. Создается ощущение, что ты делаешь все, чтобы от тебя и следа не осталось. Даже в ванной…

– Что не так?

– Твои баночки, – Мир задумчиво чешет щеку. – Они так и стоят неразобранные в косметичке.

Он про мои кремы? Стоп. А что вообще Мир делал в моей ванной?

– Да и вещи…

– Вещи я разобрала!

– Один чемодан?

– Я не Лена, Мир. У меня нет такого богатого гардероба, как у нее.

– При чем здесь она? – морщится Тарута. – Я открыл на твое имя счет. Купи все, что нужно. Себе и мелкой.

– Мне не нужны твои деньги! Я…

– Все сама. Ага. Заканчивай с этой херней. Я не против, чтобы ты реализовывалась в любимом деле, но совершенно точно тебе не нужно гнуть спину, дабы обеспечить себе и ребенку достойную жизнь.

Мир психует. Выливает остатки чая туда, где совсем скоро взойдет газон, и встает. Это все? Мы поговорили?

– Мне не нужны твои деньги, – повторяю упрямо.

– Я знаю!

– Мне вообще ничего не нужно! – рявкаю, но голос дрожит и сводит на нет все усилия выглядеть грозно.

– Кроме меня самого.

Что сказать? «Ты меня раскусил»? А как потом быть? Жизнь положить на то, чтобы заслужить его благосклонность? Утопия.

Разворачиваюсь на пятках. Поднимаюсь на ступеньку.

– Устала я что-то. Пойду отдохну.

Переставляю ногу и взлетаю куда-то вверх. Визжу!

– Что ты делаешь?

– То, что давно надо было.

Прочь летит древняя рабочая куртка. По-настоящему рабочая, а не модное недоразумение, представленное в этом году буквально в каждой дизайнерской коллекции.

– Я грязная! Я потная… Мир! Ай…

Это смешно – то, насколько расходятся мои слова с действием. Я же отнекиваюсь, а сама, повиснув на нем макакой, все сильнее сжимаю руки. Стоять не могу. Колени подгибаются, мысли, путаясь, кружат голову. Потянув за волосы, Мир заставляет на себя посмотреть. И я смотрю. Но сколько ни всматриваюсь в его глаза, не могу разглядеть ничего кроме неподдельного искреннего желания. Того желания, что имеет мало общего с сексом, потому что оно скорее про душевное, чем телесное. Оно о той самой пресловутой потребности друг в друге, граничащей с полным безумием.

А еще легкой насмешки, да…

Что вызвало в нем это чувство?

Непонимание сводит с ума. А легкие прикосновения пальцев доводят до истерики кожные рецепторы.

– Ты все усложняешь, – замечаю я дрожащим голосом.

– Куда уж сложнее?

– Мне не нужны твои подачки, Мир. Я вообще думаю, что нам лучше разъехаться.

Он почему-то кивает, продолжая требовательно поглаживать мои потемневшие соски. То есть он со мной согласен?! Тогда зачем продолжает?

– М-м-м… Что еще ты думаешь?

– Это все! – чуть не плачу. – А ты?!

– Думаю, что если заберусь на тебя, то неделю не слезу. Это не навредит ребенку?

– Я не про секс!

– А я про него. Я не траханый почти три месяца.

– Что так? Не выпросил у Леночки? – язвлю, не в силах сдержать обиды.

– Вика!

– Что? Я не дура, Мир. У меня есть глаза и уши. Я… знаю, сколько раз ты ей звонил.

– Точно не она мне?

Сердце подпрыгивает. Во рту моментально пересыхает.

– А какая разница?

– Большая! Я в ответе за нее, понимаешь? Ну не могу я остаться в стороне, когда ей плохо. Ленке двадцать шесть всего. У нас все серьезно было. Она ждала, что я ей предложение сделаю, а тут такое. Нелегко ей, Вик. То напьется, дурочка, то еще что-то…

– Подожди. То есть… Ты даже не пытался ее вернуть?

– Вик, ты спятила? На хрена бы я тогда тебя к себе перевозил?

– Ну как же? Чтоб не волноваться. Ты сказал…

– Да мало ли что я сказал! Какой у меня в тот момент был выбор? Ну, ляпнул бы я, что люблю тебя, не могу, ты бы мне поверила? Какой нормальный мужик будет вот так скакать с одной бабы на другую? В конце концов, мне самому нужно было убедиться, что все реально…

– Реально?! – лепечу, ничего не понимая. – Что?

