Обвожу губы ядовито красной помадой, после чего медленно скольжу большим пальцем вдоль нижней. Безразлично смотрю на отражение девушки в зеркале, глаза которой похожи на темное стекло. Сегодня они чужие. Единственное, что не под силу скрыть линзам, водопад отчаяния и боли.

— Он не хочет тебя, — пытаюсь укусить сама себя этими словами. — Ты невидимка.

Злясь, что даже сейчас я думаю о муже, резкими движениями закрываю тюбик и бросаю его в сумочку.

Ночной клуб «Калипсо» принадлежит мафии. В моем мире все принадлежит мафии. Даже моя жизнь. И так уж вышло, я осведомлена, что в подобных местах люди получают не только свободу от реальности, выпивку и танцы. Стриптиз и особый сервис в вип-комнатах — основа всего, что делает этот клуб лучшим в нашем городе. И, как недавно я узнала, хозяин этого пристанища — мой муж. Поэтому я никогда не попала бы сюда, не будь на мне парика, линз и брендовых тряпок, едва скрывающих запретные для всех части тела.

Наверное, я всегда была дефектной, раз решила впервые попробовать вкус свободы под носом у самого монстра. И где-то глубоко внутри даже жажду, чтобы он узнал меня.

Вобрав полную грудь воздуха, я напоследок поправляю на голове черный парик-каре, идеально скрывающий цвет моих золотых волос, и под бряканье льда в стакане делаю для храбрости большой глоток виски, купленного мне одним обаятельным незнакомцем.

Он заметил меня раньше, чем я убедила себя, что это глупая затея и мужчины не обращают на меня никакого внимания. Но сегодня, в облике жгучей брюнетки, я разбиваю все свои комплексы в прах. Интересно, как далеко я зайду этим вечером?

Сжав челюсти, еще раз повторяю себе, что поступаю правильно. Если моему мужу не нужно молодое тело жены, я имею право распорядиться им как захочу. Пусть и делаю все это назло ему.

Какой абсурд.

Одним глотком выпиваю остатки золотистой жидкости. Плевать, что внутри все горит огнем, сейчас это определенно то, что мне нужно.

Хочу отключиться от реальности, мыслей, чувств… от собственной жизни. Сегодня я не Филиция. Сегодня я обычная двадцатитрехлетняя девушка, которая пришла повеселиться в клуб. К черту синдикат. К черту последствия. Я в отчаянии и мне плевать, даже если эта ночь станет для меня последней. А так и будет, когда мой муж узнает о том, что я сделала.

Вот только вернувшись в бар, своего незнакомца там не обнаруживаю. А вскоре мое небольшое разочарование заглушают басы музыки, доносящейся с танцпола, и новый поклонник.

Просканировав его беглым взглядом, могу предположить, что передо мной бизнесмен или политик, на вскидку лет тридцати пяти-сорока. Об этом говорят его синий костюм от французского модельера, аккуратный маникюр и манера держать бокал с бренди. Меня же он угощает мартини.

И вроде вечер начался отлично, но с каким-то сожалением я признаюсь себе, что ни один, ни второй мужчина не вызывает и толики того, что я получаю под взглядом холодных глаз своего мужа.

Задвигаю неуместные сейчас мысли подальше и пытаюсь сконцентрироваться на собеседнике и улыбаться, слушая его очаровательные комплименты. Все не то. И я убеждаюсь в этом, как только мы оказываемся на танцполе.

Правда, и данный экземпляр исчезает, когда мы направляемся к бару за напитками. Я даже не замечаю, в какой момент тепло от его практически прижимающегося ко мне тела, сменяется холодом.

Посмотрев по сторонам, пожимаю плечами и в гордом одиночестве усаживаюсь на высокий стул, думая о том, что все это совсем не весело. Напротив. Весьма волнительно, когда незнакомые люди, так жаждущие моей компании, вдруг магическим образом начинают исчезать.

Начав нервничать, я добираюсь до пачки длинных сигарет и, зажав фильтр между пальцев, прикуриваю. Я редко ищу успокоение в никотине, но сегодня знала, что мне потребуются эти волшебные палочки.

Рассматривая людей вокруг, поворачиваю голову влево, в сторону балкона, и так и замираю с сигаретой, поднесенной ко рту. Потому что прямо сейчас сталкиваюсь взглядом с лицом, которое узнаю, даже если у меня случится амнезия.

Этот мужчина непревзойденный во всем. Тотально спокойный. Слишком аристократичный. Слишком расчетливый и безжалостный. Слишком опасный, с холодной и мрачной красотой, а его бледно-голубые глаза — самое что ни на есть греховное проклятье, и они никогда еще не смотрели на меня как на женщину. Сейчас в них кроется маленькая смерть, и я тянусь ей навстречу, как глупый мотылек с израненными крыльями — к языкам бушующего пламени. Еще немного, и этот мотылек исчезнет, обернувшись горсткой пепла. В этом и заключается парадокс. За всю свою жизнь я еще не встречала мужчин, которые заслужили бы и короткого взгляда от меня. Но ему… Ему я готова отдать все, до последнего взмаха ресниц.

С трудом сглатываю и стряхиваю пепел, отчетливо ощущая на себе его странное внимание. И мне не нравится это навязчивое чувство тревоги, которое лишь усиливается с каждой новой затяжкой. Выдыхаю новую струю дыма на кончик сигареты и смотрю, как вспыхивает тлеющий табак. Всегда так делаю. Меня это немного успокаивает, и в конечном счете я расслабляюсь.

Выпрямив плечи, подбадриваю себя тем, что он не раскроет меня под всей этой маскировкой. Это просто невозможно. И, чтобы сбить его с толку, я делаю медленную затяжку, получая особое удовольствие от того, что отравляю себя на его глазах, которые блуждают по моему телу, задерживаясь на местах, не прикрытых скудным одеянием. Именно это заставляет мое сердце предательски затрепетать в груди и нарушить все жизненно важные процессы в организме.

Он на всех девушек так действует? Или это все моя больная любовь?

Потушив сигарету в напитке, я принимаю вызов и, набравшись храбрости, направляюсь в ту часть танцпола, куда обычно заносит на финальной стадии опьянения. Я же, несмотря на выпитый алкоголь, все еще трезва. Знаю, это все адреналин. Но и без допинга я готова на все, чтобы привлечь внимание этих невероятных глаз.

Лишь прохладный шест помогает мне не утонуть в пристальном взгляде Эзио Торричели и слиться с мелодией. Заставить его аквамарины потемнеть, а челюсти прийти в напряжение всего лишь несколькими фривольными движениями практически обнаженных бедер.

Но в какой-то момент каждое вращение тела начинает причинять мне дискомфорт. Разрушать меня. Со мной что-то не так. Определенно. Потому что прямо сейчас я начинаю чувствовать себя глупо во всей этой мишуре.

Что я делаю?

Каждая новая секунда подаренного мне взгляда от мужчины, наблюдающего за мной с балкона, приносит боль. Потому что он смотрит не на меня, а на брюнетку, извивающуюся перед ним, как шлюха. Так он смотрел бы на любую другую. Его внимание сейчас такая же ложь, как и парик на моей голове. Я пришла сюда с целью совершить глупость назло своему мужу, но вместо этого ревную к маске, которую сама же натянула на себя, чтобы скрыться от него.

Я начинаю задыхаться чувством унижения, подаренного самой себе. И даже не понимаю, в какой момент выбегаю из клуба в прохладу ночного воздуха.

Резкий вздох приносит дискомфорт горящим легким. Только мне никак не удается надышаться, и я снова и снова вбираю в себя спасительный кислород, ощущая, как по ногам пробегает нервная дрожь. Дура.

Уловив за собой движения людей в форме охраны, тут же бросаюсь к первому попавшемуся такси и называю ему адрес, всю поездку находясь в каком-то коматозном состоянии, вспоминая, как он смотрел на ту танцующую для него брюнетку. Не на меня. Именно уязвленная гордость вызывает во мне ярость, и я срываю этот гребаный парик. Я поступила глупо, наивно полагая, что подобное поможет мне забыть о своем муже.

Домой я возвращаюсь за полночь и радуюсь тому, что меня встречает темнота. Но она оживает, когда я закрываю дверь в свою комнату и замечаю в кресле в углу силуэт мужчины, в руках которого тлеет сигарета. Вот же дьявол…

Даже в тусклом освещении я знаю, что его мрачные глаза остановились на парике, зажатом у меня в кулаке. И мне не нужно видеть лицо мужа, чтобы понять, какой опасностью может обернуться моя вольность.

— Скажи мне, — тембр его голоса такой же темный, как и комната. — Скольких ублюдков после сегодняшнего вечера я должен убить?

Он раскусил меня, и от осознания этого мое дыхание ломается.

— Это не их вина, — порывисто вылетает из меня то, что должно было остаться за зубами.

— О, ты ошибаешься, — хмыкает он, поднося к губам дымящуюся сигарету, которая в следующую секунду вспыхивает. — Они трогали то, что принадлежит мне. — Эзио выдыхает облако дыма. — Разве ты их заставляла?

От безысходности я крепче сжимаю парик.

Почему его вообще это волнует?

— Я просто танцевала, — снова нападаю, загнанная в угол голубоглазым охотником. — Я не сделала ничего плохого. Мне стало скучно в четырех стенах, — обвинения необдуманно сыплются из моего рта, — тебя никогда нет дома! А если и есть, то ты запираешься в своем чертовом кабинете! — перевожу дыхание, но ярость из моего голоса не уходит. — Странно, что ты вообще понял, кто танцевал перед тобой. Ты ведь меня и за женщину не считаешь! Что меня выдало? Ноги? Руки? Губы? Или взгляд, жаждущий твоего внимания? Что?

Эзио медленно затягивается, будто наслаждаясь представлением истеричной жены.

— Мотылек, — отвечает он и одним словом обрубает все, что только что разрушало меня.

Сердце, кажется, останавливается, но только для того, чтобы подскочить к горлу.

Какая же я дура! Как я могла забыть о своей татуировке на запястье?

— То, как ты дула на кончик сигареты, — продолжает он шокировать меня своей наблюдательностью, — как стряхивала пепел, как трогала левую мочку уха — ты всегда так делаешь, когда тебе некомфортно.

Какого. Блядь. Хрена?

— Мне продолжать?

Отрицательно качаю головой, пораженная его словами, как самым невероятным открытием во вселенной.

— Ты задумывалась о последствиях, когда решила пойти в клуб? — риторический вопрос, за которым следует строгое предупреждение: — Ты больше не сделаешь ничего подобного, — Эзио лениво тушит сигарету в пепельнице. — Запомни, Филиция, ты моя жена.

— Это лишь формальность… — сипло срывается с моих губ, но я замолкаю, когда он неспешно поднимается с кресла и начинает приближаться ко мне. Выходит из тени во всей своей безупречности.

Я тут же отступаю назад, ненавидя свой проклятый язык. На расстоянии говорить с ним было проще. Но мое бегство заканчивается, когда я врезаюсь спиной в стену, а муж, надвигающийся на меня, отрезает все пути к отступлению.

Мой подбородок попадает в плен его шероховатых пальцев, и я вздрагиваю. Есть что-то в этом незначительном жесте, что требует моего подчинения. И я не могу этому сопротивляться.

— Ты принадлежишь мне, Филиция. Не заставляй меня вбивать это в твою голову другим способом. Каждый сантиметр твоего тела тоже принадлежит мне. И я больше не хочу, чтобы ты давала мне повод напоминать тебе об этом, — большой палец оттягивает мою нижнюю губу, вырывая из груди тихое аханье. — Тебе это не понравится. И мне тоже.

Внезапно он отпускает меня и так резко отстраняется, что мне приходится сильнее вжаться в стену, чтобы не рухнуть. И прежде чем я успеваю отреагировать, Эзио уже выходит из комнаты, оставляя на моей коже ощущение своих пальцев. Он прикоснулся ко мне. Не как обычно. Сегодня он прикоснулся ко мне как к женщине.

Любая другая испугалась бы скрытой во всем этом угрозы. Но только не я. Потому что прямо сейчас я торжествую. Он приревновал меня.

Выскользнув из-под одеяла, я решительно направляюсь к двери, даже не утруждаясь накинуть на себя халат, будто боюсь передумать.

После того, как Эзио дал понять, что видит во мне женщину, я не могла перестать думать об этом. Не могла забыть прикосновений, заклеймивших мою кожу. И сейчас, наверное, нет ничего, что может меня остановить от стремления вновь испытать это, поэтому в следующее мгновение я уже растворяюсь в темноте коридора.

Он разжег в моей груди проклятую надежду, что у меня все-таки есть шанс получить его. Получить то, что хотела с самой первой встречи с ним.

Слабый свет от монитора ноутбука позволяет мне рассмотреть уставшее лицо мужа, скользнуть взглядом по плотно сжатым губам и острой линии напряженных скул. Открываю дверь шире и вхожу в его кабинет, так и не получив разрешения. Должно быть, он даже не услышал моего стука. Но сегодня мне не нужно его разрешение.

Глупая. Смелая. Как мой мотылек. А Эзио — то самое роковое пламя.

Прикрыв дверь, замечаю неряшливо брошенный в кресло пиджак и снова перевожу взгляд на мужа, наслаждаясь тем, как восхитительно на его крепком мужском теле сидит белоснежная рубашка, небрежно расстегнутая на верхние пуговицы. А эта кобура на плечах с двумя пистолетами. Господи… это чертовски сексуально. Он вообще знает, как действует на меня?

Не думаю. Складывается ощущение, что у него даже мысли нет о том, чтобы соблазнить молодую жену. По крайней мере, я могу сделать такой вывод потому, что мой муж по-прежнему не заявил на меня свои права, хотя мы женаты уже не первый год.

Я знаю, как устроен наш мир, и какая роль отведена в нем женщинам, но сама, видимо, стану большим исключением. Если продолжу молчать о своих желаниях.

И даже сейчас Эзио сидит за рабочим столом, совершенно не замечая моего присутствия, сконцентрировав все внимание на документах, которые он листает как-то слишком спокойно и размеренно. И это говорит о том, что сейчас ему приходится прикладывать силы, чтобы сохранять это спокойствие.

Я не уверена, что выбрала подходящий момент для соблазнения мужа. Сегодня Эзио окружен греховной тьмой. Вижу это по тому, как напряжены мужские плечи, каким неровным и прерывистым становится его дыхание, а обычно идеально уложенные волосы сейчас взлохмачены, будто он не вставал со своего кожаного кресла неделю.

Сжав выразительные челюсти, он комкает одну из страниц и, бросив ее на стол, откидывается на спинку кресла, утомленно запрокидывая голову. Не глядя, вытряхивает из пачки сигарету и небрежно зажимает фильтр между губ. Сглатывает, прикуривая от зажигалки, и в полумраке вспыхивает оранжевая точка.

Первая затяжка медленная, глубокая, но именно это ему и нравится: смаковать густой дым, который болезненно оседает в недрах легких. Выжигает их горечью. Эзио курит так, будто в этом моменте вся его жизнь. Как и всегда. Я тоже в тайне от него так делаю.

По крайне мере, я считала это тайной до того вечера в клубе.

Но я курила лишь потому, что хотела быть ближе к своему мужу хотя бы с помощью сигареты, представляя, что на моих губах вкус табака не от нее, а от его поцелуя.

Именно эта мысль так и не позволила мне сегодня уснуть.

После того как он прикоснулся ко мне, я слишком ярко загорелась, не заметив, как начала представлять, там, лежа в кровати, каково будет почувствовать его горячее дыхание между ног. Из-за подобных фантазий мое тело до сих пор не покидает странное покалывание, прямо сейчас перерастающее в пульсацию и жажду. Все это переполняет меня, сводит с ума и разжигает мою потребность в нем до критических пределов.

Бог мой, я действительно сгораю от желания, которое еще никогда не испытывала по-настоящему, но так отчаянно хочу этого, что готова уже капризно захныкать.

Особенно, когда наблюдаю, как тлеет оранжевый кончик сигареты при каждой новой затяжке. Как Эзио вдыхает и выдыхает пар через нос. Как щелчком длинных пальцев стряхивает серый пепел…

Мгновение, и взгляд его бледно-голубых глаз пронзает меня, подобно оголенному лезвию, будто прямо сейчас им проводят по моей коже, отправляя горячий ворох колючих мурашек вниз живота. Ох, черт…

Оступаюсь и нервно облизываю губы, не сразу отдавая себе отчет, как неспешно муж осматривает меня, и я вижу — да, черт возьми, вижу, — как его прозрачные льдины темнеют, напоминая о том, что под моей тонкой сорочкой ничего нет.

Конечно нет, потому что я вылезла из кровати, горя от желания. В тот момент о правилах приличия у меня и мысли не было, да я даже не задумалась о том, что меня мог кто-то увидеть в таком виде. Хотя с чего я решила, что моему мужу есть до этого дело? Однако сейчас, кажется, есть.

С губ срывается тихое аханье, когда я непроизвольно прижимаю ладонь к часто вздымающейся груди в надежде успокоить взбесившееся сердце и случайно задеваю твердеющие соски, которые через секунду обжигает грубоватая ажурная ткань сорочки.

Это мимолетное движение оказывает на меня такой эффект, что я нарочно веду плечами, чтобы вновь испытать его. А под прицелом властного взгляда это доставляет особое удовольствие.

Сейчас это лучше, намного лучше того, как он смотрел на девушку в клубе. И мне так и хочется закричать ему, что я больше не маленькая девочка. И на меня можно не только смотреть, но и трогать. Намного больше, чем трогать.

И, словно доказывая ему это, я прикусываю нижнюю губу и откровенно заявляю о своей смелости, изящно проводя пальцами между грудей, провоцируя ткань еще больше натянуться на торчащих вершинках.

Сделай это. Трахни меня.

О, Боже… Дрожь пронзает каждую и без того звенящую от напряжения клеточку. Я на пределе своих возможностей.

Ощущения, словно короткие замыкания, прочерчивающие пунктирную линию в другое измерение. Я и раньше прикасалась к себе, но то, что испытываю сейчас, становятся открытием какой-то новой способности чувствовать собственное тело.

Проклятье, мне потребуются колоссальные усилия, чтобы выдержать все и дойти до конца. Получить то, что я заслуживаю. Только боюсь даже представить, что со мной будет, когда Эзио подарит моему изнывающему телу тепло своих рук. Но именно это придает мне решимости и пугает одновременно.

Я задыхаюсь. От одной только мысли об этом.

Я сойду с ума.

Тишина становится невыносимой, пока он скользит царапающим взглядом от моих босых ступней выше, задерживаясь в области бедер, едва прикрытых сорочкой, после чего его острый кадык дергается, и я снова обжигаюсь о холод потемневших аквамаринов, теперь внимательно изучающих мое лицо.

— Почему ты не спишь, Филиция? — спрашивает он, не потрудившись вынуть изо рта сигарету, отчего его сиплый голос становится более низким и сладкой патокой затекает в мое сознание, вынуждая колотящееся в груди сердце замереть. А потом забиться еще быстрее. — Возвращайся в постель. Я приду позже.

Плавным движением длинных пальцев он вынимает изо рта сигарету и позволяет клубу дыма нависнуть над собой серым облаком.

— Ты никогда не приходишь.

На его лице появляется снисходительная усмешка, и он делает новую затяжку.

— Ты слишком крепко спишь, чтобы знать, чем я занимаюсь по ночам, — хрипло выдыхает он вместе с дымом, и, не выпуская меня из-под тяжести своего взгляда, начинает царапать фильтром по нижней губе. Интересно, насколько они мягкие? Это просто издевательство! Бессердечный мерзавец.

— А ты слишком много работаешь и забываешь, что я тоже имею право на твое внимание, — обвинительно бросаю ему, позволяя решительности расцвести в груди. Не умею я заглаживать вину. Да он и не позволяет, снова отталкивая меня.

— Я босс.

Пошел он!

— А я твоя жена, и ты подтвердил это несколько дней назад в нашей спальне, — приближаюсь к нему и захлопываю ноутбук так быстро, чтобы не дать себе возможности передумать. Отступать поздно. — Думаю, твоя работа сможет хотя бы на полчаса побыть на втором месте.

Эзио мрачно хмыкает, неспешно обводя языком уголок своего рта, когда его взгляд опускается на мою вздымающуюся грудь, и мы оба знаем, что мое возбуждение выдают твердо стоящие соски под тонкой тканью сорочки. Плевать. Мне нечего скрывать. Я честна в своих намерениях. И в подтверждение тому наклоняюсь и, опершись на его широко разведенные бедра ладонями, медленно опускаюсь перед ним на колени.

Пронизывающий взгляд мужа на мгновение вспыхивает огнем, но затем он скрывает от меня эту вспышку за безразличием и тушит сигарету в пепельнице. Вот только выпуклость в штанах предает своего хозяина. И мне требуется время, чтобы поднять на него взгляд из-под ресниц. Потому что сегодня Эзио меня не игнорирует.

Взволнованно сглатываю, когда начинаю осторожно массировать его крепкие бедра. Не совсем уверенная, что мне делать с эрекцией мужа, неторопливо подбираюсь ближе к паху, задыхаясь смущением и возбуждением одновременно. Я никогда еще не трогала мужчину и не знаю, как правильно действовать, чтобы доставить ему удовольствие. Наверное, поэтому от моей внезапной смелости Эзио приходит в напряжение.

— Ты не знаешь, чего просишь, — предупреждает он ровным голосом, но его кадык дергается.

— Я знаю, чего хочу, — действую осторожно, боясь ступить на территорию, которую он не готов делить со мной. Только каждая секунда близости, которую Эзио мне позволяет прочувствовать самой, действует на меня подобно убойной дозе алкоголя, ударившей прямо в мозг. Меня ведет от него. Тело тяжелеет и наливается ноющей истомой. Тело требует его рук, длинных пальцев, губ… Прикрываю глаза и с трудом сглатываю, так невыносимо хотеть его.

Настолько, что дыхание учащается. Кровь закипает, а низ живота пронзает сладкая боль.

В поисках облегчения я немного ерзаю на месте, ощущая, как мужское дыхание тяжелеет, отчего тонкая ткань моих трусиков становится неумолимо влажной.

Все это слишком…

Не выдержав собственного напряжения, я преодолеваю гребаное смущение и накрываю его выпирающий стояк ладонью. Ох...

Шокированная своей смелостью, я вспыхиваю смущением, но это не мешает мне обвести пальцами бугор.

— Такой твердый…

Желая ощутить больше, я сжимаю мужскую длину сквозь брюки, впервые почувствовав, каким каменным он может быть. Впервые осознав, как его эрекция приятно ощущается под моей ладонью. Снова сжимаю, на этот раз сильнее, и в мою макушку врезается резкий вздох, в ответ на который я издаю жалобный всхлип. Мое маленькое женское эго торжествует.

Но внезапно мои дрожащие пальцы, добравшиеся до пряжки ремня, замирают, потому что Эзио подается вперед, и я дергаюсь назад, вот только его пятерня, властно обхватившая мое горло, не позволяет.

— Не делай того, о чем пожалеешь, мотылек.

Мотылек.

Я не успеваю отреагировать на его слова, как свободной рукой он уже забирается под край моей сорочки, отчего сердце в момент сходит с ума. Я пугаюсь новых ощущений и пытаюсь сдвинуться с места, только ни черта не выходит, а хватка на шее лишь усиливается.

Я переступила черту.

Перевозбужденная происходящим, срываюсь на частые вздохи, пока Эзио пытается меня успокоить, скользя большим пальцем по моему горлу.

Вверх-вниз.

Вверх-вниз.

Он удерживает меня под пристальным взглядом. Я полностью в его власти. В то время как вторая рука мужа коварно подцепляет длинными пальцами резинку трусиков и одним требовательным движением натягивает их так, что они врезаются в звенящий пульсацией бугорок.

Боже…

Часто моргая, я пытаюсь не потерять сознание от неизвестных мне ощущений.

А потом чувствую, как шероховатая подушечка пальца обводит клитор по кругу. Еще раз. И еще. Прямо по мокрым трусикам. Убеждая меня в том, что я мокрая от его прикосновений.

Я задыхаюсь. Это что-то нереальное. Перед глазами все плывет, но я отчетливо вижу две горящие синим пламенем точки. Это Эзио, он смотрит на меня. Он видит меня. Он чувствует меня. А я, не в силах контролировать реакцию и звуки, вылетающие из моих распахнутых губ, теряюсь в нем.

Давление внизу живота продолжает неумолимо нарастать, как вдруг нежность его прикосновений стирается шлепком резинки трусиков, и я вздрагиваю.

Дрожа, резко втягиваю носом воздух, а потом еще и еще, чувствуя, как начинает кружиться голова.

— Ты не получишь то, чего хочешь, — предупреждает он голосом, от которого у меня мурашки по коже. — Я не занимаюсь любовью, Филиция, я трахаюсь. Грубо и жестко. Снять напряжение — единственное, о чем я думаю в этот момент. А потом просто ухожу. Поверь мне, это не то, что тебе нужно. Ни один из нас не получит должного удовлетворения.

Мой рот распахивается в немом крике, как только его зубы смыкаются на моем плече.

Проклятье, от остроты ощущений дыхание окончательно спирает глубоко в груди. А потом я теряю тепло его губ и пальцев, которые напоследок забираются под трусики и скользят по складкам, развратно сообщая мне о том, как неприлично там все мокро.

В этот момент раздается сдавленный мужской рык, после чего я все же остаюсь без внимания мужа, безвозвратно разбиваясь о пустоту, отчаянно разрастающуюся внутри. Лишь хватка на горле еще позволяет мне удержаться в вертикальном положении. И я сама цепляюсь за его руку.

Нет, нет, нет… Останься со мной…

— Почему… почему ты не хочешь меня? — задыхаясь, спрашиваю я. — Почему, Эзио?!

Я снова чувствую, как ужесточается хватка на моей шее, прежде чем он рывком притягивает меня ближе.

— Я хочу, Филиция, в этом и заключается вся проблема, — прорычав эти слова мне на ухо, Эзио отталкивает меня, чтобы подняться, и буквально вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. Но саднящая шея и пульсация между ног не позволяют мне отпустить его.

Твою мать. Сглатываю, все еще чувствуя там его пальцы. И я ненавижу себя за то, что хочу этого вновь. И что значат его слова? Черт возьми. Мне нужны ответы.

Даже не понимаю, в какой момент поднимаюсь на дрожащие ноги и пускаюсь следом за мужем. С меня хватит! Либо все, либо ничего! И мне не приходится долго его искать…

Я застаю Эзио с бокалом виски у камина в гостиной. Во второй руке он крутит дурацкую шахматную фигурку. Терпеть не могу, когда он трогает ее, потому что хочу, чтобы его пальцы принадлежали только мне. Чтобы весь он был моим!

— Какая, к черту, проблема?! — разбиваю тишину сдавленным криком.

Мое появление не становится неожиданностью.

— Ты невыносима, — он прикрывает глаза, сжимая свои восхитительные челюсти.

Ну почему он такой греховно красивый? Я люблю его, даже когда ненавижу.

— Может быть, когда ты меня трахнешь, я стану более покладистой?

Усмехнувшись в привычной ему манере, он проводит языком по внутренней стороне нижней губы, прежде чем проткнуть меня безжизненным ледяным взглядом.

— Возвращайся в спальню, Филиция.

Даже мое имя, произнесенное им, становится кубиком льда, раскрошенным у наших ног.

— Я прошу лишь всего навсего выполнить свой супружеский долг! В конце концов, я не просила на себе жениться! Ты сам забрал меня! Сделал пленницей этого проклятого дома, увешанного ее портретами! Для чего?!

— И ты каждый раз заставляешь меня жалеть об этом поступке.

Ублюдок!

Я едва не горю от злости, которую вызвали его слова, а он как ни в чем не бывало приникает идеальными губами к хрустальному краю бокала и делает большой медленный глоток. И это становится последней каплей моего терпения.

Я подлетаю и выбиваю стакан из его рук, отчего тот с треском летит в камин, заставляя огонь резко вспыхнуть, и я испуганно отшатываюсь.

Секунда, и воздух вокруг сгущается от набирающей тяжесть тишины.

Часто дыша, с опаской перевожу взгляд на Эзио и вижу, как на белоснежной рубашке расползаются капли алкоголя, такие же стекают по острому краю его напряженных скул, а когда он небрежно собирает их ладонью и стряхивает на пол, мое сердце перестает биться.

— Подойди, — его голос низкий и угрожающий, совершенно не соответствующий его спокойным движениям.

К черты все это! Дурацкая затея!

Разворачиваюсь и пускаюсь прочь, вот только через несколько шагов оказываюсь настигнута и прижата к стене его крепким телом.

Из груди вылетает удушливый полустон.

Даже если бы хотела повернуть голову, чтобы увидеть в его мертвом взгляде то, что успокоило бы меня и подтвердило, что этот мужчина все же что-то испытывает ко мне, не смогу. Потому что мощная пятерня сдавливает мою шею, крепко держа голову прижатой к стене.

— Ты такая упрямая, — вылетающие слова обжигают, когда его губы касаются моей ушной раковины. — Ты уже дважды делала то, что могло навредить тебе. В первый раз ты бы пострадала, если бы во время твоего похода в клуб до тебя добрались Якудза или Братва. Сейчас у нас с ними обостренная ситуация, а твоя беспечность… Ты хоть понимаешь, во что могла угодить твоя маленькая задница? — сдавленный звук или скрип зубов, не выходит разобрать из-за шума в ушах от критичной близости наших тел. — Было очень глупо разгуливать без охраны. — Его дыхание тяжелеет. — Не заставляй меня сажать тебя на привязь, Филиция.

Гулко выдохнув, он неспешно перебирает пальцами, при этом не ослабляя своей хватки на шее.

— А какой второй раз? — едва ни пищу я от напряжения, потрескивающего между нами.

В ответ мне прилетает хриплая усмешка, а потом я снова чувствую жар его губ возле уха:

— Во второй раз ты могла пострадать от меня. — Пауза. — Перестань провоцировать, потому что то, что скрывается внутри, тебе не понравится. Ты не получишь то, чего хочешь, потому что все это умерло вместе с Мэлл. Я больше не способен любить. Так что перестань пытаться вытащить из меня то, чего нет, Филиция, тебя ждет разочарование.

Беззвучно открываю рот в попытке глотнуть воздуха, но ничего не выходит, потому что горло распирает комок слез и отчаяния. Но, несмотря на это, я вырываюсь из хватки, и на этот раз Эзио отпускает меня.

Отвернувшись, делаю успокаивающий вздох, но он лишь помогает слезам прорваться наружу. Я не безразлична ему. Он может защищать меня от Якудзы, Братвы, кого угодно, но не от себя. Я нуждаюсь в Эзио, однако сегодня сыта им по горло и больше видеть его не хочу.

Тяжело дыша, пытаюсь вернуть самообладание, только его пристальный взгляд, направленный мне в спину, лишает даже этого. Но я не доставлю ему такого удовольствия, он не увидит моих слез. Поэтому так и не оборачиваюсь, когда пускаюсь прочь.

Только, как бы сейчас ни злилась на него, мое глупое сердце лишь вспыхивает новым пламенем надежды возродить то, что забрала моя сестра.

Сейчас я похожа на эмоциональную бомбу. Обида, злость, отчаяние и дикое желание просто разрывают меня изнутри. Я сломлена потребностью ощутить это с ним. Подарить ему свой первый раз. Себя.

«Я хочу, Филиция, в этом и заключается вся проблема».

Я прокручиваю эти слова из раза в раз, пока шмыгаю носом и набираю ванну, мечтая найти облегчение своему состоянию. Пытаюсь понять, что сокрыто в них, когда скидываю с себя сорочку и забираюсь в теплую воду. Злюсь на то, что Эзио сам себе противоречит. Но одно я, наверное, поняла.

Я девственница, в этом вся причина? Поэтому он пытается предупредить меня, что не занимается любовью? Потому что знает, что доставит мне боль? Почему он считает, что я хочу заняться любовью? Я так долго его хочу, что готова принять все, что он мне даст.

Возможно, я ошибаюсь и не знаю о чем говорю, но все же. Я хочу этого, хочу, даже несмотря на то, что в гостиной Эзио был груб со мной. Хотя бесспорно я спровоцировала его на эту грубость. Но то, как он прикасался ко мне в кабинете… было исключением.

Такую грубость я готова принимать.

Прикрыв глаза, пытаюсь вспомнить, как он сжимал мое горло в кабинете. То, как он делал это, как водил пальцами по коже… будто заявлял о своей власти над моим дрожащим телом одним только прикосновением.

Почуствовав вновь нарастающее желание, позволяю пальцам найти пульсирующую точку и коснуться ее, вырвав из моей груди тихий стон. Мне нужно получить разрядку, иначе я сойду с ума. И, если мой муж не может обо мне позаботиться, то я могу справиться сама.

Вот только когда ощущаю нависшую над собой тень и распахиваю глаза, тело прошибает мощнейшим разряда тока и парализует. Пальцы замирают на месте, дыхание ломается, и я с неподдельным испугом смотрю на стоящего надо мной мужа, который скорее всего видел все, чем я только что занималась. Я уже собираюсь убрать от себя руку, но Эзио отрицательно качает головой, останавливая меня:

— Продолжай.

Глупое сердце отчаянно бьется о ребра, пока я пытаюсь понять, что имел ввиду мой муж.

Продолжать?

Но как?

Странное предвкушение проносится дрожью по телу.

Кажется, его низкий собственнический голос до сих пор разлетается эхом в моей голове. И я не знаю, хватит ли у меня на это духу. Тем более, когда чувствую на физическом уровне исходящее от него волнами напряжение.

Эзио смотрит на меня, блуждая мрачным, даже немного злым взглядом по моему телу, так бесстыдно раскрывшемуся перед ним, но, к великому сожалению совершенно не предпринимает никаких попыток приблизиться. Именно это заставляет чувствовать себя униженной. Думаю, на сегодня мне достаточно позора.

Принимая ошибочное решение, я пытаюсь подняться, чтобы укрыться от разъедающего холодом внимания, но внезапно надо мной нависает Эзио, блокируя. Его руки будто намертво вцепились в края ванной, а этот взгляд убийственных глаз настолько осязаем, что я чувствую на своей коже череду призрачных прикосновений.

И я вновь вижу их в темных льдинах. Искры желания.

Господи, я когда-нибудь узнаю, что творится в этой голове?

— Я хочу, чтобы ты закончила, — произносит он как-то злобно, с намеком на собственничество.

Наверное, поэтому в следующую секунду моя спина снова встречается с прохладным бортиком ванны, и я спускаюсь в воду по грудь, наивно полагая, что она меня укроет.

Убедившись, что я больше не предприму попыток сбежать, Эзио отстраняется и, выпрямив плечи, засовывает руки в карманы брюк.

— Закрой глаза, — прилетает еще одно требование тоном, не терпящим возражений.

Задрожав от невероятного чувства возбуждения, подчиняюсь и прикрываю глаза. Но я слишком долго ждала внимания мужа, чтобы добровольно лишить себя удовольствия видеть его, и сейчас невероятно злюсь. И все же я не решаюсь пойти против слов мужа.

Под дикий стук сердца я веду рукой по подрагивающему животу и, преодолев последнюю преграду в виде смущения, спускаюсь рукой ниже. Прямо туда. Приоткрыв губы, испускаю слабый стон и над головой раздается резкий вздох. Тут же открываю глаза и успеваю заметить, как на жалкое мгновение вспыхивают льдины Эзио, когда я дергаюсь от собственного прикосновения к чувствительному местечку.

Бог мой, прикусываю губу оттого, что пульсация между ног становится просто невыносимой. Разве можно лишать себя того, как он смотрит, умножая все, что мне дарят мои дрожащие пальцы, в десяток раз? Сотни.

Он будто сам руководит ими, каждый раз задевая нужную точку и вырывая из моей вздымающейся груди стон. Еще. И еще один. С каждой секундой дыхание учащается, а по телу расползаются горящие электрические паутинки, жаля меня в самые уязвимые места. Господи… облизываю губы, немного нервно срываясь на частые вздохи.

Пальцы не прекращают порхать вокруг напряженного клитора, разжигая в нем самое настоящее пламя. Клянусь, я чувствую как оно обжигает мои пальцы.

Не знаю, насколько это унизительно, мастурбировать на глазах у мужа, но черт… это слишком хорошо, чтобы останавливаться и думать о моральных принципах. Да у меня и нет сил, чтобы остановиться, я полностью заворожена прекрасным холодным лицом и глазами, которые впервые разделяют со мной мое желание. Которые толкают меня на грань приближающегося оргазма.

Все это так неправильно и правильно одновременно. Я схожу с ума, ощущая, как из самой сердцевины ко мне подбирается огромная нарастающая тяжесть удовольствия. И это становится апогеем всех моих ощущений. Сейчас я не принадлежу себе. Я не узнаю даже эти вырывающиеся из меня хныканья и всхлипы, бесстыдно кричащие о моем наслаждении.

— Вставь в себя палец, Фел, — это был последний жесткий приказ, что коварно добрался до моего затуманенного похотью рассудка, и, сделав так, я взрываюсь на миллион осколков сладострастного, дикого и выжимающего меня до последней капли оргазма. Снова и снова. Я теряюсь в фейерверке ярких вспышек. Извиваюсь и сжимаю свою руку между ног с неудержимой силой. Я одержима собственным оргазмом настолько, что мир исчезает. А когда он возвращается, я разбиваюсь о взгляд Эзио, в котором горит что-то мрачное и темное, даже дикое. На мгновение я неосознанно пугаюсь, но когда мое зрение окончательно восстанавливается, замечаю лишь скрывающуюся за дверью спину мужа.

Тяжело дыша, запускаю дрожащие пальцы в волосы, все еще чувствуя внизу угасающую пульсацию оргазма.

Фел… впервые он произнес мое имя в такой форме. Качаю головой и сглатываю, прикрыв глаза.

Что он со мной делает?

Эзио в привычной себе манере сидит в кресле, задумчиво смотря в окно и медленно затягиваясь сигаретой, так, будто расслабляется после отличного секса.

Да, по рассказам сестры, он отлично умеет трахаться, и я чертовски завидовала ей, потому что в его постели должна была быть я, но даже после смерти Мэлл остаюсь в ее тени.

Я здесь! И я жива, черт возьми!

После произошедшего в ванной комнате мы больше не обменялись ни словом. Ни когда я кончила под его контролем, ни когда вернулась в спальню. А сейчас его привычная отстраненность ноет под кожей подобно раздражающей занозе.

Только теперь не получится прикрываться хладнокровной маской, милый, не тогда, когда ты ее потерял, подарив мне за один вечер столько взглядов, сколько я еще в жизни не получала от тебя.

Сегодня я впервые заглянула за пределы непроницаемых стен мужа.

— Сегодня ты почти уложила его на лопатки, Фили, — воспевает мой внутренний голос, и я позволяю прежней тревоге спуститься на пару ступенек ниже.

Не знаю, сколько времени я наблюдаю за Эзио в отражении зеркала, водя по своим светлым волосам гребнем, но он курит как минимум третью сигарету.

Мне кажется, мои легкие уже пропитаны черной смолой, отравлены точно так же, как и у хозяина этого дома. Потому что этот ритуал он проводит ежедневно перед сном прямо в нашей спальне, вот только никогда не остается после, как поступил бы любой нормальный супруг.

Но сегодня… Может быть, сегодня девушка в кружевном пеньюаре не останется одна в этой огромной постели? Я ведь уже рискнула ступить на территорию, которая была под запретом для всех, кроме нее. Он и сам нарушил границы, когда вошел в ванную.

Интересно, он смотрел на меня потому, что представлял ее?

Господи, хватит, Филиция…

Делаю успокаивающий вдох, убеждая себя, что ревновать к призраку сестры глупо.

Однако я ревную с того самого момента, как он выбрал ее, а не меня. И плевать, что я была младше. Я влюбилась в него, когда эти голубые глаза впервые обожгли меня равнодушным взглядом, навсегда оставив на сердце клеймо.

Не желая больше думать, я провожу пальцами по приоткрытым губам, спускаюсь к подбородку, чувственно скольжу вниз по шее и прикрываю глаза, мечтая вновь ощутить на месте своих пальцев его руки, но понимание, что я быстрее сама себя придушу, чем моя мечта исполнится, наполняет меня отчаянной яростью, поэтому резко опускаю руки, царапая по коже ногтями и оставляя горящие красные полосы.

Только я не чувствую боли, кажется, в такие моменты ее просто-напросто не существует, ведь вместо меня давно осталась лишь пустая оболочка, напичканная иглами равнодушия собственного мужа. Мое сердце еще бьется, но он делает все, чтобы я ощущала себя самым одиноким призраком на свете.

Такое ощущение, что произошедшее в кабинете лишь мутный сон, и я больше никогда не почувствую его прикосновений. Иначе как объяснить поведение Эзио в ванной?

Я лежала перед ним абсолютно голая. Трогала себя и дрожала под его пристальным вниманием. Неужели у него не возникло зудящего желания присоединиться к моим пальцам?

Боже… Качаю головой, желая избавиться от бесполезных мыслей, пока мой взгляд снова не сосредотачивается на Эзио.

Мне нравится наблюдать за ним. Это как любоваться произведением искусства — наверное, только так можно охарактеризовать его в уединении неслышных мне мыслей и в компании сигареты.

Но не в силах больше выносить разъедающей тишины и холодного молчания, я все же поднимаюсь с пуфика и твердой походкой устремляюсь к Эзио.

Будто сама у себя забираю возможность передумать, потому что с каждым шагом теряю уверенность в том, что у меня хватит на это духу.

К черту все эти уроки соблазнения, томные взгляды, приоткрытые губы, виляния бедрами и прочую хрень, которую я ежедневно использую в отчаянных попытках привлечь внимание мужа. Кажется, я уже схожу с ума от этой борьбы, где мне никогда не одержать победы.

За все эти годы я перепробовала все, что только возможно, чтобы Эзио меня заметил. Даже импотент бы, наверное, излечился. Вот только мой муж не импотент, он просто ослеп в день смерти моей сестры, и надежда на то, что этот мужчина когда-нибудь прозреет и сможет разглядеть во мне женщину, желающую его ласки, меркнет, как звезды на небе в полном сиянии луны.

И я ненавижу себя за то, что продолжаю его любить. Продолжаю хотеть и добиваться своей цели. Но ведь сегодня одна звезда надежды все же зажглась. И я так не хочу, чтобы она вновь угасла. Поэтому, если для этого мне потребуется каждый раз провоцировать его, я готова…

— Посмотри на меня, — мой дрожащий голос едва громче шепота, зато его молчание громче крика. — Эзио… — Челюсти пульсируют от того, с какой силой я сжимаю их в унисон с кулаками. — Посмотри на меня!

Посмотри на меня. Прикоснись ко мне. Заметь меня. Я здесь. Я живая… Я твоя…

— Ложись спать, Филиция, сегодня был тяжелый день, — тихо предупреждает он, снова делая вид, что я невидимка. Призрак, не более.

Но ведь это ложь? Для чего он продолжает верить в это? Зачем каждый раз сбрасывает меня с обрыва своего внимания, вынуждая разбиваться на осколки, хотя я думала, что разбиваться больше нечему. Только теперь, после того, как я по-настоящему почувствовала его, меня это действительно убивает. Не знаю, сколько еще смогу выдерживать его холод и собственный голод по любимому мужчине.

Сглатываю волнение и, наплевав на все, забираюсь к нему на колени. Всего за одно жалкое мгновение Эзио сжимает челюсти и обжигает меня холодом своих полупрозрачных глаз.

Испугавшись глупого поступка, а точнее его последствий, тут же прячу лицо у него на груди. Я не вынесу, если он в сотый раз оттолкнет меня. Погибну, если вновь окажусь отвергнутой. А напряжение, охватившее мужское тело, не предвещает ничего хорошего. Оно будто короткими волнами пробирается мне под кожу. Пугает и в то же время позволяет почувствовать его. Хотя бы так.

— Сколько ты еще будешь мучить меня? — шепчу ему в шею, невесомо касаясь губами пульсирующей венки и одновременно растворяясь в мужском запахе, исходящем от его кожи.

У него он особенный. Изысканный. Эксклюзивный. Любимый. С пронзительными нотками древесины, табака и крови. А если вдохнуть поглубже, ты утонешь совершенно в другом аромате, тебя будто обволакивает, волнует и манит чистейший океан. Вот только увидеть его океан не под силу никому. Для всех он опасный гангстер, убийца и псих. Для всех, но только меня никогда не отталкивало подобное.

Дефектная. В который раз убеждаюсь.

Отстранившись от мужа, я снова встречаюсь с его непроницаемым взглядом и, кажется, покрываюсь изнутри коркой льда, однако отступать желания так и не возникает.

Напротив.

Я хочу еще.

Я еще никогда в жизни не была так близка к этому мужчине. Адреналин буквально рассекает собственные вены, вынуждая сгорать от восхитительного возбуждения, из-за которого мне приходится сжать бедра, чтобы заглушить нарастающую пульсацию между ног. Сидя у него на коленях, ощущая грубую ткань мужских брюк, она кажется невыносимой.

Дрожащими пальцами я нахожу завязочки на пеньюаре и медленно тяну за один конец, позволяя шелку соскользнуть к моим бедрам, а прохладному воздуху коснуться обнаженной груди, откуда мгновенно вылетает тихое аханье.

Черт возьми, он еще даже не посмотрел и тем более не прикоснулся ко мне, а я уже задыхаюсь. Особенно когда его глаза неспешно опускаются ниже моего лица.

Секунда, две, три… Я практически не дышу, чувствуя, как Эзио исследует меня своими льдистыми глазами, но мне хватает этой пары мгновений, чтобы соски болезненно затвердели и вытянулись под потемневшим взглядом. И я торжествую, потому что эта темнота становится еще глубже, когда он задерживается на моей груди неожиданно дольше, чем когда-либо раньше.

Я осторожно забираю из его пальцев тлеющую сигарету и, сделав затяжку, тушу ее в пепельнице, ощущая на себе странное, почти осязаемое внимание.

Приближаюсь к губам мужа и медленно выдыхаю в них струйку серого дыма. Мгновение Эзио бездействует, но потом все-таки приоткрывает рот, делая глубокий вдох.

От передозировки головокружительных эмоций я совершенно не ощущаю страха. Хотя стоит признаться, у меня нет уверенности в правильности своих действий. Потому что я не знаю, на какую территорию захожу сейчас и как далеко мне позволят это сделать. Но провокация — единственное, что мне осталось. И, если и эта попытка окажется тщетной, мне придется убить все, что я столько лет пыталась нести в одиночку. Убить часть себя. Свою любовь к хладнокровному монстру.

Однако Эзио по-прежнему не прикасается ко мне, и от горькой обиды у меня спирает дыхание.