– Чувства! Это же… ненормально.

– Да что ненормального-то?!

– Что меня, блядь, так до сих пор от тебя кроет! Раз увидел, и вся прошлая, хорошо продуманная, спланированная жизнь пошла по пизде! Так не бывает. Не должно быть! Мне, блин, сорок, Вика!

– Не бывает с кем?

Я уже почти реву. Реву от того, что его нескладные слова звучат для меня лучше самых витиеватых и пафосных признаний. От того, что я уже и не надеялась их услышать. И вообще…

– С нормальными людьми.

– Значит, мы ненормальные. Потому что я тоже до сих пор тебя очень люблю. – Я все-таки плачу. – И мне очень жаль, что я привнесла в твою жизнь хаос…

– Угу, поэтому ты решила привнести хаос еще и в мой сад, – мягко подначивает Мир, обводя меня ласковым, но в то же время и жадным взглядом.

– Наш сад, на минуточку, – занудствую я, обливаясь слезами.

– Наш сад, – криво улыбаясь, подтверждает Тарута.

– И что, тебя правда к ней не тянет?

– Вика! То, что было – это только наше с Леной. Прости. Хотя бы это я ей должен. В остальном же… Нет. Я ни о чем не жалею.

– Я бы не хотела получить лет через десять претензию…

– Не будет никаких претензий.

– А что будет?

– Будет жизнь. Я говорил, что ты поправилась?

– Серьезно? – переключаю внимание на живот. Не знаю, избавлюсь ли я когда-нибудь от ощущения, что взяла Мира измором, но пока оно во мне процветает, и никакие его слова не в силах развеять этого досадного чувства. Все же женщине хочется, чтобы завоевывали ее, а не наоборот. Это ничего не исправит. К черту эмансипацию. – Кстати! Она начала шевелиться.

– Да?

– Угу. Ты, наверное, пока не почувствуешь, а изнутри – очень даже ощутимо.

– Ну-ка, ложись.

С удивлением понимаю, что за время нашего диалога мы с Миром успели перебраться в его спальню. Чувствую, как внутри будто натягиваются тонкие струны…

– Здесь все переделали. Кровать заменили, стены перекрасили, купили новую мебель…

– Ладно, – осторожно сажусь на край. Опираясь на локти, откидываюсь на матрас.

– Раньше ты не была такой ревнивой.

– Мы уже не раз говорили о том, что изменились. Оба.

– Мне нравится.

– То, что я ревнива?

– Женщина, в которую ты превратилась.

– Откуда тебе знать, какая я?

– Я почти три месяца за тобой наблюдал. – Мир опускает вниз мои штаны. Трется носом о живот, впервые за все это время проявляя свой интерес к ребенку таким странным образом.

– И что?

– И все сильнее убеждался, что не ошибся.

– Раньше ты не был таким тугодумом, – бурчу я, на что Тарута отвечает раскатистым хохотом.

– Мы не можем позволить себе облажаться, Вик. Только не когда в этом замешаны дети. Поэтому да. Мне потребовалось чуть больше времени на принятие окончательного решения.

– И что ты решил?

– Что нам на судьбе написано быть вместе.

– Звучит несколько обреченно.

– Вик!

– М-м-м?

– Скажи, я похож на мужчину, который стал бы делать то, что ему не хочется?

– Нет. Совершенно.

– Вот ты и ответила на свой вопрос. – Мир кладет голову мне на живот, прижимаясь колючей щекой к нежной коже: – Эй, принцесска, как ты поживала? Мама говорит, ты ее колотишь. А мне дашь пять?

– Рано еще, – шепчу, зарываясь пальцами в его густые волосы. – Оно еле ощутимо, честно.

– М-м-м, – мычит Мир, накрывая меня своим телом. – Ну, тогда хоть ты мне дай.

– Пять? – подначиваю.

– Раз? – подхватывает Мир. – Ну не знаю… Думаешь, я смогу?

Пять лет спустя

Придирчиво изучаю собственную физиономию в зеркале. Ну… Ничего так. Даже более чем. Все же у обладательниц белой, абсолютно не склонной к загару кожи есть существенные преимущества – из-за того, что всю осознанную жизнь им приходится прятаться от солнца, она долго остается гладкой, ровной и шелковистой. Не то что у моих ровесниц, которые в свое время любили щегольнуть красивым загаром.

– Ну, ты чего так долго? – ухмыляется Мир, возникая у меня за спиной. Как всегда, при его приближении внутри все замирает. Он меня касается, а я таю как сахарная вата на солнце. Зажмуриваюсь. Кладу ладонь поверх его, лежащей на моем плече. На безымянном пальце сверкает огромный бриллиант. Кольцо выбирал Мир. Но перед этим, как истинный прагматик, он все же в лоб поинтересовался, какое бы кольцо мне хотелось. Наверное, Мир имел в виду огранку камня, ну или, на худой конец, мой любимый бренд. А я, не будь дурой, брякнула, что хочу такое кольцо, которое будет видно из космоса. Мир задумчиво на меня посмотрел, почесал щеку и в один из дней, аккурат перед нашей росписью, вручил мне за завтраком этот… булыжник. По-другому тут, и правда, не скажешь. Залипаю на россыпи ослепительных бликов. Моя обручалка жутко неудобная. Тяжелая, и за все цепляется. Но за пять лет, что я ношу кольцо, у меня ни разу не возникало желания его снять. А еще мне дико, до сжавшегося в спазме горла нравится, когда муж, лежа расслабленный после секса, или просто о чем-то задумавшись, медленно крутит его у меня на пальце. Туда-сюда… Это успокаивает лучше всякой медитации.

– Прихорашивалась. Что скажешь? Как я выгляжу?

– Отлично.

Киваю, не слишком-то удовлетворенная таким комплиментом. Но отвлекаюсь, залипнув на нашем отражении в зеркале. Я такая маленькая на его фоне. Такая хрупкая… Ну просто девочка-девочка. Так легко представить, что мне снова восемнадцать! И он совсем зеленый…

Лена рядом с ним смотрелась совсем не так.

– Не ударю рядом с тобой лицом в грязь?

Брови Таруты недоуменно взлетают вверх. А взгляд приобретает некоторую растерянность. Он будто правда не понимает, откуда в моей голове взялась такая дурь. И это приятно. Тем более что я и сама не знаю, какого черта эта мысль всплыла в моем подсознании. Ведь я тысячу лет ни о чем таком не вспоминала. Когда мне думать об этих глупостях? Я верчусь буквально как белка в колесе. Оказалось, довольно сложно совмещать любимое дело, семью и личные интересы. Но я учусь. И у меня хорошо получается. Так хорошо, что я даже решилась на еще одну процедуру ЭКО.

– С первого раза я прозвучал неубедительно?

– Ну-у-у, такое, – кручу рукой в воздухе, едва сумев скрыть наползающую на лицо улыбку.

– Ты великолепна.

– Так лучше, да.

– Если мы не поспешим, я нагну тебя прямо у этого столика и трахну так, что из твоей красивой головки вылетят все сомнения.

– Мир! – широко распахиваю глаза. Тарута озорно улыбается. Знает, гад, как на меня действует, и бьет прицельно. И пофиг ему, что это оружие обоюдоострое, и я запросто могу ответить. А ведь тогда мы пропустим прием по случаю свадьбы одного из ключевых партнеров Мира.

– Так мы идем? Нам еще от Танюшки надо как-то отделаться.

– Я ее предупреждала, что сегодня мы на весь день уедем. Ты подарок-то взял?

– Тот коробок с бантом, что стоял в холле?

– Угу.

– Да, уже в машине. Пойдем…

В гостиной никого. Только легкие занавески колышутся, ведомые гуляющими по дому сквозняками. Да травы в саду, которые давным-давно отвоевали себе место, а теперь, рассеивая по участку семена, своевольно прорастают то тут, то там. Я им не мешаю, находя в этой истории какой-то свой кайф и каждую весну гадая, каким будет наш газон теперь.

Мир говорит, что я сапожник без сапог. Но я-то знаю, я вижу, что он и сам полностью доволен результатом.

В общем, практически не вмешиваясь в то, что находится за стенами дома, в их пределах я медленно, но верно разворачиваюсь на все сто. Однако даже этого не осознаю до тех пор, пока однажды не замечаю, как же много я себя привнесла в это пространство. Сделать это было довольно легко. Мой вкус формировался под влиянием Мира. Так что любые мои желания не требовали глобальных переделок, весьма органично вписываясь в изначальный дизайн. Как будто бы ничуть его не меняя, но в то же время делая более объемным и по-настоящему законченным.

По прошествии лет мне даже представить сложно, что здесь когда-то была другая хозяйка – настолько это пространство пронизано мной.