— Зачем ты женился на мне? — в носу начинает предательски щипать, и теперь мне хочется исчезнуть. Потому что я чувствую себя жалкой. Пустой и ненужной. — Если ты не в силах удовлетворить свою жену, я найду того, кто сделает это для меня с удовольствием, — раздраженно выталкиваю из себя каждое слово, абсолютно не отдавая отчет своим действиям, и принимаю попытку слезть с его коленей, но мужская ладонь на пояснице грубо вжимает меня в твердую грудь.

Дыхание вмиг ломается, и я с трудом удерживаю себя от того, чтобы не растечься лужицей от блаженства.

Вот только это лишь до того момента, пока Эзио не находит мои глаза своими и не берет их под фокус жестокого взгляда. Что-то изменилось в его лице. Только у меня не получается понять, что именно.

— Не смей больше шантажировать меня этим, — спокойно произносит он, но я улавливаю в его тоне что-то собственническое. — Запомни: ты принадлежишь мне…

— Тогда прекрати меня игнорировать, заяви на меня свои права! Сделай своей! — яростно сминаю белоснежную рубашку на его груди. — Я твоя жена, я здесь, я живая, — мои губы так близко к его, что становится сложно дышать. — И я люблю тебя, Эзио. — Касаюсь их, и внутри все болезненно сжимается, потому что ощущаю, как его челюсти напрягаются. — Прошу тебя, отпусти ее. Останься со мной… — Продолжаю отчаянно целовать безответные губы. — Пожалуйста, Эзио, я хочу жить. Прикоснись ко мне…

Внезапно на затылке вспыхивает боль, а потом Эзио тянет мою голову назад, чтобы снова обжечь льдом своего взгляда. Я не чувствую исходящих от него эмоций, нет, но могу их распознать. Я все эти годы была клещом у него под кожей, слишком хорошо знаю этого мужчину, и мне не нравится то, что вижу в его взгляде.

— Твой отец мертв, — чеканит он, позволяя злой эмоции проскользнуть в своем голосе, а у меня желудок сжимается от услышанного. — Я его убил, — с каким-то торжеством произносит он, прежде чем нападает на мои губы в грубом поцелуе, разрушая все мои сказочные ожидания этого момента.

От безумия, проникающего лезвием под кожу, я даже не в силах противостоять ему, но, в отличие от меня, Эзио и не пытается быть аккуратным. Берет то, что по праву его, не давая мне оправиться от удара, которого я совершенно не ожидала. И прямо сейчас этот мужчина так грубо меня целует, что заставляет почувствовать вкус собственной крови на языке, а когда его свободная рука вторгается между моих дрожащих ног, за ничтожные секунды делая меня влажной, мозг заплывает за пределы разумного.

— Ты все еще хочешь меня, Филиция? — рычит он мне в рот и снова затыкает его жестоким поцелуем, а потом рывком поднимается со мной с места и уже через мгновение кидает меня на кровать, выбивая из легких воздух. — На этой кровати я трахал твою сестру. Хочешь предоставить мне возможность повторить это? — Эзио делает шаг, но я тут же отползаю на другой конец кровати, едва балансируя на грани потери контроля. — Не смей говорить о ней, ясно?!

С меня хватит!

Я вскакиваю на кровати, яростно сжимая кулаки. Мое сердце так колотится, будто врезается в ребра, а глаза застилает колючей пеленой слез, но Эзио не увидит их.

— Она мертва!

— Закрой рот, Филиция, — с предупреждением цедит он, уже теряя контроль, но я слишком устала и обижена, чтобы переживать о последствиях. Резкими движениями натягиваю ленточки пеньюара обратно на плечи и делаю шаг вперед, пошатываясь на кровати.

— Я не виновата, что она умерла! Не виновата, что похожа на нее! Ты так на этом зациклен, что совершенно не замечаешь, насколько жесток со мной. С меня хватит, Эзио! Хватит! Меня уже тошнит от твоих страданий! Я живая и хочу жить! Но если ты и вправду убил моего отца, — тычу в него пальцем. — Если это правда, клянусь, Эзио, клянусь тебе, ты больше никогда меня не увидишь, я сделаю все для этого, даже если мне придется сдох…

Не успеваю договорить, как он одним рывком хватает меня за лодыжку и укладывает на спину, тут же нависая надо мной грозной тенью.

— Ну давай, убей меня! — рявкаю ему прямо в лицо, вынуждая мужа заледенеть надо мной. — Я устала соревноваться с Мелоди… закончи уже все это дерьмо, — голос срывается на шепот. — Если не можешь отпустить ее, отпусти меня.

Эзио отшатывается и со стоном взъерошивает пальцами идеальную копну волос в попытке совладать с собой. Но в итоге голубые глаза окончательно заволакивает пугающая темнота злости и чего-то еще, этот калейдоскоп эмоций буквально отравляет каждую молекулу кислорода вокруг нас. Его дыхание становится шумным, едва ли не рычащим, но сейчас я смотрю на него, ликуя оттого, что высказала все, что он заслуживает.

И это лишь первый мой удар.

В любви нет ничего справедливого. Как оказалось. И мне больше не стоит забывать об этом.

Мне надоело отбивать колени перед своей глупой любовью. Сегодня все изменится. Я больше не буду пленницей ни этой комнаты, ни этого дома.

Именно с такими мыслями я встречаю первые лучи солнца в привычном одиночестве.

После вчерашнего скандала я больше не видела Эзио. Скандала. А вчера был именно он. И сейчас я задаюсь вопросом, почему столько лет терпела и лишала себя такого удовольствия.

На мгновение я даже испугалась собственной жестокости, но успокоила себя тем, что именно этот мужчина спровоцировал подобную реакцию.

Он убивал меня молчанием и бездействием, а я — словами.

О да, порой они сильнее любого оружия.

И сегодня ночью одно из них я вонзила туда, где должно было быть сердце моего мужа.

Под звон торжествующих мыслей я нервно сжимаю телефон в ладони, все еще не решаясь позвонить отцу. У нас, скажем так, немного испортились отношения после того, как он снова отправил моего двоюродного брата в реабилитационный центр.

Конечно, Майкл сложный человек, но, каждый раз уезжая туда, он возвращается еще большим психом. И меня не могло подобное не волновать.

В детстве мы были с ним очень близки, и, если он и проявлял жестокость к другим, то только не ко мне. А теперь я испытываю чувство вины, что не в силах защитить его от своего отца, ведь, несмотря ни на что, я люблю Майкла. Хотя порой это действительно сложно.

Да и к тому же, если бы Эзио убил моего отца, этим уже пестрели бы все новостные ленты. Я же, полистав самые популярные, не нашла о нем ничего, кроме упоминаний о дорогущей яхте, купленной в подарок мэру ко дню рождения. Мой отец всегда был щедр к политикам и власть имущим, потому что они потом платили ему той же монетой, закрывая глаза на весь его нелегальный бизнес.

Если мой муж решил оттолкнуть меня подобной ложью, то стоит его расстроить — неудачный вариант.

Другое дело Мэлл.

Какое право он вообще имеет запрещать мне говорить о покойной сестре?

Но больше всего меня задело упоминание о том, что он трахал ее в постели, где все эти годы в полном одиночестве спала я. Этот ублюдок определенно знает, как причинить боль, потому что, задев мой старый синяк, он превратил его в ссадину.

И только контрастный душ помогает мне успокоить кипящие внутри эмоции, после чего я уже удивительно спокойно сижу перед дамским столиком и убираю волосы в хвост. И даже делаю себе макияж. Нет, я люблю красиво выглядеть и обожаю следить за модой, но подобные искушения я себе позволяла, только когда Эзио отпускал меня навестить отца. Домой в Штаты

Там я могла быть той, кем являюсь: веселой, смелой и дерзкой девушкой, любящей жизнь. Здесь же подобное я использовала в крайних мерах. И то, лишь для того, чтобы привлечь внимание мужа.

И каково же было мое разочарование, когда мне не доставалось и толики желаемого. Поэтому, как правило, в стенах этого дома у меня не было необходимости прихорашиваться. За исключением публичного выхода в свет, которого требовало положение мужа.

Однако сегодня я проснулась с отчетливым желанием жить по-другому. Жить так, как мне этого хочется. К черту, Эзио. Впервые за много лет я чувствую, что делаю что-то правильное. Правильное для себя. Я даже платье выбираю, которое мой муж когда-то обозвал вульгарным из-за смелого декольте. Но у меня твердая двоечка, и ничего вульгарного и близко нет. Может быть, для пышных форм, вываливающихся из декольте, это и прозвучало бы справедливо, но в моем случае все смотрится гармонично, даже без белья.

Завершив сборы, я в полной боевой готовности спускаюсь на кухню, прекрасно зная о том, что в это время завтракает Эзио. В одиночестве, которое я впервые намерена нарушить. Я его жена, и это и мой дом тоже. Сколько можно прятаться в тени?

Звук цокающих каблуков вторит моему сильному сердцебиению. Конечно же я волнуюсь. После вчерашнего срыва Эзио не знаю, какая встреча меня ждет, но и бояться я устала.

Черт бы его побрал! Он даже за завтраком держится так, будто каждый вошедший должен упасть перед ним на колени. Заметив мое присутствие, Эзио теряет интерес к чашке кофе и, не моргая, несколько долгих секунд наблюдает за моей уверенной походкой. Еще немного, и споткнусь о его жесткий пристальный взгляд. Но, несмотря на опасность, витающую в воздухе, я целенаправленно вторгаюсь в его личное пространство.

— Доброе утро, — как можно равнодушней бросаю я, отодвигая стул и усаживаясь по правую сторону от мужа.

Не глядя на него, беру салфетку, расправляю ее на коленях и взглядом нахожу прислугу, давая понять, что сегодня завтрак накрывать нужно на двоих.

Замешкавшись, парень испуганно бросает взгляд на Эзио, но тот, в свою очередь, смотрит в упор на меня. Я чувствую это по характерным ледяным иглам, протыкающим мою щеку с левой стороны.

Сглатываю, но не подаю вида, что меня это волнует. И извиняться я тоже не собираюсь, если он этого ждет. Или, может, я должна разрешения спросить позавтракать с ним?

Но мои мысленные метания обрывает короткий жест руки Эзио, и только после этого спустя пару минут я получаю свои приборы и завтрак. Как великодушно с его стороны.

Делаю глубокий вдох, прежде чем в полнейшей тишине приступить к трапезе, но слишком быстро сдаюсь. Это невыносимо. Фигура слева совершенно неподвижна и, уверена, все еще смотрит на меня. Почему нельзя меня проигнорировать, как обычно? Сегодня я на это согласна.

Положив приборы на стол, перевожу сдержанный взгляд на Эзио. Но сталкиваюсь с его зловещей однобокой ухмылкой, которая посылает мне мрачную угрозу и обещание войны. А исходящее от него могущество пробирается мне под кожу колючими разрядами. Черт возьми, это все усложняет. Может быть, мой мозг и решил отключиться от чувств к Эзио, вот только мое тело все еще жаждет этого мужчину. Наверное, поэтому я смотрю на его выразительные, хорошо очерченные губы значительно дольше, чем должна.

Прекрати пялиться на них, Фили.

В конце концов, они оказались не такими мягкими, как ты мечтала. Вчерашний поцелуй разбил все мои наивные представления о нашем первом разе. Он бессердечно украл мою мечту и растоптал ее у моих же ног.

И все же я буду лгуньей, если скажу, что мне не понравился этот поцелуй. Он был другой. Не такой, как я себе представляла, но, что и требовалось доказать, я готова принимать от него даже грубость. Потому что в ней он настоящий.

— Ты что-то хотела сказать?

Я в замешательстве отрываю взгляд от его губ и встречаюсь с надменным взглядом ледяного короля.

Мне стоит действовать очень аккуратно и выйти из всего этого дерьма самым безопасным способом. Но то, что я собираюсь ему сказать, не гарантирует мне и одного процента безопасности.

— Я хочу развода.

Секундная заминка, но этого хватает, чтобы мое сердце переломало все ребра.

— Что-то еще? — выдает в своей властной манере этот мерзавец.

Да. Нож. Два. Чтобы выколоть твои прекрасные льдистые глаза. И вырезать твое черное сердце. Если оно вообще существует.

— Филиция?

— Нет, — вырываюсь из яростных мыслей и возвращаюсь к своему завтраку. — Достаточно только развода, — подражаю его безразличию и кладу себе в рот кусочек глазуньи.

— Его не будет.

Прочищаю горло и перевожу на него вопросительный взгляд.

— Не будет? Но я не вижу ни единой причины сохранять его…

— Ты должна прекратить любые мысли по этому поводу.

Действительно, Фили, чего ты ожидала?

— А что, если не прекращу?

Тишина. Он смотрит на меня с таким холодом, что на коже появляются мурашки. Предвестники чего-то нехорошего. И Эзио доказывает мне это одним только взглядом, в котором таится темное предупреждение: ты никуда не денешься, даже если попытаешься.

Я будто на мгновение оказываюсь заперта наедине с монстром, что скрывается под идеальной оболочкой красивого мужчины. И где-то в глубине души мне хочется продлить этот момент. Понятия не имею почему.

— Мне нравилось больше, когда ты молчала.

У меня перехватывает дыхание от звука его приглушенного голоса.

Немного поерзав на стуле, провожу языком по пересохшим губам и вздергиваю подбородок.

Я уже приняла вызов, и нет смысла отступать.

— Да? — искренне удивляюсь я. — Как жаль, что я больше не доставлю тебе такого удовольствия.

Коротко улыбнувшись ему совершенно неестественной улыбкой, снова беру приборы. Разумеется, аппетит давно испорчен. Но сидеть безропотной мышкой я больше не собираюсь.

Эзио

Сигареты, и бутылка виски в десять утра. Две вещи, которые мне потребовались после завтрака в неожиданной компании жены. И это не то, чем обычно я занимаюсь в это время.

Потягивая выжигающую горло жидкость, признаюсь себе в том, что снова нарушаю привычный распорядок дня из-за нее. Это не должно войти в привычку, иначе контроль, который я воспитывал в себе все эти годы, сорвется с цепи. И тогда я буду нуждаться в Филиции, а мне не нравится в ком-то нуждаться.

Та, в ком я действительно нуждаюсь, мертва. Никто не в силах заменить ее. Никто, кроме ожившего привидения.

Мне не следовало привозить в свой дом копию своей погибшей жены. Я должен был смириться с этой утратой. И я собирался…

В день, когда случилась трагедия с Мэл, я прилетел в Америку, чтобы сразу уладить все документальные вопросы с Анджело. Я находился не в себе, и это не было моей лучшей идеей, однако мне требовалось это бегство, потому что с последним вздохом моей жены все краски мира потеряли цвет и солнце погасло навсегда.

С каждой секундой меня все больше и больше душили нависающие над головой тени. Они жаждали утащить меня в могилу следом за Мэлл. Я слышал их голоса. Много голосов. Но я не был человеком, которого бы напугала темнота. Я владел ей в совершенстве. Ведь рядом была Мэл, баланс, удерживающий меня на границе добра и зла. Разума и безумия. Ей с легкостью удавалось возвращать меня из лап собственного монстра, рядом с ней он был послушным псом. Вот только когда пес теряет хозяина, он пытается вырваться из замкнутого пространства. И он вырвался в тот же день.

Как только я переступил порог ее родительского дома и обнаружил вместо траурной тишины музыку и звон бокалов, то с трудом подавил желание достать автомат и перестрелять всех, кого встретил внутри. Передавить голыми руками горло хозяина этого дома. Помню как сейчас, какой силы ярость вспорола каждый связующий нерв в моем теле, пес сорвался вновь, но посадить его на цепь больше было некому, по крайней мере, я так думал. Пока среди этого пира во время чумы не увидел ее. Живую Мелоди.

Только это была не она. А ее сестра. Филиция. Дурное предчувствие, что с этого момента ничего не будет как прежде, ослепило меня так же, как и яркий свет софитов, среди которого я уже с трудом мог различать белоснежные улыбки гостей.

Двойник моей жены, или как еще я мог назвать девушку, похожую на Мэл до мозга костей, в идеальном красном платье и выкрашенными в цвет ему ногтями и губами, стоял возле башни из бокалов с шампанским.

Это был день ее совершеннолетия.

Я замер, как и воющее в груди сердце, пока наблюдал с рапирающим жжением под кожей, как изящно тонкие пальцы перебирают элегантную ножку бокала. Она такая же. От манер и лебединой шеи до непослушного локона, небрежно выбившегося из светлой копны волос. Древнегреческая богиня с идеальной золотой кожей. Большие глаза, вздернутый нос и точеные скулы. Даже губы с выемком под нижней были точь-в-точь, как у Мэл. Филиция была ее точной копией.

За исключением двух моментов, которые в тот день я упустил. И упускал много лет, вплоть до последних событий.

Соболиные брови, которые так прекрасно изгибались, когда их хозяйка в гневе, и глаза необычного голубого цвета, напоминающие ароматный кюрасао с насыщенным апельсиновым вкусом.

Ее губы тоже оказались такими на вкус. И я не смог вытравить его после вчерашнего — ни обжигающим виски, ни крепкой чашкой кофе.

В тот день я ушел, так и не поговорив с Анджело, но вернулся через неделю с требованием отдать мне его младшую дочь. Я думал, что забрал себе Филицию, чтобы вернуть свою Мэл к жизни, но это было не совсем правдой. Было кое-что еще, что толкнуло меня на этот шаг.

Делаю еще один глоток виски и перекатываю жидкость во рту, наслаждаясь расползающимся огнем, который сжег всплывшие туманом воспоминания.

Сегодня я отменил три важные встречи.

В последние дни от выходок Филиции у меня все чаще и чаще появляется желание перекинуть ее через колено и хорошенько отшлепать.

Она все чаще и чаще доказывает мне, что они совершенно разные со своей сестрой. И это правда. Филиция оказалось другой: от собственнических взглядов в мою сторону до тайных покуриваний в саду.

Такое ощущение, что и внешность перестала быть идентичной двойнику погибшей жены. И это определенно мне не подходило.

Не осознавая того, эта девушка бросала мне вызов. Нарушала мою личную зону комфорта.

Но сегодня это было осознанно.

Кажется, увидев утром ее в том самом блядском платье, я даже услышал у себя в голове звуки череды шлепков. Это была моя ладонь, разбивающаяся об ее ягодицы. Фантазия настолько ярко предстала перед моими глазами, что в штанах запульсировало. Однако не думаю, что для нее это будет наказанием. И еще. Я по-прежнему не уверен, что смогу дать Филиции то, что она просила.

Мне не следовало нарушать границу, которую я много лет соблюдаю. Соблюдал. До определенного момента.

Я знал, что не стоило, но игнорировать Филицию становилось сложнее.

Она из раза в раз, зная, какой я, бесстрашно разбивалась о скалы моего безразличия в отчаянных попытках разрушить их. Правда, ей нужно отдать должное, ведь небольшую трещину эта девушка все-таки создала в моей броне.

Она, как гребаная амазонка, с каждым годом становилась все более дикой. Настойчивой. Воинственной. Настолько, что недавно Фэл наконец заявила о своих желаниях, прокричала об этом прямо мне в лицо, потребовала то, что я задолжал ей еще в нашу первую брачную ночь. И я совру, если скажу, что не пытался, но с ней у меня не было шансов.

Вот только голубоглазая воительница не отступала, рвалась в самый шторм моей темноты. Я еще никогда не встречал такой упрямой женщины. И даже не понял, в какой момент ей все же удалось перетянуть тени, окружающие меня много лет, на свою сторону. В моем кабинете. В ванной.

Тогда ей вообще не стоило приближаться ко мне. Это могло плохо кончиться для нас обоих, если бы я не обуздал демона внутри.

В тот день мне особо требовалось выпустить свою темную сущность, потому что я только что наказал последнего виновного в гибели Мелоди. И я не мог ничего поделать с тем, что моя темнота нуждается в ее живой сестре. Я ненавидел себя за это. И за то, что сам позволил ей подобраться так близко.

Я всегда следую привычкам, контролю и правилам, которые выполняются беспрекословно и позволяют мне избегать ошибок. Никто не застает меня врасплох. Никто не вырывает из темноты. Никто не вмешивается в ход моей игры. По крайней мере, не на моей шахматной доске.

Но сегодня я получил вызов оттуда, откуда ждал меньше всего. Сегодня одна голубоглазая воительница объявила мне войну. Конечно же я не доставил удовольствия своему противнику увидеть, что ему все-таки удалось застать меня врасплох.

Но она определенно это сделала.

И у меня предчувствие, что сделает это снова. Мой маленький мотылек расправил крылья. Но ему не стоило этого делать вблизи огня.

Вспоминая ее слова, которые она, наверное, планировала использовать, как лезвие за обеденным столом, не могу сдержать тихой усмешки.

Филиция объявила, что хочет развод.

Глупое наивное создание.

Она останется моей не только потому, что напоминает мне о Мэл. Дело даже не в том, что нас связывает брак и мое обещание.

Так сложилось, что только этой девушке удается справиться со мной, когда я оказываюсь настигнут тенями прошлого. Не знаю, почему они выбрали ее. Не понимаю, как они разглядели скрывающееся за ее миловидной внешностью что-то близкое им. Ведь я скрыл от них первую встречу с маленькой валькирией.

В день, когда я пришел за Мэл, Филиция врезалась мне в живот и замерла от испуга под моим хладнокровным взглядом.

Она смотрела мне прямо в глаза и не шевелилась, хотя обычно люди уже склоняли передо мной голову, пряча взгляд, но она лишь прошипела мне в лицо, что я не получу ее сестру.

В ее голосе было столько горечи, обиды и чего-то еще, похожего на обещание, что я практически кожей почувствовал боль девчонки. Только позже я понял причину. Она ревновала ко мне свою сестру, возможно хотела так защитить ее, потому что в первые наши встречи Мэл шугалась меня. Но это не было тем, из-за чего я остановился бы перед желанной целью. Я хотел обладать утонченным лебедем до последнего перышка. Я был влюблен в Мелоди, чего ее младшая сестра была не в силах понять.

В тот день я видел первый и последний раз голубые глаза, полные слез. Больше маленький боец не предоставил мне такой возможности. Ни на похоронах сестры, на которых она отсутствовала, ни когда я дал ей понять, что наш брак — простая формальность. Мне нужна была жена, и эта девушка подходила на данную роль. Почему бы и нет.

И все же ее воинственность оказалась заразительна. Сегодня я вновь увидел в ней того самого бойца, желающего укусить меня. И мне понравилось это. Потому что этим она отличалась от своей сестры. В этом Фэл была настоящей.

Фэл. Качаю головой. Раньше я не называл ее так.

Этой девушке снова удалось спровоцировать меня нарушить собственное правило.

А теперь, когда голубоглазая валькирия вышла на тропу войны, я ощущаю странное желание ответить ей взаимностью. Принять этот вызов и поставить ее на колени. Процесс подчинения. Пожалуй, лучшее, что я получаю от какой-либо игры. И сегодня моя жена любезно предоставила мне это, отказавшись от того, что много лет буквально совала мне под нос. Она сделала то, чего не стоило. Вызвала во мне интерес, который я пообещал себе никогда не испытывать ни к одной женщине после Мэл. Но обещания для того и нужны, чтобы их нарушать.

Конечно же, у меня были женщины после смерти Мэл. Все блондинки. Но ни одна из них не задерживалась более, чем на один раз. Я не утруждал себя ни раздеванием, ни тем более прелюдией, а просто утыкал их лицом в подушку и трахал. Мне было плевать на них. Я будто наказывал каждую, к которой прикасаюсь, потому что в этот момент ненавидел себя. Потому что ни с одной у меня не вышло избавиться от образа жены в голове.

Кроме ее сестры.

И, как бы ни старался представить на ее месте Мэл, не мог. Именно это вызывало во мне ярость. Отвращение и чувство вины перед покойной женой. Потому что единственная девушка, способная затмить Мэл, оказалась ее же сестра.

Но я слишком долго отталкивал Филицию от себя. Настолько, что довел ее до крайности. И пускай внешне она точная копия моей бывшей жены, теперь я начинаю понимать, что притягивает меня в ней абсолютно другое.

Сделав глоток обжигающего виски, я с шумом опускаю бокал и беру со стола портрет Мэл. Она была такая милосердная. Утонченная. Мягкая. Умная и знающая себе цену. Настоящее воплощение доброты, и я не заслуживал такую женщину.

Мои пальцы сжимают рамку, чуть не ломая ее. Почему она не оставляет меня в покое? Почему я не могу позволить себе жить без нее? То, что я сделал с их отцом, должно был позволить мне наконец вдохнуть полной грудью, но чувство вины перед Мэл по-прежнему давит на грудь.

И это не потому, что однажды я пообещал одному человеку уничтожить Анджело Баскиано. Я сделал это только ради своей жены, потому что ее ублюдский папаша был виновен в том, что случилось с ней. Такую же угрозу он представлял и для Филиции, но теперь она в безопасности от него.

Сжав челюсти, включаю видео, где отрезаю от этого старого дерьма по куску, и, поставив фотографию Мэл напротив экрана ноутбука, оставляю ее наедине с ним в надежде утолить гниющую в душе рану. Но эта рана никогда не заживет, потому что в этом доме есть живой призрак моей бывшей жены. И этот призрак хочет уничтожить меня. Но я больше не позволю ей застать себя врасплох.

С того самого момента, как Эзио поднялся из-за стола и лишил меня своей компании, тревога камнем осела в моей груди. Возможно, причина этого беспокойства связана с его реакцией на мою просьбу о разводе. А точнее, с ее отсутствием.

Что-то еще?

Это было сказано таким тоном, будто капризная девчонка требовала от него конфетку. Только это, черт возьми, не конфетка, а гребаный развод! И я хочу его. Хотела. Черт… Я не знаю! Он делает из меня сумасшедшую! То убить хочу, то растечься у его ног лужицей.

Ну вот что я за тряпка такая? Решила же, что все. Хватит. Только вместо первичного плана в голове каша, а вместо крови по венам бежит жидкая ярость. Потому что вопреки всему мне хочется не воевать с ним, а, наоборот, сдаться.

И теперь я не знаю, насколько адекватно было мое желание потребовать развод, и вообще готова ли я к нему… Но можно ведь было хоть как-то отреагировать? Так, чтобы я хоть на секунду поверила, что он не хочет его! И не потому, что он босс мафии и по совместительству жуткий собственник, а потому, что я важна ему. Потому что он боится потерять меня. Да о чем я вообще? Его даже не вывело из себя мое платье! Чертов бесчувственный монстр!

Зажмуриваюсь и делаю успокаивающий вздох.

Странно, что я так жажду, чтобы он выместил на мне свою злость. Это даже больше, чем странно. Это ненормально! Но только когда он зол, я могу встретиться с ним лицом к лицу. Только провоцируя, я могу получить реакцию.

Так, ладно. Что я имею?

Мой муж перестал избегать меня. Относительно.

Вдобавок Эзио пытается оградить меня от своей грубой стороны. Но что, если именно в ней я и нуждаюсь? Что, если мне просто необходимо быть выжатой им? До последней капли. Так, как он угрожал мне. Жестко и грубо. Наверное, поэтому для меня это была не угроза, а сладкое обещание.

И все-таки что-то изменилось. Взгляд.

Эзио больше не смотрел на меня с пренебрежением, в его глазах не было привычной пустоты. Но я так и не смогла нащупать на дне его льдин ответ, что же именно изменилось.

Может, я и привыкла к его равнодушию, но это не значит, что я не в силах разглядеть что-то новое. Блестящее. Азартное. А мысль о том, что причина этого блеска — я, возвышает меня на пьедестал. Нет. Все-таки хорошо, что я надела то самое платье и продефилировала в нем с гордо поднятой головой. Однако мне все же стоит притормозить свое воображение, чтобы потом вновь не разбиться о ничего не выражающий взгляд мужа. Ведь все вышеперечисленное не более, чем мои домыслы.

Разгуливая по коридорам, я останавливаюсь на лестнице, где висит один из портретов моей сестры.

Он напоминает мне о том, какой идеальной она была. Каждое ее движение было утонченным, наполнено грацией, будто она перышко, вечно парящее в воздухе.

Я даже вспоминаю, с каким восхищением отец каждый раз любовалась ей в домашней балетной студии. Однажды он спроектировал ее для нашей матери, но, когда она умерла, туда не ступала ни одна душа, пока Мэл не начала интересоваться балетом. Тут же моя задавленная совесть вспоминает, как я ревновала отца, потому что он мог часами смотреть на мою сестру, танцующую подобно сказачному лебедю. Мне же было чуждо подобное и скучно, балет не был тем, чего желала моя взбалмошная избалованная натура. И все же если это могло обеспечить внимание отца, я могла полюбить все, что угодно. Даже балет.

Конечно, я наивно полагала, что с легкостью освою столь непростое искусство. И каково же было мое разочарование, когда я поняла, как сильно ошибалась. Однажды я влезла в пуанты сестры, напичкав их изнутри ватой, чтобы подогнать по размеру, но в конечном счете все закончилось моим первым вывихом и папиным подшучиванием, что я картошка с грацией бегемота. Мне было лет восемь. Но я не была ни картошкой, ни бегемотом. Моя фигура была не хуже, и танцевать, как мне казалось, я могла не хуже Мэл.

Как грустно, что мне все это лишь казалось.

Зато моему упорству можно было лишь позавидовать. Правда, мне требовались тренировки. Много тренировок. Но самое худшее, что Мэл разоблачила мои ночные походы в балетную студию. Ох, в каком же я была бешенстве! Думала, выцарапаю глаза собственной сестре, лишь бы она не донесла на меня отцу, но я была слишком дурного мнения о ней, чего Мэл, разумеется, не заслуживала. Наверное, поэтому ее слова поддержки и любовь в малахитовых глазах заставили меня почувствовать себя самой настоящей восьмилетней стервой. Нет, в том возрасте я уже была настоящей сучкой. Только несмотря на мои глупые выходки и необоснованные обиды, Мэл любила меня и, чтобы мне не влетело от отца, сама взялась за мои тренировки.

Тогда мне стало так стыдно, что я расплакалась и позволила Мэл успокоить себя. Впервые мы слились в крепких объятьях. Конечно же слезы Мэл я осознала позже.

В тот день мое соперничество с родной сестрой впервые дало трещину, а после каждой новой тренировки казалось, что нет роднее душ, чем мы с ней. Это так сблизило нас, и я даже не успела осознать, как моя старшая сестра заменила мне все, чего мне когда-то не хватало. Именно она одарила меня материнской любовью и заботой. Мама ушла слишком рано, и я не успела ощутить сполна, каково это иметь обоих родителей. Боюсь представить, какой занозой я выросла бы без сестры…

Но моя неуклюжесть все испортила, и, какой бы стройной и спортивной я ни была, балет отказывался мне подчиняться. Так же, как и я ему. В конечном счете я стала постояльцем травмпункта, что конечно же добило терпение отца. Вскоре наш маленький мир с Мэл разбился, как снежный шарик, когда в конец разъяренный отец выбросил из дома все пуанты, пластинки и закрыл на замок студию, запретив Мэл даже думать о глупых танцах. С того дня я больше никогда не слышала в нашем доме классической музыки. А ведь она так мечтала попасть на большую сцену. Стать частью «Лебединого озера». Но все это осталось запертым в той же студии. Вместе с нашими воспоминаниями.

В тот день я слышала их ссору с отцом, а потом у Мэл началась депрессия, и ее улыбки, которые я так полюбила, тоже стали исчезать, пока мы обе не забыли о том, как хорошо нам было в той маленькой студии. А потом за ней пришел голубоглазый мужчина. Он был похож на бога. И со временем он стал им для меня. А заодно и новой причиной зависти к родной сестре…

Прикрываю глаза и делаю протяжный вздох, прежде чем перестать предаваться воспоминаниям у портрета сестры. Как многое я хотела бы изменить, как многое желала бы рассказать…

Под тягостные мысли я дохожу до восточного крыла, где пустует стеклянная шахматная доска с одинокими хрустальными фигурками. Тут же останавливаюсь, понимая, — что-то не так.

Перевожу взгляд на настенные часы и убеждаюсь, что Эзио нет на привычном месте. Он нарушил распорядок своего дня. А он никогда этого не делает. Каждый его день напоминает день гребаного сурка. Одно и то же. Строго и по расписанию. Будто он холодный робот с запрограммированными настройками на целую жизнь вперед.

Качаю головой, отказываясь думать об этом, и прохожу мимо шахмат, чтобы распахнуть двери на балкон. И, как только я делаю это, в поле моего зрения тут же попадает черная лошадь на берегу моря. В седле которой сидит мой муж.

У меня перехватывает дыхание.

Подхожу к перилам и облокачиваюсь, продолжая любоваться Эзио. И все-таки это очень странно. За все время, сколько здесь живу, я еще ни разу не видела его в седле. Я знала, что раньше у Эзио было много лошадей, целая конюшня, ведь они так нравились Мэл, но когда я переехала в его дом, обнаружила лишь пустые стойла…Конечно же, подобную тему я так и не рискнула обсудить с ним.

Но каково же было мое удивление, когда он купил этого коня. Более того, он купил его для девушки, которую однажды привез в этот дом и выхаживал ее, будто она была чем-то важным для него. Не знаю, как пережила это адское для меня время. Ведь помимо портретов сестры и равнодушия мужа, я изо дня в день наблюдала, как чертовски много он дарил ей своего внимания.

Тогда я просто сгорала заживо от ревности до несправедливости. Потому что ей доставалось все, что было недоступно мне. Вот так просто, появилась неизвестно откуда и забрала все, что было моим. Эзио даже завтракал в компании той незнакомки. Более того он позаботился о том, чтобы весь периметр оснастили пандусами для ее инвалидной коляски, чтобы она могла спокойно добираться до конюшни. Вот и что мне оставалось думать?

Я ненавидела ее, всей своей душой. И боялась, что когда она встанет на ноги, то завладеет моим мужем окончательно, ведь он прикладывал все усилия, чтобы девушка вернулась к жизни. Пару раз я ловила на себе ее взгляды, и меня до жути злило то, что я видела в них. Жалость.

Этой девушкой была Джиа де Сандро, с которой со временем мы сблизились, и врервые за всю жизнь у меня появилась подруга. Не картонная. Теперь я с теплотой вспоминаю нашу перепалку по пути в Нью-Йорк. Тогда я думала, Эзио решил убить меня таким образом, отправив вместе с ней гостить к отцу. Но он сделал то, что подарило мне кусочек счастливых воспоминаний.

Первая экскурсия, после которой мы напились в Колумбийском кампусе. Вечера, проведенные за простыми разговорами обо всем на свете. А еще она научила меня петь по-русски. Бедный Гектор, тогда ему сильно досталось от нас. Не каждый выдержит пять часов хмельных воплей на ломаном русском. Хихикаю и тут же прикусываю губу, будто боюсь быть застигнутой кем-то врасплох.

Поймав себя на мысли, что я чертовски соскучилась по ней, прямо сейчас решаю взять и позвонить Джи. В конце концов, мы давно не виделись, и я не думаю, что Эзио будет против моей поездки в гости к нашей общей знакомой.

Странное щекочущее чувство заполняет мою грудную клетку, и я делаю несколько глубоких вдохов, все больше и больше обретая уверенность, что мне следует взять тайм-аут в поединках с равнодушием мужа и погостить у подруги.

Решено, так и сделаю.

Позволяю себе напоследок взглянуть на Эзио, чтобы запомнить его таким беззаботным и таким… свободным. Возможно, ему стоит задуматься о том, чтобы снова заниматься лошадьми. Судя по всему, они ему на пользу, в отличие от депрессивной Нагайны.

Отмахиваюсь от малоприятной картины со змеей вокруг его шеи и отталкиваюсь от перил, направляясь в свою комнату. И с каждым шагом я ощущаю, как моя былая раздражительность и тревога уступают место чему-то теплому, так приятно прокатывающемуся под кожей. Может быть, у нас еще все же есть шанс попробовать сделать этот брак чуточку лучше?

Однако мое приятное томление обрывается так резко, будто мне в затылок прилетел удар чем-то холодным. Снова и снова. Отчего мое сердце леденеет в груди. Там же, где спирает дыхание.

Потому что это был не удар.

Это голос моего отца.

И я вновь его слышу. Правда, не могу разобрать его слов, а в следующую секунду все разбивается его стоном и криком боли. Мое сердце окончательно перестает существовать, и я замираю как вкопанная перед коридором, ведущим к кабинету мужа, откуда и доносятся ужасающие звуки.

Очередной вопль отца вынуждает меня сорваться с места. Что он здесь делает? И как я могла пропустить его приезд? Что за… Толкаю чертову дверь, ожидая увидеть отца, но…

Пульс застревает в горле, и я не понимаю, в чем дело, потому что в кабинете никого нет, пусто. Но потом я улавливаю, откуда исходит этот звук.

На дрожащих ногах подхожу к столу и, развернув ноутбук к себе экраном, теряю испуганный крик. Он кажется бесконечным, пока я не врезаюсь в шкаф с книгами и не зажимаю рот ладонью.

Дыхание частое и рваное, пока я умываю лицо ледяной водой. Еще раз, и еще. Она настолько холодная, что мои пальцы уже онемели, а щеки неприятно покалывает, будто изнутри все покрывается инеем, который своими иглами протыкает мою кожу насквозь.

Но я продолжаю умываться, потому что никак не могу остановить истерику. А если я хочу воспользоваться отсутствием мужа и уехать из логова этого монстра, то должна успокоиться. Должна, чтоб меня! Вот только ужасающие кадры с окровавленными руками мужа, ножом и воплями отца лишают меня этой возможности.

Как он мог? Ка-а-ак? Он совсем из ума выжил. Что подтверждает фотография сестры, которая стояла прямо перед ноутбуком. Будто все это представление было для нее.

Господи… Трясу головой, не желая верить в увиденное. Но это так. Мой муж убил моего отца. За что он так издевался над ним? Как гребаное чудовище, отрезал от него кусок за куском. А его невозмутимое спокойствие в тот момент испугало меня еще больше. Перед глазами снова воспроизводится его облик.

Черные пряди, агрессивно свисающие на лоб. Пустой взгляд. Белоснежная рубашка, рукава которой закатаны и зафиксированы на локтевом сгибе цепью. А на вздымающихся плечах накинута кобура с ножами. И кровь. Много крови.

Обхватываю голову, мотая ей из стороны в сторону, и опускаюсь по стене на пол, глотая беззвучные рыдания. Как я могу любить это чудовище? И как мне теперь с ним жить после этого? Ка-а-ак? Зачем он снова заставляет ненавидеть ее? Это ведь все из-за нее.

Среди всех звуков агонии я слышала его голос. Спокойный и размеренный, будто он намазывает масло на багет, а не уродует тело живого человека. И этот голос… этот проклятый, но, к моему ужасу, все еще любимый голос сказал одну фразу:

«Ты видел в Мэл ее, верно? И ты злился, когда она делала то, что разрушало эту иллюзию»

Потом еще одна: «Ты никогда не любил ее».

И еще: «Ты виновен в смерти моей жены».

Почему он винил нашего отца в том, что случилось с Мэл? Это была трагедия. Несчастный случай.

«Возмездие. Ты помнишь библейский принцип, Анджело? Оно должно соответствовать преступлению».

Соответствовать. Прижимаю колени к груди и стискиваю голову руками еще сильнее.

Соберись, соберись, Фили. У тебя нет времени на все это дерьмо. Ты больше не можешь оставаться с человеком, руки которого в крови твоего отца. С человеком, чье сердце забрала твоя покойная сестра. Он не твой. И никогда им не был. Хватит любить этого монстра.

В этот момент я сдаюсь и выпускаю все, что бурлит внутри меня. Я рыдаю в голос, вою, вцепившись в колени зубами, сотрясаясь всем телом. И пусть. Наверное, мне это необходимо. А если придется, все следы своей боли я скрою, воспользовавшись солнцезащитными очками и горстью таблеток успокоительного.

Впоследствии я так и делаю, глотая все, что нахожу из седативных препаратов в своей аптечке.

Он убил последнюю хрупкую надежду, которая только-только ожила внутри меня. Официально: я отказываюсь от этой любви. Все кончено.

«Надеюсь, ты будешь страдать. Не ищи меня».

Резкими взмахами руки я оставляю ему послание на зеркале красной помадой и, прежде чем покинуть ванную комнату, смотрю на свое отражение.

Убедившись, что плотный слой макияжа и фальшивое безразличие на лице держатся дольше минуты, я делаю вдох и выхожу в коридор.

Уехать. Ты должна уехать. Гашу этими мыслями каждую нездоровую вспышку найти Эзио и причинить ему боль, царапать и хлестать его до тех пор, пока не перестану чувствовать собственных рук. Но в конце концов я заставляю себя поверить, что, исчезнув, причиню ему больше боли. Это и становится моим стимулом идти с высоко поднятой головой. Среди шакалов ее нельзя опускать.

— Синьора, — Киро, один из охранников, поднимается с дивана, когда замечает меня направляющейся к гаражу.

— Передай моему мужу, что я вернусь к ужину, — холодно останавливаю его. — На сегодня у меня запланирован косметолог и поход к стилисту.

— Синьора, вы не можете поехать одна, — врезается мне между лопаток. Значит, Киро уже догнал меня. — Босс отдал мне приказ не спускать с вас глаз.

Испустив протяжной вздох, я останавливаюсь и, обернувшись, бросаю на него небрежный взгляд.

— Значит, не спускай, — надеваю очки и добавляю как можно безразличней, — ты можешь поехать следом. Мне все равно, главное, держись на расстоянии. Я сегодня не в настроении.

С этими словами я выхожу на улицу, но снова замираю на полпути, чтобы предупредить громилу:

— И, Киро, не таскайся за мной хвостом по салону. Меня это раздражает. К тому же, — приспускаю очки, оценивая его габариты, и делаю взмах рукой, — твое тело отвлекает всех женщин, а мне это не нужно.

Знаю, что подобный комплимент заставляет его смущаться, но мне нужно, чтобы он держался от меня как можно дальше. И данный способ один из лучших, ведь скажи я это в присутствии мужа, он бы уже искал себе другого босса.

Поэтому, избегая моего острого языка, телохранитель молча открывает мне ворота в гараж и любезно помогает занять водительское место красной красавицы с диким жеребцом на эмблеме.

— Мне нужно сообщить боссу…

К черту!

— Послушай, Киро, — слишком резко обрываю его занудство. — Мой муж занят, а у меня нет времени ждать, я уже опаздываю. — Мои слова не оказывают должного эффекта, но я прекрасно знаю, как все исправить. — Если мы сейчас же не выедем, я попрошу мужа заменить мне телохранителя на более сообразительного. Что вообще за хрень?! Я ведь предупредила его с утра, что мне нужно будет уехать!

— Хорошо, синьора. Я улажу этот вопрос в пути, — он закрывает дверцу и невероятно быстро огибает капот, занимая пассажирское сиденье. Вот что за идиот?!

— Я плохо выразилась? — в полоборота наблюдаю за ним с раздражением. — Ты можешь ехать за мной, а не со мной.

— Не положено, — сухо парирует мне, поправляя пиджак. — Я не успею вам помочь, если случится внештатная ситуация.

— Она случится, когда мой муж тебя уволит!

Если я еще раз произнесу «мой муж», у меня случится рвотный позыв.

Находясь на грани взрыва, я завожу машину и уже хочу тронуться, как справа раздается нудное замечание:

— Вы забыли пристегнуться.

Бросаю на него гневный взгляд, и, уверена, он его видит даже сквозь мои очки. Или чувствует по моему громкому дыханию.

— Я отвечаю за вашу безопасность.

Да пошел ты. Пошли вы все нахрен.

Перевожу взгляд вперед и делаю успокаивающий вздох. Я должна быть сдержанной, чтобы не привлечь лишнего внимания. Поэтому выезжаю с парковки как можно спокойней. Вот только мою нервозность выдают дрожащие пальцы рук, и мне приходится вцепиться в руль в буквальном смысле. Но хуже всего, что из-за мудака, сидящего по правую сторону от меня, я не могу позвонить. Я теряю время, которого у меня и так нет.

Всю дорогу до города я выстраиваю в голове план дальнейших действий, и у меня нет уверенности ни в одном из пунктов. Но другой возможности у меня может не быть. Тем более, что Киро уже сообщил всем, кто сейчас на посту, о нашем местоположении.

— Припаркуй машину, — отдаю распоряжение телохранителю, выбираясь из машины раньше, чем он успевает мне что-то сказать. И направляюсь прямиком в центр. Разумеется, ни в какой салон я не записана, и, если мне откажут, это будет провал. Обычно я летаю к своим специалистам в Штаты. Не люблю менять мастеров, но сейчас не до личных принципов.

Быстро стуча каблуками, я добираюсь до ресепшена, где меня встречают с любезной улыбкой.

— Добрый день. Вы по записи?

— Добрый, нет. Но я бы хотела попасть к любому свободному специалисту. Есть такая возможность? — отвечаю с отзеркаленной миловидной улыбкой.

— Минуту. — Администратор скрывается за стойкой. — Ближайшее на завтра…

— Сегодня, — от нервов мой голос взлетает на пару октав. — Сегодня, умоляю, мне очень нужно сегодня. Мой стилист слег с гриппом, а у родного брата свадьба… — Отчаяние собирается влагой в глазах, но сейчас оно может сыграть мне на руку, и я снимаю очки. — Не бросайте меня в этой ситуации. Вы только посмотрите на мои волосы… Это же… — смахиваю дрожащими пальцами первые соленые капли. — Ради всего святого, моя дорогая, придумайте что-нибудь. Я заплачу любую сумму! Я… мне больше некуда обратиться…

— Так, так, так, только не плачьте, — она протягивает мне платок, и я благодарю ее сдержанным кивком. — Подождите минутку, у меня есть одна идея.

— Ох, вы такая милая, спасибо, — каждое слово вылетает из меня с искренней благодарностью, потому что я действительно рада, что успела разыграть этот театр до появления телохранителя.

— Синьора, — долетает до меня сзади, и я оборачиваюсь на громилу в дверях, который уже приближается ко мне. — Вы хотите моей смерти. Прошу вас, больше так не делайте.

— Извини меня, Киро, я ведь говорила, что опаздываю, — натягиваю улыбку. — Можешь присесть в зале ожидания, я попрошу принести тебе кофе.

— Не нужно. Я не пью и не ем в непроверенных местах. Я просто подожду. — Убедившись, что со мной все в порядке, он кивает. — Хорошего времяпрепровождения, синьора.

— Синьорина! — окликает меня администратор, и я чуть ли не подпрыгиваю на месте от нервного напряжения. Мне кажется, адренали выжег все успокоительное из моей крови. — Вас ожидают, присаживайтесь.

Боже! Спасибо!

На дрожащих ногах я каким-то чудом двигаюсь вперед к администратору.

— Это чудесно, спасибо вам! — крепко беру ее за руки и позволяю отвести меня к нужному месту, будто боюсь потерять последнюю каплю самообладания.

— Могу я вам что-нибудь предложить? — немного обеспокоенно интересуется она, но я тут же мотаю головой.

— Нет, благодарю, разве что, — указываю на Киро, едва помещающегося на миниатюрном диванчике, — не давайте ему скучать.

Девушка краснеет, оценивая моего охранника, но там и правда есть что оценить. Киро молод, спортивного телосложения и красив, как Адонис.

Хорошо, что она заинтересовалась, ведь мне нужно, чтобы кто-то его отвлекал, когда я отлучусь в туалет переодеться.

— У меня к вам не совсем обычная просьба, — обращаюсь к специалисту, занимая предложенное мне место. — Мне нужен длинный парик, неяркий, чтобы не привлекать внимания. Еще попрошу, чтобы вы помогли мне его надеть в туалете. Понимаете, мне нужно уйти отсюда как можно незаметней. — Мне не нравится, как меняется при этом ее лицо, и я посылаю деликатность к чертовой матери. — Умоляю, — цепляю женщину за руку, чтобы прошептать, — помогите, я заплачу вам любые деньги, у меня с собой наличка. Сколько скажете. Только назовите цену, — ей богу у меня сейчас глаза олененка Бэмби, и, если эта женщина откажет мне, значит, у нее нет сердца.

Но она не отказывает и помогает мне преобразиться в туалете, а после моего короткого рассказа, правда, немного видоизмененного, любезно провожает к запасному выходу.

Дальше все как в каком-то вязком тумане, в ушах белый шум, сердце долбится прямо в горле, а дыхание теряется в моих быстрых шагах. Господи, я это почти сделала. Последний штрих — и я избавляюсь от телефона, выкидывая его в первую попавшуюся урну. Позвоню с другого. Рисковать нельзя. А еще лучше найти кабинку с таксофоном. Так безопаснее всего, тем более я знаю одну неподалеку.

Добравшись, дрожащими пальцами набираю номер и зажмуриваюсь, молясь, чтобы мой звонок был услышан. Бог мой! Я настолько заведена, что каждый гудок врезается в меня острой пикой. Снова и снова, губы искусаны в кровь, и я готова закусать их до мяса, если бы не услышала знакомый голос на другом конце провода.

— Алло?

От слез мгноввенно перехватывает горло, и мне требуется череда вдохов, чтобы наконец выдавить:

— Джиа… прости меня. Я не должна тебе звонить, но мне больше некому…

— Филиция?! — изумленно восклицает подруга. — Что произошло? Ты где?

— Я сбежала…

Теперь я знаю, как встречаются ярость и любовь. Я думала, сбежать — это так просто. Нет, должна сказать, у меня действительно получилось это без каких-либо сложностей, будто я готовилась к этому несколько месяцев, а не приняла решение в одночасье. И все же облегчение не приходит, а вместо этого все больше и больше меня настигает тревога, которая выпускает очень длинные когти и уже больше десяти часов скребется под ребрами. А еще страх за то, что я втянула во все это посторонних людей, прекрасно зная, чем все может закончиться для всех нас.

Но решительность, прозвучавшая в голосе Джи, все же позволила мне рискнуть, и, дождавшись первого парома, я покинула острова, которые долгие годы напоминали мне кандалы на шее.

Только я знаю, сколько бы ни пряталась под своим париком, как бы далеко ни убегала, след от кандалов прошлого останется на моей шее вечным клеймом. Так же, как и то, что сделал мой муж. Нет, нет, нет… я не хочу обратно в это болото уничтожающих меня мыслей. Мне нужно хотя бы на время отключить все чувства. Мне нужно стать никем. Просто пустотой, существующей среди других жизней. А лучше просто исчезнуть и возродиться другим человеком.

Вздрагиваю, когда позади раздается визг, а затем детский смех, напоминая мне о том, что я по-прежнему на пароме, среди десятков людей. Чужая среди них. Из другого мира, о котором многие даже не подозревают, разве что видели в фильмах и читали в книгах. Но, к моему сожалению, кошмар, окружающий меня с самого детства, реален. И это не книга. И не фильм. Это моя чертова жизнь.

Ощутив, как тело охватывает предательская дрожь тревоги, скорее подхожу к лееру и цепляюсь за металлические прутья. То, что сейчас со мной происходит, называется паническая атака, и что-то мне подсказывает, это лишь начало моих мучений.

Так, хватит. Дыхание учащается, и я сглатываю подкативший к горлу ком, успокаивая себя тем, что мне пришлось это сделать. И я справлюсь со всем, что мне предстоит. Сделаю все, что угодно, но больше не вернусь в тот ад, в котором жила много лет.

С жадностью глотая порывы свежего воздуха, пытаюсь усмирить бурю, настигающую меня в груди. Все уже сделано. Назад пути нет. Господи, почему я все еще думаю об этом? Я не хочу, просто не могу хотеть вернуться к монстру. Первые капли слез выскальзывают из глаз, обжигая щеки, пока я перебираю дрожащими пальцами прохладные прутья. Не знаю, сколько еще проходит времени, прежде чем я замечаю сквозь мутную пелену слез огни острова. Они приближаются, и новая волна адреналина разрушает все мое едва приобретенное спокойствие.

Ну здравствуй, Сицилия.

— С вами все в порядке, синьорина? — раздается слева от меня приятный мужской голос с британским акцентом, а когда я понимаю, что он обращается ко мне, тут же отшатываюсь.

Заметив внимательно изучающее меня лицо незнакомца, я быстро вытираю слезы, которые никто не должен видеть.

— Все в порядке… Я просто… просто скучаю по дому.

Ошибка. Мне не следует ни с кем заводить разговоры. Больше нет. Теперь мои ответы должны быть как можно более закрытыми, чтобы ни у кого не было возможности за что-либо зацепиться и выделить меня среди других людей. К тому же каждый из них может оказаться нанятым моим мужем. Уверена, Эзио уже пустил пулю в лоб моему охраннику, и это первая кровь, пролитая по моей вине. Но я не вернусь. Даже если по моей вине пострадает весь Неаполь. Да хоть весь мир. Он не найдет меня. Я не позволю.

— Простите, мне нужно идти, — посылаю мужчине сдержанную улыбку и уже собираюсь уйти, как мою руку мягко обхватывают сильные пальцы, вынуждая сердце замереть от страха.

— Извините, я не хотел вас напугать…

Сглатываю, с трудом справляясь с учащенным дыханием.

— Вы не напугали меня, но не стоит трогать людей без их согласия, — я опускаю взгляд на его руку на моей.

— Простите, — он убирает и тут же задирает ее за голову, сминая волосы на затылке. — Я просто всю дорогу не решался подойти к вам. А когда решился, вы попытались убежать от меня, — он усмехается очаровательной улыбкой, смотря на меня самым добрым взглядом на свете. Но мне не стоит верить ему. Никому. — Должен признаться, женщины еще никогда не отказывали мне.

Господи, он флиртует со мной? И, конечно же, любая на моем месте растеклась бы перед ним карамелью, потому что этот мужчина обладает той самой красотой, околдовывающей женские сердца незаконно быстро. Вот только мое сердце уже давно вырвал монстр с ледяными голубыми глазами и положил его себе в карман, а если бы он сейчас посмотрел на моего незнакомца, то без ножа перерезал бы ему горло.

— Иногда приходится ломать стереотипы, — отвечаю уже спокойнее, паранойя немного отступила, и, прежде чем развернуться и уйти, я добавляю: — Не ходите за мной. А лучше забудьте этот разговор и меня вместе с ним.

***

Все больше поддаваясь панике, я не прекращаю оглядываться будто меня вот-вот кто-то настигнет. Нервы на пределе, они буквально выкручивают из меня по винтику, пока я проталкиваюсь сквозь толпы спешащих людей к выходу с причала.

Мне нужна передышка и срочно, иначе я так и рухну на землю, позволив сотням ног затоптать меня. Но я также спешу выйти отсюда, чтобы больше не столкнуться с тем красивым незнакомцем.

Ничем хорошим это не кончилось бы.

Хотя стоит признаться, меня могло бы подкупить то, что он был очень вежлив со мной, не считая столь грубого нарушения моего личного пространства. Кажется, вокруг моего запястья до сих пор бегают сумасшедшие мурашки. Может, я так остро отреагировала на постороннее прикосновение из-за того, что кроме Эзио ни один мужчина не притрагивался ко мне? А теперь я даже испытываю чувство вины, за то что дала столь резкий отказ. Наверное, это было грубо. Но так было нужно.

Делаю успокаивающий вздох, продолжая оглядываться по сторонам. Сколько, черт возьми, прошло времени с моего побега? И сколько еще есть в запасе, пока меня не взяли по горячим следам?

Джиа сказала, что будет ждать меня у гавани возле рекламного щита. Я уже близко, только не вижу ее. Этих щитов не так-то и мало. Возможно, она говорила о каком-то конкретном, но из-за стресса эта информация просто вылетела у меня из головы. Однако перед тем, как успеваю расстроиться безрезультатными поисками, я все же кое-кого замечаю. Ну наконец-то.

Облегченно вздыхаю, когда вижу впереди знакомую девушку. Джиа еще не замечает меня, и я успеваю оценить значительные перемены не только в ее внешности, но даже в том, как она держится в стороне от всех прохожих, такая идеальная в приталенном платье от-кутюр. Будто она неприкосновенная, хотя лысый громила за ее спиной именно об этом и сообщает. Она неприкосновенна. Королева Сицилии и моя спасительница.

Я не сразу понимаю, что начинаю захлебываться слезами, пробираясь ближе к ней, вот только это совсем другие слезы. И сейчас они мне необходимы, чтобы выплеснуть вместе с ними всю черноту, пожирающую меня изнутри с того самого момента, как я приняла решение сбежать. И мне удается сделать это незаметно, а то и вовсе перестать думать об этом. Но только благодаря тому, что прямо сейчас мое сердце дрожит от волнения после долгой разлуки с подругой. И я рада, что у меня есть возможность переключиться хоть на что-то, кроме мыслей о монстре, который не прекращает меня преследовать в моей же голове. Так, хватит, я не растеряю мужество, не в этот раз.

— Джиа, — окликаю ее, подавая знак рукой среди прохожих, и, когда она замечает меня, мы обе срываемся с места. Я так благодарна ей, что она успевает поймать меня в объятья раньше, чем я сломаюсь. — Я… Я так рада… — всхлипываю, с трудом выдавливая слова, — так рада видеть тебя…

— Фили, боже… — подруга сильнее сжимает меня в объятьях, чувствуя мою дрожь, отчего обезумевшее сердце еще громче грохочет в груди. — Мне так жаль, милая. Это такая потеря для тебя…

— Не нужно, Джиа, не сейчас… — сдавленно шепчу я, позволяя впитать в себя все, что дают мне объятия подруги. — Он чудовище, и я жалею, что когда-то полюбила его.

Она какое-то время молчит, будто думает о чем-то, но одновременно с тем Джиа со мной, и мне напоминает об этом ее ладонь, заботливо поглаживающая мою спину.

— Все образуется.

— Синьора, — раздается над нашими головами строгий мужской бас, и мы наконец отстраняемся друг от друга. — Нам лучше вернуться в машину. Ваш муж вышибет мне мозги, если с вами что-нибудь случится.

Джиа вздыхает, манерно закатывая глаза. Если я жила в дефиците внимания мужа, то она перенасыщена им. И в этом я ей завидую по-черному.

— Идем, — подруга берет меня под руку, и, пользуясь случаем, я быстро смахиваю кончиками пальцев прилипшие к ресницам соленые капли. — Нам и вправду не стоит находиться на открытом месте. Не думаю, что Эзио спустит тебе этот побег с рук. Ты ведь и сама понимаешь: чем скорее мы переправим тебя в другую страну, тем лучше будет для тебя же.

Сердце переполняет трепещущая благодарность. Я знаю, что она не обязана ввязываться во все это, однако Джиа сделала все, чтобы помочь мне, и даже больше.

— Спасибо, — я сильнее сжимаю ее руку, не зная, как смогу расплатиться с ней за все. Но подруга отвечает мне одной ласковой улыбкой, когда Лысая гора мышц открывает перед нами дверцу огромного черного внедорожника, и в следующую секунду мы скрываемся в просторном кожаном салоне. Всегда любила этот запах.

Неожиданно из-за водительского сиденья высовывается кучерявая голова с очками-авиаторами.

— Принцесса, — он салютует Джи, а потом переводит взгляд на меня, вульгарно жуя жвачку. — Надеюсь, эта блондиночка без хвоста?

— Уго, заводи машину и помалкивай.

— Он прав, Джиа, вы все рискуете из-за меня. Если…

— Прекрати, Фили, — говорит подруга тоном, будто отчитывает ребенка. — Это даже не обсуждается. Я давала твоему мужу шанс. Пусть теперь винит во всем только себя.

— Эзио Торричели не из тех, кто признает свою вину, принцесса, — заявляет кудрявый с саркастичной ухмылкой, будто знает моего мужа. — Он скорее молча выпустит всем кишки и вернет свою блондиночку туда, где ей место, — вальяжно опершись локтем о пассажирское сиденье, он указывает пальцем на Джи. — А ты станешь для него заклятым врагом. Это всего лишь дело времени.

Подруга прищуривается:

— Оптимизм просто так и прет из твоей задницы, Уго.

Но этот самый «Уго» пропускает шпильку Джи мимо ушей и демонстративно обводит меня взглядом, задерживаясь на оголенных коленках.

Стоит отдать должное взгляду этого мужчины, потому что прямо сейчас внутри меня загорается ярое желание оттянуть подол ниже, и именно это я и делаю, вызывая на его нахальном лице акулий оскал.

Хмыкнув себе под нос, он качает головой, а потом под звук лопнувшего пузыря жвачки поворачивается обратно к рулю.

— Надеюсь, мне не придется из-за этих прекрасных ножек перереза́ть неаполитанские глотки. Хотя я не буду против, если у нас появится повод сделать это, — Уго настраивает зеркало заднего вида на меня и дерзко подмигивает мне.

— Давненько мы не веселились, верно, лысый?

— Уго, — строго осекает его Джиа. — Я так люблю, когда твой рот занят жвачкой.

— Ох, синьора Росси, — нараспев, — знали бы вы, сколько девушек любят, когда мой рот занят совсем не жвачкой.

На этот раз подруга не удерживается от смешка с мучительным стоном «Боже, ты невыносим», прежде чем мы трогаемся с места. А я даже не замечаю, как и сама расслабляюсь от слегка разрядившейся обстановки.

Насколько все-таки разная атмосфера, люди моего мужа не позволили бы себе такой дерзости. Да что там, за простое обращение «принцесса» в мою сторону кто-то бы схлопотал смертельный взгляд льдисто-голубых глаз. Здесь же чувствуются не рабочие отношения, а что-то большее. Будто они все одна семья.

— Кстати, — Уго тянется к бардачку и вытаскивает оттуда папку, после чего протягивает ее мне: — Поддельный паспорт, удостоверение личности и прочие документы, сделанные на ваше новое имя, фрекен Гранберг.

Вот так просто? Моя новая жизнь заключена в одну папку?

— Спасибо. — Забираю протянутую мне вещь и пытаюсь держаться уверенно, но мой голос едва шелестит, поэтому я получаю поддержку в виде накрывающей мое плечо ладони.

— Билеты и телефон с симкой тоже здесь, в Норвегии мы уже арендовали тебе домик. А, и еще банковские карты тоже оформленные на твое новое имя, денег на первое время хватит, но если потребуется еще, только скажи, ну… — выдыхает Джиа, натягивая улыбку, сквозь которую я вижу, как она волнуется за меня. — Вроде на этом все.

Каждое слово Джии разжигает во мне самую настоящую надежду, и в конце концов это светлое чувство что-то переключает внутри меня.

— Джиа… я… — нервная усмешка срывается с моих губ, прежде чем глаза затуманивает плотина слез. Я так тронута ее заботой. — Как мне вас отблагодарить за все?Это больше, чем я могла рассчитывать…

— Ой, да перестань! — она отмахивается, позволяя проскользнуть предательскому блеску в глазах, а потом притягивает меня в объятья, чтобы прошептать: — Ты заслуживаешь лучшей жизни. К сожалению, Эзио не смог тебе ее дать.

Теперь мои слезы наполнены яростью и разочарованием, бессердечно выжигающими тропинки на щеках.

Он и не пытался.

Джиа отстраняется, и наши заплаканные глаза встречаются.

— Скажи, что это безумие, — шепчу я как-то уязвлено, и это не ускользает от внимания Джи.

— Нет, это не так. — Немного помолчав, она все же добавляет. — Да, это безумие. Но даже не сомневайся, ты поступаешь правильно.

— Боже, — выдыхаю немного мучительно и трясу головой. — Не верю, что делаю это.

— Я тоже.

Мы снова встречаемся понимающими взглядами полной тоски и беремся за руки.

— Ты уже во второй раз предаешь моего мужа, Джиа.

Она кивает.

— Боюсь, что так и есть.

— Обещай мне, что будешь осторожна с ним. Я не прощу себе, если он навредит тебе.

— Эзио не сделает этого.

Ее слова отзываются во мне тревогой, потому что никто не знал Эзио так, как знала я. И это не тот человек, который позволит кому бы то ни было вставать у него на пути.

— Ты тоже должна пообещать мне кое-что, Фили, — ее тихий голос возвращает меня из мыслей. — Будь счастлива и не забывай звонить мне.

Я крепче сжимаю подругу за руки, так и не ответив больше ни слова, потому что чувство вины перед ней и беспокойство слишком быстро нарастают в моей груди, высасывая из меня и без того хрупкую решительность. Мне нужно как можно скорее исчезнуть. И спустя двадцать минут, когда Уго паркуется возле аэропорта, у меня появляется эта возможность.

— Готова? — Джиа улыбается, проводя костяшками пальцев по моей щеке, но у меня нет сил даже на то, чтобы дернуть уголок рта. Поэтому я просто киваю и обнимаю ее на прощание, в тайне проглатывая вставшие в горле слезы. Ненавижу прощаться.

— Как сядешь в самолет, напиши мне.

— Хорошо, — я отпускаю подругу и еще раз сжимаю ее руку, а потом лысый киборг помогает мне выбраться навстречу моей новой жизни. Навстречу свободе.

— Спасибо, Альваро.

Просмотрев все уведомления, убираю телефон в карман и уже собираюсь приступить к трапезе, но мнущийся слева дворецкий привлекает мое внимание.

Прочистив горло, ослабляю галстук и перевожу на него взгляд.

— Ваша жена присоединится к вам? — растерянно спрашивает он. — Вы не давали распоряжения накрывать на двоих…

— Вот именно. Не давал.

Рот Альваро нервно дергается, и, кивнув мне, он поспешно удаляется.

Если бы она явилась на обед с очередным представлением, мне пришлось бы сделать то, чего я пообещал себе не делать с сестрой погибшей жены.

Так какого черта я думаю об этом с самого гребаного утра?

Даже конная прогулка не смогла положить конец поглощающим меня мыслям о ней.

Эти мысли напоминают огонь, который неспешно разгорается в моей голове. Сначала ненавязчиво, томно и медленно играя языками пламени по болевым точкам, будто убаюкивая меня, но потом он вспыхивает и за жалкое мгновение становится более обжигающим, яростным. Уничтожающим. Он буквально превращает меня во что-то неудержимое. Жаждущее жестокости. И мне не нравится это чувство. Потому что оно не поддается контролю. Потому что это то, чего хочет и всегда хотела темная сторона меня. И мой маленький мотылек делает все для того, чтобы сорвать моих демонов с цепей. Нехорошо. Это никому из нас не принесет ничего хорошего.

Потеряв аппетит, я откидываюсь на спинку стула и, прикурив сигарету, медленно выпускаю струю дыма. Мне не нравится, какую реакцию вызывает у меня Филиция. Поэтому, не желая больше думать о ней, я достаю телефон, чтобы перечитать информацию о человеке, которого планирую сделать своим курьером. Постукивая пальцами по столу, я мысленно отмечаю только основное: двадцать лет, без семьи, смышленый, дикий, сумасшедший. То, что нужно. Но в конечном счете нахожу это скучным, неосознанно переключаясь мыслями к голубоглазой валькирии, которая испытывает меня своим отсутствием. Твою мать. Какого черта эта девушка стала оказывать на меня влияние? И какого черта из-за ее отсутствия за обеденным столом у меня пропадает аппетит и желание работать? Мне не нравится состояние, в котором я пребываю сегодня. Это странное покалывание под кожей, образующееся всего от одного взгляда Фел, не проходит уже несколько месяцев. И я искренне не понимал его причину, отказываясь замечать такие явные сигналы собственного тела о приближающейся катастрофе. Но сегодня это ощущение усилилось в стократ. Я даже вспомнил о наличии нервной системы, которую я усердно пытался подавить маленькими никотиновыми солдатами. Так что остаток рабочего дня снова пошел к чертям собачьим и, вместо того, чтобы проверять доходы всех своих клубов и созвониться с поставщиками, я нахожусь в полнейшей прокрастинации.

Филиция и Киро по-прежнему еще в городе. Вдвоем. И я осознаю, что мне не приходится по вкусу этот факт.

Нет. Тут дело в другом. Мне не нравится ощущение затишья перед бурей. Это именно оно. Я могу поклясться, что всегда предчувствую подобное дерьмо. И я убеждаюсь в своей правоте, когда стрелка часов переваливает за четыре вечера, а голубоглазая валькирия даже не попыталась мелькнуть мимо меня своей маленькой упругой задницей.

И это после того, как она демонстративно объявила мне о своих военных действиях тем самым блядским платьем.

Резко прикусываю нижнюю губу и, тряхнув головой, невозмутимо набираю номер телохранителя.

— Босс…

— Почему вы еще не вернулись домой? — я позволяю ему услышать мое нетерпение и сжимаю челюсти в нехорошем предчувствии.

— Я как раз собирался вам позвонить, — Киро делает паузу, заметно занервничав, и от этого мои плечи напрягаются еще больше. — Синьора Филиция… она, должно быть… Блядь… — резко выдыхает он. — Я не могу найти вашу жену…

В эту же секунду я решаю его убить. Я, блядь, сделаю это, если этот мудак говорит мне чертову правду.

— Я уже связался с парнями, мы найдем ее, босс. Она не могла далеко уйти…

Я молчу, игнорируя его нелепые оправдания. Потому что с каждым новым словом мне хочется что-то сломать или порезать на части. Что угодно, лишь бы остановить слишком быстро заполняющее меня чувство, которое мне никогда не хотелось больше испытывать.

— Найди ее, Киро. Живо. Иначе мне придется лишиться хорошего солдата, — хладнокровно предупреждаю я и сбрасываю, швыряя телефон на стол.

Она не могла далеко уйти…

Прикрываю глаза и медленно выдыхаю, но ускоряющееся сердцебиение и пульсация в висках каждый раз выбивают меня из строя. Ничего не могу поделать с тем, как полученная информация вспарывает канаты моих нервов. Как один из лучших солдат допустил такую непоправимую ошибку? Как, мать вашу?

Сдавливаю челюсти и с трудом сглатываю, теряя последние унции самообладания. Она в принципе не должна была уходить от меня. Она, блядь, не должна была даже думать об этом.

Качаю головой, чувствуя, как губы растягивает болезненная улыбка. Нет, нет, нет… Испускаю удушливый смешок, ударяясь затылком о высокую спинку стула. Это не может быть чем-то серьезным. Она бы никогда не решилась на такое. И я действительно так думаю, прикуривая новую сигарету и направляясь кормить Нагайну, самое прелестное создание, которое никогда меня не предаст.

И тигровый питон доказывает свою верность, когда ослабляет мою нервозность, скользя по руке и игнорируя принесенных ему хомяков. Я прибегаю к подобному лакомству, если Нагайна теряет аппетит. Вот и сегодня, по непонятной причине, она вновь пропускает свой прием пищи. Мне не нравится ее поведение. Поэтому я решаю понаблюдать за ней и следую за своим питомцем, когда он покидает меня. Я не свожу с нее взгляда, пока змея не скрывается из виду в спальне Фел. С тех пор, как не стало Мэл, Нагайна больше ни разу не приближалась к этой двери. Так какого черта происходит сейчас? Знак?

Нет, у Филиции не хватило бы духу уйти.

Окончательно убедив себя в этой мысли, почти беру своих демонов под контроль, а потом захожу в ванную и натыкаюсь на надпись:

«Надеюсь, ты будешь страдать. Не ищи меня».

***

— Ты позволил ей обмануть себя.

— Простите, босс.

Киро подавлен и напуган, вижу это по тому, как солдат тяжело сглатывает, по его пустому взгляду и небрежному виду, о котором он сейчас вряд ли беспокоится. Но ни первое, ни второе не преуменьшает моего желания перерезать ему глотку. Мои руки жаждут крови.

— Мне следовало приставить к тебе еще как минимум двоих своих солдат. — Трясу еще дымящимся хабариком, зажатым меж пальцев, после чего давлю его о край мраморной пепельницы, представляя на ее месте лицо Киро.

— В этом не было необходимости. Я хорошо делаю свою работу… просто не знал, что она собиралась сбежать от вас. — Он качает головой. — Я даже подумать не мог, что синьора Филиция ударит в спину. Хотя, судя по тому, какой взвинченной она была сегодня, мне стоило приглядывать за ней повнимательнее.

— Подробнее, — жестко требую я, сосредоточившись на тлеющем угольке в пепельнице. Мне нужно отвлечься от присутствия Киро, чтобы не сорваться и не вырезать солдату глаза, которые, по всей видимости, ему не нужны.

— Кажется, ваша жена была чем-то расстроена. Даже нагрубила мне, чего я никогда раньше за ней не замечал. Еще синьора спешила и настаивала, чтобы я держался от нее на расстоянии. Она была крайне взволнована, особенно когда я сел рядом на пассажирское сиденье.

Утром я не заметил ничего подобного.

— И ты позволил моей жене вести машину в таком состоянии? — делаю очередной вдох. — Ты разочаровал меня, Киро.

— Синьор Торричели, если бы потребовалось, я бы отдал жизнь за вашу жену. Я всегда защищал ее… именно поэтому не послушал синьору и сел рядом, чтобы в случае чего успеть среагировать. Я не нарушал инструкцию, проверил парковку и салон, в котором вашей жене делали прическу, и не нашел там никакой опасности. Но я и подумать не мог, что поход в туалет станет предлогом для побега от меня. Простите, босс. Я допустил непоправимую ошибку и готов понести наказание.

Опершись ладонями о стол, я приподнимаюсь и склоняю голову, убеждая себя остыть. Сейчас для поисков мне нужны люди и будет нецелесообразно убивать одного из них. К тому же, Киро хороший охотник. Такой же как и я. И я дам ему возможность доказать мне это еще раз.

— Ты получишь свое наказание, — бормочу я, кивая в такт словам, а потом, все так же опираясь на руки, поднимаю на него взгляд, — но только после того, как найдешь мою жену. — Отталкиваюсь от стола и, обогнув его, указываю пальцем в солдата. — С каждой секундой она все дальше и дальше. Без какой-либо защиты. Киро, я хочу, чтобы ты понимал всю серьезность сложившейся ситуации. Мне насрать, как ты это сделаешь. Будешь ли выжимать информацию из воздуха или из людей, перероешь землю зубами или руками, плевать, сколько крови ты прольешь, идя по ее следу. Но ты найдешь ее. Ты понял меня? — резким движением я провожу ладонью по губам и сминаю подбородок, прежде чем снова ткнуть пальцем в Киро. — Кроме того мне нужны имена всех, кто может быть причастен к ее побегу. И молись, чтобы с ней ничего не случилось. А теперь убирайся, гребаный засранец.

Развернувшись, тут же слышу его невнятное бормотание "Да, босс", после которого следует звук удаляющихся шагов.

Тяжело дыша, засовываю руки в карманы брюк и подхожу к окну, продолжая смотреть в никуда. Вот только долбящая в висках пульсация усиливается, пока я пытаюсь осмыслить происходящее дерьмо. Потому что все мои мысли вертятся только вокруг Филиции, ухудшая мое состояние. Она действительно сделала это. Моя жена бросила мне вызов. И у нее, черт подери, это получилось! Я не успокоюсь, пока не поймаю своего маленького зверька. И что-то подсказывает мне, что эта охота будет очень долгой…

Но я не готов мириться с таким положением дел.

Фили

Я думала, что нервничала, когда садилась на паром в Сицилию, покидая острова, принадлежащие чудовищу.

Но я ошибалась.

Ведь чем дальше удалялась, тем сильнее эмоции били меня. Предатели.

Только самое мучительное ждало меня впереди — несколько часов в ожидания своего рейса в компании лысого амбала, который, кажется, совершенно не умеет разговаривать. Не скажу, что я горела желанием посплетничать с ним, но все же даже никудышный разговор помог бы мне немного отвлечься. Правда способность говорить оказалась действительно лишней для такого тихого убийцы, как он.

По крайней мере, я сделала такой вывод после того, как в туалете, киборг убрал троих людей моего мужа когда те последовали за мной. Боже, мои худшие опасения сбылись, Эзио пустился по моему следу. И с той самой секунды, как только я поняла это, беспокойство затопило меня с головой.

Но это ничто по сравнению с тем, как я переживала за Джи.

Ее человек пролил кровь людей моего мужа, господи, из-за меня развяжется самая настоящая война и пострадают дорогие мне люди… что я наделала?

Мне не стоило подставлять подругу, не стоило даже звонить ей! Какая же я дура!

Я успокаивала себя лишь тем, что, возможно, эти солдаты работали не на Эзио, ведь даже если он обнаружил мою пропажу, ему потребовалось бы время, чтобы выяснить мое местонахождение, а также добраться до места. А я не оставила ему зацепок. Ни одной, кроме надписи на зеркале. И все же я понимала, что могу недооценить чудовище с льдистыми глазами. В каждом уголке страны у него есть люди, а мое преображение они могли лицезреть на записях с камер видеонаблюдения…которые, конечно же, уже посмотрели.

Даже когда я села в самолет, о чем сразу же сообщила Джи, моя нервозность никуда не ушла. Наоборот. Стало только хуже. И два часа в небе показались мне адской вечностью. Страх. Опасение. Тревога. Лишь их я могла чувствовать.

Эти отравляющие эмоции застряли прямо в горле и мешали мне дышать, думать и даже говорить. Они делали меня уязвимой и беспомощной, а парик на голове давил так, словно на концах волос были привязаны гири.

Все кричало о том, что я не та, за кого пытаюсь выдать себя. Мне казалось, что это видели все. Паранойя стала моим воздухом. Я постоянно оглядывалась по сторонам, будто вот-вот кто-то схватит меня за шкирку и выдернет с места, или шарахалась от стюардессы, которая, как мне казалось, слишком часто интересовалась, все ли у меня нормально. Потому что не было ничего нормального, у меня все было дерьмово и я не могла сказать ей об этом. Ни ей, ни мужчине, прижавшему меня своими габаритами к иллюминатору.

В какой-то момент я по-настоящему пожалела о своем решении сбежать. Потому что понимала, что означает это слово. Мало было надеть парик, купить билет и отправитьсяв другую страну. При таком раскладе меня найдут в ближайшие несколько недель. Однако я не собиралась допускать подобного, даже если мне придется стать другим человеком, не только внешне, но и внутренне.

А мне придется, тем более, что Эзио, как мне удалось выяснить, действительно очень наблюдателен.

Поэтому я должна буду изменить все, к чему привыкла за свои двадцать три года, должна буду уничтожить Филицию, которую знала, и стать другим человеком. А это значит лишиться привычной любимой пищи, избавиться от нью-йоркского акцента, изменить походку, жесты и самое главное… бросить курить. Тогда в клубе он узнал меня по гребаной манере курить. Я должна лишить себя любимых вещей, которые стали частью меня, будь это даже булочки с кунжутом, которые я разрезала пополам и смазывала маслом, а сверху клала кусочки корнишонов. Филиция Торричели должна исчезнуть с лица земли. Я даже не представляю, как такое возможно, и возможно ли вообще… Но отступать уже поздно. Я просто-напросто не имею права сделать это после того, скольким рискнула Джиа, чтобы помочь мне.

Однако, когда я спускаюсь с трапа и, покрепче запахнув пальто, которое для меня подготовила подруга, покидаю аэропорт, все, что тревожило меня в самолете, становится относительно неважным. Я даже не замечаю, как с каждым шагом меня наполняет что-то новое, что-то соленое, витающее в прохладном воздухе, будто кусочек Северного моря тает прямо на кончике моего языка. Тут же меня окружают десятки людей, языка которых я не понимаю, но радует, что здесь я смогу хоть с кем-то общаться и на своем родном.

Неожиданное пиликанье телефона отрывает меня от изучения узких петляющих улиц, а когда я открываю уведомление, получаю очередную подсказку своего маршрута с инструкцией, как добраться до города Лонгрйира, где мне уже забронировали домик. Но прежде,чем отправиться туда, я захожу в несколько магазинчиков и покупаю самое необходимое: еду, линзы, краску для волос, ножницы и теплую одежду.

И позже, оказавшись в нужном населенном пункте, я жалею лишь о том, что теплая одежда лежит в пакете, а не надета на мне.

Лонгйир оказывается самым северным поселением в мире, где я попадаю в самую что ни на есть непроглядную темноту, которую нарушают лишь свет от фонарей и десятков цветных домиков в кирпичных и темно-зеленых оттенках. Среди них на краю одной улицы я нахожу арендованное для меня жилье и старушку, которая вручает мне ключи и быстро выдает инструкции, после чего уходит и оставляет меня в полном одиночестве в весьма скромной комнате. Ничего, привыкну.

Находясь в странном состоянии прострации я игнорирую урчащий желудок и иду прямиком в ванную, где планирую начать свое настоящее преображение. Сегодня я прощаюсь с Филицией и начинаю новую жизнь с Эммой.

Я никогда не доверяла своей интуиции. Однако не могу ничего поделать с тем, как трясется зажатая между моих подрагивающих пальцев ложка. Этой ночью он приходил ко мне во сне. Мы не виделись с прошлого лета, но оказалось достаточно одного до абсурда реального сна, чтобы все, чего я достигла за этот год, постигло землетрясение по имени Эзио Торричели.

Резко выдыхаю и заставляю себя не вспоминать эти льдистые глаза, которые по-прежнему где-то в самом темном уголке моей души остаются любимыми. Но это настолько глубоко, что я больше не верю своим искаженным чувствам.

Тяжелый вздох. Тишина. И лишь звяканье ложки хоть немного отвлекает меня от самоедства.

Устало подперев ладонью подбородок, я неспешно помешиваю в кружке ароматное какао, пытаясь прийти в себя после мучительной ночи. Но в итоге, проиграв своим пробудившимся страхам, отставляю напиток в сторону и перевожу взгляд за окно. Это ведь просто сон. Почему ты думаешь о нем, Фел?

Я не знаю… не знаю…

Первые два месяца это было моим ежедневным ритуалом: просыпаться с мыслями о муже и каждый раз, когда чувствовала тоску по нему, напоминать себе о том, что он сделал. Почему я вообще скучала по месту, где всегда была чужой, и по человеку, которого должна презирать?

Но худшее ждало меня, когда я выходила за порог дома. Мой затравленный рассудок вмиг одолевала паранойя, и я принималась выискивать людей в форме среди прохожих. Я не верила, что этот страх когда-нибудь угаснет, пока не встретила Хансона.

Правда, сначала я совершенно не обрадовалась вниманию любопытного соседа. Потому что просто-напросто не могла рисковать и поступать опрометчиво, хоть мне и было тоскливо одной в совершенно чужом городе.

Я понимала, что дружба понесет за собой череду последствий. А еще ответственности. Да и я была не готова. Не так просто оказалось забыть прошлую жизнь и перестроиться на чистую личность Эммы, мне ведь даже нечего было рассказывать о ней. Я боялась, что когда-нибудь упущу или перепутаю что-то важное. Малейший промах мог уничтожить все. Поэтому я сторонилась какого-либо общения, разве что пару раз в неделю мы созванивались с Джи. Вот только она никогда не заводила разговор об Эзио, вообще ни о чем подобном. И уж тем более она не загружала меня проблемами, которые вполне вероятно за это время ей мог устроить мой муж.

Иногда мне даже казалось, что Джиа издевается, полностью отрезав меня от того мира, ведь мне все равно хотелось быть в курсе происходящего.

Подруга даже стала называть меня Эммой, решительно помогая освоиться в моей новой жизни. И в какой-то момент это начало приносить результат, потому что однажды, совершенно неожиданно для самой себя, я позволила Эмме согласиться на приглашение соседа поужинать его фирменным тако!

Возможно, это было моей ошибкой. Дерьмо. Это определенно она и была, но он так вкусно готовил мексиканские лепешки с чоризо! А еще Хансон оказался невероятно интересным и веселым парнем, так что в следующий раз, когда он снова заявился на мой порог с угощением, я не смогла ему отказать. В конце концов, из-за стресса я очень сильно похудела и нуждалась в передышке, чтобы позволить себе жить.

Темное облако опасений со временем становилось не таким давящим, и где-то сквозь него уже даже пробивались лучи надежды, что моя прошлая жизнь останется лишь серым пятном в памяти. И, несмотря на крики моей интуиции, что это затишье перед бурей, с каждым новым днем я отказывалась ее слушать.

Однажды Хансон привел меня в тренажерный зал своего брата на окраине города. Помещение с самодельными тренажерами и потертыми полами значительно отличалось от фитнес-залов, в которые я ходила в Нью-Йорке. Но там обнаружилось кое-что более ценное, чем роскошь, окружающая меня с самого детства. Небольшая, но чистая и светлая комната-студия для балета, в углу которой тосковала пара затасканных пуантов. В тот самый момент что-то щелкнуло в моей груди, и я не смогла сдержать слез. Возможно, эти слезы были не о моих попытках начать танцевать и не о сестре, которая так любила балет. Возможно, в этих самых слезах крылось мое маленькое освобождение. С тех пор я несколько раз в неделю стала ходить с Хансоном в тот зал и, пока те качались, надевала пуанты и вспоминала голос сестры…

— Эмма! Эмма! — настойчивый крик заставляет меня обернуться, и я вижу бегущего ко мне парня.

Эмма… Качаю головой.

Год прошел, а я все никак не могу привыкнуть. Эта маленькая деталь, как заноза у меня под кожей.

— Ты никогда не отзываешься, секси?

Ох уж это прозвище и парень, подаривший мне его.

Хансон. Он же мой сосед, от которого я больше не надеюсь избавиться. Это невозможно. Клянусь! Я пыталась!

— Вовсе нет, — запинаюсь, когда он притягивает меня в свои медвежьи объятья, почему-то отказываясь замечать, насколько мне это чуждо.

Но если Хан продолжит в том же духе, скоро я смогу привыкнуть к его теплой груди, хотя мне бы не хотелось этого. В новой жизни я пообещала себе, что не буду ни к кому привязываться и никому не позволю привязаться ко мне, потому что риск того, что придется снова исчезнуть и причинить боль обеим сторонам, все же оставался.

— Если ты не прекратишь, я опоздаю на работу, и тогда кое-кому придется содержать свою соседку, — бурчу, зажатая в тисках.

Хан издает глубокий живой смех, и я чувствую, как содрогается его грудь под огромным пуховиком.

— Ты забыла? — он отстраняет меня за плечи. — Белые медведи очень любят девушек с красивыми глазами.

Я демонстративно закатываю глаза, истинный цвет которых скрывается под линзами, и приставляю два пальца к виску.

— Не смей больше ходить по темноте одна, на улицах в это время опасно, Эмма, — не прекращая отчитывать, Хансон утягивает меня за руку в сторону местного бара.

— Да я и не собиралась, — бормочу ему в спину. — Просто Пен попросила меня выйти в ночную смену… — Хан оборачивается и корчит гримасу аля «Бла-бла-бла», за что получает от меня кулаком в плечо. — Зануда, я не хотела тебя тревожить, знаю ведь, как ты любишь поспать.

— Тебя я люблю больше, секси.

— Фу, прекрати!

Он снова смеется, и я начинаю ненавидеть себя за то, что от звука его смеха мне становится хорошо и спокойно.

— Что именно прекратить? Любить тебя? Или называть секси?

Издав рык разъяренной тигрицы, я запрыгиваю ему на спину и нарочно обнимаю его за шею, имитируя удушающий прием. Которому, кстати, он сам меня и научил. Почему мне не было так хорошо и просто с человеком, которого я любила полжизни? Так. Отмена. Это еще одна причина ненавидеть себя за то, что даже спустя столько времени я не прекращаю сравнивать Хансона со своим мужем. Как и любого другого парня. Ведь ни один из них не смог составить конкуренцию аристократичной красоте Эзио, и ни один из них не смог заинтересовать меня как мужчина, от взгляда которого мое сердце затрепетало бы тем самым предвкушением. Проклятье, я все еще люблю свое голубоглазое чудовище…

— Тебе стоит взять еще пару тренировок, маленький гризли, — голос Хансона вырывает меня из тени мыслей, и я судорожно выдыхаю, пытаясь вернуть нашей борьбе прежнее настроение. — Если ты, конечно, планируешь бросить мне достойный вызов, секси.

Вот же засранец! Мне и стараться не пришлось.

— Я обязательно это сделаю, — шиплю ему на ухо и кусаю Хана за мочку через шапку, вынуждая его с болезненным стоном «сучка» скинуть меня в снег.

А потом ко мне приходит понимание, что я хохочу вместе с этим большим мальчишкой.

Боже. Я действительно рада, что в моей жизни появился такой, как Хансон. Большой, сильный и добрый. Он невероятно добрый! Настолько, что я не смогла лишить себя такого чудесного человека. А надоедливое напоминание о том, что эта ошибка, я отпихиваю ногой в сторону. Потому что даже не заметила, как сама его полюбила. Разумеется, как брата. Или друга. Этот парень стал мне по-своему близок, и я ненавидела, когда он пытался подкатывать ко мне. А позже возненавидела и его фирменное «Секси». Да, он всеми способами пытался выйти за рамки дружбы.

— Во сколько ты завтра идешь в зал? — выкрикивает Хан, когда мы переступаем порог бара. И мне приходится встать на носочки, чтобы ответить ему.

— Не знаю, мне нужно выспаться хорошенько после ночной смены. Так что, возможно, пропущу тренировку.

Кивнув, он помогает мне избавиться от верхней одежды, а потом провожает за барную стойку, где меня уже ждет Пен. Она натирает пивные бокалы, и заметив нас, подмигивает нам. Я устроилась к ней посудомойкой в первые месяцы пребывания в Лонгйире, чтобы начать зарабатывать себе на жизнь самой и не зависеть от чьей-либо помощи. Выйти в роли бармена я решилась пару месяцев назад. Когда ощущение, что меня преследуют, сошло на нет.

Я уже собираюсь развернуться, чтобы попрощаться с другом, но мне мешают две ручищи, сомкнувшиеся на моей талии. Он опять за свое?

Слегка оборачиваюсь, встречаясь с дерзкими огоньками в глазах Хана, и моя бравада тает. Невыносимый! Я не могу на него злиться, когда он так смотрит на меня.

Вместо этого шутливо толкаю его ладонью в лоб:

— Иди спи, мой защитник. Сюда медведям не пробраться.

Уголок его губ дергается.

— Как скажешь, секси, — зараза подмигивает мне, за что получает молниеносный удар локтем в живот — спасибо нескольким его урокам по самообороне.

Театрально согнувшись с притворной болью, он выбирается за барную стойку, а потом как ни в чем не бывало подпрыгивает и перегибается через нее, приближаясь к моему лицу.

— Не ходи завтра никуда. — Я вопросительно выгибаю бровь. — Завтра воскресенье, я уеду с отцом на рыбалку.

Он милый, но мне не требуется постоянная охрана от медведей, к тому же, мне уже кажется, Хансон использует это как повод провести со мной время. Хотя тренажерный зал его брата действительно находится в достаточно дикой местности, и я навряд ли рискну пойти туда одна. Но ему это знать необязательно.

— Я подумаю.

— Если ты пойдешь туда без меня, я сделаю тако, включу «Властелина колец» и съем все один.

— Нет! — громко возмущаюсь и тычу в него пальцем: — Ты не посмеешь!

Уже собираюсь обвинить своего друга в том, что у него нет сердца, но тут Пен отвешивает ему оплеуху:

— Хватит отвлекать моего бармена, красавчик! Найди себе кого-нибудь свободного!

— А я хочу ее, — Хансон снова подмигивает мне, но, когда видит, как Пен достает ружье, тут же спрыгивает с барной стойки и вскидывает руки вверх: — Я все понял. — Но прежде, чем уйти, бросает мне одно слово: — Тако.

Говнюк!

Он снова вторгся в мои сны, и, наверное, поэтому я просыпаюсь с какой-то странной тяжестью в груди. Хуже, чем вчера. Конечно, после ночных смен мое тело всегда напоминает отбитый вареник, но сегодня было что-то другое. И это что-то мне совершенно не дает покоя. Ни когда я иду в душ, ни когда сушу медные волосы, мысленно делая в голове пометку подкрасить корни, ни когда завариваю себе вместо какао кофе, нервно барабаня пальцами по столешнице.

Горечь кофеина в самый раз подходит моему настроению, которое сейчас напоминает пасмурную тучу. Так что завариваю себе ядерный напиток насыщенного темно-коричневого цвета, позволяя его ароматным парам хоть немного снять напряжение.

Чувствую, что совершенно не выспалась, и, если Эзио станет регулярно наведываться в мои сны, я точно стану обладательницей гипнофобии. Правда, к моему сожалению, кофе не особо бодрит, а уже перевалило за полдень. Еще час такого терзающего состояния, и я сойду с ума. Ведь с каждой секундой непонятное и беспричинное беспокойно достигает настоящего пика.

Ополаскиваю кружку, а после, устало опершись ладонями о столешницу, качаю головой. Второй день сама не своя… Мне не нравится это. Совсем нет.

Издав раздраженный звук, отталкиваюсь и начинаю ходить взад-вперед.

Сукин сын! Почему я не могу выкинуть его из головы?

Быть может, причина в невозможности говорить вслух о своих страхах и проблемах? Мне просто-напросто даже не с кем было их обсудить, и за целых два года они будто в отместку взбунтовались и теперь хотят вылезти наружу. Обнажиться передо мной. Заявить о себе и показать мне, что я все еще завишу от них.

Что я все еще принадлежу ему.

Нет, это просто невыносимо! И глупо, чертовски глупо думать о нем. Я завяжу с этим. Обещаю!