– А еще я могу вот так!

Танюшка, в шлеме и наколенниках, отталкивается тощей ногой от бетона и летит вперед на своем неоново-розовом самокате. Каждый раз, когда наша экстремалка так делает, моя душа уходит в пятки. Наверное, только мамочки, которым дети достались точно так же нелегко, как и мне, поймут, чего мне стоит мириться с её бешеной активностью. Опасность для Тани мне видится буквально на каждом шагу. Я сумасшедшая тревожная мать. И хорошо понимая это, трачу уйму усилий, для того чтобы оградить дочь от своей гиперопеки. Собственно, на второго ребенка я решилась в надежде, что он поможет мне хоть чуть-чуть поумерить страх.

– Молодец, Танечка! Я таких трюков еще не видела, – восхищается Зоя Константиновна, сидя с нашей няней за столом в саду. Сейчас, конечно, даже вспомнить смешно, что долгое время я пряталась, опасаясь, как бы обо мне ничего плохого не подумали. С соседями у меня сложились прекрасные отношения. Подкрепленные, может быть, моими бесплатными консультациями касательно озеленения их участков, но все же…

– Ой, вы такая красивая! Танечка, глянь на маму! – восхищается няня дочери – Ирина Дмитриевна.

Завидев нас, Танюшка бросает самокат в только что распустившиеся ирисы и стремглав несется к… отцу. Ну, конечно, кто бы сомневался. Тарута подхватывает дочь на руки и, как будто та ничего не весит, подкидывает ее к небу. Таня оглушительно громко визжит. Женщины за столом восхищенно охают. Пока Мир возится с дочкой и что-то с серьезным видом ей объясняет, я подхожу поближе, чтобы налить себе лимонада. Жарко…

– Не налюбуюсь на этих двух, – качает головой Зоя Константиновна. – Хорошего мужика ты, Вик, отхватила, а?

– Что есть – то есть, – беззаботно пожимаю плечами.

– Вот и правильно. Дурой была бы, если бы прощелкала. Вам бы второго.

Сыто жмурясь, киваю. Чужая бесцеремонность больше не ранит. Может, потому что я знаю – все будет.

– Мы над этим работаем, – даю стандартный в таких случаях ответ.

– Кстати! – оживляется соседка. – Ты видела, как вымахали мои гортензии, после того как я их удобрила подкормкой по твоему рецепту?!

Разговор перетекает на нейтральные темы, Мир с Танюшкой подходят к нам. Дочь бросает на меня хмурые взгляды – все никак не простит, что мы не берем ее с собой. Недавно ей купили красивое платье, и Танюше страшно не терпится его выгулять, а тут такой повод пропадает!

– Вик, надо ехать! – напоминает Мир, обхватывая меня за талию.

– Идем. Не скучайте. Тань, а ты слушай Ирину Дмитриевну, хорошо?

Дочь что-то бурчит, но это вряд ли может испортить мое прекрасное настроение. Усаживаемся с Тарутой назад. Улыбаюсь водителю. Тот, по-моему, больше нас рад и все никак не привыкнет, что совсем недавно мы обновили машину. Интересно, что он скажет, если нам придется пересесть на какой-нибудь минивэн? Все же, когда в семье трое детей… М-да. Эко я раскатала губу. Впрочем, с некоторых пор я не боюсь мечтать масштабно.

Привычным между нами жестом Мир берет меня за руку и начинает крутить кольцо. Улыбаюсь, глядя перед собой. Подмигиваю водителю. Все у меня хорошо. Нет… Прекрасно. Для всех мы с Миром – семья. Единственная, которая у него была. Я даже не знаю, вспоминает ли кто-то из нашего близкого круга о Лене. Вполне возможно, о ней давным-давно забыли и думать. И лишь я нет-нет да и вспоминаю и ее, и то непростое для всех нас время.

– Я открою окно?

– Не боишься, что прическа испортится?

– Не-а. Душно.

– Ну, давай.

Стекло опускается вниз, в салон проникает хлесткий порыв ветра. Шелк платья льнет к телу, заставляя Мира облизывать меня голодными взглядами, которые никак не вяжутся с пустяковыми темами нашего разговора.

Укладываю голову мужу на плечо. На самом деле у нас не очень много времени, чтобы побыть вместе, а оно так быстро уходит… С каждым годом все быстрее и быстрее. Оттого так горько осознавать, что мы десять лет упустили. Будто чувствуя мою негаданную тоску, Мир успокаивающе прижимается губами к виску.