Стиснув зубы, хватаю телефон и сразу же набираю номер Хансона. Мне нужен он прямо сейчас, иначе я свихнусь от собственных мыслей. Напоминаю сейчас себе колючий комок нервов, но я ведь не такая! Я веселая, смелая и боевая. Я живая, черт возьми! Как никогда! И больше никогда не хочу ощущать себя пустой оболочкой.

Однако друг игнорирует уже третью мою попытку дозвониться до него и в конечном счете не оставляет мне другого выбора, кроме как направиться в комнату за спортивной формой и пуантами. Вечереть только начинает, так что я успею добраться до студии, прежде чем улицы погрузятся во мрак.

Но, даже добравшись до зала, эта тяжесть никуда не делась. А наоборот стала еще более заметной. Наверное,поэтому целый час тренировки показался мне сплошным адом, и все было невпопад. Начиная от мелодии, заканчивая неудачным глиссадом.

Усевшись на пятую точку, устало откидываюсь назад и утыкаюсь затылком в стену, ощущая, как к спине липнет мокрая от пота свободная майка. Да что со мной такое?! Раньше время, проведенное в балетной студии, было каким-то отдельным миром, в который я убегала от реальности, но сегодня, сколько бы ни старалась запрыгнуть на ту самую орбиту, меня будто отшвыривало рикошетом обратно.

Черта с два я уйду, не завершив танец.

Беру пульт от небольшого музыкального центра в углу и снова включаю его, листая заезженный плейлист и останавливаясь на нежной песне, которая переводится весьма символично: «Не время умирать».

Бросаю пульт на пол, предварительно включив громкость на максимум, чтобы музыка заполнила каждый дюйм моего мозга. Чтобы она поглотила меня. Стала воздухом и смешалась с моей кровью, разлившись чем-то теплым под кожей. Хватит. Не хочу ни о чем думать. Хочу быть свободной.

И я буду.

Размяв затекшие мышцы спины, ловлю ритм мелодии, наклоняю голову и становлюсь на носочки, на выдохе вскидывая руки вверх с согнутыми запястьями. Ох, завтра я пожалею о своем упорстве…

Начиная кружиться в импровизированном танце, я наконец ловлю то самое предвкушение, которое мне обещает каждый новый шаг, следующий за плавной энергией мелодии. О, да! То, что нужно! Капелька пота соскальзывает по позвоночнику, музыка набирает силу и с очередным па уносит меня в дикость танца, волосы, убранные в хвост, изредка попадают на лицо, но сейчас нет ничего, что могло бы меня остановить.

Вот только когда я встречаюсь взглядом в зеркале со своим отражением, с ужасом замечаю темную фигуру, застывшую в дверях, и в этот момент в студии гаснет свет.

Нет, нет, нет… У меня подкашиваются коленки, и я с болезненным стоном распластываюсь на полу. Что за?.. Осознание некой беспомощности кружит голову еще сильнее, и пару минут я сижу на месте, будто парализованная страхом и нарастающей паникой.

Пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло так, что ничего не выходит. А когда мне кажется, что я улавливаю чье-то дыхание, к горлу подступает комок желчи, но я все-таки нахожу в себе силы сдвинуться с места.

Тяжело дыша, приподнимаюсь и пытаюсь не задохнуться в темноте. Боже… Нервно облизываю губы и, еще немного пошарив ладонями по полу, наконец нахожу сумочку, после чего быстро достаю телефон и включаю на нем фонарик.

Резко разворачиваюсь и начинаю судорожно осматривать помещение, насколько мне позволяет свет телефона. Никого…

Пульс предательски зашкаливает, а грудь ходит ходуном, из-за чего холодная от пота майка прилипает к коже. Мне ведь не могло показаться? Мужчина в дверях. Я видела! Успела заметить, пока не погас свет… Не могла же я сойти с ума от вновь ожившей паранойи?

Дерьмо! Нет, что-то определенно не так! И я собираюсь это выяснить.

— Ребята? — настороженно кричу я, медленно продвигаясь с фонарем вперед и стараясь не обращать внимание на боль в колене и дрожь в ногах. — Есть кто-нибудь? Ральф? — еще шаг, и я оказываюсь в пустом тренажерном зале. — Патрик? Вы где, ребята?

Когда я пришла танцевать, они были здесь, да и Ральф, он же брат Хансона, никогда не оставляет зал без присмотра.

Хлопок двери вынуждает меня вздрогнуть и с надрывом втянуть воздух, а звук тяжелых шагов — закрыть рот и отступить назад.

— Эмма?

Секунда, и мое сердце пропускает удар.

— Эмма, ты здесь?

Хансон. Мой милый Хансон!

Я даже не замечаю, как срываюсь с места и уже в коридоре, заметив его высокую фигуру, прыгаю в его крепкие объятья.

— Я так рада, что ты пришел! — выдыхаю в его большую грудь, обтянутую футболкой, которая виднеется из-под расстегнутого пуховика.

Но вот друг, видимо, не разделяет моего облегчения и через мгновение силой отстраняет меня за плечи, чтобы наказать одним только взглядом. Ему не идет эта хмурость!

Сейчас его профиль освещается лишь фонарем моего телефона, но этого достаточно, чтобы разглядеть довольно-таки озлобленное лицо.

— Ты хоть знаешь, что я испытал, когда увидел несколько пропущенных звонков и в итоге не обнаружил тебя дома?

Потому что я планировала вернуться раньше тебя.

— Ну не злись…

— Я ведь просил не ходить одной. Это не смешно, Эмма! — вижу, как Хан сжимает челюсти, а потом отводит взгляд в сторону, все еще удерживая меня на месте. Он выглядит действительно встревоженным. — Сегодня ночью медведь задрал еще одного человека.

— Ч-что? Но… Откуда ты знаешь?

— Отец рассказал, в массы пока не выносят, чтобы не сеять панику среди людей. — Его взгляд снова свирепеет, прежде чем находит мое лицо: — Но для таких, как ты, надо бы!

— Мне так жаль, — я кладу ладони поверх его холодных рук на моих плечах. — Прости, я не хотела заставлять тебя переживать, просто мне было немного тоскливо одной, и я решила прийти потанцевать. Что со светом? — быстро перевожу тему, чтобы отвлечь Хансона. Я все еще напугана, и спор с другом - это последнее, что мне сейчас нужно.

— Не знаю. Видимо, его отключили во всей коммуне, пока я шел сюда.

— Ого…

— Эмма, я мог задержаться на рыбалке до ночи, — отпустив меня, Хан цокает языком и запрокидывает голову, а потом вновь придавливает меня осуждающим взглядом. — Ты действительно не понимаешь, как здесь опасно?

— Я не собиралась… задерживаться… допоздна…

— Поэтому в десять вечера ты все еще здесь?

Десять! Обалдеть… Я думала, максимум два часа прошло. Устало вздохнув, виновато поднимаю взгляд и невзначай накручиваю локон волос на палец. Ей богу, ощущаю себя провинившейся школьницей. Однако он имеет право злиться.

— Ладно! Идем, тебе нужно в душ, маленький потный гризли, — голос Хана становится заботливым и даже немного шутливым, но это именно то, что помогает мне забыть о страхе.

Вот только беспокойство, вызванное выключенным электричеством, никуда не девается. Как и тревожное воспоминание о мужском силуэте, который я заметила в отражении зеркала.

Всю дорогу до дома я чувствую, как неприятная тяжесть разрастается в животе, и даже болтовня Хансона больше не в силах что-либо изменить. С каждым новым шагом его голос приглушался пробирающейся в сознание паникой. Не только из-за странного беспокойства, но и из-за страха наткнуться на легендарного хищника здешних краев. Сегодня я впервые встречаюсь с дикой ночью островов. Признаюсь, это жуткое удовольствие, и, если бы не фонарик, боюсь, мы бы даже не нашли тропу до коммуны.

— Эмма? — недовольно зовет друг, и я понимаю, что далека от сути нашего разговора.

— Да… прости, — крепче цепляюсь за его руку, — повтори, пожалуйста.

Хансон запрокидывает голову с вымученным вздохом, после чего какое-то время мы идем в тишине, нарушаемой лишь звуком наших шагов. Он говорил что-то важное?

— Ты сегодня сама не своя. Уверена, что все в порядке?

— Да… все эм… — киваю, — нормально, это все ночные смены. Так что не переживай на этот счет. Мне нужно просто нормально выспаться.

Мы останавливаемся возле моего дома, и наступает неловкая заминка, во время которой Ханс избегает встречаться со мной взглядом. Что за ерунда?

— Если хочешь, я могу зайти…

Он запинается, когда внезапно загораются уличные фонари, и я с облегчением выдыхаю. Провести ночь без света, да еще и в компании кошмаров не очень-то заманчиво. Боюсь, если бы не чудесное возвращение электричества, я бы сама попросила друга остаться. Но умом понимаю, что подобный жест для нас лишний. Для него так точно.

— Не нужно, Хансон, — покачав головой, невозмутимо подхватываю прервавшийся диалог. — Тем более завтра понедельник, и тебе рано вставать. Со мной все в порядке, правда. Просто перенервничала на смене. Сам знаешь, на выходных там… — шутливо жестикулирую руками, — дурдом.

Ну вот почему он так серьезно на меня смотрит?

— Послушай, Эмма, — произносит он таким тоном, что я уже начинаю волноваться. — Я больше так не могу. За последние полгода ты въелась мне под кожу. Да я думаю о тебе чаще, чем дышу, — яростно признается он. — Неужели… неужели ты не видишь, как дорога мне?

Черт! Нет. Отставить, Ханс!

— Не нужно, Хансон, — как-то робко останавливаю его, страшась задеть чувства друга, но сегодня он решителен как никогда.

— Я должен попробовать, — дыхание перехватывает, когда его ладони обхватывают мои щеки и… проклятье, у меня нет ни единого шанса вырваться из этих объятий.

— Хансон…

— Ты не можешь вечно отталкивать меня, Эмма. — Его мягкие губы с силой накрывают мои, и я вздрагиваю, замерев на месте, как ослепленный фарами зверек, у которого вместо сердца маленький моторчик.

Это действительно происходит?

Я приоткрываю губы, чтобы выдавить протест, но делаю только хуже и позволяю ему углубить поцелуй.

И, черт возьми, этот поцелуй такой нежный, чувственный. Уверена, именно так целуются принцы в сказках, вот только все мои поцелуи уже давным-давно принадлежат самому страшному злодею, и мне нечем ответить этому принцу.

Каким-то чудом я заставляю задыхающегося Ханса отстраниться и столкнуться с моим раскрасневшимся лицом, которое буквально пылает после его горячих ладоней. И бессовестных губ.

— Ханс, — шепчу я, опустив голову, чтобы он не увидел, как больно мне произносить эти слова, — прошу, больше не делай так.

— Почему? — в его голосе звенит обвинение и обида, и это вынуждает меня с силой впиться ногтями в ладони. — Скажи как есть, Эмма!

Потому что я люблю другого! И ты не сможешь мне его заменить! Никто не сможет!

— Потому что… — удушливый смешок, после которого я заставляю себя посмотреть на друга, — потому что я не могу. Просто не могу, понимаешь?

Ужасное оправдание. И он не заслуживает его. Но… черт! Все это произошло слишком неожиданно.

— Знаешь, Эмма, — Хан отворачивается, прежде чем прострелить меня самым печальным взглядом: — Я больше не могу притворяться твоим другом. Потому что у меня к тебе нихрена не дружба! — Уничтожающая тишина затягивается, и слышатся лишь наши тяжелые вздохи. — Если ты когда-нибудь почувствуешь… ко мне… то же самое, я всегда буду ждать тебя.

Это что, прощание? Глаза предательски покалывает, пока я пытаюсь осознать, что прямо сейчас происходит что-то непоправимое, и это вот-вот разрушит нас, но я не готова терять его. Ни сейчас. Ни потом. Никогда!

— Ханс… — жалобный писк слетает с моих губ, до того как я их закусываю и делаю шаг к нему, но он останавливает меня.

— Спокойной ночи, Эмма.

Боже, зачем он все испортил? Я ведь никогда не давала ему повода!

Горькая обида, чувство вины и страх затапливают меня с головой, перекрывают кислород и расстреливают коктейлем уничтожающих эмоций, пока я наблюдаю, как высокий силуэт Хансона скрывается из вида. Как вместе со своими словами он забирает все свое тепло и оставляет меня одну.

Господи, я ведь не смогу без него.

Прижимаю ладонь к дрожащим губам, останавливая скребущуюся в груди истерику, и заставляю себя развернуться и двигаться в сторону дома. Я должна уйти! Мне нужно просто лечь спать и забыть этот день. Завтра все будет по-другому.

Мне нужно дать нам обоим время, а не совершать очередную эгоистичную глупость. Я уважаю его смелость признаться во всем. И даже даю себе обещание, что расскажу ему, почему я не могу принять то, что он готов мне подарить. Уверена, останови я его сейчас, Ханс бы остался, несмотря ни на что, он бы остался! Только это сделает меня несчастной, потому что я воспользуюсь чувствами, которых не заслуживаю.

Но… Чтоб его! Как же мне хочется пуститься за ним следом и напрыгнуть на него, чтобы не было между нами этой гребаной пропасти. Однако я этого не делаю, ведь знаю наверняка, что причиню ему тем самым только боль. Потому что знаю также, что не смогу стать той девушкой, которую заслуживает этот замечательный парень. Я дефектная. И ему не место рядом с такой, как я. Когда-нибудь он это поймет.

В полнейшем смятении и расстройстве, я с трудом поднимаюсь по ступенькам и вставляю дрожащими пальцами ключ в замок…

И не успеваю даже испуганно пискнуть, как мое тело одним мощным толчком заносит в квартиру. Я почти теряю равновесие, если бы не диван, который стоит посередине моей крохотной квартиры-студии. Вдох. Выдох. Снова и снова. Все произошло так быстро, что я не сразу понимаю причину удушливой паники. Мне нужен свет!

Оттолкнувшись, я наощупь добираюсь до ближайшего источника света, но после оглушающих щелчков тумблеров с ужасом понимаю, что в моем доме нет света. Есть только темнота. Бешеное сердцебиение и рваные клочки дыхания. А потом… потом где-то сбоку я улавливаю скрип половицы. Что за хрень?!

Я пускаюсь к двери, но оказываюсь отброшенной назад.

— Не смешно, Хансон! — задыхаясь, выпаливаю я со всей яростью.

Дрожь завладевает мной предательски быстро, и я с трудом добираюсь до окна, чтобы раздвинуть плотные шторы и впустить хотя бы свет уличных фонарей. А обернувшись, в ту же секунду отшатываюсь в сторону так, что болезненно сталкиваюсь лопатками со стеной и теряю сдавленный писк…

Святое дерьмо!

Открываю рот и тут же закрываю обратно, задыхаясь знакомым ароматом жестокости и крови.

Он меня нашел! Подобное осознание запускает волну колючих и замораживающих мурашек по спине.

Эти мрачные льдистые глаза… Мрачнее их только человек, смотрящий на меня напряженным взглядом, в котором я замечаю какой-то дикий, ненормальный блеск одержимости. Будто он не спал весь этот год, проливая по моему следу кровь людей. Сейчас достаточно одного слова, чтобы описать Эзио Торричели — безумие.

Наверное, поэтому я не произношу ни звука и застываю, прижавшись к стене, как загнанный в угол зверек. Но самое ужасное в том, что я с гребаной тоской обвожу взглядом каждую черту его чопорного и гладко выбритого лица, под которым скрывается то самое чудовище, разрушившее мою жизнь. А между тем в памяти уже вовсю разрастается картина прошлого, приобретающая самые насыщенные оттенки красного.

Борись, Фили. Не вздумай отменить сражение из-за своей глупой любви! Бежать некуда.

— Ч-что… — часто дыша, быстро облизываю нижнюю губу. — Что ты делаешь в моем доме?

Пристальный взгляд становится невыносимым, и я с трудом сглатываю, пытаясь разглядеть хоть малейшую эмоцию на его хладнокровном лице. Хоть какую-то зацепку человечности у мужчины, которого я больше никогда не хотела встречать. Но он здесь. И чертовски пугает меня своим бездействием. Ожидание вот-вот разразившейся бури полностью обездвиживает меня. Чего не скажешь о моем языке, явно пытающемся закончить мои мучения как можно быстрее.

— Убирайся, — как-то глухо, но это привлекает внимание незваного гостя. — Уходи, Эзио. Все кончено. Ты должен понимать, что я не вернусь к тебе после того… — Внутри меня словно что-то щелкает. — Ты убил моего отца! Ты даже не имеешь права думать обо мне после этого!

Эзио прикусывает нижнюю губу и неспешно царапает ее зубами, кивая в такт своим невысказанным мыслям. А мне хочется обернуться пылью от его леденящего душу взгляда.

Что творится в его гребаной голове? И какого черта он так сдержан? Я уже и забыла, как это может раздражать. Даже год разлуки не пробил брешь в этой черствой глыбе льда.

— С чего ты решила, что я хочу вернуть тебя? — впервые за долгое время его глубокий хриплый голос бьет меня по каждому нервному окончанию, провоцируя внутри самый настоящий шторм. Как давно я его не слышала, но в следующее мгновение этот же голос уподобляется смертоносному клинку: — На какой день ты обесценила себя, милая?

— Это не твое дело! — срываюсь на крик, злясь на себя за то, что позволяю его словам задеть меня, но тут же пытаюсь ответить ему тем же. — Я больше не хочу тебя! Просто уйди и перестань портить мне жизнь, — с каждым глупым словом мое обезумевшее сердце превращается в животное, которое пытается выломать мне ребра.

Меня пугает его молчание и обманчиво спокойная поза. Руки спрятаны в карманах длинного черного пальто, которые, я уверена, он хочет обернуть вокруг моего горла, а лицо каменное и до абсурда безэмоциональное. Но на долю секунды, когда я не стала оправдываться перед ним за свое целомудрие, мне показалось, что его челюсти сжались и дернулись. Эзио ждал этого от меня?

— Расскажешь мне о Хансоне?

Он не посмеет.

Нервно сглатываю и прикрываю глаза. А затем слышу звук чиркнувшей зажигалки и, открыв глаза, вижу до боли знакомую картину.

Эзио наклонил голову так, что его дерзкие пряди закрывают часть лица, пока он обнимает пламя зажигалки, чтобы прикурить. И будь я проклята за то, что неотрывно наблюдаю, как его идеальные губы сжимают сигарету. Он затягивается и неспешно выпускает клубящийся дым изо рта. И я бы поверила его безразличию, если бы не эти проклятые глаза, в которых кроется моя маленькая смерть. Но, несмотря на это, я признаюсь себе, что он выглядит чертовски горячо, и ненавижу себя за то, что смотрю на него с искренней тоской в груди.

— Предпочитаешь, чтобы я спросил у него лично?

Монотонный ответ прилетает мне двойным рикошетом, в момент вызывая на арену мою злость.

— Ты не тронешь его! — прошипев в отчаянии, я шагаю к нему, но тут же замираю, испугавшись опасной ухмылки, подобной осколку бездушного льда.

Эзио цокает языком, не выпуская фильтр, а потом я вижу, как дергается его кадык.

— Значит, он тебе дорог? — с искаженным сожалением спрашивает он и выпускает струю дыма, избавляясь от сигареты, бросив ее себе под ботинки. После чего снова убирает руки в карманы пальто и делает шаг навстречу, вынуждая меня снова отступить к стене. — Какой по счету он в твоем списке?

Господи, он принимает меня за шлюху.

За жалкие секунды я теряю крупицы самообладания, буквально закипая от гнева и несправедливости. Его обвинение, подобно серной кислоте, ползет по моим венам, вынуждая дыхание участиться, а пульс застрять где-то в горле. Самый крах в том, что если этот мужчина в чем-то убежден, то быстрее ад замерзнет, чем он признает свою неправоту. И у меня нет ни единого шанса переубедить его в обратном. Но мне это и не нужно. Я хочу, чтобы он считал меня падшей.

Потеряв от безрассудства голову, я снова приближаюсь к Эзио, чтобы выплюнуть каждое слово ему в лицо:

— Ты можешь перерезать половину Европы и оторвать яйца тем, с кем я трахалась. Но Хансона не тронь, он мой друг! С ним у меня ничего не было!

Его челюсти напрягаются так, что даже в плохом освещении я прослеживаю острую линию скул. Но неожиданно Эзио переключает свое внимание на что-то другое, и я испуганно прослеживаю траекторию его горящего взгляда. Он протягивает руку, чтобы подцепить медную прядь, и я трусливости отшатываюсь назад.

— Твои волосы… Что ты с ними сделала? — тихо спрашивает он, позволяя услышать немного уязвимости, которую он тут же прячет за гримасой.

— Это мои волосы, — отвечаю со всей своей решимостью. — И я буду делать с ними все, что посчитаю нужным!

Эзио нервно двигает челюстью, а после растягивает губы в болезненной и, чтоб его, прекрасной улыбке.

— Вот как.

Еще один медленный шаг прилетает по моим натянутым нервам, и, не выдержав, я пускаюсь в бегство. Вот только одним рывком оказываюсь настигнута, лишена верхней одежды и грубо отшвырнута на диван.

Тяжело дыша, приподнимаюсь на локтях, отчаянно вжимаясь в мягкую обивку мебели, будто желаю слиться с ней. Особенно когда высокая фигура мужа нависает надо мной, и я отчетливо вижу в свете фонарей каждый дергающийся мускул на его лице.

— Все? Убедился? Я больше не похожа на нее, — голос дрожит, но я с вызовом вздергиваю подбородок: — Исчезни из моей жизни!

Резким маневром он скидывает с себя пальто и небрежно швыряет его на кресло, на ходу закатывая рукава белоснежной рубашки, которая сегодня выглядит на нем иначе.

— Сколько парней у тебя было? — будто не слыша меня, спрашивает он ровным голосом, отчего я теряю звук поражения и закусываю губу, чтобы не выпустить подкрадывающуюся ко мне слабость.

— Филиция, я задал вопрос, — щелкнув пряжкой ремня, Эзио медленно приближается ко мне и расстегивает брюки, привлекая мое внимание к своей выпуклости в паху. — Сколько ублюдков прикасалось к тебе?

Сглатываю, изо всех сил вжимаясь в спинку дивана.

— Не твое дело! — шиплю, сдерживая слезы отчаяния. — Я больше не принадлежу тебе! Оставь меня в покое!

Дергаюсь в сторону, чтобы сбежать, но грубая хватка на щиколотке возвращает меня обратно, и я даже не понимаю, как ему удается за несколько ловких движений вытряхнуть меня из ботинок и штанов. Бог мой, он в бешенстве. А мое проклятое тело жаждет его прикосновений как никогда. Я ненавижу себя за эту слабость. Всегда принадлежала ему и буду принадлежать только ему. Я проклята этим красивым ублюдком!

— Ты пожалеешь о своих словах, — с жесткой ухмылкой произносит он холодное обещание и нависает надо мной с диким взглядом, вынуждая мой рассудок темнеть. — Ты пожалеешь обо всем, Филиция, — выдыхает он, рывком вторгаясь между моих ног. — Ты позволила им взять то, что принадлежит мне. — Всхлипываю, когда резинка трусов с давлением впивается в мою кожу. — Ты оставила меня, изменила свои волосы, забрала этот запах. — Эзио угрожающе опирается одной рукой в спинку дивана, наматывая кружево на свой кулак так, что причиняет мне боль. — Ты забрала у меня все, что я любил!

Всхлипываю, отказываясь воспринимать его последние слова, но, как только слышится характерный треск ткани, меня будто оглушает понимание, что я не готова, и начинаю колотить его по груди, рукам, изо всех сил пытаясь предотвратить то, что сама спровоцировала. Почему он хочет прикоснуться ко мне после всех моих слов? Почему, почему, почему…

Эзио успокаивает меня, вцепившись сильной пятерней в горло и придавив меня к дивану так, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. И я смотрю. Но не потому, что он заставил, а потому что не хочу упустить ни единой эмоции, когда он поймет, насколько ошибался.

— Ненавижу тебя! — пыхчу от переполняющих эмоций и, вопреки нарастающей в груди панике, хватаю Эзио за белоснежную рубашку, притягивая к себе, чтобы не думать о его пугающей эрекции.

— Возненавидишь, когда я заставлю тебя забыть каждого ублюдка, который к тебе прикасался.

Но я больше не слышу того, что он говорит, полностью завороженная тем, как Эзио смачивает свои пальцы слюной, а потом касается ими моих складок, вынуждая меня дернуться и задохнуться от обманчиво приятных ощущений. Дальше так не будет, я знаю, и убеждаюсь в этом, как только Эзио до боли сжимает мои бедра и входит в меня одним сильным толчком.

Господи, как же больно! Твою мать! Чертовски больно!

За короткое мгновение он разбивает звенящее предвкушение острой резью. Он даже не соизволил снять с себя одежду. Просто взял меня, как и подобает настоящему злодею.

Череда быстрых вдохов колеблет мою грудь, пока я пытаюсь скинуть с себя его тело, но, ощутив знакомое жжение в глазах, тут же зажмуриваюсь. Нет, нет, нет. Сражайся с этим, Фили. Ты не подаришь ему своих слез.

Эзио тоже больше не двигается, отчего жгучий дискомфорт внизу живота начинает притупляться, но я хочу, чтобы он закончил. Может, хоть так он убьет глупую любовь, что все это время отчаянно жила во мне. Открываю глаза, невольно позволяя нескольким каплям боли пролиться, прежде чем с ужасом встречаюсь с застывшим взглядом мужа.

— Фел…

Медленно хватка на моем горле исчезает, но дышать от этого легче не становится.

Шок. Ошибка. Ярость и агония муки. Все это затягивает меня на дно черных зрачков прожигающего меня льдистыми глазами чудовища. А быть может, среди этой темноты я просто вижу свое разбитое отражение.

Я напоминаю себе напряженный комок нервов, обмотанный колючей проволокой. Малейшее движение грозит мне новой вспышкой боли, поэтому я задеревенела под мужским телом, которое сейчас тоже представляет собой неподвижную каменную плиту. И лицо у него точно такое же, будто выточенное из холодного мрамора.

Фел…

На мгновение мне показалось, что я услышала в его сиплом голосе вину, но это не так.

А сердитое и ожесточенное выражение лица Эзио лишь убеждает меня в этом. Вот только я тоже не свечусь всеми цветами радуги, и вокруг меня не взрываются фейерверки волшебных оргазмов. Нет. Ничего подобного. Вокруг меня красное зарево, огонь, в котором я вопреки всему дрожу, словно заточенная во льдах Арктики. Я в самом центре ада, охваченная пламенем злости и боли. Напичканная иглами разочарования и потери. Но среди всего этого я нахожу в себе силы закончить начатое и яростно сжимаю рубашку мужа, притягивая его обратно к себе.

— Продолжай, — рычу ему в шею, одновременно сильнее вдавливая пятки в его бедра и дрожа каждой клеточкой тела.

Он будто не доломал меня, и я, как извращенный наркоман, сама желаю растерзать себя в поисках новой дозы агонии. Зачем я делаю это? Зачем сама причиняю себе боль? Он только что вынул мое сердце из кармана и раздавил своими дизайнерскими ботинками. Оно лопнуло, обрызгав меня остатками моей же гордости, которую я окончательно выдираю из себя, пытаясь заставить это чудовище не останавливаться.

Эзио издает гулкий звук, а после тяжело сглатывает, и я физически ощущаю дернувшийся на мужском горле кадык и руки, сжимающие обивку дивана возле моей головы. Его дыхание также выходит за грани сдержанности. Мне страшно и в то же время я хочу бросить ему вызов.

Но Эзио больше не желает иметь со мной дела и приподнимается, собираясь встать, только я не готова это допустить…

Закусив нижнюю губу, удерживаю Эзио, судорожно сминая в кулаках ворот его рубашки, будто страшась разъединить наши тела. Боюсь, это принесет мне новую боль. Ощущая себя на пределе уязвимости, я прячу свой взгляд на его шее, уткнувшись в одну точку, пульсирующую так яростно, что, кажется, вот-вот прорвет эту идеальную кожу.

— Мы не закончили, — цежу сквозь зубы и трясу головой, практически уже не чувствуя нижней части собственного тела, которая, кажется, онемела от дискомфорта.

— Филиция…

— Что, — горькая усмешка сквозь слезы, — выдохся?

Ни черта он не выдохся, его член все еще во мне и даже не обмяк, по-прежнему растягивая меня изнутри, продлевая жгучую агонию.

Протяжный вздох прилетает мне предупреждением, после которого Эзио, не церемонясь, отцепляет от себя мои руки и так же резко выходит из меня. Настолько, что я не успеваю взять боль под контроль и с мучительным стоном сворачиваюсь в защитную позу. Жжение буквально взрывается в каждой мышце, и я кусаю губы до металлического привкуса, чтобы заглушить то, что разрушает меня, пока от лавины ошеломляющих ощущений моя спина выгибается, а тело неконтролируемо дрожит. Эзио будто сломал мой последний защитный барьер, когда с полнейшим хладнокровием лишил меня своего тепла, за которое я цеплялась, как утопающий.

Всхлипываю тихо-тихо, прежде чем слышу шорох одежды, а потом металлический лязг пряжки ремня, от которого по спине скатывается невидимая волна вибрации и отвращения к самой себе. Потому что меня не покидает ощущение неполноценности и ненужности. Я моргаю несколько раз, чтобы избавиться от мутной пелены, но делаю только хуже. Желая сморгнуть бесконтрольно льющиеся слезы, утыкаюсь лицом в диван, еще сильнее прижимая колени к груди, в то время как в горле все отчетливей начинает пульсировать горечь одного единственного желания — исчезнуть и забыть себя вплоть до имени и возраста. Все происходит так, будто я попала в футуристическое шоу.

— Сходи в душ и переоденься, — строгий тон вынуждает что-то внутри меня сжаться. — Машина будет ждать у входа.

— Пошел к черту, — шепчу скрипучим голосом, ощущая на физическом уровне тяжесть прикованного ко мне взгляда. Он смотрит. Я знаю это. Чувствую.

— Ты возвращаешься домой, Филиция. И прошу, без глупостей. Думаю, достаточно усложнять работу моим людям.

Молчу, сжав зубы и едва выдерживая армагеддон внизу живота и то, как беспрерывно меня трясет. Подонок, какой же он подонок…

— Для уточнения, — бесстрастное предупреждение, — не вздумай ничего с собой сделать. Твоему другу это не понравится.

Из меня вырывается нервный смешок, и я поворачиваю голову, бросая на ублюдка взгляд сквозь спутанные пряди волос.

— Теперь будешь меня шантажировать, чтобы я была кроткой овечкой?

Верхняя губа Эзио приподнимается в намеке на жесткую ухмылку, но его глаза... Они смертельны.

— Мы разберемся с этим позже.

Это прозвучало, как звук возведенного курка перед выстрелом.

Я до абсурда никчемная.

Дыхание снова сбивается, и я принимаюсь тереться лбом об обивку дивана, будто это поможет не думать.

Это нереально.

Я хочу убежать.

Хочу исчезнуть.

А понимание того, что Хансон теперь действительно в опасности, переводит меня в режим боевой готовности. Не знаю, откуда берутся силы, но я подрываюсь на диване и возвышаюсь над Эзио с яростным криком:

— Убирайся отсюда! — Я пошатываюсь на мягких пружинах, но все же указываю на дверь: — Пошел во… ах, — зажмуриваюсь и едва не падаю от острого дискомфорта, отразившегося практически в каждом уголке моего тела.

Каким-то чудом успеваю схватиться за высокую спинку дивана. А потом с ужасом чувствую, как несколько теплых капель скатываются по внутренней стороне бедра. Бегло перевожу взгляд на Эзио и понимаю, что он смотрит туда же. И света фонарей достаточно, чтобы увидеть темные следы. Смущение и стыд становятся моим ореолом, и я жалею о том, что встала, а головокружение так быстро охватывает меня, что я вот-вот рухну в неизвестность, но чьи-то руки ловят меня. На мгновение теряюсь в темноте. И мне приходится дать себе несколько минут, чтобы вернуться в реальность и осознать, что прямо сейчас Эзио прижимает меня к своей груди и расхаживает в поисках ванной комнаты, в которую он уже заходит вместе со мной. И мне хочется снова вернуться в это короткое беспамятство. Почему я позволяю ему заботиться о себе? Он не имеет права… больше нет. И мне не нужно это! Но… черт возьми. Слабость, ее внезапно стало так много, что я даже не могу позволить пестрящей ненависти оторвать мою голову от плеча этого проклятого мужчины.

Ничего не говоря, Эзио опускает мои ноги на прохладный кафель, все еще придерживая меня второй рукой за спину, а сам в это время настраивает воду. Так же в полном молчании он вновь подхватывает меня, и я невольно вдыхаю его запах. Единственный мной любимый. Эксклюзивный во всем мире. И за это я ненавижу этого мужчину еще сильнее!

Он опускает меня в частично наполненную теплую ванну, и я испускаю сиплый выдох, неосознанно сжимая его рубашку, оттого что между ног все начинает щипать. Дерьмо, это когда-нибудь пройдет? Кажется, все становится только хуже и чертовски чувствительней. А я — более раздраженной. Но рада этому, потому что у меня наконец получается оттолкнуть Эзио.

— Уходи.

Но вместо этого высокая фигура мужа нависает надо мной, вцепившись в края ванны.

— Я не оставлю тебя в таком состоянии одну.

Боже! Он действительно сейчас проявляет заботу? Меня сейчас стошнит!

— Рядом с тобой мне становится только хуже! — шиплю на него, как ощетинившийся котенок. — Уходи!

С минуту его пристальный взгляд царапает мое исказившееся лицо, но я не даю ему желанное и не прячусь. Пусть отравится тем, что сделал со мной. Уверена, мои глаза сейчас токсичнее, чем склад с диоксином. После чего он все же отступает, и у меня получается вдохнуть полной грудью. Вот только мое тело все еще напряжено, словно натянутая струна. Или будто ждет нового удара. И это не меняется, даже когда фигура Эзио скрывается за дверью. Наоборот, все становится еще более невыносимым и критичным, и я позволяю истерике вырваться наружу. А потом в доме вспыхивает свет, причиняя боль моим заплаканным глазам.

Всхлипываю и несколько раз умываю лицо, отмечая то, что вода практически добралась до середины и частично намочила на мне кофту, которую Эзио даже не удосужился снять, чтобы трахнуть меня, как мудак. Блядь! Отрывистыми движениями я стягиваю ее, и она со звучным шлепком приземляется на пол. Слезы брызжут по щекам так, что перед глазами все расплывается, и я уже на ощупь ищу края ванны, чтобы приподняться и прижать колени к обнаженной груди. Как же так? Я ведь была так близка к свободе, к нормальной жизни… Где я оплошала? За что мне все эти испытания? Как этот дьявол нашел дорогу? Судорожно вздыхаю и упираюсь лбом в колени, накрыв голову сверху руками. Калейдоскоп эмоций становится таким насыщенным, что я совершенно забываю о боли, или я просто стала ей…

Звук шагов вынуждает меня вскинуть голову. В дверях стоит Эзио, в руках которого полотенце и стопка одежды. Он кладет все вещи на полку и вновь концентрирует свое внимание на моем заплаканном лице.

— Если тебе трудно самой, я могу помочь, — в доказательство своих слов, Эзио приближается ко мне, а я инстинктивно вжимаюсь в прохладный бортик.

— Трудность здесь одна — ты! — мое сердце колотится.

Эзио чинно кивает.

— У нас будет время преодолеть ее.

Моральное опустошение уже стучится в мои двери, пока я пытаюсь сосредоточиться на небрежных касаниях полотенца к влажному телу. Как жаль, что все происходящее не оказалось моим очередным кошмаром, хотя на мгновение я действительно решила, что все это нелепый сон. Однако это не так. Он нашел меня и украл судьбу, в которой больше не имел права появляться.

Трясу головой, прежде чем из горла вырывается истеричный смешок. Неужели это конец? Не могу поверить, как быстро моя новая жизнь раскололась на до и после.

Новое неаккуратное движение приносит мне дискомфорт и вызывает под кожей неконтролируемое раздражение, но, если честно признаться, причина этого раздражения кроется в другом. В Эзио. Он стоит и контролирует меня своим пристальным взглядом. И в нормальном освещении это воспринимается в разы острее, поэтому находиться перед ним в уязвимом положении нет ни малейшего желания.

Преодолевая смущение за свою частичную наготу, я презираю его каждым порывистым вздохом, который мне требуется, чтобы не рухнуть к его ногам. Я ненавижу его. Еще никогда в жизни я не ощущала этого так яростно, как сейчас. Разумеется, Эзио держит дистанцию, но, несмотря на это, от его присутствия по спине каждый раз скатывается лавина мурашек, отчего моя потребность спрятаться неумолимо растет с каждой секундой. А теперь она достигает апогея.

— Оставь меня, пожалуйста, одну, — сипло прошу, натягивая принесенные им джинсы на еще влажные ноги, как вдруг оступаюсь, но от падения меня останавливают руки моего мужа. Проклятье… Испугавшись, я и сама вцепилась в него, но слишком быстро осознаю свою ошибку. Меня невероятно злит находиться в таком беспомощном и подавленном состоянии рядом с ним, и я незамедлительно бью по мужской руке, а потом и вовсе отталкиваю его со всей своей агонией. — Я хочу побыть одна! — сорвавшись на крик, делаю шаг вперед, ощущая, как от гнева раздуваются крылья носа.

Эзио в ответ, конечно же, безразлично молчит и хладнокровно проводит большим пальцем по своим выразительным губам. Мое дыхание становится еще тяжелее и громче, как только ловлю мужской взгляд, опустившийся на мою вздымающуюся грудь, однако я совершенно не спешу прикрыться. Пусть смотрит, мне плевать, больше это не имеет никакого значения. Это когда-то могло быть его, а теперь навсегда убито. Он убил. Но даже это не делает Торричели уязвимым или человеком, чувствующим хотя бы унцию вины.

Подобная холодность одаривает меня безнадегой и лишает какого-либо шанса на реванш. И все же я не должна так реагировать на него, все, что нас связывает — законный брак, в остальном этот человек стал для меня никем. НИКЕМ. Повторяю для своего глупого сердца, напоминающего сейчас избитого партизана, который, несмотря ни на что, пытается вырваться из плена ненависти к человеку, ради которого оно билось много лет. Как оказалось, напрасно. Не желая больше давать ему возможность трахать себя глазами, я отворачиваюсь и прикрываю грудь кружевным бюстгальтером.

Дрожащими пальцами пытаюсь застегнуть крючки, пока меня не отвлекает шуршащий звук, а затем щелчок зажигалкой, после чего я улавливаю витающую в воздухе терпкость дыма.

— У тебя пять минут, — заявляет Эзио своим привычным отстраненным и сдержанным тоном, который можно приравнять к расстрелу из автомата.

Резкими движениями натягиваю толстовку и рывком достаю из-под высокого горла волосы, тут же оборачиваясь и обращая на него всю свою ярость, по крайней мере, пытаюсь, пока не вдыхаю знакомый аромат: сигареты и туалетная вода с древесными нотами.

— Выйди за дверь…

— Конечно, — тихо вылетает из его рта вместе с клубом пара, когда он кивает и лениво перекатывает фильтр между губ, очаровывая мое безнадежное сердце.

А потом разворачивается, но его останавливает мое:

— Дай мне сигарету.

Да, черт возьми. Я снова поддаюсь пороку и слабости, только это действительно то, что мне нужно. Сейчас я до дикости хочу обжечься никотиновой палочкой и забыться в головокружении, прежде чем сделаю следующий шаг, которого от меня ждут. Мне необходим островок передышки, иначе боюсь, что пойду ко дну.

Эзио хмыкает, слегка дергая головой в сторону, а затем поворачивается ко мне и медленно приближается в до омерзения привлекательной хищной манере. Особенно сейчас, облаченный в это гребаное длинное пальто дьявола.

Сделав еще одну затяжку, он выпускает пар через нос и протягивает мне свою сигарету, на которую я целую минуту смотрю с сомнением, в то время как мой пульс начинает зашкаливать до предела.

— Я хочу новую.

Нервно облизываю вмиг пересохшие губы и веду плечами, бросая вызов вздернутым подбородок. Не знаю, насколько это правдоподобно в моем положении, но я пытаюсь. Вот только отголоски истерики все еще пляшут цыганочку у меня в груди, и мне приходится предательски перевести дыхание.

— Я не веду переговоров, Фел, — мое имя так мягко соскальзывает с его языка, что другие слова кажутся лезвием на фоне этого. — И тебе об этом известно.

Сжав челюсти, выхватываю из его длинных пальцев сигарету и без какой-либо прелюдии подношу ее ко рту, стараясь не думать о том, что только что идеальные губы Эзио владели этим же фильтром. Втягиваю в себя горечь густого дыма... Боже…

Мне даже удается не закашляться после годового воздержания от вредной привычки. И я повторяю это снова, пока мои легкие не начинает жечь от глубокой затяжки. Но даже никотиновое успокоительное не помогает мне терпеть холод мужского взгляда и жар, нагло окутывающий меня от того, что я курю его сигарету.

И пусть я презираю его, но каким-то чудом этому человеку удается обернуть все мои эмоции против меня самой. И с очередной затяжкой мои пальцы начинают дрожать лишь сильнее. Чтоб его! Внезапно я ловлю на себе взгляд Эзио, который оперся о дверной косяк, чинно засунув руки в карманы брюк, и следит за каждым моим движением. Но и сейчас он кажется равнодушным, из-за чего у меня нет ни единой возможности понять, что творится в его голове. Теперь все совершенно иначе. Я больше не знаю этого мужчину. И я впервые хочу нанести ему телесные повреждения, но вместо этого делаю последнюю яростную затяжку и тушу сигарету, бросив ту в ванну. Как бы я хотела, чтобы вместо нее это было мое глупое сердце.

— А теперь оставь меня одну, — как-то глухо произношу я, позволяя горькому вкусу табака тлеть на кончике языка. Приятное головокружение забирает желание закатить истерику, но именно это мне и нужно было. Атрофировать свой мозг. Свое тело. Хотя бы на мгновение мне нужна эта гребаная передышка, и я получаю ее. Правда, не сразу.

Эзио отталкивается от косяка и снова подкрадывается ко мне, становится тяжело дышать, и я даже делаю шаг назад, но оказываюсь пойманной за руку, и в тот же миг сердцебиение сходит с ума. Почему мое тело продолжает ему подчиняться?

Я не сразу понимаю, что он делает, но потом вижу, как Эзио задирает мой рукав и обводит большим пальцем… место, где раньше был маленький мотылек. Только теперь вместо него черное сердце. Такое же черное, как и сердце у моего чудовища. Я отмечаю, как долго задерживается его взгляд на том месте, а потом, как вспыхивает у меня кожа от каждого нового поглаживания.

— Если бы я знал, сколько потеряю, то заметил бы тебя раньше. — Не уверена, кому он это говорит, мне или закрашенному мотыльку, однако от сказанных им слов в груди защипало. После чего его льдистые глаза резко переключаются на меня, и я вздрагиваю, будто пойманная с поличным.

Я с радостью придушила бы его только за то, что позволяю себе поверить в эмоцию, которая просочилась в его голосе. Я услышала это. Боль. Подобное не спутать ни с чем. Слишком родное мне чувство, которое много лет цеплялось за мои выступающие кости.

— Ты здесь, чтобы разрушить мою жизнь? — шелест моего шепота вызывает череду наивных ударов в груди, и я поджимаю нижнюю губу, потеряв контроль над эмоциями. Я даже не должна говорить с ним, но, как всегда, все делаю в точности до наоборот.

Прикрываю на мгновение глаза и дарю себе успокаивающий вздох.

Ради всего святого, Фили. Прекрати.

Мое замешательство от внимания Эзио тоже не ускользает. Разумеется, нет.

— Я здесь, чтобы вернуть тебя домой, Фел. — Какая ирония. — Мой дом без тебя мертв.

— Лжец! — незамедлительно шиплю я, задыхаясь подступающими слезами и вырывая из его хватки свое запястье. — Не смей говорить мне этого! — сжимаю кулаки до побеления костяшек и разжимаю их, мечтая избавиться от фантомного браслета его прикосновения. Повторяю это еще раз и еще. — Ненавижу тебя, — прерывисто вырывается из меня, отчего его губы кривятся в непонятной мне улыбке, и он протягивает к моему лицу руку, но я отвешиваю по ней шлепок, тут же отшатываясь на безопасное расстояние.

Этот мужчина причинил тебе боль, девочка. Не вздумай позволять ему прикасаться.

И я хвалю господа, когда Эзио демонстрирует остатки своей человечности и отступает.

— Машина ждет внизу. — Вижу, как тяжело он сглатывает и кивает. — Не задерживайся, моим людям нужен отдых.

С этими словами Эзио незамедлительно выходит за дверь, оставляя меня совершенно растерянной и… лишенной рассудка.

Нет.

К черту его! К черту! Это чудовище просто не имеет шанса на мою любовь. Он ведь поэтому здесь? Хочет дать мне то, чего я много лет отчаянно пыталась завоевать в замке хладнокровного монстра? Или просто снова хочет сделать из меня двойника призрака, который молча бродит по пустому дому?

Зачем он мне все это наговорил? И почему только после того, как снова причинил боль, не оставившую места ни для чего, кроме ненависти?

Обреченно опершись о раковину, я смотрю на свое заплаканное отражение. Такая слабая, такая разбитая… В моих глазах больше нет боевого духа. И я не успеваю подумать об этом, как все вокруг затуманивается приближающимися слезами.

Устало уткнувшись лбом в зеркало, я лениво трусь об него, наслаждаясь небольшой прохладой. Но вскоре мои мысли вновь заполняет одно — он нашел меня. Закрываю глаза и несколько минут собираюсь с духом, прежде чем выйти из ванной, накинуть пуховик и покинуть место, ставшее за последний год моим домом.

Но следующая картина, представшая перед глазами, оказывается равносильна выстрелу из дробовика прямо в голову. Кажется, я даже слышу, как мои мозги прилипают к стене…

Нет. Боже, нет…

Хансон стоит на коленях, его лицо избито, не сильно, но этого достаточно, чтобы мое сердце сжалось так, словно в него воткнули сотни иголок.

Я открываю рот, чтобы выкрикнуть его имя, но попытка застревает в горле, когда меня кто-то ловит за руку, лишая возможности упасть со ступеней. Киро… В груди все ухает от того, сколько вины я вижу в его взгляде, но вместо того, чтобы посочувствовать ему, я обрушиваю на него весь свой гнев и, изо всех сил толкнув парня в грудь, пускаюсь прямиком к своему другу, ко лбу которого уже наставлено дуло пистолета. НЕТ!