– Люблю вас.

С благодарностью трусь о его скулу носом.

– Я вас тоже.

Чувства до предела обострены. На росписи, куда мы все же умудряемся не опоздать, я едва не плачу, хотя даже толком не знаю брачующихся. Мир смотрит на меня с удивлением и въедливой пристальностью. В нашем случае не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, чем она вызвана.

Церемония заканчивается, гости медленно перетекают к накрытым в шатре столам, когда мы едва не сталкиваемся с… Леной. А я как чувствовала – весь день её вспоминала. Всех сил стоит не повернуться в этот момент к Миру. Вроде знаю, что это все в прошлом, но… Все равно что-то не дает отпустить.

– Шампанского?

Перед нами материализуется официант с подносом наполненных искрящимся игристым бокалов. Я немного торможу.

– Вик?

– Э-э-э… Нет, я пас.

Брови Мира взлетают вверх. Взгляд, который по моим глупым прикидкам должен быть, какого-то черта, приклеен к Лене, сосредоточен на мне, и в нем… Столько всего. Надежда, вопрос, давящая сила, ощущая которую, так просто решиться на любое безумие.

– А вот ты выпей, – улыбаюсь. – Тебе не помешает.

Не отрывая от меня взгляда, Мир берет бокал.

– Есть повод?

– Кроме свадьбы? – интересуюсь я в притворном изумлении.

– Вика…

– Так вы позволите пройти? – встревает в наш диалог Лена, о которой мы благополучно забыли.

– Ой, Лен, привет. Да, конечно. – Тарута отступает, утягивая меня с дорожки на газон. Некоторое время смотрю на него. Жду – обернется ей вслед или нет. Лена этого явно тоже ждет, вон как вышагивает… Я и в нормальном состоянии так не могу, а уж беременной и вовсе хожу как утка. По крайней мере, с Танюшкой было именно так.

Не оборачивается. Даже бровью не ведет.

А я все смотрю и смотрю, и в какой-то момент понимаю, что не только наши близкие забыли о Лене. Сам Мир давно перевернул ту страницу жизни. Почему-то осознание этого становится шоком. Хотя, ну правда… У нас столько лет все хорошо, и семья, и любовь вроде бы, и секс такой, что непонятно, как мы еще не сожгли наш дом, и Танюшка… Видно, то, как мы сошлись, все же оставило во мне намного более глубокий след, чем я готова была признать. Зато теперь… Господи, как легко, а! Как мне чертовски легко…

– Ну, так что, Вик? Получилось?

Мир стучит по карманам, достает сигареты и нервно постукивает о бедро пачкой. После рождения Тани он ни разу не обмолвился, что мы можем использовать оставшиеся эмбрионы. Этот вопрос пришлось поднять мне, и до сих пор я не была уверена, что Мир действительно хочет повторить тот опыт еще раз. Мой невозможный мужчина в очередной раз меня удивляет.

– Ну-у-у… Тест положительный.

– А молчала чего?

– Не была уверена, что тебе это действительно надо, – сознаюсь, прикусив щеку.

Мир шумно выдыхает. Запрокидывает лицо к чистому июньскому небу, бормоча под нос изощренные ругательства.

– Вот скажи мне, Вик, что я делаю не так?! Почему ты, какого-то черта, до сих пор во мне сомневаешься?!

– Ничего! Ничего, Мир, правда. – Желая успокоить, обнимаю мужа за пояс. – Это все мои тараканы. Ты у меня – идеальный. Я серьезно. Самый лучший, самый красивый, самый…

– Лестью ты меня не умаслишь.

– Да? Ну, я все же попробую…

– Вика!

Со смешком утыкаюсь носом Миру в грудь.

– А ты ведь правда меня очень любишь…

– Много же времени тебе понадобилось, чтобы это осознать, – бесится Тарута.

– Всегда приятно получить подтверждение своим догадкам.

– Моих слов тебе недостаточно?

– Мне всего, что с тобой связано, недостаточно. – Вздыхаю. – Я становлюсь ужасно жадной, когда дело касается тебя. А сейчас и подавно.

Тайком, пока никто не видит, оглаживаю отпадную задницу мужа.

– Я так понимаю, это намёк? – все же сдается он, глядя на меня совсем уж до невозможного мягко.

– Угу. Может, уйдем отсюда пораньше? Что скажешь?

Конец