— Не трогайте его! Хансон! — рявкаю во все горло и, подлетев к нему, бросаюсь на шею. — Хансон, — дрожащий шепот причиняет мне боль, пока я судорожно сжимаю друга в объятьях. — Ханс… ч-что они с тобой… сделали, — едва слышно произношу ему в шею.

— Все в порядке, секси, — он запинается, и я чувствую, как его сердце обреченно бьется напротив моего.

Боже… ты не в порядке. Не ври. Ты напуган.

Я тут же отрываюсь от друга и обхватываю его изможденное лицо ладонями, убеждаясь в своих опасениях, но слишком быстро слезы затуманивают мой взор и все становится одним мутным пятном.

— Эй, ты что плачешь? — как-то хрипло веселится Ханс, только мне от этого не легче. Он плохой лжец.

— Синьора, — произносит кто-то на итальянском, и я вмиг поднимаюсь на ноги, сталкиваясь с двумя людьми Эзио, которые стояли над моим другом с оружием.

— Пошли к черту! — цежу сквозь зубы. — Пошли все к черту, ублюдки! — я бросаюсь на одного из них и начинаю яростно толкать его. — Вы не тронете его! Никто из вас не причинит ему вреда! Я не позволю! Ублюдки! Ненавижу! Оста…

Мои гневные крики застревают в горле, когда меня кто-то подхватывает на руки и лишает возможности двигаться.

— Нет, нет, нет! — изо всех сил брыкаюсь я. — Отпусти! Я убью каждого, кто причинит ему боль, каждого… сволочи… — последнее срывается уже шепотом оттого, что легкие сжимаются от нехватки кислорода, а в следующую секунду меня уже запихивают в салон машины.

Мгновение, и я получаю свободу от мужских рук, вот только рыпнуться не успеваю, так как большое тело забирается следом и одним щелчком блокирует двери.

— Успокойся, Филиция, — знакомый голос пробивается в мое ошарашенное сознание, прежде чем я понимаю, кому он принадлежит.

Гектор…

Я несколько раз моргаю, чтобы избавиться от пелены слез и убедиться в своей догадке. Так и есть. Зрение возвращается, и я вижу лицо брата Эзио.

— Гектор! — восклицаю я истерично. — Прошу тебя, выпусти меня, я не могу… — вплетаю пальцы во все еще влажные волосы. — Хансон не сделал ничего плохого, прошу, поверь мне. Скажи… — я цепляю его за руку. — Скажи им отпустить его, я знаю, они послушают тебя. Спаси его. Я не прощу себе этого, — всхлипываю, — он мой друг, понимаешь?

Но ни одно из моих слов не заставляет мужское лицо проникнуться пониманием, и мне становится страшно, потому что мужчины из нашего мира не знают, что такое пощада.

— Нам нужно ехать, Филиция. Мне жаль.

Я закрываю рот ладонью, чтобы проглотить громкие рыдания. Чувство беспомощности и отчаяния расстреливают меня в упор, и, прежде чем машина трогается с места, я перевешиваюсь через заднее сиденье, где мне открывается вид на то, что вспарывает мои вены. Рука с пистолетом направлена на голову Хансона, и я готова крикнуть во всю глотку, если бы не кочка, из-за которой я падаю на сиденье, а потом раздается эхо выстрела.

Нет, нет, нет…

Замираю, судорожно хватая ртом воздух. Только я не могу надышаться, с каждой секундой позволяя онемению завладевать своим телом все больше и больше. И вскоре чувствую лишь, как сердце разбивает себя о ребра.

Осознание произошедшего сдавливает меня в жестоких тисках, и в полном неверии я собираюсь снова посмотреть туда, где в последний раз видела еще живого друга, но сильные руки лишают меня этого, сжав в удушливых объятьях.

— Не нужно. Не смотри, Филиция.

Я трясу головой и начинаю вырываться, проклиная Гектора и всех их самыми последними ругательствами, но он не выпускает меня, а лишь усиливает хватку, ломая последнюю струнку моей стойкости. А потом я разрушаюсь на его груди раздирающими душу рыданиями. Я плачу, плачу и плачу, неистово сжимая края его куртки, пока не теряю сознание. Однако, даже потеряв возможность видеть, чувствовать и говорить, я не получаю облегчения. Ведь даже в темноте я задыхаюсь, слыша до боли любимый голос:

Мой маленький гризли…

Он убил его. Убил из-за меня… Рука с пистолетом, из которого был сделан тот самый выстрел, принадлежала Эзио.

Эзио

Еще никогда в жизни ожидание так не выкручивало из меня остатки терпения. Словно патологоанатом ломает без анастезии каждую кость. Из-за чувства вины, навалившегося на плечи мертвым грузом, это изводит и лишает возможности контролировать все, что происходит со мной. И единственное, что помогает задушить желание ворваться в комнату Филиции и заставить ее прекратить меня игнорировать, — убойная доза виски, приправленная парой-тройкой экстази. Сейчас это определенно не то, что ей нужно. К тому же я чертовски вымотан, и мне самому требуется сон.

Но, несмотря на свое убитое состояние, мне все-таки не удается перестать вспоминать, как жестоко я лишил ее девственности… и как отчаянно она желала, чтобы я продолжил то кровопролитие. Твою мать! Самая настоящая валькирия.

Взъерошиваю волосы и рывком возвращаю руки на стол, желая избавиться от проклятых картин, подобно киноленте, крутящихся в моей голове. Особенно эти глаза. Черт возьми. Я даже рад тому, что их настоящий цвет скрывали гребаные линзы. Но искусственным стеклам все равно было не под силу спрятать тонну слез, причиной которых являлся я сам, однако в то же время в них было что-то еще… что-то, что напоминало сверкающий триумф. Так и есть. Она жаждала моего промаха из-за глупой ревности, целый год выжигающей мои вены. Блядь… я охренительно облажался, вот только в тот момент я был слеп, чтобы заметить это, и груб, чтобы воззвать себя к человечности, которую уничтожила жажда мести…

Стук в дверь обрывает мои мысленные метания, и, вскинув голову, я замечаю вошедшего Альваро с подносом в руках.

— Синьор Торричели, сегодня ваша жена опять не притронулась к еде.

— Дерьмо.

Опершись локтями на стол, я сжимаю большим и указательным пальцем переносицу и не останавливаюсь, пока из глаз не начинают сыпаться белые снопы искр.

— Вы тоже со вчерашнего дня ничего не ели.

— Я в порядке, — сипло отвечаю, после чего, не услышав удаляющихся шагов, поднимаю затуманенный взгляд на дворецкого. — Я не голоден.

Неубедительно улыбнувшись мне, он кивает и выходит за дверь, а я с шумным вздохом откидываюсь на спинку кресла.

Три дня. Она не ест и не пьет три дня. Черт подери… Я сам проклял себя, ворвавшись в ее жизнь как гребаный дикарь. И теперь девушка, без которой дом, наполненный эхом моей агонии, превратился в призрак, сама вернулась словно мертвой. И мой личный ад длиною в два года грозит обернуться вечным пламенем Геенны. Я горю, ежедневно встречаясь с незнакомкой, сотканной из безразличия и холода.

С того самого момента, как мы вернулись, Филиция еще ни разу не отреагировала на мое присутствие, пока я часами сидел и ждал ее пробуждения, потирая ладони, пропитанные запахом табака. Она потеряла сознание на руках у Гектора и не приходила в себя весь полет, до самого особняка, где я лично отнес ее в свою постель, не желая оставлять одну. Но каково было мое удивление, когда наутро я обнаружил Фел в гостевой комнате. Она ушла от меня, даже не закатив типичной истерики, которую я определенно заслуживал. И это безразличие не предвещало ничего хорошего.

Последующие пару дней я не трогал ее, только сидел в кресле и наблюдал за ней на расстоянии. С трудом, но я убедил себя не заговаривать с ней первым, заставил себя ждать знака, который она бы дала мне, позволив приблизиться к ней. Но этого не произошло. Она не хотела находиться рядом со мной, не могла вынести моей близости, и я понимал причину. Я столько лет отвергал ее, но если бы только знал, сколько мучений приносит подобная пытка…

Ей словно было тесно делить со мной жалкие клочки воздуха. Порой у меня даже возникало ощущение, что она не дышит. Но приближаться и тем более прикасаться к ней я не смел. Казалось, если дотронусь до свернутого в калачик тельца, оно обернется пеплом под моими пальцами. Я собственноручно спалил то, что много лет призывным маяком горело в этой девушке. Я стал тем самым смертельным пламенем для своего глупого мотылька. Сейчас же она напоминает руины города в сизом тумане. А я тот самый разрывной снаряд, уничтоживший все, что мне было дорого в этой девушке.

И сейчас единственное доступное мне зрелище —смотреть, как она прячет свою боль и слезы, утыкаясь по ночам лицом в подушку. Пару раз я слышал, как она воет в нее, сжимая так, что ткань грозилась вот-вот порваться… За всю свою жизнь я видел столько страданий людей, но вот парадокс — я не смог и на унцию вынести мучений голубоглазого бойца.

Порывисто открываю ящик стола и достаю бутылку виски, мгновенно опрокидывая горючее пойло прямо в глотку. Мне нужно найти гребаное облегчение, а лучше выйти на какой-то промежуток времени из реальности, где мне больше нет места. Я готов дать ей время. Но не уверен, что оно способно что-либо исправить. И способно ли вообще что-то в этом гребаном мире заставить глаза, напоминающие васильковое поле, посмотреть на меня как прежде?

Нет, мать вашу! Этого не произойдет, даже если небо разразится молнией прямо в мое несуществующее сердце. Только если случится чертово чудо, но его не существует в моем мире. Я чудовище, особенно в ее глазах, и у меня нет ни единого шанса исправить это. Я понял это еще в ту ночь, когда взял ее грубой силой, будучи уверенным в том, что за целый год она не раз отдавала себя другим мужчинам. Отдавала то, что я не смел взять много лет, оберегая ее от себя, но она с самого начала была обречена стать моей, я лишь оттягивал неизбежное, лелея в душе утрату первой жены. Как глупец игнорировал ту, что помогала мне дышать в моменты, когда кислород отказывался проникать в легкие. А теперь она мстит мне самым хладнокровным образом, мстит так, как умеют только женщины, которым больше нечего терять.

То, что происходит сейчас, не сравнится с тем, что было со мной, когда Фел сбежала и начала жить другой жизнью, когда она уничтожила то, что было моим криптонитом, превратив пшеничную копну мягких волос в острые, как лезвия ножа, медные пряди. Кажется, палец, на который я намотал локон рыжих волос, до сих пор горит огнем. Так же, как и горят мои внутренности от последствий, что теперь равнодушно молчат в комнате, где мне больше нет места.

Мне больше не место рядом с ней, я потерял возможность находиться там, где она хранила меня много лет.

Эзио. Девять месяцев назад

Люди становятся плохими,

чтобы не чувствовать боль.

Месяц безрезультатных поисков вымотал меня больше, чем бешеный рабочий график, хотя мне стало абсолютно плевать на все дела после исчезновения Филиции.

Впервые за долгие годы все мои мысли были полностью во власти голубоглазой валькирии. И я ненавидел то, что со мной делала эта девушка, потому что, стоило только подумать, что кто-то другой касается ее, у меня тут же возникало неконтролируемое желание убивать. Она принадлежит мне. Лишь мне. Но факт того, что Филиция больше не желала этого, приводил меня в такую ярость, что на мгновение я был готов собственноручно придушить ее, окажись она рядом. Был готов причинить ей такую боль, какую она поселила во мне своим предательством. И с каждым новым днем эта гребаная боль грозила разорвать во мне все, что еще осталось от человека. Боюсь, что к моменту, когда я ее найду, внутри не останется ничего живого.

Машина останавливается.

— Прибыли, босс.

Открываю глаза и несколько раз моргаю, чтобы вырваться из туманных оков чертовых мыслей.

— Позвони Винни* и сообщи ему о незаконных операциях Якудзы на нашей территории в Нью-Йорке, — устало хмурюсь. — Он знает что делать. И подготовь мне самолет, я вылетаю сразу, как закончу с дерьмом на складе.

Спидо, один из моих солдат, смотрит на меня через зеркало заднего вида.

— Что-нибудь еще, босс?

— Нет, — киваю. — Выполняй.

Я вылезаю из салона прежде, чем он достает телефон и набирает нужный номер, после чего переключаюсь на то, что мне необходимо в ближайшие пару часов, пока я буду обескровливать тела сицилийских сучек.

На ходу вынимаю из пачки сигарету и зажимаю ее между губ, быстро прикуривая и делая жадную затяжку, а затем захожу в затхлое помещение. Блядь, вокруг стоит такая вонь, что я даже не чувствую вкуса табака.

Сплевываю и снова затягиваюсь до жжения в легких, ощущая лишь, как воздух на складе пропитан запахом пота и крови, вот только не хватает самого важного компонента: страха.

Люди де Сандро непоколебимо принимают каждую изощренную пытку, не проронив ничего, кроме криков агонии и кучки дерьма, при этом ни выдавив из себя ни слова о том, куда делась моя жена.

Ее личность просто-напросто безжалостно стерлась с лица земли. Мне стоило догадаться, что за всем этим стоит Коза Ностра, во главе которой наша давняя подруга. И я убедился в этом, когда мне предоставили любительскую съемку одного из туристов в день пропажи Фел, на которой засветилась Джиа де Сандро с девушкой, похожей по описанию на ту, что исчезла из торгового центра.

Мне развязали руки.

Нам удалось взять в заложники пару солдат де Сандро, подстроив их исчезновение под несчастный случай, но вот уже целую неделю ни один ублюдок не дает мне и толики информации, которая ускорила бы поиски моей жены.

Качая головой, я делаю последнюю затяжку и бросаю сигарету, придавливая ее ботинком под новый крик боли.

— Как успехи?

— Ничего нового, босс. Я все испробовал. У них нет слабых точек: ни семьи, ни жен, ни детей, — пыхтя, выдавливает Киро и наносит удар, за которым следует характерный хруст, а потом стон и истеричный смешок. — Блядь! Эти гребаные ублюдки мазохисты.

Неужели?

На мгновение мои губы уродует кривая ухмылка, подавляя часть гнева. Только на мгновение.

— Сними с него штаны и оставь это дерьмо мне.

Тяжело дыша, Киро еще дважды бьет по лицу мудака Коза Ностры и, выполнив мою просьбу, отступает, заслужив от меня одобрительный взгляд от того, сколько кровавых улик на нем.

Поворачиваюсь к привязанному к стулу заложнику, и мое одобрение сменяется отвращением из-за соплей и слюней, свисающих с его лица. Помимо крови, вытекающей изо всех щелей. Внезапно мое внимание привлекает стонущее тело, прицепленное к батарее.

— Этот новый, — поясняет Киро, прежде чем я задаю вопрос. — Вчера его выцепили.

— Кто-нибудь видел?

— Нет, дорога была пустынной, второй скончался на месте.

— От полиции ждать проблем?

— Никаких проблем, вчера были свои ребята, они все подчистили.

— Хорошо, — киваю и облизываю губы, пока надеваю кожаные перчатки, а затем достаю нож. — Можешь идти, Киро, — произношу, не отрывая взгляда от острого лезвия, которое направляю к болтающимся гениталиям пыхтящего ублюдка. — Я справлюсь сам.

Усмехаюсь, когда получаю желанную эмоцию на искаженном лице, но у него больше нет шанса. И я доказываю ему это, схватив его за большие яйца и отрезав их одним небрежным движением, после чего беру и заталкиваю эту волосатую кучку ему же в глотку, наконец заглушая симфонию раздирающих криков.

Не медля больше, надавливаю окровавленным лезвием на сальную кожу и вскрываю ему глотку, производя фонтан крови и череду булькающих звуков.

— Надеюсь, тебе понравилось зрелище? — обращаюсь к дружку, привязанному к батарее, и делаю шаг в его сторону, на ходу вытирая об рукав лезвие ножа.

— Пошел ты нах*й!

— Какие грязные слова, — цокаю, качая головой. — Тебе повезло, что я умею проявлять милосердие. Ты останешься жив, потому что мне нужно кое-что передать твоему боссу.

Я дважды хлопаю в ладоши, после чего мне приносят коробку, внутри которой находится подарок для моей дорогой подруги. Предатели заслуживают лучшего. Сердца ее коня будет достаточно?

— Ты передашь это Джии де Сандро, — кладу коробку рядом на стол и склоняюсь над громко дышащим ублюдком. — Но я повторю то же самое с твоей потной мошонкой, если не получу от тебя ответы на нужные вопросы.

____________________________________

*Винни — подручный или младший босс, заместитель дона. Второй человек в Семье, который назначается самим доном. Подручный несёт ответственность за действия всех капо.

Восемь месяцев назад

— Это не она, — царапающая хрипота продирает горло, пока мои глаза блуждают по бледному и безжизненному телу девушки, подходящей под описание Филиции.

Потирая грудь в попытках избавиться от неприятного жжения, я выхожу из морга и направляюсь к машине, дверцу которой Спидо приоткрывает, как только замечает меня.

Я располагаюсь на заднем сиденье иномарки и, вставив между губ сигарету, откидываю голову назад. Так и не прикурив. Как же я устал… Трусь затылком о подголовник. Чертовски устал. Сегодня мне поступил очередной звонок с информацией о том, что мою жену нашли. Мертвой. Возможно такой исход был бы самым удачным для нас обоих, но это снова оказалась не она. За последнее время я уже объехал не один морг, где мне показывали совершенно не похожих девушек, но сегодня на мгновение я даже задумался — сходство было колоссальным — и все же нет, эта девушка была чужой. А значит, мои поиски продолжаются.

— Куда теперь, босс?

Голос Спидо вытягивает меня из тягучих мыслей, и я склоняю голову, бросая на него пустой взгляд.

— Моя давняя подруга пригласила меня пообедать, — хриплю с сигаретой во рту, а потом прикуриваю и снова откидываюсь назад, задумчиво выпуская первое сизое кольцо дыма вверх. — Невежливо отказывать. Надо съездить.

Все-таки Джиа де Сандро решила сыграть со мной на одной доске. Черт возьми, я всегда знал, что ее нельзя недооценивать. Знал, что она станет мне достойным противником. Возможно, даже надеялся на это, мне всегда нравились интересные партии. И я бы насладился ей, если бы меня не лишили того, что давало мне спокойствие. Если бы меня не бросила та, что много лет помогала дышать.

Мой маленький мотылек оказался не таким уж и глупым. Он приготовил для меня пилюлю с ядом и заставил сожрать ее в прикуску с гребаным пирогом.

Ощущаю, как мои губы растягивает широкая улыбка, после чего изо рта вырывается глухой смех.

Вся жизнь — сплошной сюр. Иллюзия, в которой я теряюсь во времени. Я всегда превосходно разбирался в людях, зная наперед каждый их шаг и то, о чем они подумают. Но оказалось, что я совершенно не знал Фел.

Женщин вообще не стоит недооценивать, это весьма взрывоопасный продукт. И вызывает слишком много побочных эффектов, а порой и зависимость, от которой ломает похлеще, чем от тяжелого наркотика.

После нескольких часов молчаливой поездки машина наконец съезжает с главной дороги, и под колесами начинает хрустеть гравий, пока мы поднимается по бесконечному серпантину. Джиа выбрала нейтральную территорию, и мне интересно, что на это скажет ее любимый муженек, который сейчас отсутствует в стране.

Хотя, зная эту девушку, она вполне может сыграть и без его одобрения. Уверен, сегодняшний случай не станет исключением, и я убеждаюсь в этом, когда в небольшой грузинский ресторан заходит та самая брюнетка. В деловом красном брючном костюме, под пиджаком которого надета дизайнерская блузка с высоким воротом. Одним только жестом она оставляет лысого солдата в стороне и направляется за наш столик на балконе. Стоит отметить, что новый статус ей к лицу. И мне нравится, что привычка носить закрытую одежду все же осталась при ней. Такой я ее и запомнил, когда она впервые предала меня.

— Здравствуй, Джаро.

Мои губы кривятся в однобокой ухмылке. Так меня называют только три человека. Эта девушка в их числе.

— Прекрасно выглядишь, — жестом прошу ее присесть, внимательно следя за каждым грациозным движением девушки.

Возле нас появляется официант, который тут же зарабатывает от меня холодный взгляд, однако Джиа избавляется от него быстрее.

— Ничего не нужно, — она одаривает его циничной улыбкой кроваво-красных губ, прежде чем стрельнуть в меня нефритовым презрением.

— Давай сразу к делу, — она кладет руки на подлокотники, но ее спокойствие слишком неестественное. В отличие от моего. — Твои люди были замечены на моей территории.

Киваю, вынимая пачку сигарет, на что тут же получаю замечание:

— Давай не будем портить воздух. Обещаю, наш разговор не займет много времени.

Не выпуская пачку из рук, я начинаю ей монотонно постукивать по столу.

— Без проблем. Будут еще пожелания, синьора де Сандро?

— Отзови своих людей.

Ухмыляюсь, после чего поднимаюсь из-за стола и подхожу к перилам, опираясь на них ладонями.

— Дело в том, что на твоей территории была замечена моя жена. После чего она пропала.

Джиа молчит.

— Так что боюсь, что мне развязали руки.

— Я просила тебя перестать игнорировать ее, просила дать ей то, что она заслуживает. Но ты не сделал этого.

Сука. Даже не попыталась снять с себя подозрения. Так уверена, что я не придушу ее в этом же гребаным ресторане? Сжав челюсти, сглатываю.

— Скажи мне, где она, и я обещаю, что никто не пострадает, — мой голос падает на пару октав ниже.

— Ты угрожаешь мне, Эзио?

— Предупреждаю.

Слышу скрежет ножек по каменному полу, а потом цоканье каблуков, прежде чем между лопаток мне врезается холодный ответ:

— Я не боялась тебя тогда, и сейчас ничего не изменилось.

Я отталкиваюсь, меняя горный пейзаж на непроницаемое лицо Джии, с вызовом смотрящей на меня.

— Тебе и не нужно бояться, Джиа. Я не собираюсь трогать тебя. Чтобы причинить тебе боль, мне достаточно надавить на один рычаг. Как там твой муженек? — Ее глаза вспыхивают яростью. — Я могу прямо сейчас пустить ему пулю в лоб. Кажется, сегодня он на встрече с Братвой?

— Я убью тебя, если тронешь то, что принадлежит мне, — шипит зеленоглазая бестия, делая шаг ближе. — Убери своих людей. Это мое последнее предупреждение.

С минуту мы прожигаем друг друга взглядами.

— Как тебе подарок?

Сначала Джиа сжимает губы в тонкую линию, но потом говорит:

— Один-один. Ты вырвал сердце моего коня, а я — твое, — добавляет она шепотом. — Ты никогда ее не найдешь.

С этими словами де Сандро разворачивается и пускается прочь. Но все же, прежде чем уйти, она останавливается и оборачивается:

— Эта девушка могла дать тебе все что нужно для простого человеческого счастья. Надеюсь, теперь она осчастливит другого.

Каждое ее слово попадает в меня с удвоенной силой. Отчасти потому, что Джиа сказала правду, а отчасти потому, что я действительно понимаю: чем дольше ищу Фел, тем больше вероятность, что однажды она полюбит другого.

С этой мыслью я выхожу из себя и переворачиваю стол, распадаясь яростным криком, который разносится эхом в высоте гор.

Однажды у меня уже было все, но я потерял это. И теперь, зная, насколько уничтожающим может быть это чувство потери, я больше не хочу этого испытать.

ВОСПОМИНАНИЕ

— Милый, я хочу съездить посмотреть коляски, — мелодичный голос жены как всегда заставляет меня на мгновение забыться и прикрыть глаза. Я готов слушать его вечность. — Составишь нам с малышом компанию?

Я перевожу усталый взгляд на монитор и кипу бумаг, понимая, что домой вернусь только к завтрашнему вечеру.

— Мэл, детка, — мой голос такой хриплый, что я запинаюсь и прочищаю горло, — я бы с радостью, но… — надавливаю на глаза большим и указательным пальцем, проглатывая тяжелый вздох, — сегодня не могу. Давай на следующей неделе. — Я слышу звук разочарования на другом конце провода и готов вырвать свой язык за то, что причиной этому является мой отказ. — Amoruccio ( перевод с итал. – любовь моя), ты разбиваешь мне сердце. Хочешь, возьми подругу, и я вышлю к вам Винни, он отвезет вас куда пожелаете, — я подмигиваю своему подручному. — Тем более он скоро станет папочкой, ему ваша компания пойдет на пользу.

Пауза затягивается, и я знаю, что в этот момент ее глаза напоминают Шервудский лес.

— Мы скучаем по тебе, Эзио. В последнее время тебя практически не бывает дома…

— Детка, ты ведь знаешь, что у синдиката сейчас проблемы с Якудза, — выпускаю воздух сквозь стиснутые зубы и подаюсь вперед. — Послушай, все, что я делаю сейчас, это только ради нас и нашего будущего ребёнка. Я должен разобраться с этим дерьмом…

— Синьор Торричели! Следите за своим языком, наш ребенок уже все слышит!

Я не удерживаюсь от смешка, вспоминая, что моя жена очень тщательно следит за развитием нашего малыша, вычитывая все о развитии плода из энциклопедии для беременных. Я бы даже сказал, она одержима данным вопросом, но это делает ее лишь еще прекраснее.

— Я приношу извинения за свою несдержанность, cara (перевод с итал. - дорогая). Обещаю, как закончу дела в синдикате, возьму на пару дней отгул.

— Надеюсь, ты не будешь затягивать с этим, потому что маленький Торричели уже активно просится на свободу.

— Обещаю.

***

Я поднимаюсь по лестнице после дерьмового рабочего дня с одним желанием — принять душ и зарыться лицом в копну пшеничных волос жены. И так бы и сделал, если бы не увидел картину, разможжившую мое сердце в ничтожные ошметки, когда застыл на пороге спальни. Что за?.. Рука на автомате вытаскивает из кобуры пистолет, пока я обвожу настороженным взглядом комнату. Багровые кровавые разводы повсюду: на кровати, стенах, шторах и полах. Их так много, что даже воздух пропитан тяжелым металлическим запахом, и с каждым новым вдохом к горлу подступает тошнота, потому что эта кровь принадлежит моей жене.

— Мэл! — кричу во все голо, переводя дуло пистолета из угла в угол, пока осматриваю помещение. — Мэл! Ме…

Я замолкаю, когда слышу позади грохот и, обернувшись, замечаю в дверях ванной жену. Однако тревога только усиливается, потому что… Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Эзио… — сквозь рыдания выдавливает она, держась за окровавленную ночнушку внизу живота. — Я не знаю, как это остановить, — она судорожно трясет головой, — я искала телефон… я хотела…

— Мэл, — я срываюсь с места и успеваю поймать Мелоди в объятья, когда ее ноги подкашиваются.

— Милый, — тонкие окровавленные пальцы сжимают мою белоснежную рубашку, но мне плевать, еще сильные прижимаю жену к своей груди, в которой все горит от невозможности продохнуть. — Милый, останови это, я не хочу его потерять…

— Все хорошо, amoruccio. Я обещаю, что позабочусь о вас, — успокаиваю ее, раскачивая в объятьях, пока второй рукой отправляю смс с указанием подогнать машину, после чего незамедлительно поднимаюсь и аккуратно беру дрожащую Мелоди на руки. Такая хрупкая, уязвимая и напуганная. — Все будет хорошо. Слышишь, cara? Обещаю тебе. Все будет хорошо, — словно в бреду, повторяю это снова и снова, вот только с каждым разом понимаю, что ни черта не будет хорошо.

Да, в тот день я вернулся, как и пообещал. Только поздно. Слишком поздно…

Потому что утром следующего дня мы потеряли нашего ребенка.

Филиция

Не знаю, что будит меня первым: звук приближающихся шагов или тяжелый запах алкоголя вперемешку с табаком. А потом я ощущаю, как около ног прогибается тахта.

В этот момент что-то во мне шевельнулось. И это что-то оказалось первым признаком жизни среди бесконечных слез и медленно, по кирпичикам разрушающей меня боли.

Я даже не знаю, день сейчас или ночь, не знаю, сколько прошло времени, как снова оказалась в стенах отравляющего меня прошлого. Все превратилось в мутное пятно. Атрофировалось так же, как и мой разум. Я не ела с того самого утра в Норвегии, где позавтракала одним кофе. Хотя и желания к еде, если честно, за последнее время у меня не возникало.

Стоило закрыть глаза, и я видела Хансона, иногда Пен, вспоминала работу, к которой успела привыкнуть, и маленькую балетную студию, но все же большую часть моих мыслей и воспоминаний занимал Ханс, особенно тот вечер. Мы поссорились, после чего моя судьба снова оскалилась, отдав меня в руки монстру с холодными голубыми глазами. И я… я даже не смогла извиниться перед другом и попрощаться с ним. Но самое ужасное оказалось в том, что он совершенно не был обижен…

Я вспоминаю каждую деталь нашего последнего разговора и то, сколько боли и страха было во взгляде дорогого мне человека, а его голос… Я не могу перестать слышать его в своей голове. Он любил меня. А я не смогла дать ему и толику того, что он заслуживал больше, чем кто-либо в моем мире. И это убивало меня. Чувство вины, подобно леске, обвивало мое горло всякий раз, когда я вспоминала, что это из-за меня к его голове приставили дуло пистолета.

Нет. Это невыносимо…

Не в силах больше думать об этом, я зарываюсь лицом в подушку, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы. Потому что он здесь. А я не хочу давать ему ни малейшего повода зацепиться за мою боль. И эта боль разрастается в его присутствии с космической скоростью.

Глупая, почему ты до сих пор не можешь принять свою судьбу?

Все это время Эзио сидит неподвижно, однако меня раздражает то, что я невольно ощущаю рядом с ним. Но я по-прежнему пытаюсь сопротивляться этому. Не реагировать и не отзываться на мужчину, который был самым настоящим чудовищем.

У него есть удивительная способность вытаскивать истину из-под кожи, как и пропитывать своей атмосферой каждую молекулу воздуха. Именно это всегда делало меня эмоционально обнаженной перед ним. И сейчас делает. Только теперь я ненавижу его. И эта ненависть мешает мне дышать. Я буквально чувствую, как воздух покидает мои легкие. Кажется, еще немного, и я задохнусь от отравляющей близости.

В какой-то момент откидываю одеяло, которое он принес мне на следующее утро после побега из нашей спальни, и пытаюсь подняться. Вот только делаю это совершенно зря, потому что, как только отрываюсь от тахты, перед глазами все смазывается в одну палитру, и в следующее мгновение я чувствую его руки. Руки убийцы, прижимающие меня к мужской груди. И мне не нужно себе напоминать о том, что этими руками он убил моего отца, моего друга… и, возможно, мою сестру. Теперь я больше ему не верю. Более того, отказываюсь верить, что Эзио Торричели способен испытывать что-то вроде любви.

Отравляющий запах дорогого алкоголя, парфюма и табака вызывает у меня приступ рвоты, и мне до дикости необходимо оттолкнуть от себя источник, вызывающий этот побочный эффект. Но мне не хватает сил даже оторвать свою голову от мужской груди. Внутри которой бушует что-то похожее на сердце, только я знаю, что там его нет, вместо него дыра. Пустота. Черная и холодная.

Не знаю, сколько проходит времени, пока я беспомощно зажата в объятиях чудовища, но Эзио наконец усаживает меня на тахту и отодвигается на край, даруя мне свободу, и я с жадностью начинаю хватать ртом воздух.

Мне требуется пара минут, чтобы сфокусировать зрение на темном пятне, прежде чем все обретает четкие очертания. Господи, зачем я вообще его разглядываю?

Приподнявшись, отползаю к стене, но по-прежнему продолжаю изучать поникшую позу мужа. Эзио сидит, опершись локтями о колени, взгляд в никуда, дерзкие черные пряди свисают на глаза, а ладони с избитыми костяшками медленно трутся друг о друга. Приоткрыв рот, он проводит кончиком языка по нижнему ряду зубов, покачивая головой в такт немым мыслям.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

— Я хочу, чтобы ты ушел, — вырывается как-то сипло, и мне приходится сглотнуть, потому что кажется, что я не говорила целую вечность, и сейчас звук, вырвавшийся из моего рта, оглушает.

Мне не нравится, как присутствие этого монстра пробуждает во мне что-то жгучее, пробирающееся по венам прямо к замерзшему сердцу. Пробуждает к эмоциям, которых я не хочу. Я больше ничего не хочу, лучше сдохнуть, чем вернуться к прежней жизни, а точнее существованию.

— Ты должна поесть, — его голос прозвучал настолько хрипло и мрачно, что внутри меня все съежилось, будто к моим внутренностям пробирается огромный тарантул, грозя обвить глупое сердце в ядовитую паутину.

Даже в таком изможденном от голода состоянии моему пульсу удается достигнуть максимальных пределов. Я собираюсь послать его к черту, честно, пытаюсь, но в горле будто появилась какая-то преграда, не дающая пробиться ни единому звуку. Поэтому я лишь беспомощно открываю рот, чувствуя себя все более и более уязвимой, но все меняется, когда слышу следующее.

— Послушай, мы должны с чего-то начать, так не может продолжаться, твой организм находится на грани истощения.

Эзио, не поднимая головы, поворачивает ее, позволяя замерзнуть от пустоты, которая разверзлась в его ледниках.

— Я не хороший человек, Фел, и никогда не скрывал этого. Ты прекрасно знала, кто я, и понимала, что не могла просто взять и куда-то сбежать от меня. И все же ты это сделала, — он кивает несколько раз, — сделала, зная, на что я пойду, чтобы вернуть тебя.

Ублюдок! Я не знаю, откуда черпаю виток сил, но подрываюсь на колени чтобы прошипеть ему в лицо:

— Ты не имеешь права винить меня в том, что ты убийца!

Медленно, чертовски медленно, он царапает взглядом каждую искаженную гневом черту моего лица.

— Не имею. Но и не жди от меня раскаяния в содеянном. Потому что мне не жаль, Филиция. И, если бы мог, оживил бы придурка, поцеловавшего тебя, и убил его гораздо медленнее.

— Ты больной, — шепчу я, мотая головой, — больной на всю голову! — срываюсь на крик, прежде чем спрыгнуть с кровати и, черт возьми, тут же распластаться у его ног прямо лицом в пол… Блядь, мой нос.

Я хватаюсь за онемевшую от удара часть лица и пытаюсь свернуться калачиком, только слишком быстро меня отрывают от пола.

Гулкий рык врезается мне в макушку, когда мое тело грубо возвращают на тахту, только лечь не позволяют. Эзио впивается пятерней в мое горло, нависая надо мной, как огнедышащий дракон.

— Твою мать, — шипит он мне в губы, видимо, с трудом сдерживая желание то ли задушить меня, то ли поцеловать. Только не делает ни одного, ни второго. — Что, блядь, ты творишь? — его гневное дыхание с привкусом алкоголя и крепкого табака доставляет мне гребаное блаженство. Прикрываю глаза и ощущаю, как к горлу подкатывает истерический смех. Проклятье, я такая же больная.

Хватка на шее смягчается, а потом Эзио упирается своим лбом в мой, неспешно потираясь об него. Хочу отстраниться, когда его горячее дыхание врезается мне в висок, но почему-то не делаю этого.

— Еще раз встанешь с кровати в таком состоянии, — тяжело дыша, он облизывает свои губы, — и я, блядь, привяжу тебя к чертовой матери!

Судорожно сглатываю, снова и снова, желая избавиться от пульсации в горле из-за его близости и не задохнуться яростью, которая пытается зализать годы равнодушия от этого мужчины, пока что-то теплое не стекает мне на верхнюю губу. И от внимания Эзио это не ускользает. Ну разумеется нет.

Он отстраняется и внимательно всматривается в мое лицо, спускаясь взглядом ниже.

— У тебя кровь, — касается большим пальцем моей переносицы, а меня от неожиданного порыва нежности выворачивает наизнанку, и я тут же бью его по руке.

— Не смей меня трогать! — вырывается из меня на выдохе.

— Я мудак, Фел, но меньше всего хочу, чтобы ты продолжала вредить себе.

Мой подбородок начинает дрожать, и я вытираю с него кровь рукавом пижамы, изо всех сил пытаясь игнорировать омывающую меня изнутри злость, обиду и отчаяние. Он не должен мне этого говорить, так же как и я не должна реагировать. Мне плевать, он никто. Никто!

— Убирайся!

Челюсти Эзио сжимаются.

— Я принесу лед и твой пропущенный обед. Не вставай, если не хочешь, чтобы я привел свое обещание в действие.

Делаю спасительный глоток кислорода и приближаюсь к его лицу, не боясь запачкать белоснежную рубашку мужа кровью, когда сжимаю накрахмаленный ворот в кулак.

— Оставь меня в покое, если не хочешь, чтобы я ночью выковыряла твое сердце вилкой.

Эзио выпячивает нижнюю губу, склонив голову набок, и на несколько долгих минут сосредотачивается на моих глазах, а потом губах, прежде чем убрать мою руку и подняться, продемонстрировав мне одну из своих волчьих ухмылок.

— Черт возьми, — Эзио протягивает руку и, поймав мой непослушный локон, потирает его между длинных пальцев, — не останавливайся, женушка.

С этими словами он уходит, оставляя меня в полнейшей прострации от смены его настроения. Я даже не замечаю, как мое дыхание начинает набирать опасную скорость. Что за чертовщина?

Пятый день. Черт, эта женщина сведет меня с ума своей голодовкой. Вчера я приказал себе не появляться в гостевой комнате. И это было одно из самых верных решений за последнее время. Нам обоим нужна передышка, потому что ни она, ни я не были в адекватном психологическом состоянии, к тому же пустые тарелки, которые выносили от нее, слегка успокоили мое нетерпеливое раздражение.

Я даже поверил в то, что голубоглазая валькирия сложила оружие и пошла по тропе примирения. Пока не наткнулся на кучку еды под ее окном, когда вышел покурить на балкон сегодня утром. Дрянь. Снова изводит меня. Такими темпами я сопьюсь или сойду с ума. Одно из двух. Две крайности, которые в принципе меня бы устроили, если бы я не начал желать капризную женушку, которая все еще, как оказалось, что-то испытывает ко мне, хоть и старательно скрывает это под налетом ненависти. Но как же она ошибается, забывая о том, что любовь и ненависть идут рука об руку. Где есть одно, там обязательно появится и второе.

Схватив с кухни приготовленный для Филиции поднос с едой, я кивком отправляю экономку прочь. Я специально нанял ее, подумав о том, что в компании женщины моей жене будет комфортно, но мой благородный жест был послан к чертовой матери. Как и я сам.

Захожу в гостевую комнату без какого-либо предупреждения, что вынуждает тельце на кровати вздрогнуть. Правда, ей не хватает сил на то, чтобы так же быстро подняться и увидеть причину своего беспокойства.

Поставив поднос на прикроватную тумбу, я беру жену подмышки и усаживаю на подушки как тряпичную куклу. Она слишком истощена, чтобы хоть как-то воспрепятствовать мне. И это буквально приводит меня в ярость. Какого черта она с собой делает?!

Но как только я включаю торшер и в полной мере вижу представшую передо мной картину, моя злость сменяется чем-то другим, удушающим и скапливающимся неприятным чувством в груди, которую мне тут же хочется потереть, чтобы избавиться от дискомфорта под кожей.

Ее лицо, уставшее и изможденное, с заметными синяками под глазами, пересохшие потрескавшиеся губы и впалые щеки, а вместо двух зеркально голубых озер я вижу потускневшую пустоту.

Передо мной живой мертвец, и мне приходится втянуть в себя воздух до жжения в легких. Все повторяется… Твою мать. Мое проклятье оживает вновь, чтобы стереть меня с лица земли. Я делаю новый вдох. Но, не получив облегчения, повторяю это вновь и вновь, пока в моей голове что-то не щелкает, после чего меня отшвыривает на много лет назад. Туда, где на ее месте была Мелоди.

ВОСПОМИНАНИЕ

После того как врачи подтвердили, что жизни Мелоди больше ничего не угрожает, я забрал ее домой. Я наивно полагал, что весь ад остался позади, в стенах больницы, где нам принесли нашу дочь только для того, чтобы мы попрощались с ней. Мать вашу. Они даже завернули ее в детское одеяло и надели чепчик с желтыми цыплятами. Проклятье… Этот чепчик Мел показывала мне после очередного похода по магазинам. Она настояла на том, чтобы взять приготовленные в роддом вещи для выписки, и я согласился с ее решением, но слишком поздно понял, насколько это было жестоко.

Черт возьми, это был уже маленький человек, с ручками, на которых было по пять крохотных пальчиков, на них даже уже были ноготки, с прекрасным личиком и маленьким носиком, крылья которого не шевелились, как не двигались и прикрытые глаза. Интересно, какого они были цвета? А потом я переключился на сжатые губки, похожие на бледный бантик…

В какой-то момент это сумасшествие зашло слишком далеко, и на мгновение мне даже показалось, что они вот-вот разомкнутся и из них вырвется плач, которого так ждала моя жена. Но этого не случилось.

Впервые я ощутил влагу в собственных глазах. То, что так привычно для обычных людей и абсолютно недоступно для меня. До этого дня. Но так и было, я действительно позволил себе эту горечь с привкусом соли, когда встал на колени и взял крохотную ручку в свою ладонь, чтобы провести большим пальцем по бархатистой коже.

Я проделал то же самое и с аккуратными чертами маленького личика, неспешно исследуя брови, щечки и носик дрожащим пальцем. И с каждой секундой я все больше желал узнать цвет ее глаз. Желал увидеть, как эти маленькие ножки сделают первый шаг, а миниатюрные губы произнесут заветное первое слово. Каким бы оно было?

Черт, черт, черт…

Я отшатнулся и тяжело задышал. Я готов был каяться Богу во всех своих грехах, в каждом содеянном дерьме, лишь бы он сжалился и не наказывал из-за них маленькое, ни в чем неповинное создание. Плод большой любви. Нашей любви с Мел. В тот момент я понял, насколько хотел стать отцом, как сильно хотел позволить чему-то такому совершенному любить себя и отдавать свою любовь в ответ. Но мои слезы были тихими, и их никто не услышал. Таким же тихим было молчание моей жены, посмотрев на которую, я не увидел ничего, кроме пустоты. Она не плакала, не истерила, ничего. Только смотрела на сверток, вложенный ей в руки.

— Она прекрасна, — голос Мел эхом раздался в тихой палате, а потом она наклонилась и поцеловала маленького ангела в лоб. — Как мы ее назовем? — шепотом спросила она, не глядя на меня, и в тот же миг мое сердце разорвалось на кровавые ошметки. Мел не плакала, потому что считала, что ребенок на ее руках жив. Боже…

Я сглотнул.

— Мел, — мой голос прозвучал мертвецки холодно. — Мы должны вернуть ребенка… он мертв… они не смогли спасти его…

Моя жена тут же прижала сверток к своей груди и прошипела, глядя на меня, как на своего врага.

— Я никому ее не отдам!

Эта была девочка, хотя мы ожидали мальчика, поэтому чепчик на крохотной головке голубой, в цвет одеяла, которое она сшила сама.

А потом ее взгляд смягчился, и она снова посмотрела на ребенка.

— Посмотри, как она прекрасна. — Мел улыбнулась так искренне, что под ребрами что-то закололо. — Ты ведь видишь это, милый?

Я прижал кулак ко рту и закусил его так, чтобы заглушить стон, прежде чем прижаться губами к макушке жены и затрястись от беззвучных рыданий. Как мы переживем все это?

— Да, amoruccio, — кивнул я, добавив хриплым шепотом, — она прекрасна…

После этого моя жена еще на месяц осталась в больнице. Я надеялся, что послеродовая депрессия, как об ее состоянии выразился врач, пройдет, и она станет моей прежней Мелоди, но после возвращения в стены родного дома все стало только хуже.

Сначала она бродила по ночам, катая по длинным коридорам пустую коляску, потом пела у детской люльки колыбельную, качая ее, будто там кто-то лежал. Но когда она начала стирать детские вещи и гладить их, спрашивая меня о том, какой костюмчик мы оденем дочке на первый день рождения, мое терпение лопнуло. Я хотел сжечь все, что мы готовили для ребенка, которого так ждали, но, оказавшись слабым перед собственной болью и не желая расставаться с последним, что напоминало о счастливом прошлом, просто закрыл детскую на замок, сказав жене, что там все умерло. В ответ на это Мел перестала есть, а в последствии и проявлять хоть какой-либо интерес к жизни. Она лежала и смотрела в потолок, иногда пела колыбельную, отказываясь от всего, что ей приносили. Моя жена медленно сходила с ума. И тот мертвый взгляд, что я видел, продолжает меня преследовать и сейчас. Я проклят.

Почувствовав слабое движение, я, наконец, вырываюсь из уничтожающих воспоминаний и делаю несколько громких вздохов, будто только что поднялся со дна океана. А потом замечаю, что все это время Филиция смотрела на меня, и сейчас между ее соболиных бровей заметен глубокий залом, будто она пыталась понять, где я все это время был.

Взяв с подноса плошку с супом, я перевожу дыхание и приближаюсь к Фел.

— Ты должна поесть.

Она смотрит сначала на меня, затем на еду, а после снова на меня.

— Уходи… — едва слышно вылетает из ее пересохших губ.

— Не прогоняй меня. — Качаю головой. — Не проси то, чего я не смогу сделать.

Она не спорит, а просто берет и отворачивается, молча посылая меня к черту вместе с этой гребаной миской супа.

— Если ты поешь, — сжимаю челюсти, — я обещаю ответить на любой твой вопрос.

Я знаю, у нее их сотни. И убеждаюсь, что это работает, когда она через несколько долгих минут поворачивает голову в мою сторону и целое мгновение изучает меня, будто пытается понять, блефую ли я. Но я никогда не лгал ей, поэтому в итоге она слегка кивает в знак согласия.

Филиция

— Сначала вопрос.

— Нет, — Эзио качает головой, — вероятнее всего, этот вопрос перерастет в крики и ссору, поэтому сначала ты поешь, а потом я позволю тебе вооружиться вилкой. И не говори, что я не проявляю благородство.

Я стреляю взглядом в сидящего рядом мужа, который серьезно намерен предотвратить мою голодовку и снова продемонстрировать, сколько у него надо мной власти. Но сегодня мне уже не удается агрессивно отреагировать на его провокационную заботу, от которой почему-то становится только тошно.

Тело настолько ослабло, что не в силах выработать хоть каплю адреналина и тем более совершать какие-либо движения. И все же мне удается протянуть руку к тарелке, но Эзио держит ее вне досягаемости и не позволяет мне взять ее. Именно в этот момент искушение плеснуть в него супом становится невероятно соблазнительным.

— Не вздумай кормить меня, Эзио, — бормочу я, облизывая пересохшие губы. — Если не хочешь, чтобы моя угроза с вилкой…

— Открой рот и прекрати болтать, — произносит он таким резким тоном, что у меня тут же появляется ощущение, словно мое тело разрезали на куски.

Не слишком-то терпеливо с его стороны, если так он пытается загладить вину. О Боже, о чем я… Эзио и извинения?

— Я хочу поесть сама, — стискиваю в кулаке простыни, зная наперед, что спорить бесполезно. — Без твоей помощи.

— Мне, казалось, мы договорились? Не заставляй меня открывать тебе рот ложкой.

Сглатываю под пристальным темнеющим от злобы взглядом. Не сомневаюсь, что именно так этот монстр и сделает. Однако я остаюсь неподвижной.

Эзио наклоняет голову и качает ей, сильнее сжимая миску в руках и что-то ворча себе под нос. Он выглядит уставшим, но мне все равно. И если бы я имела хоть какой-то выбор, то согласилась бы на что угодно, лишь бы исчезнуть и заставить его страдать еще больше. Лишь бы избавиться от человека, намертво въевшегося мне под кожу.

— Я, черт возьми, пытаюсь дать тебе заботу, — мечет он в меня холодом своих льдистых глаз.

К черту твою заботу.

Стиснув челюсти, я смотрю на него исподлобья, яростно представляя, как по его идеально мрачному лицу скатываются капли супа с тонкой лапшой. Ох, это было бы прекрасно и, наверное, даже сделало бы меня немного счастливей.

Но я тоже устала, и воевать с ним сил у меня нет. Пока нет. Возможно, еда поможет решить эту проблему. Вздыхаю. Что ж, сдохнуть с голоду мне все равно не позволят, а провоцировать сейчас Эзио не лучшая идея. Думаю, он с легкостью обездвижит мое тело и вставит мне в глотку зонд.

Немного помешкав, я все же приоткрываю губы, что мгновенно зажигает удовлетворение в опасно голубых глазах, после чего Эзио аккуратно кормит меня с ложки. От его осторожности становится как-то не по себе, но он игнорирует мое сбившееся дыхание и продолжает неспешно кормить меня, наслаждаясь каждой секундой столь интимного момента.

Я не должна позволять подобное этому мужчине. Его забота — ложь. Он играет со мной. К тому же нарушение личного пространства весьма затрудняет мой прием пищи, но, как только теплая насыщенная жидкость приятно обволакивает пересохшее горло, я прикрываю глаза и издаю глухой стон. Это определенно то, что мне нужно. Как бы я ни старалась скрыть свое поражение, все оказалось слишком очевидным, а я слабой, чтобы удержаться и не попросить добавки, вновь открыв рот. И Эзио дает мне то, на что мой голодный желудок отвечает болью. В отместку за пятидневный марафон голодовки.

Лязг ложки о собственные зубы вынуждает меня вздрогнуть и открыть глаза, прежде чем я сталкиваюсь с лицом Эзио, в выражении которого что-то изменилось, и мое короткое блаженство рассыпается прямо у его дизайнерских ботинок.

Я с трудом проглатываю остатки супа и неуверенно принимаю очередную порцию, обхватив ложку губами. В этот момент в его взгляде сверкает нечто темное, неблагоприятно влияющее на мой пульс и другие жизненно важные органы. Что за ерунда? Заставляю себя съесть еще несколько ложек и отстраняюсь.

— Все, — откидываюсь на подушки и сипло выдыхаю, — больше не могу. — Прижимаю несколько раз тыльную сторону ладони к своим губам, украдкой переводя дыхание.

Мне кажется, я затратила все свои силы на сегодня, а наполненный желудок слишком быстро приносит моему организму желанный комфорт, но мне не удается сосредоточиться на этом. Потому что я наблюдаю, как дергаются челюсти Эзио, когда его взгляд срывается ниже, на мои выступающие ключицы.

— Ты должна начать нормально питаться, — говорит он так, будто имеет на это право. — Ты слишком худая. Мне не хочется трахать скелет.

На секунду, кажется, мое сердце покидает грудную клетку и возвращается обратно, проломив пару-тройку ребер.

Он действительно сказал это?

Уверена, сейчас шок на моем лице слишком заметен, потому что я не могу дышать и тем более говорить. Гребаный воздух застрял где-то в горле, а раскрывшийся рот не в силах выплюнуть заветные три слова: «пошел ты нахер».

Не знаю, что он о себе возомнил, но я не то что трахаться не собираюсь, я даже в кровать с ним больше не лягу!

Звук брякающей ложки немного приводит меня в чувство, когда Эзио возвращает тарелку на поднос, а потом с невозмутимым видом садится на край тахты и концентрирует холодное внимание на моих губах.

— Все в порядке? Выглядишь немного шокированно, — кивая, он достает из пачки сигарету и прикуривает ее одним ловким движением руки. — Ты ведь не думала, что я оставлю дело незавершенным? Конечно, у меня не было права так жестоко обращаться с твоей девственностью. Но я не знал. Так что извини, — бубнит он с зажатым между губ фильтром, а потом затягивается и выдыхает густое облако дыма, в то время как мои глаза буквально выкатываются из орбит от услышанного. — Я говорю тебе это, потому что хочу быть с тобой предельно честным. Ты заслуживаешь уважения, и я обещаю проявлять его к тебе, чего, конечно же, ожидаю и в свою сторону.

О-ХРЕ-НЕТЬ. Кажется, моя челюсть вот-вот скатится к нему по простынке.

— Т-ты… серьезно?

Эзио закидывает ногу на ногу и делает быструю затяжку, после чего продолжает, жестикулируя оранжевым огоньком в воздухе.

— Разумеется, я дам тебе время и не прикоснусь без твоего согласия. Я не планирую причинять тебе боль. — Он качает головой, и снова завеса дыма, скрывающая идеальное лицо. — Даю тебе слово, Фел: то, что произошло в Норвегии, больше не повторится, — его голос звучит твердо, отсекая любое предположение о том, что он шутит. — С сегодняшнего дня ты возвращаешься в нашу спальню. Сама или с моей помощью, — пожимает плечами, — решать тебе.

Сглатываю, перебирая пальцами вспотевшие ладони.

Какого черта он морочит мне голову? И почему мое сердце колотится быстрее? Что за идиотская реакция? Все это… не может быть правдой. Я убью его, если он сказал все это дерьмо всерьез.

Делаю глубокий успокаивающий вздох. Медленно. Очень медленно. Чтобы последующие слова прозвучали как можно тверже.

— Ты действительно думаешь, что после всего случившегося между нами возможен… — жестикулирую руками, будто пытаюсь избежать этого слова даже в устной форме.

— Секс? — заканчивает за меня мерзавец, фокусируя на мне свой лисий прищур. — Да. — Кивает. — Конечно да.

Мои губы начинают дрожать, и я с огромным трудом удерживаю нити самообладания.

— Ты вправе ненавидеть меня, Фел, но будет лучше, если примешь положение вещей таким, какое оно есть.

— И какое же оно? — шиплю я, приближаясь к его лицу, что вызывает у Эзио лишь кривую ухмылку. Мне требуются нечеловеческие усилия, чтобы не отвесить ему пощечину. Злость, ярость, ненависть, это то, что мне нужно, чтобы противостоять себе и своим чувствам. Время, когда я ждала от него этих слов, прошло.

— Это уже второй вопрос, мотылек, — он предпринимает попытку заправить выбившийся локон волос мне за ухо, но я тут же шлепаю его по руке.

— Ч-что? Нет! — выпаливаю на одном дыхании. — Я не использовала это право! Я думала, мы просто разговариваем! — едва ли не кричу на него от обиды, но подонок успокаивает меня, мягко обхватив шею ладонью.

— Тогда действуй быстрее, у меня есть дела, — Эзио протягивает руку с сигаретой и тушит ее о поднос, пуская из носа струи сизого дыма.

Тяжело дыша, я с минуту испепеляю ублюдка раздраженным взглядом. Его самомнение определенно знает, как вытащить из меня усталость и накачать каждую вену жгучей яростью. И даже его большой палец, успокаивающе поглаживающий мое горло, не действует. У меня столько вопросов, столько мыслей сейчас в голове, что я выплевываю первое, что вертится на языке.

— Сколько еще людей должно умереть, чтобы ты смог отпустить Мел? — вздергиваю подбородок, внимательнее следя за его реакцией. — Быть может, убить стоило не нашего отца, а меня? М? Тогда я перестала бы напоминать тебе о ней и сама избавилась бы от чувств к тебе, став, наконец, свободной. Что скажешь? Почему бы тебе не убить меня? — всматриваюсь в каждую черту мужского лица, однако оно остается непроницаемым и неподвижным, в отличие от его пальцев, жестче смыкающихся на моей шее.

Его молчание и самоконтроль чертовски злят меня. Мне приходится сдавить челюсти до легкой пульсации, чтобы отрезвить себя от красной пелены ярости. Я справлюсь с этим. Сглатываю и продолжаю:

— Знаешь, я ненавидела ее, — шиплю прямо ему в губы, но он быстро отстраняет меня. — Ненавидела за то, что ты достался ей. За то, что выбрал ее, а не меня. За то, что полюбил ее. Захотел ее. Не замечая, как я мечтала оказаться на месте своей сестры. Не замечая, как я любила тебя! — истеричный смешок вырывается изо рта, когда хватка на шее усиливается, а в уничтожающих холодом глазах мелькает что-то похожее на поражение. — Представляешь, какая я была дура? — горький шепот царапает горло. — А теперь мои желания сбылись самым жестоким образом. Только я больше не хочу тебя! Так что будет лучше, если ты выбросишь из своей головы мысль о том, между нами возможен секс. Наверное, мне стоит быть благодарной, что за все эти годы ты так и не переспал со мной, я хотя бы избежала участи забеременеть от такого монстра, как ты! — Эзио выпускает желваки на свои острые как камень челюсти, а я слишком опьянена своим триумфом, чтобы остановиться. — Я рада, что и Мел избежала этой участи! — В этот момент боль, доставляемая его пальцами, достигает своего пика, но я продолжаю сдавленным шепотом: — Или, может, ты просто бесплоден? Уж с ней-то у вас перебоев в сексе не было. Хотя такие, как ты, не должны иметь детей. А ведь она хотела от тебя ребенка, но, видимо, Бог есть. Даже не представляю, каково было бы расти маленькому невинному созданию рядом с убийцей. Без возможности узнать о любви, доброте и светлом мире…

Он так яростно отталкивает меня на мягкие подушки, что я даже сквозь них почувствовала изголовье кровати. Но его это не тревожит, потому что Эзио подрывается на ноги и часто и тяжело дышит, будто вот-вот в комнате закончится кислород. Наклонившись, он тычет в меня пальцем, пугая меня жестокостью, сочащейся из каждого его слова:

— Ты, маленькая глупая девчонка, — у меня вырывается вздох, — больше никогда не произнесешь имени своей сестры. Не смей, блядь, делать этого, поняла? Потому что не знаешь и сотой доли того, что она пережила!

Неуверенно киваю и медленно отползаю от угрожающе нависшей надо мной тени.

— Отвечай, Филиция!

— Поняла.

В эту же секунду он разворачивается и вылетает из комнаты подобно северному ветру, забирая от меня все, что помогало мне дышать.

После того как Эзио вылетел из комнаты, я больше не смогла заснуть. Я до сих представляю его дикие от гнева глаза. Не знаю зачем, но делаю это с особенным мазохизмом. И только сейчас, вспоминая каждую искаженную черту жестокого лица, я понимаю, что какое-то из моих слов причинило ему боль.

Боль, что подобно уродливому шраму, на мгновение поднялась со дна на поверхность, но безумие ослепило меня, требуя выплюнуть рвущиеся из моих разбитых глубин эмоции, поэтому совершенно не заметила этого. К тому же я врала. Потому что я не ненавидела Мелоди. Завидовала? Да. Хотела оказаться на ее месте? Всегда. Но не ненавидела.

Сейчас я это точно осознаю. Она просто не заслуживала ни единой капли ненависти, которой был затоплен весь мир вокруг нас. Мелоди была воплощением доброты, солнцем среди всей темноты, просочившейся в наши души, но только не в ее. Ей удавалось заставлять людей улыбаться и чувствовать себя счастливыми, даже его. А мне недоступно это. Я злодейка на ее фоне. И даже сейчас завидую ей. Потому что она по-прежнему остается той самой трещиной, которую этот мужчина не в силах срастить. Забыть и излечить себя от боли, делающей Эзио слабым и уязвимым. И его реакция на мои слова лишь очередное доказательство.

Доказательство того, что он все еще ее любит, и того, что это до сих пор задевает меня.

Черт, черт, черт! Хлопаю ладонями по матрасу и тут же стискиваю в кулаке простынь. С силой сжимаю челюсти, наивно считая, что этим смогу заглушить то, чего я не хочу. Больше не хочу.

Не желая больше ощущать себя ненужным серым пятном в своей же голове, я поднимаюсь на ноги, на этот раз осторожно и медленно. Хотя внутри меня все кипит, плавится и сворачивается в единое месиво. Но я рада тому, что хотя бы головокружение практически сошло на нет, а сытый желудок позволяет мне почувствовать себя капельку лучше. Несмотря на то, что это не так. Мне не лучше. Мне чертовски хуже. Из-за его гребаной заботы, которая с восходом солнца превращается в ложную пыль.

С каждым шагам по мрачным коридорам этого дома отвращение подкатывает к моему горлу.

Каждая чертова стена, картина, дверь и даже тяжелые темно-синие жаккардовые шторы. Все! Я не могу находиться здесь и не испытывать этого сокрушительного чувства. Это не дом, это мой личный ад.

Но когда я дохожу до лестницы, над которой висел портрет моей сестры, из моей груди вырывается вздох. Его нет. Он исчез! Оставив после себя лишь темный прямоугольник, напоминающий о том, сколько лет картина с ангелом провисела в этом доме. Боже мой… что я наделала?! Зачем все это наговорила ему? Я ведь не такая, как он. Мне не нужно причинять людям боль, чтобы почувствовать себя лучше. Но в этот раз я почувствовала.

Тут же пускаюсь прочь, не замечая, как с каждым шагом дыхание начинает причинять жгучую боль, а слезы размывать все перед глазами. Я словно пытаюсь убежать от того, что уже вросло мне под кожу, как ржавая коррозия — в скалу. Мне нужно в душ. Мне нужно смыть с себя все, что я сейчас чувствую. Я грязная. Дефектная. Ужасная!

Всхлип с прерывистым рыком вырывается из меня, эхом разлетаясь в пустынном коридоре, пока я быстро перебираю ногами в свою комнату, на ходу вытирая слезы с глаз, будто это чертовски раздражающие меня осколки.

Но прежде, чем потянуться к винтажной дверной ручке, чтобы зайти в комнату, я замираю с дико колотящимся в груди сердцем и поворачиваю голову в сторону, заметив в конце коридора распахнутую настежь дверь.

Дверь, которая все эти годы была под замком.

Сглотнув, я делаю череду вздохов и меняю свои планы, чувствуя, что направляюсь в самый мрак. Но остановиться не могу, я должна узнать, что было столько лет скрыто от меня, от всего дома. Вот только мое желание в очередной раз сбывается самым жестоким образом.

Потому что, заглянув за открытую дверь, я попадаю… в детскую комнату, выкрашенную в пастельные цвета, с кроваткой и балдахином, и кучей мягких игрушек, посреди которых я обнаруживаю то, что простреливает меня прямо в сердце, разрывая его на кровавые ошметки.

Эзио. Он стоит на коленях, держа в руках маленький голубенький чепчик. Бог мой… Накрываю рот ладонью, чтобы не выпустить звук поражения. У них был ребенок? Еще сильнее сдавливаю ладонью рот, глотая горечь, рвущуюся наружу. Зачем… зачем я сделала это?.. В груди что-то щелкает, и жгучая агония расползается прямо по моим венам. Его плечи тяжело вздымаются, очень тяжело, настолько, что, кажется, я физически ощущаю его боль. Пока он не поднимает голову. Медленно. Пугающе медленно. Когда наши взгляды сталкиваются, я вздрагиваю от того, что вижу в потухших, когда-то голубых глазах.

Старая уродливая боль. Она вырвалась из него наружу. Из-за меня.

Словно замерзшая под тяжестью его ледяных глаз, не могу даже вдоха сделать, а пальцы настолько крепко сжимают дверную ручку, что я практически их не ощущаю из-за онемения.

Я жалею, что посмотрела на него. Жалею, что поддалась глупому любопытству и пришла сюда. Ведь все, что сейчас происходит внутри… все это из-за того, как он смотрит на меня, заставляя испытывать какое-то первобытное чувство вины. Боль и желание исчезнуть. Саморазрушение. Вот, что сейчас происходит со мной. А может быть, и с ним. И я уже собираюсь сбежать от уничтожающей меня картины, но замираю как вкопанная, когда слышу:

— Меня не было рядом, когда твоя сестра истекала кровью. В полном одиночестве.

Его хриплый, едва слышный голос, лишенный любой эмоции, подобно ржавой бензопиле, разрезает сгустившуюся тишину. И меня вместе с ней. Но все же я нахожу крупицу сил, чтобы повернуться к сломленному горем мужчине.

— Никого не было, — Эзио медленно качает головой, продолжая отламывать от моего остекленевшего сердца по кусочку своим бесчувственным взглядом. — Мэл сражалась один на один со страхом и приближающейся смертью нашего ребенка. — Его острый кадык дергается. — Я должен был быть рядом, но пришел слишком поздно.

Бог мой… Эзио делится со мной. Рассказывает то, что и сам много лет держал под замком. Но самое худшее не это, а то, каким равнодушным, с примесью арктического холода тоном он говорит. Это причиняет боль. И, возможно, мне было бы легче, увидь я в его глазах обвинение или ненависть за то, что я наговорила ранее, но ничего подобного там нет. Он не осуждает меня. С этим я и сама прекрасно справляюсь.

— В тот день мы потеряли ребенка, — челюсти Эзио дергаются, а голубенький чепчик исчезает в его сжавшемся кулаке, но вот голос… он по-прежнему звучит, как холодая сталь. — У нас должна была родиться девочка. — Не говори мне этого. Остановись. — Преждевременная отслойка плаценты... — удушливый смешок, — нелепый случай забрал маленькую Эсми. А вместе с ней он забрал и Мелоди. — Кривая ухмылка мужа причиняет мне боль. — Я потерял жену еще до ее смерти… Она просто сошла с ума. Мэл оставила меня раньше, чем ее тело превратилось в холодные останки.

Волна дрожи поднимается к горлу, и моя ладонь соскальзывает со рта, позволяя скрипучему звуку вырваться наружу.

— Эзио…

— Я хотел этого ребенка, Филиция. Мы оба его хотели.

— Перестань, — выталкиваю из себя по колючей букве. — Я... я не знала...

Наконец он выпускает меня из-под фокуса льдистых глаз, когда неспешно поднимается на ноги. Затем подходит к комоду и возвращает в верхний ящик чепчик, который сминал в кулаке. И, схватив с того же комода начатую бутылку виски, направляется на выход.

На мгновение мне показалось, что если не отойду в сторону, то он пройдет сквозь меня, напомнив мне, что я всего лишь призрак в его доме. Но Эзио останавливается, возвышаясь надо мной мрачной тенью. Пронзая насквозь смертельно опасным взглядом. Я даже не успела заметить, в какой момент он спрятал всю свою боль на самое темное дно. Туда, куда есть доступ только ему.

— Я говорил. Не стоит меня провоцировать, Филиция. То, что скрывается внутри, разочарует тебя, — Эзио заправляет локон моих волос мне за ухо с такой нежностью, что мне самой хочется взять кусок льда и перерезать себе глотку. А потом он уходит.

И как только холод его присутствия сменяется жгучей болью в груди, я срываюсь на частые вдохи.

Не в силах выдержать зловещих теней, окутывающих эту маленькую светлую комнату, я убегаю. Меня одолевает страх, что они настигнут меня, поглотят и задушат так же быстро, как и чувство вины. Не останавливаюсь ни на секунду, пока не оказываюсь в спальне, где беру первое попавшееся чистое белье и снова срываюсь с места. Дрожа всем телом и задыхаясь от разрывающих меня эмоций. И даже когда прячусь под теплыми струями душа, чувство вины никуда не исчезает. Поэтому я царапаю свою кожу, будто хочу содрать ее с себя вместе с тем, что уже пробралось гораздо глубже.

Желанное облегчение от теплого душа меркнет по мере того, как я просушиваю полотенцем кожу и влезаю в махровый халат, но окончательно теряется, как только я по пути на кухню замечаю в нашей спальне Эзио, сидящего на краю кровати и пьющего свое привычное пойло в тумане сигаретного дыма.

С минуту наблюдаю, как небрежно он подносит стеклянное горлышко к губам, а затем запрокидывает поникшую голову и совершает череду быстрых глотков. После этого Эзио сминает фильтр сигареты и запускается пятерню в черную копну взъерошенных волос. Почему мне так тяжело видеть, что мои слова сделали с ним? Почему забываю то, что он сделал со мной? Зачем пытаюсь принять правильное решение, позволяя чувству вины толкнуть себя на слабость? Я ведь всего лишь укусила в ответ, уязвленная своей болью. Причиненной им! Нет. Я должна уйти, потому что не хочу, чтобы он решил, будто я вернулась в нашу спальню, поддавшись его требованию. Хотя, после случившегося не думаю, что оно по-прежнему актуально. И тем не менее… я не ухожу. Вместо этого приближаюсь к нему и аккуратно забираю из мужских рук полупустую бутылку и сигарету. Последнюю я докуриваю под прицелом его уставшего взгляда исподлобья. Сглатывая терпкий вкус его губ. Горький и мрачный, такой же, как и весь этот мужчина. А потом тушу окурок прямо в бутылке.

— Если ты еще хочешь, чтобы я вернулась сюда, прекрати здесь пить и курить. Это наша спальня, а не кабак.

Сказав это, я остаюсь неподвижной, наблюдая за реакцией Эзио, лицо которого частично скрыто свисающими на лоб черными прядями, но естественно ничего не получаю. Разве что однобокую ухмылку, которая дает мне сигнал убраться прочь, но, как только я делаю шаг, меня останавливает крепкая хватка на запястье.

— Не уходи, — царапает он тяжестью своего голоса, отчего внутри что-то надламывается, и я оборачиваюсь, встречаясь с печально нахмуренным лицом мужа. — Не будет выпивки, — кивает, медленно прикрывая глаза, чтобы через мгновение затянуть меня обратно на самое дно мрачных ледников. — С сигаретами завязать не обещаю.

При чем здесь сигареты, Эзио?..

— Прости меня. Я не имела права так срываться на тебя, не зная правды, — говорю то, что должно загладить жгучий отпечаток тех проклятых слов, которые я бы хотела запихнуть обратно себе в глотку, если бы только была возможность отмотать время назад.

Слабая улыбка трогает его губы.

— В этом нет твоей вины.

Эзио расправляет плечи и слегка тянет меня за руку, вынуждая медленно попятиться к нему. А когда я останавливаюсь, пытаясь избежать столкновения с его коленями, он молча опускает взгляд на мое запястье, которое находится в его аккуратной хватке, и обводит большим пальцем черное пятнышко татуировки.

Делает это снова с какой-то меланхолией в каждом движении, будто мечтает достать из-под золы боли убитого мотылька.

В тот же миг в груди начинает щемить то, что я не в силах заглушить никогда. Это больное чувство неподвластно мне. Оно, подобно ядовитой паутине, оплетает все, что я должна растоптать, но не могу. Не тогда, когда этот мужчина ищет во мне убежище.

— Что мы делаем? — Закусываю губы, мотая головой и ощущая, как предвестники слез подбираются колючим комом прямо к горлу. А потом обхватываю его лицо ладонями и заставляю посмотреть на себя. — Так больше не может продолжаться, — губы начинают дрожать, и я запинаюсь, прежде чем продолжить сиплым шепотом: — Скажи мне, чего ты хочешь? — провожу большими пальцами по идеально выбритым скулам. — Чего ты добиваешься, Эзио?

— Я не знаю, — он тяжело сглатывает и, не сводя с меня потухшего взгляда, перемещает свои руки на мои бедра. — Я так устал, Фел, — качает головой, — чертовски устал.

— Так прекрати жить прошлым, — одинокая слеза все-таки скатывается по моей щеке, и на мгновение я запрокидываю голову кверху, чтобы сморгнуть жгучую влагу, а потом снова посмотреть на него. — Отпусти их. Им не место среди живых. Ты мучаешь их. Мучаешь себя, — сильнее сдавливаю его лицо в ладонях и склоняюсь к нему, чтобы прошептать, — и меня тоже, Эзио. Ты мучаешь всех нас. Я устала жить среди призраков. Я сама почти им стала. Но что-то внутри меня все еще хочет жить… хочет любить тебя. И я не понимаю, за что? Ты ведь причиняешь мне только боль.

Эзио сжимает челюсти, и я ощущаю, как мои бедра вспыхивают от ожесточившейся на них хватки, которая напоминает мне о том, что я все еще хочу жить. Жить и чувствовать, как мое тело оживает. И это возможно только в руках моего монстра.

— Я до сих пор задаюсь вопросом, зачем ты меня забрал? — неспешно запускаю пальцы в его черные пряди, и до боли знакомое чувство пронзает меня насквозь тихим всхлипом. Я так давно не позволяла себе прикоснуться к нему… Настолько, что забыла, каково это.

— Когда-нибудь ты поймешь, — его голос звучит ниже и грубее, но это лишь провоцирует запустить в его волосы и вторую руку, чтобы услышать гортанное мужское мычание, после которого мое дыхание предает меня.

— Я хочу понять сейчас.

Эзио прикрывает глаза и несколько долгих минут позволяет мне прикасаться к себе, прежде чем в скопившемся между нами напряжении звучит глухой ответ:

— Я не готов потерять тебя, — он снова вдавливает пальцы в мои бедра, но я не позволяю себе отвлечься от его слов. — Ты нужна мне Фел, но я боюсь, что все испорчу, если подпущу к себе.

Глупое сердце вздрагивает от услышанного, а потом прячется под ребрами как испугавшийся выстрела зверек.

— О чем ты говоришь? — шепотом.

— Я не хочу, чтобы все повторилось.

Тревога слишком быстро прорывается сквозь мое притихшее сознание, и я забираюсь к нему на колени, снова обхватывая мужское лицо ладонями. На этот раз требовательнее. Я не отступлю. Не сегодня.

— Я не понимаю, о чем ты, — заглядываю в его до жути спокойные глаза. — Скажи мне, Эзио.

С минуту он молчит, будто дозирует в своей голове информацию, и только после его идеальные губы приоткрываются:

— Я боюсь, что и тебя постигнет судьба Мел. Ее болезнь не связана с потерей ребенка, это просто ускорило то, что давно было в твоей сестре. После смерти дочери у Мел случился рецидив. У нее была шизофрения. Как и увашей матери. Я всегда боялся, что это случится и с тобой.

Мне хочется убежать, но шок оказывается настолько сильным, что я даже не сразу нахожу в себе силы, чтобы соскочить с его коленей, вот только слишком быстро возвращаюсь обратно, а на моей шее снова появляется теплое ожерелье из сильных пальцев.

— Выпрашивая от меня правду, ты должна быть к ней готова, — Эзио говорит спокойно, бережно поглаживая большим пальцем по истерично бьющейся точке на шее. Но запах терпкого алкоголя в его дыхании не дает мне расслабиться. Он пьян, и мне стоит быть осторожной, чего я конечно же не делаю.

— Ты лжешь! — трясу головой в неверии, цепляясь дрожащими пальцами за руку, мягко удерживающую меня за горло, так, как умеют только хищники, которые не хотят навредить своей жертве раньше времени.

— Я хотел бы, чтобы это было ложью.

Его слова напирают на меня такой тяжестью, будто пытаются раздавить мои кости. Но мягкий тембр жесткого хриплого голоса и до абсурда нежные пальцы на шее спасают меня.

— Отец бы рассказал мне… — мои губы дрожат, и я впиваюсь ногтями в его накрахмаленную рубашку, лишь бы удержать безжалостные эмоции на месте. Там, где их никто не видит, кроме меня.

— Твой отец подонок, — произносит он с привычным равнодушием, за что тут же получает от меня твердую пощечину. О которой я не жалею. И даже получаю волну удовлетворения, когда мою ладонь охватывает сотня маленьких иголок.

— Не смей! Ты не имеешь права о нем говорить, — мой голос звучит приглушенно и сдавленно. — Ты понял меня? — едва ли не рычу я.

Он не доберется до меня. Ни через потерю отца, которую я пережила с Эммой, ни через друга, скорбь по которому еще слишком свежа. Я закрыла эти трещины от него, больше Эзио не имеет доступа ко мне. Только не через мою боль. Если потребуется уберечь себя от чудовища, я обрасту шипами. Ему больше не удастся вытащить из меня ничего из того, что он так жаждет.

Вернувшись сюда, я позволила себе сломаться и выплакать все, что пузырилось в моих венах горькими воспоминаниями. Заставила себя отпустить дорогих мне людей и закрыться от эмоций, которые когда-то испытывала с ними. Они в панцире. И лишь мои.

Только после этого мне удалось всю свою боль из прошлого закрыть глубоко внутри себя, а ключ обломать в замке́, чтобы она никогда больше не возымела власти надо мной. Иначе я не смогу здесь выжить.

Единственное, что мне не подвластно, это уродливая любовь и такая же ненависть к своему мужу. Рядом с ним эти чувства подобны маленьким пираньям, раскрывающим свои ужасные челюсти, чтобы прогрызть в моей груди дыру за первенство, особенно когда они слышат его голос. И все же мне удается противостоять им. Пока что да. Не знаю, сколько еще смогу сопротивляться им, потому что с каждой минутой игнорировать то, что заставляет меня хотеть жить, становится невыносимо. Еще немного, и моя избитая гордость преклонит колено перед этим злодеем.

— Не имею права, — Эзио хмыкает, кивая и поджимая нижнюю губу, после чего неспешно убирает от меня руку и проводит ладонью по своей щеке, слегка покрасневшей от пощечины, будто пробует на ощупь мою смелость. Но я не вижу на его каменном лице и толики злости. Ничего подобно. Оно неподвижно, что нарушается лишь уверенным движением сильных пальцев, охвативших гладковыбритый подбородок.

— Не имеешь, — тихо, едва слышно утверждаю, будто силы покинули мои голосовые связки, но я по-прежнему продолжаю сражаться.

Все еще занимая его колени, я аккуратно отодвигаюсь к краю, чтобы чувствовать себя менее восприимчивой к его близости, что так нагло крадет воздух из моих легких.

— Думаю, тебе действительно стоит узнать о своем отце больше информации. Но если ты еще хоть раз обвинишь меня во лжи, я больше не скажу тебе ни слова. — Он смотрит на меня, видимо, ожидая какой-то реакции, но я слишком напряжена, потому что знаю, что он не врет, и это не пустая угроза. А я хочу знать. — Ты поняла меня, Фел?

Как бы мне хотелось быть выше своего любопытства. Но я, как и всегда, проигрываю. Правда, со скрежетом зубов.

— Я… — Сжимаю челюсти и отвожу взгляд в сторону, будто смогу отказать ему. Но ненадолго. Пальцы Эзио скользят под мой подбородок и, подцепив его, возвращают мой взгляд обратно к своему каменному лицу с прищуренным взглядом.

— Что ты? — он выгибает темную бровь.

— Поняла.

Эзио одобрительно кивает и что-то меняется в его взгляде.

— Вот видишь. Мы способны понимать друг друга.

Его пальцы отпускают мой подбородок и снова добираются до шеи, будто это единственная часть тела, которая вызывает у него маниакальную потребность прикоснуться. Заставить почувствовать меня, какую власть он имеет надо мной. Что и провоцирует с новой силой мою ненависть. Потому что я чувствую эту бессердечную власть.

— Первый приступ у твоей матери случился после того, как она родила тебя. В истории болезни было записано так, только это недостаточная правда. — Он замечает застывший на моем лице шок от столь внезапно начатой темы и, будто просканировав мои мысли насквозь, заявляет: — Не надо задавать мне глупых вопросов, откуда я это знаю. Мои глаза и уши повсюду. Да и твой отец очень любил потрепаться, чем я, собственно, и пользовался, пока мы вели общий бизнес. К тому же у меня на руках не одно врачебное заключение. Мне незачем тебе врать.

Эзио по инерции тянется в карман, чтобы достать пачку сигарет, но резко останавливается и возвращает ее обратно. Надо же…

Сердито прочистив горло, он переключает внимание пальцев, которые должны уже держать сигарету, на мою выступающую ключицу, поднимаясь ими выше, не выпуская меня из-под фокуса твердого взгляда.

— Это случилось, когда ты еще была в утробе своей матери. Она застукала Анждело с любовницей в одной из квартир, которые он использовал, чтобы трахать всех своих женщин, — его чересчур спокойный голос совершенно не уместен и невероятно злит меня, не говоря уже о том, как сильно скрипят стенки моего сердца от того, что он рассказывает, но я заставляю себя прикусить язык и дать этому ублюдку то, что он хочет получить от меня. Покорность.

К сожалению, это не ускользает от моего мужа. И, насладившись моей выдержкой в полной мере, Эзио хвалит меня ласковым поглаживанием и продолжает.

— После того случая Наташа больше не могла верить твоему отцу, — от прозвучавшего имени матери, которую я нисколечко не помню, в груди почему-то все равно что-то переворачивается. — Да-а-а, это сводило ее с ума, — хрипло тянет Эзио, не прекращая трогать мою шею, он даже больше не смотрит на меня, увлеченный тем, как его прикосновения и слова ломают мое дыхание. — После родов к ее тревожному состоянию добавилась и послеродовая депрессия. Твоя мать стала плохо есть и спать, заменяя приемы пищи бутылкой водки, пока она гадала, где пропадает ее муженек. — Замечаю, как дергается его кадык. — Тебе было три года, когда Мелоди вытащила твою люльку из горящей комнаты. Ваша мать подожгла детскую спальню, потому что ей показалось, что она увидела в ней Анджело с одной из любовниц. Разумеется, никого кроме вас там не было. Твой старик никогда не приводил в дом чужих женщин, он был слишком осторожен в этом плане. — Эзио замолкает, словно чувствует, как мое горло начинает сжимается от отвращения.

Я даже снова пытаюсь слезть с его коленей, но оказываюсь слишком слаба и уязвима для этого. Кажется, еще немного, и я расплачусь, прямо сидя на нем, но Эзио проводит грубоватым пальцем по дрожащему подбородку, одним обманчиво ласковым движением отгоняя от меня слезы. Будто обещая мне, что все скоро закончится.

— Когда состояние твоей матери стало совсем плачевным, Анджело упрятал ее в психушку и был несказанно этому рад, — его голос становится тише, мрачнее. — Он был рад избавиться от жены, которая не давала ему ничего, кроме лишних проблем. — И только на этой части рассказа пальцы Эзио ожесточаются. — Так же он поступил и с твоей сестрой, когда она переживала сложный период после потери нашего ребенка. Мне пришлось прибегнуть к смене окружения, потому что в этом доме ей все напоминало о том, какая жизнь могла бы у нас быть, не потеряй она Эсми. Я даже планировал купить новый дом… — он тяжело сглатывает, перед тем как добавить сипло, — но этого не потребовалось. Я отвез ее погостить к Анджело в Нью-Йорк и был вынужден уехать обратно в Италию. Надеялся, что стены родного дома помогут ей отвлечься, пока я решаю свои проблемы в синдикате. Но я не учел одного — ненависти твоего отца.

Эзио концентрирует взгляд на моем лице, прежде чем из его рта вырывается удушливый смешок, который он словно пробует на вкус, процарапав зубами по нижней губе.

— Мелоди напоминала ему о ней. О Наташе. Ему было невыносимо жить с ней в одном доме. И при первом же приступе он избавился от своей дочери, как от пакета с мусором. — У меня перехватывает дыхание. — Я нашел свою жену, перекаченную транквилизаторами, в психиатрической больнице. Но забрать я ее оттуда не успел.

Теперь он смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую самую настоящую агонию от того, что вижу на дне его льдистых омутов. Кажется, на мгновение я даже увидела его без брони. На крохотное мгновение.

— Ты знала, что твоя мать была связана с русской мафией?

Что за…

— Анджело слишком долго бил Пахана по болевым точкам, — его пальцы свободной руки монотонно постукивают по моему бедру в такт речи. — Твой отец играл с большим зверем, который не уступал ему в силе и власти. Все свое внимание он держал на Братве, когда одна из его любовниц воспользовалась положением вещей. Моргана де Сандро. Уверен, ты знаешь, кто это. Кстати, это она рассказала твоей матери о штаб-квартире, даже дала ей ключи, чтобы та убедилась в ее словах. Нет ничего хуже ревнивой и обиженной женщины, которая годилась лишь на роль любовницы. Даже не пачкая рук, она избавилась от его жены. Как и от других женщин, которых он трахал. Моргана была в этом профи. А когда Анджело попытался с ней порвать, она подобралась к твоей сестре благодаря своему положению и предала Анджело, расчленив ее по видеотрансляции. Что, разумеется, повлекло за собой свои последствия, — с пугающим холодом выталкивает он из себя по слову. — Она всего лишь использовала Мэл, чтобы отомстить твоему отцу за то, что он никогда бы не посмотрел на нее больше, чем на любовницу.

— Хватит, Эзио… — сдавленно шепчу я, — прошу, остановись.

Я надавливаю на его руку, умоляя отпустить меня, потому что мне нужен воздух. Мне нужно выйти на улицу. Но, оказавшись стоять на своих дрожащих ногах, понимаю, что не могу сделать и шага.

Не могу его оставить в таком сломленном состоянии.

Вместо этого я судорожно прокручиваю слова Эзио вновь и вновь. Пытаюсь вспомнить, когда у Мелоди случился тот приступ в доме отца, но ничего подобного не было. Я помню только, как однажды она приехала и плакала на моих коленях, напевая мелодию колыбельной. Тогда я не понимала ее реакции, зато сейчас, когда винтики в моей голове вращаются с космической скоростью, начинаю складывать пазлы. Вот почему на следующий день я не застала Мэл в комнате, ее не было нигде. Тогда отец сказал, что ей пришлось вернуться к мужу. А если верить Эзио, она не вернулась… Боже мой. Как же все запутанно и ужасно.

Вздрагиваю, когда по моей щеке проходятся костяшками пальцев, вытирая ручьем бегущие слезы. В какой момент я заплакала? В какой Эзио оказался рядом?

— Я не знал, в какой период жизни участь женщин вашей семьи настигнет и тебя, Фел, и не был уверен в том, что это должно случиться. — Он дергает челюстью, и я сглатываю в такт этому движению. — Когда я пришел за тобой, для всех это выглядело не более, чем месть твоему отцу. Я ведь забрал у него последнюю дочь. Возможно, отчасти это было правдой, и я хотел лишь заставить его страдать, как и пытался заглушить муки потери. Но если быть честным до конца, то по какой-то причине я не мог допустить, чтобы твой отец поступил так же и с тобой. А он бы поступил.

Потому что я похожа на Мелоди. Потому что я похожа на маму. Это проклятье, которое связывало этих мужчин.

— Я хочу, чтобы ты знала, — Эзио обхватывает мое лицо ладонями и заглядывает мне в глаза, нависая надо мной тенью темного лорда. — Я всего лишь хотел защитить тебя от твоего отца. Я единственный знал о том, что тебе угрожало. И, если бы это случилось, я бы не избавился от тебя, Фел. Я бы стал тем, кто поймет тебя. И я стану, если потребуется. — Он качает головой, царапая взглядом каждую черту моего лица, а я едва стою на ногах, потому что мое собственное сердце намерено умереть прямо сейчас, если он не остановится. — Я сотворил слишком много дерьма, Фел, и тени моего прошлого слишком много имеют власти надо мной. Но в моменты, когда они окружают меня, только ты способна помочь мне дышать. Я не знаю, что это, Фел, но ты нужна мне.

Я тяжело дышу.

— Это безумие какое-то… — с трудом шевелю языком загипнотизированная его пристальным взглядом пустых глаз.

Эзио склоняет голову.

— Это жизнь. И мне нужно, чтобы ты понимала, что угрожает тебе помимо наследственности. И не думай, что наш разговор изменит что-то. Если ты еще раз сделаешь то, что не должна, я буду вынужден наказать тебя. — Его голос становится жестче. — Ты моя жена, а у меня много врагов. И ты не будешь забывать о собственной безопасности в угоду чему бы то ни было. Не будешь шантажировать меня своей жизнью. Подобное поведение недопустимо. Поэтому ты будешь меня слушаться. Ты не будешь мне перечить или ставить условия. Если я скажу, ты будешь есть, с аппетитом, а не выбрасывать еду за окно. — В этот момент мои щеки краснеют от смущения. — И ты больше не будешь пытаться сбежать от меня, Фел, потому что в следующий раз они могут добраться до тебя первыми. Это понятно?

Закусив щеку, я медленно киваю, позволяя ему вытереть остатки слез с моих щек.

— Я не лучший из мужей, Фел, — говорит он уже мягче, — но никогда не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Я в ответе за твою безопасность и будет лучше, если ты не будешь мешать этому.

Филиция

Не лучший из мужей?

Эта самоуверенная реплика врезается в мой мозг снова и снова, и я благодарна поднимающемуся раздражению, которое притупляет боль.

Эта боль из прошлого, которого я не знала. И не хотела знать. Потому что я нормальная. Моя сестра была нормальная. И мама тоже.

Эзио просто запугивает меня. Создает такую клетку, чтобы у меня и мысли не было покинуть ее добровольно. Потому что за ее пределами неизвестность, а если его история имеет хоть толику правды, там же и моя смерть.

Или чего он хотел добиться? Ненависти к отцу, за то, что тот изменял моей маме? За то, что виновен в ее тяжелой судьбе? Но как мне в это поверить?

Все, что я знала, все, во что верила, прямо сейчас дает трещину и крошится мне на голову. Нет… Мой отец не стал бы… Он бы никогда не поступил так низко. Ни с мамой, ни с Мэл, ни со мной. Он любил нас! По крайней мере, это то, что я внушаю себе, когда смотрю в льдистые глаза мужа. Они уничтожают меня сильнее его слов, разбивая мою робкую попытку усомниться в том, кто никогда мне не врал. Никогда. Но почему-то за это я ненавижу его еще больше. А желание расцарапать это идеальное каменное лицо осознанно формируется в моих венах.

Всхлипываю и собираюсь убрать от своего лица его руки, ощущая, как странная сила наливается внутри меня. Вот зачем? Зачем Эзио все это мне рассказал? Это нечестно. Подло. И я уверена, что каждое слово имело свою цель. Эзио никогда не делает ничего просто так, без личной выгоды. А цель того монолога была сделать меня слабой. Лишить возможности бороться. Он никогда не изменится, никогда не полюбит меня. Единственное, что Эзио Торричели умеет, — это демонстрировать свою власть надо мной или любым другим живым существом.

С нечеловеческим усилием я прошу свое глупое сердце не ломаться перед жестоким чудовищем и не верить, будто он сделал все это ради меня.

— Возможно, все, что ты сказал, правда. Я не могу так быстро сделать свои выводы, но одно могу сказать точно — ты никогда не был моим мужем, Эзио, — вырывается из меня с шипением, когда его руки выпускают мое лицо. — Я здесь только потому, что у меня нет другого выбора. Но когда-нибудь он появится.

— Выбор? — он поджимает нижнюю губу и удрученно качает головой. — Выбор у тебя был, и посмотри, куда он тебя привел. Для уточнения, — Эзио потрясывает указательным пальцем, — я давал тебе свободу, но ты лишилась ее в тот день, когда предала меня, Филиция.

Его привычная холодность помогает мне окончательно избавиться от влажных следов своих эмоций. Я больше не плачу. Вместо этого во мне бурлит другой калейдоскоп эмоций.

Этот человек обладает удивительной способностью сначала заставить тебя почувствовать себя виноватой и самой ничтожной на земле, а потом одним щелчком пальцев сделать тебя черствой и неприступной.

— Думаю, на сегодня мы закончили. Я обещаю подумать над всем, что ты сказал. — Вздергиваю подбородок, страшась блеска, промелькнувшего в холодных глазах мужа. Сейчас они не выглядят пустыми. — Но тоже скажу тебе одну правду. Если ты не изменишься… — мучительный вздох, и я закатываю глаза, понимая, что затеваю напрасный разговор. — Просто помни, что не сможешь меня удерживать здесь вечность.

Я уже собираюсь уйти, испытывая гордость за то, что не прогнулась и не дрогнула, как он одним резким рывком разворачивает меня и завладевает моими губами в крепком поцелуе. Все происходит так неожиданно, что первым делом я цепляюсь пальцами за ворот его рубашки, сопротивляясь нетерпеливым движениями мягких губ. Почему что-то настолько прекрасное ощущается так жестко? Мягкие губы, дарящие боль. Что может быть печальнее?

— Открой рот, — хрипит он в мои сомкнутые губы, принимая новую безуспешную попытку проникнуть внутрь. — Блядь, — рычит он, — открой гребаный рот.

— Иди…

И в этот момент я пробую на вкус свое фиаско, которое терплю под напором его влажного языка. Черт!

— Ты не будешь говорить со мной в таком тоне. — Он кусает мои губы. — Ты, блядь, не будешь мне угрожать.

— Ненавижу, — выдыхаю, ощущая проклятый горячий прилив внизу живота.

Эзио усмехается прямо мне в рот, отравляя меня очередным жестким поцелуем, когда я задеваю бедрам его твердую эрекцию. Твою ма-а-ать…

— Ты любишь меня, милая, — хрипит пугающе низким голосом, вылизывая мой рот своим языком. — Любишь… — он срывается с моих губ, как только я кусаю язык Эзио, оставляя на своем привкус его крови, и будь я проклята, если не наслаждаюсь этим вкусом и стоном, разбившимся в моих легких.

Рыкнув, он сцепляет пальцы на моем затылке и дергает так, что я подставляю свою шею его искушенному рту. Ну почему это так восхитительно? Почему я не могу сейчас ненавидеть мысль о том, что он целует меня и делает влажной?

— Мэл, — тихо и сдавленно произносит он, прежде чем замолчать и замереть, когда мое тело вмиг каменеет от произнесенного имени. Секунда, две, три… — Блядь!..

Но я не даю ему возможности сказать больше и силой толкаю в грудь, чтобы выплюнуть ему прямо в лицо.

— Я не Мэл, — едва ли не рычу на него, задыхаясь от отчаяния. Он целовал не меня. Он не позволил уйти не мне. Черт, черт, черт!

Эзио тяжело сглатывает, смотря на меня бесовским взглядом, после чего с рычанием отворачивается и яростно взъерошивает свои волосы.

Но я делаю шаг и снова толкаю его, заставляя посмотреть на себя.

— Ее нет, Эзио. Я Филиция. Меня зовут Филиция, черт возьми! — мой голос срывается на истерический крик. — Больше не приближайся ко мне! Никогда… — тяжело дыша, тычу в него пальцем: — Не смей! Я больше в этом не участвую!

Но прежде, чем успеваю сбежать, это делает он, громоподобным хлопком двери разбивая вокруг тишину.

Эзио

Гребаный идиот! Я снова потерялся, оказавшись в плену помутневшего рассудка. Она не должна была меня сегодня провоцировать. Не сегодня, блядь. Я не в себе. И я рассказал ей больше, чем должен был. Весьма опрометчиво. Терпение и контроль — это две вещи, которые рядом с ней отказываются существовать. Потому что, когда дело касается этой девушки, все идет к чертовой матери!

Но все стало хуже, когда появился облик Мелоди. Я не хотел видеть ее сестру и слышать этот проклятый голос в голове. Больше нет.

Раньше я дышал встречами с призраком первой жены, жаждал их и ждал, даже несмотря на появление в нашем доме Филиции. Но в какой-то момент я захотел остановиться, воспротивиться тому, что убивало меня медленной смертью, захотел жить. В тайне от себя я наслаждался, как Фел проявляла свое нетерпение и дурной характер. Наслаждался ее неправильностью. И способностью выживать там, где другим это сделать было невозможно. Я недооценил эту девушку. Она не то что выжила в холодных стенах моего дома, она пробудила такое желание и во мне.

Тогда я впервые за долгое время начал забывать о Мелоди. Я видел ее только в момент, когда тени оборачивались вокруг моего горла тугим узлом. Постепено ее образ вместо того, чтобы заставлять меня дышать ей, стал душить. С каждым годом становилось только хуже. Она будто начала мстить мне за то, что я переключился на ее сестру. Будто ревновала и совершенно отказывалась уступать свое место. Каждый раз, когда Филиция находила брешь в моей броне, Мелоди забивала эти трещины вечной мерзлотой. Собой. Срасталась с моим телом и сознанием в одно целое, напоминая мне о том, что только с ней я мог испытывать то, чего так хотела ее младшая сестра. То, чего захотел и я сам. С другой. Не с Мелоди.

Лишь тогда мне стало ясно, что светлая доброта Мелоди, присущая ей при жизни, обернулась самым настоящим темным злом. Потому что я оставил ее одну. После того, как она умерла в агонии, а я слишком долго не отпускал ее и заставлял скитаться в холодной пустоте между жизнью и смертью. После того, как не позволил ей обрести покой. Я оставил ее. Превратил своего прекрасного лебедя в злого монстра, и в последствии это зло поселилось во мне.

И оно имело власть надо мной, пока своим бегством Филиция не вскрыла этот старый гнойник. Пока не заставила ощутить, как он заново нарывает и пульсирует яростью в ее отсутствие. Как он сочится отчаянием потери. Он напоминал мне о том, что я все еще жив. Физически. Как и раньше. Но меня пугало, что судьба может повториться. Пугало, что я не смогу дать Филиции все, в чем она нуждается. А порой мне казалось, эта девушка нуждалась в целой вселенной. В то время как я не мог дать ей и взгляда. Потому что слишком долго пробыл в мерзлоте и совсем разучился чувствовать. Любая была бы обречена со мной на мучения. И я понимал, что часть моего больного прошлого никогда не даст шанса той, что ждала меня в настоящем и готова была подарить будущее.

Раньше меня это не тревожило, потому что я и не планировал переходить границу с Филицией. Я не хотел ей показывать, каким ужасным, жестоким и до боли полным отчаяния может быть чувство, что она испытывала ко мне. И до сих пор испытывает. И, как бы ни было оно сейчас прекрасно, в конце концов все проходит. Заканчивается. Завершается, как в первый день зимы, превращая тебя в замерзшую статую, для которой больше не наступит весна.

Я знаю это, потому что долгие годы это чувство калечило меня. Моя бесчувственная зима настигала меня с тех самых пор, когда я начал терять Мелоди. И всеми воспетое чувство любви отгрызало от меня по куску, медленно, наслаждаясь, как я истекаю кровью. Ломало меня и сжигало заживо. А в итоге превратило в того, кто я есть. В чудовище. В монстра, замерзшего в многолетних ледниках боли. Там он ее не чувствовал. И самое ужасное, что могло случится с тем монстром, — это солнце. Знойное. Упрямое. Непоколебимое. Такое же бескомпромиссное, как и лед. И оно появилось в моем доме вместе с девушкой, душа которой пылала, как самый яркий факел воительницы.Теперь же она возненавидела меня, а я… захотел ее.

С яростью провожу ладонью по горящим от свежего поцелуя губам, что лишь напоминают мне об этом. И о том, что я сделал все, чтобы Филиция отказалась от этого поцелуя, хотя моей жене не стоит забывать, кто я такой. И в какие моменты ей следует быть предельно осторожной в том, что вылетает из ее прекрасного рта.

Я на грани, слишком много дерьма на меня навалилось. И Филиция виновата в этом не меньше, чем я. Она постоянно произносит то имя, которое я пытался забыть… Блядь, в моей голове все перемешалось. Филиция. Мелоди. Они обе убивают меня. Вот только сегодня я поцеловал не призрака, а Филицию. И получил бы желаемое, если бы не мой помутненный алкоголем и воспоминаниями рассудок. Но я все исправлю. Черт возьми, я сделаю все, чтобы голубоглазая валькирия поверила, что она единственная, кого я хочу.

Пересекая коридор за коридором, спускаюсь на нижний этаж, где обитает мужской состав моего персонала, и изо всех сил пытаюсь погасить огонь, прожигающий в моей груди огромную брешь. Тщетно. Одним толчком я распахиваю двери.

— Киро! — рявкаю, когда захожу в комнату парней, застав их за покером. Они тут же сворачивают игру и вскакивают. — Ты, — тычу в своего солдата, раздраженно облизывая губы. — Собери все фотографии моей погибшей жены со стен, все фоторамки, все альбомы. Все, что найдешь, и отнеси за конюшню!

Он смотрит на меня с ужасом во взгляде.

— Черт возьми, — цежу сквозь зубы, нервно срывая верхние пуговицы рубашки, когда оттягиваю ворот. — Ты что, блядь, оглох? Живо, Киро!

Я отворачиваюсь, чтобы отдать другое указание Массимо, когда…

— Вы уверены, босс?

Усмехнувшись, трясу головой и сжимаю зубы. А потом разворачиваюсь, сминая подбородок ладонью, провожу пальцами по щетине и, расслабленно опустив руки, делаю медленный шаг. И еще один. Вынуждая солдата, который выше меня на голову, оступиться. Но я хватаю его за рубашку и дергаю на себя.

— Уверен ли я?

— Простите…

Встряхиваю его, заставляя заткнуться, и шиплю ему на ухо.

— Да, сукин ты сын, я уверен.

***

Я ничего не слышу, кроме своего громкого сердцебиения и рычащего в горле дыхания. Будто захлебываюсь воздухом.

Перебирая между пальцев зажигалку, я смотрю, как Массимо поливает гору из фоторамок с изображениями моей погибшей жены бензином. Ее образ снова и снова материализуется перед глазами, словно умоляя меня не делать этого. Ей богу, ее губы на портрете… они шевелятся, и я слышу, черт подери, слышу ее голос.

Не дожидаясь, пока солдат отойдет в сторону, я чиркаю колесиком зажигалки и бросаю ее прямо в проклятую фоторамку с призраком. Пламя в ту же секунду вспыхивает и поднимается вверх, грозя поглотить меня, но, в отличие от шарахнувшегося в сторону Массимо, я остаюсь неподвижным, позволяя языкам пламени изредка обжигать оголенные участки кожи. Я заслужил это.

Залезаю рукой во внутренний карман пиджака и достаю оттуда кулон, внутри которого тоже находится фото Мэл. Она подарила мне его на нашу первую годовщину, я же подарил ей белоснежную лошадь, ангела, такого же, как она. Но больше ничего не осталось, ее лошадь скончалась через неделю после хозяйки. Животные умеют тосковать по людям до разрыва сердца. В прямом смысле этого слова. А после я продал и всех остальных лошадей, оставив это место в вечной тишине и холоде.

Сглотнув, я крепче сжимаю цепочку от кулона в кулаке, прежде чем подношу его к губам и оставляю короткий поцелуй на холодном металле.

— Не ходи за мной, Мэл, — осторожно произношу я, после чего раскрываю кулон и протягиваю над костром руку, наблюдая, как в ярко-оранжевом пламени постепенно исчезает ее лицо. Но ее голос, он по-прежнему во мне.

«Эзио, мне страшно, милый. Забери меня домой. Не дай им причинить мне боль. Мне страшно без тебя…»

Задерживаю ненадолго дыхание и трясу головой.

Оставь меня. Оставь меня, любимая. Я больше не принадлежу тебе. Я хочу жить.

— Че-е-ерт поде-е-ери! — рявкаю я, чтобы голос в моей голове заткнулся. — Я хочу жить!

Пламя кусает кожу, но я по-прежнему не отпускаю кулон. И руку. Я держу, ощущая, лишь малую часть боли, через которую прошла Мелоди. Сглатываю, снова и снова, но мне это не помогает избавиться от разрастающегося комка в горле. Мне нужен алкоголь. Я не справлюсь без него. Алкоголь, кокс, сигареты… мне нужно хоть что-нибудь. Нужно убить в себе все, что позволяет думать или чувствовать. Мне, мать вашу, больно терять все, что столько лет возвращало мою жену ко мне. Но я больше не хочу ее возвращений. Не хочу впускать в этот дом призрак, потому что он убивает ее. Кожаная перчатка начинает пузыриться, или это моя кожа… я уже не понимаю, пока грубым рывком меня не оттаскивают от открытого огня.

Хватка Массимо помогает мне удержаться на ногах, но я отталкиваю его в сторону, пошатываясь и поправляя на себе пиджак. А когда мой взгляд возвращается к огню, я будто снова погружаюсь в транс. Потому что прямо сейчас я вижу Мэл. Она словно вышла из пламени и сейчас стоит передо мной во плоти. Но худшее происходит после…

— Иди ко мне, милый, — она протягивает ко мне свою руку. — Иди к нам…

К нам… Нет, блядь, нет! Мотаю головой, когда она берет на руки маленькую девочку, с такими же белоснежными волосами и необычно большими зелеными глазами. А потом целует ее и что-то шепчет на ушко, и на пухлых щечках появляются ямочки. Она как фарфоровая кукла. Идеальная. Маленькая. Прекрасная. Эсми. В голубом наряде. Они обе в голубом. Ей так шел этот цвет. Я помню тот день, когда Мэл купила эти костюмчики. Для себя и будущего сына. Но все исчезает, когда я слышу ее колыбельную, которая утягивает меня в темноту, обвиваясь вокруг горла чувством вины. Я не дышу. Шею сдавливает со всех сторон. Секунда, две, три…

Что-то лопается внутри, и я с резким вздохом отшатываюсь на два шага назад, с хрипом пытаясь наполнить горящие легкие воздухом. Но ничего не выходит. Я опираюсь на колени и начинаю рвано дышать. Это все нереально. Я, блядь, брежу. Их нет. Они мертвы.

Мои плечи ходят ходуном, я вытираю губы, ладонью сминая их, а потом снова облизываю нижнюю и прикусываю ее.

Задыхаясь, достаю из кобуры пистолет и медленно перезаряжаю его. Щелчок, и я прикрываю глаза, позволяя той самой мелодии в моей голове заглохнуть.

Я распрямляю плечи, прежде чем открываю глаза и вижу заказной ад: окровавленную Мелоди, обнимающую такой же окровавленный кулек с крошечным младенцем. А когда она протягивает руку и открывает рот, чтобы позвать меня, из нее вырывается только булькающий, задыхающийся звук. Мгновение, и ее колени выворачивает костями наружу. Они громко ломаются, но ее тело остается будто подвешенным в воздухе. И как только раздается детский плач, я разряжаю обойму несколькими выстрелами, быстро приближаясь к ним и оглушая себя яростным криком. Патроны заканчиваются, но я продолжаю щелкать курком, целясь ей в голову. Только перед глазами ничего нет, кроме ярко-красной пелены безумия. Тяжело дыша, я снова перезаряжаю пистолет и, приставив дуло к виску, плетусь в неизвестном направлении, а потом под раздирающий горло крик спускаю курок…

Филиция

— Синьора, — меня будит чей-то голос, но я его игнорирую. — Синьора Филиция, проснитесь, — голос звучит уже громче, только у меня не хватает сил открыть глаза, но все же я это делаю, когда сильные пальцы смыкаются на моем плече, и тут же подрываюсь, замечая напряженное лицо Киро.

Он быстро убирает от меня свою руку и увеличивает дистанцию, будто боится, что за его вольность ему ее отрубят.

— В чем дело, Киро? — спрашиваю немного раздраженно от испуга, поправляя съехавший с плеча халат.

— Босс… — Его челюсти сжимаются. — У него приступ, и вы нужны ему.

Мое сердце тут же сжимается, превращаясь в месиво кровавых осколков. Господи... Провожу дрожащими ладонями по волосам, окончательно избавляясь ото сна. Столько лет прошло… я совершенно забыла, когда меня в последний раз будили с этой просьбой. Но прийти к нему означает снова стереть себя с лица земли и надеть маску Мелоди. Снова позволить ему называть себя ее именем и каждый раз при этом разбиваться вдребезги. Потому что в такие моменты он не видит меня, а я снова почувствую себя ничтожеством, которое наутро забудут.

С трудом сглатываю, прежде чем посмотреть на Киро и произнести осипшим голосом:

— Мой муж болен, Киро. Вызывайте врача. — Качаю головой, ощущая, как волна слез уже грозит задушить меня. — Мне нечем ему помочь.

С этими словами я забираюсь под одеяло и отворачиваюсь, желая, чтобы Киро как можно скорее убрался из комнаты. Он, видимо, в шоке от моего отказа настолько, что его удаляющиеся шаги раздаются только спустя минуту, а потом следует мягкий хлопок дверью. Я остаюсь одна в звенящей тишине на скормление одичавшей совести, которая будет отрывать от меня по куску, пока он умирает там без меня в агонии своего прошлого.

Но я не прошлое. Я настоящее. Я Филиция. И я больше в этом не участвую.

***

После ухода Киро у меня так и не получается заснуть. И дело даже не в шуме, доносящемся из глубин дома. Хотя отчасти он тоже виновник моей бессонницы. Но нет, причина, конечно же, в другом. Она где-то в глубине моего изувеченного сердца. Что-то больное и уродливое бьется там подобно ржавой игле, напоминая мне о том, что где-то в холодных стенах этого дома мучается он. Один на один с тенями прошлого. Нуждающийся в том, кто поможет ему вынырнуть на поверхность и сделать первый вдох свободы.

Вот только ему никто не поможет.

А самое ужасное в том, что все это время я задыхаюсь вместе с ним. Потому что стоит мне прикрыть глаза, как перед ними появляются картины, которые душат меня.

Мне трудно дышать, будто я чувствую вину за то, что оставила его.

Несколько раз моргаю, словно пытаюсь избавиться от образа мающегося мужа, и только потом замечаю на часах 3:15 ночи. Переворачиваюсь на спину и, запустив пальцы в волосы, теряю протяжный вздох.

Это продолжалось три часа.

Три часа агонии, душевных метаний и истошных криков мужа. Они сводили меня с ума настолько, что я ощущала себя собакой, которая сидит на цепи и предчувствует приближение волка к деревне. Которая предчувствует свою погибель, будто ее вот-вот сорвут с привязи и растезают в клочья. И у нее нет шанса сбежать. Она мечется из стороны в сторону, ожидая своей неизбежной участи. Как и я, когда не желала слышать адских звуков, стискивая зубами подушку, сминая ее до боли в пальцах, лишь бы не сорваться к нему. В самую пасть зверя, чтобы избавиться от мучений…

Свесив с кровати ноги, разминаю ноющую шею и собираю волосы в хвост, завязывая их узлом. Затем поправляю халат и направляюсь на кухню. Мне нужно выпить. И желательно что-нибудь холодного и покрепче. Поэтому, нашарив в шкавчиках в полутьме бутылку бурбона, бросаю в стакан пару кусочков льда и заливаю их янтарной жидкостью. А когда беру прохладный стакан в руки, прижимаю его к своему лбу и сглатываю. Как же я устала…

И вроде бы сегодня я впервые за долгое время ощущаю хоть какие-то потребности и нахожу в себе силы находиться в вертикальном положении более пяти минут, тело все еще ломит от тяжести. Не знаю, когда приду в норму, и алкоголь не лучшее решение, но мне нужно перевести дыхание, я замучила себя самоедством. Ведь, помимо мужа, меня все еще гнетет мысль о Джии и невозможности связаться с ней. Пока у меня даже телефона нет.

Знает ли она, что Эзио нашел меня? Хотя актуальнее задать вопрос, знает ли Эзио об участии в моем бегстве нашей давней подруги? Это я собираюсь выяснить в ближайшие дни лично у Эзио.

Обхватываю край стакана искусанными губами и делаю обжигающий глоток, прикрывая глаза от соблазнительного бряканья льда о стеклянные стенки. Меня всегда манил этот звук. И я всегда слышала его в этом доме, после которого обычно следовало чирканье колесика зажигалки. Я бы тоже сейчас не отказалась от сигареты…

Я уже почти делаю следующий глоток, как он встает поперек горла, а стакан с лязгом возвращается на мраморную столешницу. Начинаю громко закашливаться, не отводя взгляда от мрачной фигуры Эзио.

Череда вдохов помогает мне успокоить саднящее горло, но не сердце, которое замирает, дрожа под ребрами. Потому что свет, проникающий от луны в кухню, помогает мне разглядеть пошатывающееся тело мужа, в руках которого практически пустая бутылка виски, а его некогда белоснежная накрахмаленная рубашка небрежно выпущена из брюк и запачкана каплями крови.

Он стоит, опершись одной рукой о выступ стены, позволяя мне проследить взглядом путь до разбитых костяшек и обратно до пугающе спокойных глаз. Сейчас он действительно пугает меня. И судя по тому, что я вижу в его взгляде, мне стоит убраться как можно дальше, но мое истыканное совестью сердце начинает скрестись к нему и скулить, вымаливая прощение, как пес, сбежавший от хозяина на охоте.

Уйти. Мне просто нужно уйти.

Но вместо этого я уже шагаю к нему и аккуратно забираю из рук бутылку алкоголя, опускаю ее на пол и осмеливаюсь заглянуть в изможденное от мук лицо мужа. И снова я ощущаю этот взгляд, смотрящий сквозь меня, от которого позвоночник сводит холодными мурашками. Вблизи мне удается разглядеть его пустые зрачки, превратившие голубые глаза в черные дыры. А потом замечаю под носом белые следы, свидетельствующие о том, как он пытался избавиться от удушливых видений. Так не может больше продолжаться. Если Эзио не прекратит, у него есть все шансы отправиться следом за своей погибшей бывшей женой.

И казалось бы, это могло стать лучшим исходом для меня. Своего рода освобождением, но что я могу знать об этом? Как могу желать ему смерти, если не могла вынести и трехчасовой пытки, когда он молил о помощи? Никак. Это невозможно. И пусть я выдержала и не пришла к нему, но это не отнимает того, как я завишу от его боли. Не помогает мне избавиться от нездоровой связи с ним. Этот дефект слишком глубоко въелся внутрь меня. Ему плохо, а у меня нет и малейшего желания признаться себе в том, что он заслужил этого. Ведь если признаюсь в подобном, чем я буду лучше?

Судорожно втягиваю воздух и сглатываю, ощущая свербящее чувство в груди. Я чувствую это. Чувствую его обреченность, эхо боли и отчаяния. Они еще слишком свежи на его лице, и я пытаюсь стереть эту маску мученика, когда нежно дотрагиваюсь до его щеки костяшками пальцев и провожу по ней.

— Посмотри на меня, Эзио, — шепчу я, вытирая большим пальцем следы кокса под его носом, а потом снова обнимаю его щеку ладонью, впервые ощущая на ней легкую колючую щетину. — Эзио… — Качаю головой, прикусывая дрожащую губу. — Я здесь. Посмотри…

На миг уставившись на меня, Эзио позволяет мне заметить какой-то блеск в своих глазах, следом за которым я вижу дергающийся кадык. Он будто вырывается из кокона, что душил его в уродливой темноте. А теперь, часто и тяжело дыша, Эзио прижимается к моему лбу своим и начинает рвано хватать ртом воздух.

Такой уязвимый…

Прикрываю глаза, позволяя слезе сочувствия процарапать по щеке.

— Дыши, — шепчу тихо-тихо. — Я здесь. С тобой.

Эзио отшатывается от стены, чтобы заключить мое лицо в шероховатые ладони и сжать его до дрожи в руках.

— Не уходи, — хрипит не своим голосом, потираясь лбом о мой. — Не оставляй меня больше.

Имя. Назови имя. Я должна знать, что он говорит это мне…

Поглаживая большими пальцами, Эзио медленно хрипит:

— Я пытался не проводить параллель с тем, как вы похожи с Мел, и мне стоило дать себе время после ухода твоей сестры. — Дыхание перехватывает, когда я понимаю, что все это время здесь, стоя на кухне, он видел меня. — Жаль, что я этого не сделал. — Эзио отстраняется, показывая на своих губах кривую усмешку. Больную и уставшую. — Я поторопился, — он вытирает очередную ускользнувшую от меня слезу большим пальцем, все еще удерживая мою голову так, будто, если отпустит, я упаду. — Я допустил много ошибок и недостойно относился к тебе, ослепленный собственным горем. — Он тяжело сглатывает, а затем неспешно облизывает нижнюю губу и продолжает: — Мне жаль, Фел… — кивает, — жаль, что тебе пришлось столкнуться с той частью меня, которая погрязла в холодной темноте. Эта темнота овладела мной с того самого момента, когда мне прислали твою сестру в коробке. — Мороз мурашек охватывает мой позвоночник. — Волосы, — он с печалью в голосе проводит по моим медным прядям, — глаза и голос… Ты так напоминала мне о ней, Фел, что вы обе смешались в моей голове… Я потерял связь, кто из вас реален. И то, от чего я пытался оградить тебя, постигло меня самого. Я заставлял себя отстраниться от тебя. Не видеть и не слышать. Вот только каждый раз ты находила способ разрушить все барьеры, когда тени прошлого душили меня. Мое спокойствие. Контроль. Они трещали по швам, а ты не прекращала бороться за то, чтобы я увидел, наконец, тебя. Однажды нам обоим стоило бы остановиться. — Пауза. — Разумеется, мы не ищем легких путей. — Эзио сжимает челюсть, и я сглатываю в такт этому движению. — А потом ты перестала бороться. Исчезла. И не вернулась ко мне, даже когда я нуждался в тебе. Сегодня. И последние два года. Я задыхался без тебя, Филиция.

Я судорожно втягиваю воздух и закусываю губы, чтобы не упустить звук поражения. Я столько лет ждала этих слов…

Эзио убирает от моего лица ладонь и обхватывает мое запястье, чтобы поднять его и прижать к своим губам местом, где татуировка:

— Прости меня, мотылек…

О, Боже… Скрипучий звук рыданий ускользает от меня, и я дергаюсь, мотая головой из стороны в сторону.

— Я знаю, что не вправе просить у тебя этого, но прости… и вернись ко мне.

Вернись ко мне.

Прости меня.

Я даже не знаю, что именно простреливает мое сердце сильнее.

Видеть Эзио таким уязвимым и разбитым — это какая-то адская пытка. Раньше непреклонный, жесткий и холодный, как глыба, сейчас он растоптанный и разорванный в клочья собственноручно. Пальцы скручивает от того, как безжалостно старые обиды и боль, принесенные им, прорастают сквозь меня кривыми корнями, подбираясь прямо к шее, чтобы удушить, если я протяну ему руку помощи. Но как я могу проявить черствость, глядя на его искаженное муками лицо? Никогда прежде не показывающий мне эмоций, сейчас он распят передо мной. Ждет своего приговора. Вот только кто бы знал, что даже после всего пережитого его боль родная для меня. Я чувствую ее и страдаю вместе с ним. И не могу быть ему судьей.

Не теперь, когда он стоит передо мной на коленях, сжимая мою талию и потираясь лбом о живот, маясь от того, что не под силу никому из нас исправить. Я устала пытаться. Не хочу…

Но противореча своим же мыслям, вытираю царапающие слезы щеки, снимаю со своей талии одну руку Эзио и прошу его подняться. Медленно. Осторожно. Я не испытываю облегчения от того, что он сейчас повержен. Может, когда-то я и желала подобного, однако сейчас понимаю, что это смотрится неестественно для этого мужчины. Я будто боюсь, что его могут увидеть таким слабым. А на это нет права ни у кого, кроме меня. Потому что я никогда не воспользуюсь этим. Потому что он не такой. Не слабый. Слабый не вынес бы и толики того, через что прошел мой муж. И как бы ни ненавидела, ни презирала… я уважаю его боль. И всегда уважала. Но когда-то должен настать предел. Кто-то из нас должен попытаться увидеть и другие стороны нашего брака. Наверное, сейчас я должна сделать этот шаг. Потому что, продолжая в том же духе, мы погибнем оба. Возможно, пару дней назад этот исход был бы идеальным выходом для меня. Вот только мне не хватит сил отказаться от Эзио. Отголоски рыданий и вырвашийся всхлип заставляют меня вздрогнуть, и я утягиваю мужа за собой, позволяя нашим пальцам переплестись. Я выдержала и не сорвалась к нему во время приступа, но сейчас хочу помочь ему окончательно сбросить с себя тяжесть уродливых теней. Кажется, я даже чувствую, как они следуют за нами по пятам и будто шипят, что не отдадут его мне. Проблема в том, что я никогда не боялась мрака этого мужчины. Поэтому собственнически увожу своего мужа за собой, давая им понять, что он только мой. Решительно завожу его в нашу комнату и не останавливаюсь, пока мы не оказываемся в ванной.

Дотягиваюсь до переключателя, и помещение заливает тусклый свет. Игнорируя нервную дрожь в конечностях, настраиваю теплую воду, чтобы набрать ванну, ощущая, как за мной следит затаившийся Эзио. Поворачиваюсь к нему, убеждаясь в том, что покалывание на моей спине — это действительно следствие его контролирующего мои движения взгляда. И он продолжает наблюдать за мной, пока я приближаюсь к нему вплотную. Аккуратно цепляю верхние пуговицы рубашки и начинаю вытаскивать их из петель. Больше не смотрю на него, потому что сейчас становлюсь уязвимой сама. От него явно не ускользает ни мое неровное дыхание, ни дрожащие пальцы, ни прикушенная нижняя губа, пока я стягиваю с его поникших плеч накрахмаленную ткань.

Руки опускаются на ремень, с бряканьем расстегивая его и выуживая из брюк неспешным рывком.

— Что ты делаешь? — тяжелый хриплый голос вынуждает меня вздрогнуть.

Сглатываю.

— Раздеваю тебя, — шепчу, утягивая бегунок молнии вниз. — Тебе нужно принять ванну, если ты хочешь, чтобы я вернулась в нашу постель.

Но Эзио перехватывает мои руки.

— Ты не обязана. Я справлюсь.

Сжав челюсти, заставляю себя на него посмотреть.

— Конечно, — киваю ему, выдавливая улыбку.

Уже собираюсь уйти, почувствовав себя глупо и невозможно замерзшей от нашего скупого диалога, но он останавливает меня, мягко схватив за запястье.

— Я не просил тебя уйти. Останься.

— Зачем? — пожимаю плечами. — Ты сказал, что справишься.

— Так и есть, — Эзио тянет меня к себе, после чего поднимает руку и заправляет выбившийся локон мне за ухо. — И будет лучше, если я действительно сделаю это сам, — его язык едва ли не заплетается, но, несмотря на это, сейчас он возвращается к общению в привычной себе манере, — потому что сейчас я не в лучшей форме и не хочу… сделать то, о чем потом буду жалеть.

Смотрю на него, будто не понимая, о чем он.

— Тебя возбуждает это.

Я даже чувствую, как мои брови лезут на лоб, а дыхание предательски затрудняется, словно подтверждая правдивость его слов.

Эзио кивает, позволяя уголку своих красивых губ изогнуться в слабой улыбке.

— Твое дыхание, трясущиеся руки и искусанные губы прекрасно дают мне это понять.

— Это не так, — бурчу себе под нос, опуская глаза и натыкаясь на его разбитые костяшки.

— Так, Фел. И это делает меня твердым.

Взгляд сам перемещается на выпуклость в его штанах, отчего жар коварно ползет по шее к щекам.

— Тогда, пожалуй, тебе стоит действительно сделать все самому, — встряхиваю головой и как можно быстрее отворачиваюсь. — А я принесу аптечку и надеюсь, что к этому времени ты уже спрячешь свой... его, — закрываю свой рот и, развернувшись на пятках, вылетаю за дверь с горящими щеками.

Наша биполярка в отношениях начинает меня серьезно волновать. Сама не знаю, что на меня нашло, вылетела как шальная. Жар до сих пор хлещет по моим щекам, словно я гребаная девственница.

Я даже не могу объяснить себе причину, почему смутилась и предпочла сбежать. Отвыкла от него? Или моя внезапная робость — следствие отпечатка его грубости в Норвегии? Не знаю… Качаю головой. Не знаю, но чувствую себя чертовски глупо. И это ощущение усиливается, когда я возвращаюсь в ванную с аптечкой в руках и, конечно же, застаю Эзио с сигаретой, зажатой между губ. Благо, он любезно расположился в ванне.

Услышав шорох, Эзио лениво поворачивает голову в мою сторону, выпуская тонкие струи дыма через нос. Даже в таком состоянии он умудряется снова выглядеть, как на троне.

Всеми силами игнорирую его томный, контролирующий взгляд полуприкрытых глаз и усаживаюсь на край ванны, предварительно достав из аптечки самое необходимое.

Не говоря ни слова, беру его свисающую с борта руку и, положив на свои колени, приступаю к обработке ран, ощущая странный металлический привкус ко рту. Все же было опрометчиво напрашиваться на роль медсестры на голодный желудок. Надеюсь, у него нет перелома: по тому, как рассечены костяшки, можно судить о силе удара. И, по всей видимости, она немаленькая. Правда, Эзио не дает ни намека на то, что ему больно или некомфортно. Его рука на моих коленях неподвижна.

Когда-нибудь я обещаю, что избавлюсь от алкоголя и наркоты в этом доме. Или этот дом избавится от моего мужа.

Вздрагиваю, внезапно ощущая прикосновение к своей спине, и непроизвольно бросаю на него растерянный взгляд. Я так сосредоточилась на его ранах, что совершенно не заметила, как он сделал меня центром своего внимания. А еще застиг врасплох новыми чувствами, с которыми я и понятия не имею что делать. Особенно сейчас. Особенно после всего. Но я должна выдержать свои взбунтовавшиеся эмоции и не показать ему ни одной искорки, что так буйно разжигают его чуткие пальцы. Он этого не заслужил. Вот только мое тело считает иначе и все так же скучает по нему. Как и мое глупое, изуродованное чудовищем сердце.

Закусив изнутри губу, делаю вид, что на меня это никак не влияет, и заканчиваю обработку правой руки. Однако это не так. Влияет. И очень. Только не могу понять, почему вопреки раздражению, мне становится так спокойно и тепло от каждого нового движения его пальцев по моим позвонкам.

Прочищаю горло и, немного нервничая, заправляю вновь выбившийся локон волос за ухо. Не знаю, кого он больше испытывает этими прикосновениями. Кого первым хочет вытолкнуть за выжженную ошибками прошлого грань? Меня? Или себя?

Боже… Трясу головой. Надо же, какие глупости меня посещают, пока его прикосновения плавят мой мозг. Но мне не стоит думать о подобной чуши.

— Давай другую руку, — мой голос звучит чуть громче шепота, и я с трудом сглатываю, осознав это.

Разворачиваюсь сильнее, чтобы перехватить его руку и убрать со своей спины, но прежде, чем позволить мне сделать это, Эзио избавляется от сигареты, затушив ее в пепельнице. Очень любезно с его стороны.

Избегая цепкого взгляда, начинаю обрабатывать костяшки на левой руке, но слишком быстро теряю сдавленный вздох, когда свободная ладонь мужа находит мою обнаженную коленку. Да твою ж мать.

Поерзав на месте, я вновь игнорирую его непонятное внимание к своей персоне, но, как только длинные мужские пальцы достигают внутренней части моего бедра, возмущение не заставляет себя долго ждать.

Тяжело дыша, впиваюсь в него грозным, как я надеюсь, взглядом, вот только в это же мгновение он сжимает мое бедро, и я роняю из рук антисептик и салфетки вместе с коротким писком поражения.

Перевожу дыхание и заставляю себя выпрямиться, чтобы с гордостью дать мерзавцу хотя бы словесную оплеуху.

— Прекрати, — едва ли не шиплю на него, отбрасывая наглую ручищу в воду, и следую взглядом вниз, сквозь прозрачную поверхность воды, где натыкаюсь на его гребаный возбужденный член.

Я уже готова проклинать себя за то, что не отвожу взгляд так быстро, как следовало бы, а когда все-таки делаю это, меня добивает коварная улыбка Эзио. Вот что за подонок?

— Ты трогаешь меня, — он медленно моргает, расслабленно откинувшись на спинку ванной, — а я тебя. Все честно.

Мой рот открывается, чтобы воспротивиться этому заявлению, но в итоге я захлопываю его и поднимаюсь, чтобы молча уйти. Как это сделал бы умный человек. Вот только, видимо, это не обо мне…

Осторожная, но крепкая хватка останавливает меня вместе с выплеснувшейся из ванной водой от резкого движения Эзио.

— Что ты творишь?! — принимаюсь избавляться от плена его сильных пальцев, но он слегка дергает меня на себя, чего становится достаточным, чтобы потерять равновесие, благо я упираюсь ладонями в его плечи, и мне удается сохранить вертикальное положение.

— Я могу тебя попросить об одном одолжении? — тихо и успокаивающе хрипит он.

Выгибаю бровь, ожидая чего угодно, только не того, что слышу дальше:

— Ты не могла бы помассировать мне голову, Фел? Я хочу избавиться от атакующих меня мыслей.

Крошечная часть моего мозга кричит мне послать его к черту, но эти проклятые, полные печали глаза подавляют любой протест.

— Хорошо, — я киваю, вкладывая в свой голос всю имеющуюся жесткость. — Но ты будешь держать свои руки при себе.

Он неспешно обводит меня царапающим взглядом, а после сглатывает так, что я замечаю, как дергается его горло.

— Обещаю.

Не особо доверяя ему, я все же тяну на себя свою руку, и он позволяет мне освободиться. Это приятно удивляет.

Захожу за его спину и, немного помявшись, неуверенно располагаю свои ладони на его влажных плечах. Эзио вмиг напрягается и, кажется, даже выпускает сдавленный вздох сквозь стиснутые зубы, прежде чем откинуть голову и позволить мне зарыться пальцами во влажные смоляные пряди волос. Я сжимаю их достаточно сильно, потому что мне внезапно стало это необходимо, а в наказание получаю мужской стон, после которого создается ощущение, что Эзио перестает дышать. И я вместе с ним, будто тем самым пытаясь скрыть, как волнует меня столь невинная просьба мужа.

Злясь на саму себя, беру мыло и скольжу бруском между ладоней, чтобы немного отвлечься, но затем возвращаю пальцы на густую макушку, принимаясь ее намыливать, и снова колючие эмоции втыкают свои иглы в мою не очень прочную броню.

Особенно когда Эзио начинает размеренно дышать и, прикрыв глаза, полностью отдается моим рукам.

Я не знаю, сколько времени теряю реальность, неспешно разминая шею, затылок, каждый раз задерживаясь в копне его волос, но телефонный звонок, который, по всей видимости, доносится из его штанов, прерывает нас. А точнее, останавливает меня. Эзио же никак не реагирует, пока звонок не повторяется раз в пятый.

Рыкнув, он рывком поднимается в сидячее положение, а потом выбирается из ванны, демонстрируя мне свой упругий зад, прежде чем прячет его под махровым полотенцем. Охренеть, он у него всегда такой был?

Встряхиваю головой, быстро смывая со своих рук пену, и уже собираюсь убраться, но меня задерживает раздраженный крик:

— Какого, блядь, черта?

Резко оборачиваюсь, замечая взбесившегося Эзио, плечи которого ходят ходуном, а свободная от телефона рука придерживает сбоку полотенце.

— Я не беру, значит, я занят! Да срать я хотел! Ты мне на что? Поднимай задницу, сукин ты сын, и делай то, что умеешь лучшего всего. Меня не тревожить по всякой хрени, которую ты в силах решить сам. И забудь, блядь, мой номер хотя бы на один день.

Небрежно сбросив звонок, он швыряет мобильный обратно на свои вещи на полу и с минуту еще стоит неподвижно, смотря в одну точку. После чего шумно выдыхает и проводит ладонью по голове, взъерошивая влажные пряди.

И только успокоившись, Эзио позволяет себе посмотреть на меня.

— Идем спать, Фел. Я чертовски устал.

Он протягивает мне руку, терпеливо ожидая моего согласия, но я лишаю его такого удовольствия и, минуя полуобнаженную фигуру, направляюсь прямиком в кровать.

Эзио всерьез рассчитывает лечь со мной спать?

***

Движение позади вырывает меня из сна, прежде чем я осознаю, что к моей спине прижимается что-то теплое. На мгновение замираю и не дышу. Позволяю себе убедиться, что я не одна, и прямо сейчас тяжелая рука как ни в чем не бывало ложится на мое бедро, провоцируя волну странного волнения затопить меня доверху. Будто не веря, я приподнимаю голову и, обернувшись, натыкаюсь на растрепанную макушку угольно-черных волос. Быстро возвращаюсь на подушку и, неспешно хлопая ресницами в полумраке рассвета, срываюсь на короткие вдохи, в то время как винтики в моей голове уже вращаются с космической скоростью. Постепенно кинолента вчерашних событий заставляет сердце еще больше заходиться в судорожном ритме. Мне даже требуется минута, чтобы успокоить взметнувшуюся к горлу панику. Эзио. В нашей кровати. Прикрываю глаза и сглатываю, снова возвращаясь во вчера…

Меня будит жуткое чувство голода, но тем не менее урчащий живот не мешает мне с наслаждением потянуться в кровати. Я и правда ощущаю себя восхитительно отдохнувшей вопреки всему, а когда открываю глаза и натыкаюсь на часы, понимаю почему.

Время уже перевалило за полдень, и от осознания этого я окончательно выбираюсь из томной неги. Делаю короткий вздох и запускаю пальцы в волосы, медленно массируя кожу головы. Даже не помню, как снова отключилась… Я ведь просыпалась?!

Поворачиваюсь туда, где, я отчетливо помню, лежал Эзио, но натыкаюсь на пустую подушку. Неприятное разочарование проскальзывает в груди, и я протягиваю руку, проводя ладонью по простыне, словно надеясь почувствовать его тепло. Но вместо этого пальцы натыкаются на что-то твердое. От удивления мои брови поднимаются вверх, и я замираю, осторожно ощупывая небольшую коробочку, прежде чем откидываю простынь.

Мой взгляд натыкается на маленькую черную бархатную коробочку, поверх которой лежит белая карточка. Ладони становятся влажными, а под кожей мгновенно разливается волнение и предвкушение. Даже не читая ее, я уже знаю, чьих рук это дело. И еще до того, как переворачиваю записку, сердце срывается в галоп.

«Я уже давно не спал так спокойно».

Сглатываю и, приподнявшись на локте, открываю коробочку, внутри которой лежит изящный браслет из белого золота с маленьким, инкрустированным алмазами мотыльком. Такая хрупкая красота. А цвет алмазов очень подходит к моим глазам. Эзио выбирал его для меня. И от осознания этого у меня начинает сосать под ложечкой.

Когда он успел?

Пребывая в полной растерянности, присаживаюсь и с осторожностью примеряю браслет на запястье, с трудом застегивая застежку дрожащими пальцами.

Мне нравится. Это… это восхитительно.

Прикрываю глаза и отчаянно качаю головой. Даже такими прекрасными поступками он разрушает меня. Словно этот мужчина не способен ни на что другое.

Внезапный грохот вынуждает меня вздрогнуть и спустить ноги с кровати. А когда звук повторяется, я уже точно знаю, что не останусь на месте, и буквально через мгновение поправляю на себе халат и устремляюсь за дверь. Но и двух шагов не делаю, как замираю в неверии и каком-то изумлении.

С десяток людей торопливо мелькают мимо меня по коридору, желая мне доброго дня, а потом я замечаю причину грохота. Это шкаф, брошенный на полу, рядом с которым ругаются два солдата Эзио. Но меня они не интересуют, потому что я концентрирую свое внимание на мебели, что неустанно выносят из той самой комнаты. Из детской…

— Господи… — вылетает из меня тихий шепот, и я прикрываю рот ладонью. А затем вижу Киро, в руках которого маленькая люлька. И, рыкнув на парней, он двигается вместе с ней прямо ко мне. Я даже чувствую, как скрипит мое сердце, а горло сводит тупым спазмом.

— Синьора Филиция, — солдат кивает мне, старательно избегая взглядом мои обнаженные ноги и декольте. — Я надеюсь, эти идиоты не сильно потревожили вас? — в его голосе слышится неловкость и желание отойти от меня на более безопасную дистанцию, а я не нахожу в себе сил ответить, поэтому лишь плотнее кутаюсь в халат и отрицательно качаю головой.

Киро, наконец, замечает мое смятение и внимательно всматривается мне в лицо.

— Вы хорошо себя чувствуете? Может, вам вернуться в постель?

— Нет, — выходит сипло. — Все… — киваю, судорожно сглатывая. — Все в порядке. А что вы делаете?

— Выполняем поручение босса.

Чертов Капитан Очевидность!

Прочищаю горло и стараюсь избавиться от дрожи в руках. Если Эзио продолжит в том же духе, то мне потребуется помощь специалиста.

— Ну и где же твой босс? — вздергиваю подбородок и складываю на груди руки, снова замечая неловкость во взгляде Киро.

— Он обедает.

— Отлично, — натянуто улыбаюсь ему и, развернувшись, направляюсь в обеденную зону.

Я еще никогда не получала от этого мужчины столько внимания. Неужели он всерьез решил оставить свое прошлое? Не стану врать, я бы этого хотела. Ненавижу свои эмоции, особенно когда их причиной становится Эзио.

Спустя пять минут, под звон нервного напряжения в каждой моей клетке, я захожу в столовую, где во главе стола действительно обедает мой муж. Как и всегда, в гордом одиночестве. И в идеально сидящим синем костюме-тройке. Сегодня его волосы вновь аккуратно уложены, а лицо кажется свежим и даже помолодевшим из-за отсутствия щетины.

Он поднимает взгляд, только когда я отодвигаю соседний стул и, часто дыша, усаживаюсь по правую сторону от него. Разумеется, Эзио не упускает из вида моего взволнованного состояния, которое я и не пытаюсь скрыть.

— Что все это значит? — выпаливаю на одном дыхании, замечая, как его взгляд останавливается на моем запястье. И, конечно же, это вызывает на его лице одобрение.

— Ты проголодалась? — он игнорирует мой вопрос, неспешно отрезая от стейка маленький кусок мяса. — Филиция?

Не глядя на меня. Вот что за человек?!

— Да. — резко. — Я голодна. А еще…

Он обрывает мою речь, когда протягивает к моему рту тот самый кусочек мяса.

— Поешь.

Сжав челюсти, я с минуту буравлю вилку взглядом, но делаю, что от меня требуется, ведь знаю — это самый короткий путь. Только не успеваю проглотить кусок, как он грозит перекрыть мне дыхание, потому что Эзио произносит совершенно неожиданное:

— Ты сходишь со мной на свидание?

Эзио

Мне требуется время, чтобы зрение прояснилось и я увидел перед собой разметавшиеся медные волосы. Чертовщина какая-то. Медленно моргаю, словно ожидая, что этот мираж исчезнет вместе с головной болью, но нет, все остается на своих местах. Как и моя рука, покоящаяся на мягком изгибе молочных бедер.

Словно не желая быть пойманным с поличным, я осторожно убираю руку, позволяя шелковым простыням заменить мои пальцы на ее коже. Гулкий звук вибрирует где-то в горле, и я заставляю себя оторваться и перекатиться на спину, слегка застонав от резкого движения.

Сжав челюсти от приступа похмельного синдрома, вдавливаю ладони в глазницы, пока мутная картина последних событий кое-как выстраивается в моей голове по порядку. Уверен, там есть пробелы, так обычно бывает, после того как чертовы тени прошлого навещают меня. Они приходят в мою голову как к себе домой, будто каждый раз доказывая мне, что я все еще их пленник. Но что-то изменилось. Не могу понять, что именно, однако сейчас меня это не сильно тревожит. Если я лежу в одной кровати с женой, и мою руку, весьма нагло нарушившую дистанцию, не проткнула стрела ненависти, значит, худшее из того, что я смог вспомнить, позади.

Филиция впустила меня, ослабила броню и позволила мне найти пристанище у стен ее замка.

И сегодня, впервые за долгие годы, я открываю глаза с пониманием того, что нахожусь не в многолетнем кошмаре, что это не она. Что я проснулся с живой девушкой и несказанно этому рад. Гребаное облегчение накрывает мою больную голову спасительной прохладой. А каждый новый глоток воздуха больше не причиняет боли. Я словно переступил рубеж, дав волю своему настоящему. Если бы я только знал, что Филиция подарит мне такой крепкий сон, то разбил бы ее внутренние блоки гораздо раньше. Кажется, я не высыпался так целое десятилетие.

Сглатываю, ощущая, как тепло, исходящее от лежащей рядом девушки, приводит мое тело в напряжение. Особенно когда она вытягивается во сне и просовывает одну ногу прямо между моих. Блядство. Если бы мне не требовалось время привести голову в порядок, я бы воспользовался спящей женой самым лучшим образом, но не стоит рушить то, что мне так тяжело досталось. Поэтому приходится приложить нечеловеческие усилия, чтобы игнорировать колючий жар, сползающий по позвоночнику прямо к моему обнаженному паху. А чтобы наверняка не поддаться твердеющему желанию, аккуратно, как можно тише выбираюсь из ее захвата, стараясь не думать, каково будет прямо сейчас наплевать на все и зарыться носом в ее волосы, обнять и слить наши тела в единый организм.

Присев на край кровати, качаю головой. Сколько времени я не просыпался с живой женщиной?

С такой, как Филиция. Никогда.

Взъерошив волосы, провожу ладонью по щеке и тру щетину, но откладываю решение этой проблемы на потом и направляюсь в душ, чтобы смыть с себя последствия сна. Вернувшись в комнату, беру в шкафу чистое белье, штаны и рубашку, но прежде, чем успеваю застегнуть последние пуговицы накрахмаленного ворота, в дверь раздается тихий стук.

Вместо того, чтобы открыть ее, я возвращаюсь к спящей Филиции, на ходу защелкивая платиновые запонки. Останавливаюсь у изножья кровати, чтобы насладиться безмятежностью на идеально вылепленном Богом лице. Высокие скулы чуть выделяются на впалых щеках, однако я обещаю себе, что скоро от ее худобы не останется и следа, а взлохмоченные рыжие пряди, что особенно выделяются на белоснежной наволочке, со временем станут похожи на пшеничное поле. Мне не нравится тот цвет, в который она перекрасилась, и не прошу вернуть прежний, но уже представляю, какой золотой оттенок приобретут ее локоны, если она не будет вновь отравлять их медью.

Стук в дверь повторяется, и, накрыв выглянувшие молочные бедра простыней, я выхожу из комнаты. Еще рано, не хочу ее будить.

С мягким щелчком закрываю дверь с другой стороны и тут же сталкиваюсь с Альваро.

— Это должно быть что-то важное, если ты позволил себе постучаться в нашу спальню.

— Синьор Эзио, — быстро лепечет тот, встретившись с моим строгим взглядом. — Синьор Винченцо... он ожидает вас внизу.

Вскидываю брови, поправляя ворот рубашки.

— Вот как? И почему же он не сообщил о своем приезде заранее?

Я замечаю выступивший на лбу Альваро пот, который дворецкий тут же промакивает платком.

— Синьор, Винченцо пытался, но ваш телефон… он не смог до вас дозвониться. У него важный разговор, и он настаивает на встрече с вами в самое ближайшее время.

Киваю головой, облизывая губы и устремляя взгляд за окно. Что ж, мой дорогой Винни, надеюсь, ты не испортишь мне такое прекрасное за долгое время утро.

***

— Что за спешка? — усаживаюсь в кресло за рабочим столом, указывая кивком на стул для Винченцо. — Все настолько серьезно, что твоя проблема не могла подождать до обеда?

Тяжело выдохнув, он цокает, располагаясь напротив.

— У нас проблема. И она не моя, а наша, Эзио, — он откидывается на спинку стула, складывая руки на коленях в замок. — И за прошедшие два года я заебался разгребать их в одиночку.

Хмыкаю, качая головой в такт монотонному постукиванию пальцев по столу. Если Винченцо говорит «у нас проблема», значит, это действительно так. И если он не решил ее самостоятельно, то ему действительно необходимо мое личное присутствие. Поэтому жестом руки я прошу просветить меня.

— Якудза заказали убийство босса Братвы. Попов мертв. — Блядь. — Киллер исчез. Никаких следов узкоглазых, а все улики, что они оставили, ведут к нам. Братва думает, это твоих рук дело, Эзио. И, пока ты искал свою жену, перерезая глотки всем подряд без разбору, забыв о делах, они успели поверить в твою виновность.

— Это все?

Винченцо впивается в меня жестким взглядом и не удерживается от удушливого смешка, нервно зачесывая пальцами волосы назад.

— Давай же. — Киваю. — Я чувствую, что ты хочешь сообщить мне что-то еще.

— Видео с убийством Баскиано слили в сеть. Думаю, это тоже дело рук Якудза.

Молчу. Медленно потираю пальцами висок, откинувшись на спинку кресла. Если он думает, что я жалею, то его ждет разочарование. Я перерезал бы их всех заново. Я не тронул ни одного хорошего человека. Все, чья кровь на моих руках, либо торговали наркотой, либо людьми, в том числе детьми. Или были причастны ко всему этому. Так что я не убил ни одного человека. Разве что тварей, обтянутых человеческой кожей. Но смена босса у Братвы может действительно принести нам новые проблемы. Так же, как и доказательство убийства Баскиана. Моя репутация испорчена, и теперь каждый босс вправе считать, что я приду за его головой. Каждый из них теперь может сам прийти с войной. Или хуже того — объединиться против меня стаей.

— Мне нужно больше информации, Винни.

— Я не знаю еще, как им удалось перекинуть убийство Попова на нас и выйти сухими из воды, но это неудивительно в таком бардаке. — Он разводит руки в стороны, с шумным хлопком возвращая их на бедра. — Ты нужен синдикату, Эзио. Тебе нужно вернуться в строй. Люди начинают говорить о том, что ты ослаб. И, как видишь, некоторые уже воспользовались твоим неустойчивым положением в семье. Теперь нам всем нужно быть начеку. Нью-Йорк тоже не упустит возможности отомстить за своего босса. Они уже назначали сходку с твоими поставщиками. Уверен, те с удовольствием рассмотрят их предложение. Проблемы никому не нужны, Эзио. Ты ведь понимаешь, в этом бизнесе каждый сам за себя. И это я молчу про правительство. Откупаться становится все сложнее.

Облизываю губы и подаюсь вперед, опираясь локтями о стол. Я уже представляю первые провальные транши через Средний Запад.

— Надеюсь ты понимаешь, что мы не можем сейчас позволить себе войну? — подручный вмешивается в мои мысли, и я поднимаю голову в его сторону.

— Нам нужно найти доказательства против Якудза.

— И как же мы это сделаем?

— Нам нужен их информатор. Найдите его.

— А потом что?

— А потом докажи ему серьезность своих намерений. Он должен выдать информацию, которая подарит нам медленную смерть главаря Якудза, но сначала то, чем я смогу шантажировать ублюдка. Я слышал, у него есть дочь?

— Судзуки надежно спрятал свою принцессу.

— Ну вот и заставь информатора дать тебе нужные сведения. Иначе его будет ждать смерть от руки итальянской мафии. А если его не убедит угроза собственной смерти, пообещай ему продажу всех женщин и детей из его семьи в рабство.

Винченцо хмурится.

— Ты сделаешь это? Мы ведь не трогаем невинных.

— Если это потребуется для защиты наших семей, мы сделаем это, друг мой. — Сглатываю, сжимая челюсть. — А когда я получу доказательства виновности Якудза в смерти пахана, то соберу совет и буду делать то, что умею лучше всего.

Винни усмехается.

— Порежешь их на куски?

Показываю ему однобокую улыбку.

— Хуже. Буду вершить справедливость, Винни.

Он молчит, переместив взгляд в окно и переваривая мое распоряжение, прежде чем поднимается и запахивает лацканы пиджака.

— С возвращением, босс. Я дам знать, когда получу нужную информацию.

Подручный кивает и собирается выйти из кабинета, но я останавливаю его.

— Чтобы ты сделал ради внимания дорогой тебе женщины? — Винченцо оборачивается, бросая на меня взгляд, который ранее я еще не получал от него.

С минуту он что-то обдумывает, а потом произносит с дружелюбием в голосе:

— Позови ее на свидание, Эзио. И подарок. Много подарков. — Он подмигивает и, прежде чем выйти за дверь, добавляет: — Женщины это любят. А Филиция ждала этого слишком долго.

— Вы звали, босс? — раздается за моей спиной, но я не оборачиваюсь на вошедшего в комнату солдата, а продолжаю перетирать между пальцев детский чепчик, устремляя взгляд за окно, где первые лучи рассвета уже достигли моего дома.

Из головы не выходит осознание того, что я сжег все картины и фотографии Мелоди, а финальным выстрелом меня добивают слова Винченцо, заставляя тело вибрировать от напряжения.

…а Филиция ждала этого слишком долго.

Она действительно долго ждала и всегда заслуживала большего и лучшего, чем быть моей женой, лишенной человеческого тепла и света в этом холодном доме. Чем быть пленницей моего больного воображения, которое длительное время убивало нас обоих. Но, в отличие от меня, Фел не сдавалась. До тех самых пор, пока я собственноручно не вынудил ее это сделать. К сожалению, в жизни бывает такой период, когда ты ослеплен и не видишь самого важного у себя под носом. В моем случае, я намеренно не хотел этого видеть, утопая в собственной боли, от которой пыталась меня спасти Филиция. И, как часто бывает, момент, когда ты это осознаешь, приходит слишком поздно. Но все-таки он наступил.

Я искренне хотел этого ребенка, всем сердцем любил погибшую жену… И я бы отдал все, лишь бы вернуть свою семью. Но их больше нет. И никогда не будет. Однако облегчения от подобного убеждения я не нахожу. Меня все равно разрывает изнутри на куски. Мелкие острые зубья прошлого впиваются в то самое место, где когда-то было мое сердце. И с каждой секундой нарастающая внутри меня решительность избавиться от него делает боль невыносимой. Эта комната также убивает меня. Здесь слишком много напоминаний о них. И в подтверждение тому мои уши закладывает от звонкого крика, в котором я разбираю только одно: «Не оставляй нас…»

Сдавливаю челюсти до зубной боли и зажимаю уши ладонями.

Но я должен. Должен дать этому дому возможность отогреться от теней прошлого. Если я хочу дать шанс себе и Фел, мне необходимо отпустить то, что много лет тянуло меня ко дну. Особенно сейчас, когда после всего, что я натворил, Филиция все равно протянула мне руку и сделала шаг навстречу. Теперь следующий станет моим. Главное не оступиться, ведь меня начинает сводить с ума невозможность прикоснуться к Фел так, как как мне бы того хотелось, и при этом не получить от нее взгляд, сравнимый лишь с лезвием ножа.

— Синьор Эзио. С вами все в порядке?

Настороженный голос Киро вытесняет гул из ушей, и мне требуется еще минута, чтобы переключить внимание и вернуть четкость зрения. Я снова позволил им окружить себя. Тяжело сглотнув, перевожу взгляд на зажатый в кулаке чепчик и выпускаю его из рук, прежде чем развернуться к солдату.

— Освободить эту комнату.

Мой голос прозвучал так грубо, что прорезал остатки темноты, скопившейся вокруг меня.

Лицо Киро словно окаменело, и он вот-вот был готов переспросить меня, не ослышался ли, но не осмелился.

— Будут конкретные указания? — выдавливает он, прочистив горло.

— Избавьтесь от мебели и всех вещей.

— Избавиться? Вы имеете в виду, выбросить их? На помойку?

Секунда, и я прихожу в бешенство от его тупости. Сжимаю губы и поднимаю руку, чтобы вдолбить ему смысл моих слов, но тут же беру себя под контроль и выдыхаю, надавливая большим и указательным пальцем на глаза. Мне нужно вспомнить о Филиции. Вернуться обратно. В прекрасное утро, которое все больше и больше теряет свой теплый вкус, пока я нахожусь в этой комнате. Пока призрак ее сестры делает все, чтобы не позволить мне продвинуться вперед. Моя Мэл больше не желает мне счастья, она делает меня монстром. И я покончу со всем этим, даже если мне придется спалить весь чертов дом дотла. Вдавливаю пальцы в глазницы с такой силой, что, когда убираю руку, передо мной начинают расплываться белые круги.

— Мне плевать, куда вы все денете, ясно? — произношу хрипло, медленно и четко, а затем раздраженно облизываю губы и продолжаю: — Вы можете хотя бы это сделать самостоятельно? Или мне еще и здесь нужно вас контролировать? Идиот… — бурчу себе под нос, а потом встряхиваю головой и провожу по волосам пятерней, чтобы окончательно взять себя в руки. — Сдайте их в фонд помощи нуждающимся. Продайте. Да хоть бабушке своей отвези, мне насрать. Это. Ясно? — тычу пальцем в пол. — Главное, чтобы ничего не осталось в этой комнате.

— Принято, босс! Я могу идти?

Упираю руки в бока. С минуту еще, тяжело дыша, обвожу взглядом детскую комнату. Люльку, пеленальный столик, игрушки, одежду, которая похожа по размерам на кукольную и аккуратно сложена на полках, даже шторы, которые она выбирала специально с принтом для мальчика. Не знаю, зачем это делаю, проще ведь было развернуться и уйти, но я словно пытаюсь проститься, и ни черта не выходит. Тяжесть вновь ложится на мои плечи, и только вибрация телефона в кармане брюк вырывает меня из плена угнетающих чувств.

Перемены всегда страшат.

Но они необходимы этому дому.

Достаю телефон и отключаю звонок, чтобы дать себе время вернуться в адекватное состояние. Пока не остыну, никаких разговоров. Поэтому сразу убираю его обратно, чтобы не раздавить в руках.

Растерев лицо ладонью, направляюсь на выход, однако останавливаюсь, поравнявшись с Киро, который немного отстраняется, вглядываясь в мое лицо так, будто пытается считать мое настроение и свои шансы оказаться быть не удушенным.

— Как закончите, вызывай рабочую бригаду, пусть займутся ремонтом. Я хочу, чтобы эту комнату переделали в небольшую студию для танцев. Только не вздумай проболтаться моей жене.

Он выглядит так, будто снова ждет объяснений, поэтому заставляю себя уйти и не натворить глупостей. Мне нужен гребаный виски и сигарета, но вместо этого я направляюсь на кухню и заказываю себе завтрак, в который, черт возьми, не входит ничего алкогольного или вредного.

И все-таки за время ожидания я выкуриваю сигарету, наслаждаясь каждой глубокой затяжкой и жжением в горле. Черт подери, меня успокаивает это, и, когда передо мной появляется поднос с глазуньей и чашкой американо, я уже более спокойно приступаю к трапезе.

После завтрака я решаю проблему с щетиной. Меня раздражает ее присутствие на лице. Сейчас, когда я вернулся в более адекватное состояние, она особенно причиняет дискомфорт.

К тому же Винченцо прав, мне стоит вернуться в строй. А мой внешний вид — одно из главных составляющих. Так же, как и гребаный контроль, над которым я еще должен поработать. Начиная со срывов на своих людей по малейшему поводу и заканчивая дыханием, живущим в последние месяцы отдельной жизнью.

Уложив волосы назад, надеваю свой привычный темно-синий костюм-тройку и размеренными движениями завязываю галстук поверх белоснежной рубашки.

Стук в дверь, и через секунду в комнату входит Массимо. Мне нравится его пунктуальность.

Поправляю ворот рубашки, провожу ладонью по гладковыбритому лицу и поворачиваюсь к солдату, кивком головы давая понять, что я готов выслушать его.

— Я купил то, что вы просили, босс, — он достает из внутреннего кармана продолговатую коробочку и протягивает мне.

— Спасибо, Массимо, — забираю у него футляр. — Рабочая бригада прибыла?

— Они подъезжают.

— Хорошо, — делаю спокойный вдох. — Проконтролируй, чтобы мою жену никто не потревожил, — отдаю приказ и отпускаю солдата взмахом руки, а затем направляюсь к рабочему столу, достаю карточку для записи и каллиграфическим почерком подписываю ее.

Как только заканчиваю, беру подготовленный для Филиции подарок и спускаюсь в нашу спальню, где она еще спит, разметавшись на белых простынях, вновь дразня меня своим соблазнительным телом.

Проклятье…

Прочищаю горло и, чтобы не поддаться искушению прикоснуться к прекрасному, оставляю коробочку с запиской на своей стороне кровати, после чего ухожу прочь.

Стоит признаться, это самое правильное, что я делал за последнее время. К тому же, мне не помешает сосредоточиться на чем-то помимо Фел. Иначе такими темпами я окончательно свихнусь. Потому что гребаное ожидание не позволяет мне расслабиться. Ведь я не привык, чтобы мне отказывали. По крайней мере, те, кто не хотел становиться у меня на пути, избегали столкновения. Но Филиция — редкое создание, а теперь еще и единственная, кто имеет полное право сказать мне «нет», при этом не получив от меня по меньшей мере убийственного взгляда. А вот сколько продлятся ее ментальные барьеры, зависит только от меня. Черт подери… Провожу ладонью по лицу и выпускаю воздух. Скоро, совсем скоро она будем моей. Целиком и полностью, а пока мне нужно лишь проявить терпение и внимание, которого я так мало ей давал.

Следуя по длинному коридору, я снова выкуриваю сигарету, но на этот раз ожидаемого облегчения не приходит. Мне никак не удается успокоить свои взвинченные нервы от вида голых бедер моей жены.

Я должен что-нибудь съесть. Иначе продолжу травить себя табаком или, еще хуже, доберусь до алкоголя. Это будет не лучшим исходом, потому что на сегодня у меня большие планы.

Ища успокоение, я вновь прихожу на кухню и, сделав заказ, сажусь в обеденной зоне, а уже спустя полчаса передо мной ставят поднос с томатным супом и фокаччей. И только приступив к еде, я понимаю, насколько голоден.

Не знаю, что так сказывается на моем аппетите, длительная голодовка или желание отвлечь себя от вредных привычек. Но в любом случае, восстановление энергии и силы пойдет мне на пользу. Сегодня я еще позволю себе провести время с Филицией, но с завтрашнего дня должен заняться делами синдиката.

— Рад видеть вас в хорошем здравии, синьор Эзио, — одобрительно произносит Альваро, забирая у меня пустую тарелку и меняя ее на стейк и чашку кофе.

Взяв приборы, вскидываю на него взгляд и киваю в знак благодарности.

— Спасибо, Альваро.

Дворецкий облегченно вздыхает и уходит довольный собой. Вот только я не успеваю и куска положить в рот, как ощущаю на себе пристальный взгляд. Ее взгляд. Я чувствую эту женщину на особом уровне.

Но я не поднимаю глаз до тех пор, пока соседний стул не отодвигается со скрипом и на него не усаживается моя жена, с трудом справляющаяся со своим частым дыханием. Я тоже борюсь с желанием перекинуть заразу через колено, задрать этот гребаный халат и отлупить ее маленькую задницу за то, что она вышла в таком виде из спальни. Это недопустимо.

— Что все это значит? — выпаливает она на одном дыхании, а мой взгляд, минуя ее соблазнительно вздымающуюся грудь, останавливается на тонком запястье. И только присутствие на нем моего подарка немного приглушает вспыхнувшую ревность.

Однако я все же заставляю свое внимание переключиться на разделывание стейка. Этот халат за секунду вскипятил мою кровь.

— Ты проголодалась? — игнорирую ее вопрос, неспешно отрезая от стейка маленький кусок мяса, а, не получив ответа, выгибаю бровь и повторяю, не глядя на нее: — Филиция?

— Да. — резкий ответ проходится хлыстом по моей щеке. — Я голодна. А еще…

Быстро обрываю ее речь, когда протягиваю к ее рту тот самый кусочек мяса. Ей лучше закрыть это искушающее отверстие и дать мне остыть.

— Поешь.

Сжав челюсти, она с минуту буравит вилку взглядом, бросая мне короткую провокацию, но в итоге делает то, что я требую от нее. Умница.

Разумеется, ее покорность подкупает меня, и, чтобы не начать кормить ее с рук, я говорю то, что заставляет красивое лицо застыть в изумлении:

— Ты сходишь со мной на свидание?

Шок становится еще отчетливей, как только она проглатывает остатки пищи и переспрашивает сиплым голосом:

— Свидание?

Невольно сглатываю, замечая, как Фел прослеживает за моим горлом.

— Да. — Киваю. — Свидание, Фел.

Она издает удушливый смешок и так невинно облизывает нижнюю губу, словно нарочно издевается над моим гребаным стояком.

— Я могу подумать?

— Нет, — слишком резко бросаю я, но тут же исправляюсь: — Не играй со мной. Реши, пожалуйста, сейчас, Фел.

Мое напряжение выбирается на поверхность, и я чувствую зубную боль от того с какой силой сжимаю челюсти.

— Я не знаю, Эзио, — она качает головой, прежде чем настороженно посмотреть на меня. — Твое поведение меня пугает. Зачем люди выносят вещи из детской?

Скользя языком по зубам, кладу приборы на тарелку и откидываюсь на спинку стула. Я понимаю, что сейчас что-то требовать от нее, не давая ничего взамен, не получится. Поэтому, монотонно постукивая пальцами по колену, говорю следующее:

— В этой комнате больше нет смысла.

Брови Фел сходятся на переносице.

— С чего вдруг такие перемены?

Пожимаю плечами:

— Я хочу, чтобы в этом доме больше ничего не напоминало о прошлом. Если хочешь, можешь изменить в нем все, что угодно. Стены, шторы, мебель… все. Ремонтная бригада уже нанята. Так что только скажи, и каждый их шаг будет под твоим контролем.

Ее глаза увеличиваются в размере, а потом она приподнимается и касается тыльной стороной ладони моего лба.

Ухмыляюсь, перехватываю ее руку и, проводя большим пальцем по браслету, аккуратно щелкаю по болтающемуся кулончику в виде мотылька.

— Тебе понравился мой подарок? — спрашиваю и смотрю на нее, не выпуская из мягкой хватки тонкую кисть.

— Очень, — с тихой улыбкой отвечает она, и я, не удержавшись, тяну Фел к себе.

И внутри что-то щелкает, когда она подчиняется и позволяет мне усадить ее к себе на колени. Тянусь за кусочком мяса и, взяв пальцами, приближаю его к пухлым губам Филиции. Контроль послан к херам собачьим.

— Что ты делаешь? — взволнованно выдыхает она.

— Кормлю свою жену. — Надавливаю ей на губы и едва ли не стону, когда она обхватывает ими мои пальцы, принимая кусочек еды. Не выпуская ее из фокуса внимательного взгляда, отнимаю их и облизываю, ощущая, как сжимаются ее бедра, а следом на щеках проявляется предательский румянец.

Филиция

Мандраж не отпускает меня ни на секунду. С тех самых пор, как я заметила на соседней подушке подарок от Эзио, когда вышла из спальни и увидела, как из детской выносят мебель, и до самого последнего кусочка, который он скормил мне со своей тарелки, пока я сидела на его твердых коленях.

От того, каким властным тоном он говорил, мои бедра сжимались от нахлынувшего желания, а от того, с какой нежностью он кормил меня и одновременно трахал глазами мой рот, бросало в жар.

Мурашки все еще табунами бегают по телу, а трепещущее сердце до сих пор то падает куда-то вниз, то взлетает к самому горлу. Я не могла и предположить, насколько искушающим может быть этот мужчина.

Каждый раз, как только мой язык касался его пальцев, задерживаясь там дольше, чем это было необходимо, между нами прокатывал электрический импульс, превращая меня в комок неизвестных мне эмоций.

Застегивая подрагивающими пальцами мелкие пуговицы блузки, перевожу дыхание, прежде чем начинаю укладывать свои медные волосы в строгий пучок.

После столь будоражащего обеда я выбираю самый консервативный образ на вечер. Слишком быстро он хочет получить от меня белый флаг в виде моих трусиков.

Мысль о подобном обвивается вокруг дрожащего горла тугой петлей, заставляя голову идти кругом. Мне становится жарко. Но я отказываюсь верить в то, что возбуждена. Нет. Я просто нервничаю.

Тяжело сглатываю и на мгновение прикрываю глаза.

Узнавать его будет не самым простым испытанием, потому что держать холодную оборону становится все сложнее.

Да боже мой, о чем я?

Я сегодня в его руках была податливей зефира на палочке. И мне настолько понравилась вот эта его доминирующая забота, что и желания не возникло укусить его. А еще, ко всему прочему, я не почувствовала присутствия алкоголя в его жарком дыхании.

За одно утро столько поступков, что я просто-напросто потерялась среди эмоций, чувств и его древесно-мускусного аромата. Он будто загипнотизировал меня своим эксклюзивным запахом, и мне ничего так не хотелось, как угодить ему. И я угождала, покорно принимая пищу из его рук. До последней крошки. Но самое мучительное было наблюдать в опасной близости то, как всякий раз он облизывал свои длинные пальцы идеальными губами. И,черт возьми, он делал это… горячо. Удивительно, как еще его эрекция не задымилась под моими бедрами.

Трясу головой с глупой улыбкой на губах. Если не прекращу, то вся моя решительность железной леди рухнет, как только я выйду за дверь. А мне бы не хотелось давать ему на свидании такую власть, как сегодня за обедом, потому что у меня есть вопросы, которые я хочу уладить.

Закончив обводить губы красной помадой, закрываю колпачок и убираю ее в сумочку.

Ничего ведь страшного не будет, если я выделю их?

Почему-то мне захотелось впервые за долгое время добавить капельку красок в свой серый мир. Но сегодня утром я ощутила теплый вкус надежды на рассвет. Быть может, если после всего, что произошло, мы попробуем заново, я смогу чаще чувствовать себя… живой?

Да, именно так я сегодня ощущаю себя. Живой.

Делаю глубокий вздох и напоследок бросаю оценивающий взгляд в зеркало.

Разглаживаю на животе воздушную шифоновую блузку кремового цвета, поворачиваясь и осматривая изменившуюся фигуру со всех сторон.

Я старалась подобрать из старого гардероба то, что скроет мою излишнюю худобу, но все же юбка-карандаш сидит свободнее на бедрах, чем раньше. Ну ничего. Скоро все наладится. Я больше не буду изводить себя голодовками.

Завершаю свой образ несколькими каплями парфюма, укутываясь нежным цветочно-фруктовым шлейфом, и последний штрих, маленькая брошка из драгоценных камней.

Схватив с туалетного столика сумочку, я выхожу из комнаты и, дрожа от странного предвкушения, спускаюсь вниз. Хорошо, что мой выбор остановился на комфортных лодочках с пятисантиметровым каблуком.

Когда в последний раз я куда-то наряжалась, как леди? В прошлой жизни. Уже и не вспомню. Да я и не хочу вспоминать. Не сейчас.

Замираю на ступени, заметив подошедшего к лестнице Эзио в черном в серую полоску костюме-тройке. На идеально выглаженном жилете закреплено несколько золотых цепей, волосы на висках стали короче, а хохолок угольных волос аккуратно уложен. По позвоночнику пробегает дрожь от того, как аристократично он выглядит, а его ранее потухшие глаза сегодня наполненные моим любимым аквамарином и блеском, который становится заметней, когда Эзио бегло царапает взглядом мои губы, а затем и весь строгий образ. Я даже вижу, как он сглатывает, задержавшись дольше положенного на моих бедрах.

Игнорируя слабую дрожь в ногах, я продолжаю спускаться дальше, не в силах разорвать зрительный контакт с мужем. А как только преодолеваю последнюю ступень, он протягивает мне раскрытую ладонь, и я вкладываю в нее свою.

— Хорошо выглядишь, Фел. — Его губы дергаются в однобокой улыбке, когда он склоняет голову набок. — Намечаются какие-то переговоры?

— Спасибо, — натянуто улыбаюсь, все еще нервничая под прицелом его властного взгляда. — Да, мне нужно кое-что с тобой обсудить.

Эзио кивает, слегка улыбаясь мне и утягивает за собой, собственнически положив свою ладонь мне на поясницу. Одно прикосновение, но сколько в нем силы и желания. Я чувствую их так, словно они проникают в меня через кожу. Это мое первое свидание в жизни. И оно точно не пройдет так, как мечтают наивные девочки. Оно определенно будет подстать моему злодею…

***

Всю дорогу в машине напряжение между нами так неумолимо накалялось, что его буквально можно было почувствовать на физическом уровне. Эзио даже старался избегать какого-либо контакта со мной. Вот только взглядом раз за разом с голодом и присущей ему наглостью скользил по моим ногам. Он поджигал мое тело, даже не прикасаясь. И в какой-то момент я была совершенно уверена, что он вот-вот закурит сигарету или плюнет на благородство, задерет мою юбку и оттрахает в лучших традициях порно.

Господи!

Уверена, время, проведенное в ограниченном пространстве, далось нам обоим непросто.

Я повторяла имя господа каждый раз, когда ловила на себе жадное внимание Эзио, молясь о том, чтобы гребаный водитель как можно скорее довез нас до места назначения. Меня страшила мысль, что будет, не сдерживай он себя. Ведь сколько бы обещаний удовольствия мне ни дарили его глаза, к близости на таком уровне я еще не готова.

Эзио привозит меня в один из своих клубов, объяснив свой выбор тем, что сейчас неспокойное время, и так будет безопасней для меня. Но я оказываюсь приятно удивлена, когда передо мной распахиваются двери в его кабинет, и единственное, что мне бросается в глаза, — накрытый для ужина стол, на котором стоят две длинных свечи. И только они являются источником света среди окружающей нас темноты.

Колючие мурашки пересчитывают каждый позвонок, когда Эзио подталкивает меня вперед, положив ладонь мне на поясницу. Не знаю почему, но во всей этой мрачной атмосфере есть что-то, что вызывает у меня извращенное возбуждение, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не сжать бедра.

Моя невидимая связь с этим мужчиной всегда поражала меня. Чтобы он ни делал, какие бы чудовищные поступки ни совершал, нить уязвимости, связывающая нас, никогда не рвется. Я всегда чувствую его, рядом с ним все мои эмоции предают меня. Даже когда пытаюсь поставить блок, Эзио, подобно телепорту, проникает в мой мозг и не позволяет спрятаться от него. А сегодня он отчетливо дает мне понять, что намерен укрепить эту связь между нами как можно сильнее. И этому становится все сложнее противостоять.

Скрип ножек стула по полу звучит слишком громко в тишине, и я вздрагиваю, но заглушаю волнение, торопливо усаживаясь на предложенное мне место.

Следом Эзио выдвигает свой стул и садится напротив, грациозным движением руки располагая на своих коленях салфетку. Мое сердце трепещет. Немного помешкав, я делаю то же самое, манерно расправляя плечи и бросая взгляд на своего мужа.

Странное напряжение все больше и больше набирает обороты. И оно скручивает мои нервы в узел. Особенно когда я обращаю внимание на то, что еда стоит только на моей части стола.

— Ты не будешь есть? — удивление проскальзывает вмоем тоне.

— Я испытываю другой голод.

Ну да. Разумеется.

Коротко улыбаюсь ему и сразу пытаюсь сменить тему.

— Я думала, на свидании предполагается обоюдное принятие пищи.

— Я ел четыре часа назад.

Не могу понять, он нервничает? Его ответы острее лезвия ножа. Может, ему стоит покурить? Или что ему там помогает расслабиться.

— Поешь, — Эзио прикрывает глаза, кивая в такт. — Потом нам подадут напитки. Не хочу, чтобы ты свалилась после первого же глотка вина.

Сжимаю губы, чтобы не показать, как меня забавляет проявление его заботы. Думаю, он старается.

Молча беру приборы и приступаю к пасте с морепродуктами. Правда, под его пристальным взглядом глотать получается с трудом. И я снова испытываю укол искаженного возбуждения. Мой муж — необычный человек.

Стараясь абстрагироваться от собственнического внимания Эзио, я продолжаю наматывать спагетти на вилку и засовывать их себе в рот. Пару раз, ведомая особым чувством, я даже наклоняюсь через стол и подношу вилку с пастой к его губам.

Я кормлю своего мужа точно так же, как это делал и он. Ну почти. В моем исполнении это выглядит более невинно. Но когда Эзио проглатывает остатки пищи и вытирает свои губы большим пальцем, облизывая его прямо на моих глазах, я едва ли не упускаю стон поражения. Святое дерьмо!

Наконец, второй этап нашего странного притяжения подходит к концу, и только я выдыхаю, как стук в дверь за секунду разрушает наше напряженное молчание. После чего в кабинете появляются два официанта, и спустя мгновение один из них забирает ненужную посуду, а второй уже расставляет закуски: сырные и фруктовые нарезки, для меня наполняет бокал вина, а для Эзио…ставит бутылку минеральной воды и стакан. Что ж. Мой муж настроен решительно. И в своих переменах, и в завоевании моего расположения. У этого человека нет золотой середины. Либо все. Либо ничего.

Одобрительным кивком он избавляется от прислуг, и мы вновь остаемся наедине.

Эзио делает небольшой глоток воды и возвращает стакан на стол, откидываясь на спинку стула.

— О чем ты хотела поговорить? — произносит он своим чувственным голосом, и мне тут же требуется глоток вина.

Облизав губы, я тоже устраиваюсь поудобнее и закидываю ногу на ногу. Сначала это кажется забавным...

— Во-первых, — опускаю руки на подлокотники, подражая его властной позе, — я хочу навестить свою подругу.

— Не обсуждается, — звучит резкий ответ, порождая в моей груди невидимую трещину, зато его лицо даже не дрогнуло. Кроме глаз, потемневших до пугающего оттенка. Эзио сглатывает и поправляет галстук, будто тот его душит. Кажется, я задела занозу… — Если ты хочешь увидеться с ней, пригласи ее к нам.

И все же его темперамент неисправим.

Втягиваю воздух и, поерзав на стуле, подаюсь вперед, опираясь на край стола локтями. Злость. Мне нравится это чувство. Оно помогает мне быть решительней. Смелей. И честней.

— Не убивай нас вновь, Эзио. — Качаю головой. — Не обращайся так со мной. Я поверила тебе, протянула руку и согласилась на свидание, я согласилась дать нам шанс. А теперь хочу того же от тебя. Я не собираюсь бежать... Но и в заточении жить не смогу. — На мгновение закусываю нижнюю губу, смотря на него со всей серьезностью. — Если ты хочешь дать нам шанс, тебе придется подарить мне свободу. Хотя бы в рамках разумного. И, как бы там ни было, Джиа моя подруга. — Короткая пауза. — Тебе придется это принять. Кроме нее у меня больше никого не осталось.

Укоризненно цокнув языком, он ведет плечами, не в силах скрыть своего раздражения, а затем произносит назидательным тоном:

— Поехать на вражескую территорию, — жестикулирует рукой, — это, по-твоему, разумно?

— Она не враг нам!

Эзио избавляется от салфетки, прежде чем поднимается и за пару шагов приближается ко мне, вынуждая меня прилипнуть к спинке стула.

— Если бы у тебя был шанс, — игнорируя мои слова, Эзио подцепляет меня за подбородок и заставляет посмотреть на себя. — Если бы я отпустил тебя сейчас. Ты бы ушла?

Сжимаю ладони в кулаки и опускаю взгляд на стол. Насколько мне позволяют его пальцы, удерживающие мой подбородок. Зачем он все портит?!

— Зачем?..

Эзио сильнее надавливает пальцами и заставляет меня бросить на него воинственный взгляд.

— Да. Или нет. — Его тон смягчается. — Ответь, Филиция.

Минута, у меня уходит целая минута на то, чтобы побороть свое желание спровоцировать его, но все же здравый рассудок остужает мой пыл.

— Нет. Не сейчас. — Украдкой перевожу дыхание. —Там, в Норвегии, когда ты убил дорогого мне человека… —быстро сглатываю. — Если бы тогда у меня был выбор, я бы ушла.

Он закрывает глаза, и я вижу, как напрягаются его идеальные скулы, будто прямо сейчас внутри него ведется самая настоящая кровавая битва. Но в противовес этому его пальцы выпускают мой подбородок и, аккуратно мазнув по шее, исчезают. А когда Эзио открывает глаза, у меня начинается гипервентиляция легких, потому что они наполненные чем-то пугающим.

— Ты любила его?

Боже. Горечь усмешки так и прорывается наружу, но я душу в себе это желание. И, сжав салфетку в кулак, резко поднимаюсь с места, чуть ли не утыкаясь губами в его подбородок.

— А что, если и так? М? Что, если любила? За это он заслужил твою пулю? Или, может, за то, что был рядом со мной? Оберегал меня? Защищал? Заботился, пока я умирала от глупой любви к тебе? За что ты его убил? —Мои глаза наполняются слезами. — За что, Эзио? Он ведь был так молод…

Молчание.

— Ты не ответила на мой вопрос, — с ледяным безразличием напоминает он, вновь игнорируя мою попытку достучаться до него. И мои непролившиеся слезы, которые я проглатываю сквозь боль в горле. Какой же холодный кусок льда.

Да и какой смысл врать?

Отбрасываю салфетку в сторону и хватаюсь за лацканы его брендового пиджака, притягивая как можно ближе, чтобы прошипеть каждое слово:

— Нет! Никого, — мой голос дрожит от обиды. — И никогда. Только тебя. И всегда тебя…

Я даже не успеваю выдохнуть, как мое тело толкают вниз, а через секунду губы теряются в грубом поцелуе. Жестком. Неистовом. Он буквально набрасывается на меня, вцепившись одной рукой в спинку стула, а второй — в мою челюсть. Еще никогда этот мужчина не целовал меня вот так… что я вновь чувствую себя живой.

Я жива, когда его губы на мне, а дыхание во мне.

Сейчас в этом поцелуе нет и капли нежности.

Он берет. Господствует. Поглощает целиком, заявляя без слов, что я принадлежу ему.

Мужские руки с алчностью блуждают по мне, неожиданно сжимая мою талию, и из меня вырывается стон, прежде чем наши языки встречаются, и я отвечаю ему самозабвенно. Искренне. Отдаю себя всю без остатка, сминая дорогую ткань пиджака и прижимаясь к вздымающейся груди мужа еще сильнее. Я скучала. Скучала целую жизнь по этому поцелую.

Эзио отстраняется, и мы оба начинаем задыхаться жадными глотками воздуха. А потом он с каким-то отчаянием утыкается лбом в мой, заключая лицо в тепло своих ладоней.

— Черт возьми, Фел, — хрипит он, мотая головой. — Я не убивал его.

Секунда, и сердце болезненно замирает в груди. Будто его проткнули острием ледяной сосульки.

Не понимая смысла этих слов, отдаляюсь и растерянно заглядываю в глаза Эзио. Они ведь никогда не врут?

Но он будто добивает меня, когда повторяет:

— Тот парень жив.

За считанные секунды между нами снова возрастает невидимый барьер.

Мысль о том, что мой друг жив, на мгновение наполняет меня щемящим чувством облегчения, но я быстро отгоняю от себя это ложное чувство. Потому что, если поверю в это и позволю себя обмануть, все обнулится до невозможного.

— Зачем ты мне это говоришь?! — сипло спашиваю его, прежде чем повторяю с надрывом: — Зачем, Эзио?! — толкаю его в плечи, вынуждая отстраниться, и сама подаюсь вперед, цепляясь до дрожи в руках за подлокотники.

Выпрямившись, он сжимает свою острую челюсть, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не набросится на него и не выколотить из его груди всю правду.

Я ведь видела… видела, как он приставил дуло к голове Хансона. А такой человек, как Эзио, никогда не отступает. Для него изменить принятое решение ровняется слабости. Поэтому я не верю ни единому услышанному слову. Этот подонок просто хочет без каких-либо сложностей поставить меня перед ним на колени. Вернуть мою глупую любовь в свою власть. И он выбрал самый подлый путь.

Через мое разорванное от потерь сердце, которое я в один день собрала по кусочкам и соединила как смогла. Но достаточно одного неосторожного шага, чтобы раздавить его вновь, оставив после лишь кровавые следы.

— Фел.

Вздрагиваю от мягкого прикосновения к своей щеке, не сразу понимая, что глаза затоплены слезами. Медленно втягиваю воздух носом, моргаю и позволяю горячим каплям процарапать по коже, отказываясь чувствовать боль в пальцах, все еще сжимающих кожаные подлокотники стула.

— Я говорю серьезно, — убеждает он своим гребаным глубоким голосом и убирает прядь волос мне за ухо. — Разве я когда-нибудь шучу?

Эзио делает это с таким трепетом, что мое сердце обливается кровью. Вот какого черта я реагирую на это. И зачем он давит на мою уязвимую оболочку? Ведь сейчас его нежность отзывается самой настоящей болью и разочарованием под кожей. И я боюсь, что просто-напросто когда-нибудь не смогу больше этого вынести. Я хочу покоя. Во всем. И мне казалось, Эзио тоже хотел мне его подарить. Я поверила в это. Клянусь! Однако холодной головой понимаю, это невозможно. Ни в одном случае. Даже независимо от того, врет этот подлец сейчас или нет. Первое, если Ханс жив, Эзио молчал слишком долго. А второе, если он лжет, я вновь возненавижу его. Господи! Да я уже это делаю. Ненавижу и люблю одновременно. И эта безнадёга злит меня ещё больше.

Отдергиваю голову и перевожу дыхание, радуясь тому, что тень, нависавшая надо мной, постепенно отдаляется.

— Я хочу увидеть его, — говорю слишком спокойно, по сравнению с тем, что творится у меня в груди, прежде чем смотрю на него исподлобья.

— Не сейчас, — он с привычной ему невозмутимостью отсекает мое требование, словно я капризная девчонка, топающая ногой в магазине.

Обида и решимость вступают в кровавую битву. И я даю ему это понять своим громким возмущением, когда подрываюсь со стула так, что он со скрипом отъезжает назад.

— Почему?!

— Потому что я не должен был тебе даже говорить об этом.

Гулкое аханье со смешком вылетает наружу.

— И не заставляй меня пожалеть о том, что я сделал, Филиция.

Он не врет. Господи Боже! Он не убивал его. Я вижу это в его стеклянных и в тоже время мрачных глазах. Уверена, не будь его руки в карманах брюк, я бы увидела сжатые до выпирающих жил кулаки. Этот мужчина невыносим. А его ревность занимает лидирующую позицию во всем этом дерьме. Но именно она толкает меня на пьедестал, где слишком внезапно, словно, сошедшее с гор лавина, тепло наполняет мою грудь.

Не сейчас.

Пусть не сейчас, мой дорогой, Эзио. Но теперь не надейся, что удержишь меня на цепи. Джиа не единственная… У меня все еще есть мой дорогой Хансон. И я намерена в кратчайшие сроки добиться встречи с ним.

Я собираю все свои эмоции в большой шар, запираю его на замок и делаю шаг к своему мужу. С обманчивой нежностью в движениях цепляю лацканы его пиджака и крепко сжимаю дорогую ткань, чтобы дотянуться губами до гладковыбритого подбородка.

Эзио сглатывает. Я слышу. И чувствую, как напрягается его тело.

Пора бы воспользоваться его желанием обладать мной.

— Не сегодня, — повторяю, — но в ближайшие дни ты устроишь нам встречу. — Поднимаюсь на носочки и шепчу уму в уголок губ. — Не заставляй меня пожалеть, что простила тебя, Эзио. Ты не заслуживал этого.

Его челюсти дергается, и я резко выдыхаю, на мгновение теряя маску, когда неожиданно ощущаю тёплые ладони на своей талии. А потом он находит губами мое ухо и греховно низким шепотом произносит:

— Я заслужу гораздо больше.

С этими словами он уверенно разворачивает меня спиной к себе и прижимает к горячему телу, прежде чем губами касается моего затылка.

— И начну прямо сейчас.

На глаза опускается прохладная ткань, и я открываю рот, не издав ни звука, потому что в этот момент мое сердце ухает вниз…

К тому времени, как я оказываюсь в машине, мои эмоции достигают своего пика. Повязка на глазах нагнетает и без того заведенные нервы. Я то и дело облизываю пересохшие от частого дыхания губы.

Я знаю своего мужа больше семи лет и еще никогда не была так неуверенна, чего ожидать от него дальше. Ведь он определенно что-то задумал. И это что-то совершенно не свойственно ему. Как и эти замашки с завязыванием глаз… Боже. Его покусал Кристиан Грей? Я даже и не подозревала, что Эзио может быть… таким. Заботливым. Обходительным. Соблазняющим. Ну и конечно же раздражающим, потому что этот мерзавец все равно остается при своих принципах эгоистичного злодея. Но вопреки всему мое тело горит от предвкушения неизвестности. И мне приходится потереть вспотевшие ладони о бедра, чтобы хоть немного заглушить гул внутри себя.

Я настолько напряжена, что за всю дорогу не обмолвилась с сидящим рядом мужем ни словом. Только изредка слышала, как шуршит ткань его дорогого костюма. И знала, что он за мной наблюдает. Чувствовала это. А тот факт, что он смотрит и не предпринимает ни малейшей попытки прикоснуться ко мне, добавляет особого предвкушения, наполняющего низ моего живота горячей тяжестью. И от этого я нервничаю еще больше. Какого черта?

Но самое странное в том, что я даже ни разу не попыталась снять эту чертову повязку. И я лучше оправдаю это тем, что потакаю гангстеру, чем признаюсь, что мне понравилось видеть мужа с такой стороны. А мне, черт возьми, понравилось. Аромат его ледяной самоуверенности буквально пробирается в мои легкие подобно приходу от экстази. И своим покорным поведением я отлично даю ему это понять. Хотя почему я должна сопротивляться, если все равно будет так, как он хочет. И все же, как только машина останавливается я тянусь к повязке, оказываясь пойманной за руку.

— Подожди, еще немного, — обещает он тихим хриплым голосом и я кусаю губу изнутри, прекращая попытки сорвать с глаз повязку.

Нервно облизнувшись, опускаю ладони на колени и, сжав их, ожидаю дальнейших указаний. Эзио молча выходит из машины, с характерным хлопком закрывая за собой дверцу. И уже через мгновение открывает дверь с моей стороны, разрешая прохладному порыву ветра заставить мои соски затвердеть.

Взволнованная происходящим, я пытаюсь встать на дрожащие ноги, но Эзио не позволяет мне оступиться и я случайно нахожу опору, уткнувшись носом ему в шею. Вдох, и я задыхаюсь древесным ароматом мужской кожи. Выдох. Вдох. Это оказывается слишком приятно, чтобы соблюсти правила приличной леди и поспешить отстраниться. Но все-таки я отстраняюсь, вздрагивая когда на мои плечи опускается тяжелая ткань пиджака за секунду окутывающая мое сознание его эксклюзивным запахом. А еще я улавливаю ноты табака, разумеется, он не бросил свою пагубную привычку.

Я совершенно не знаю, куда он меня привез. Но судя по тому, что мы оказываемся в каком-то помещении, где цокот моих каблуков отдается громких эхом, мы не дома. А сладкий запах попкорна заводит меня в еще большее заблуждение. Я не представляю Эзио в таких местах, где пахнет детским праздником.

Он останавливает меня, положив ладонь на живот, и я дергаюсь, ощутив, как все мои нервные окончания тревожно зазвенели под кожей. Скрип и Эзио вновь помогает мне двигаться в заданном им направлении. Я случайно спотыкаюсь обо что-то и оказываюсь снова в крепких объятиях мужа, ловя на затылке порывы его теплого дыхания. Присутствие Эзио позади меня невозможно игнорировать. А он словно нарочно дразнит, заставляя томиться в предвкушении и сгорать от противоречивых эмоций, расстреливающих мой мозг в упор.

Шелк соскальзывает с моих глаз и я втягиваю воздух носом, не рискуя открыть их. А я ведь всю дорогу хотела хотя бы разочек подглянуть. Но получив желанное, почему-то страшусь это сделать. Страшусь того, что он слишком быстро заставит меня влюбиться в него заново. Ведь мне уже нравится.

— Посмотри вперед, Фел, — властный шепот обжигает мою ушную раковину и внезапно жар стоящего позади тела исчезает.

Не медля ни секунды больше, выполняю его требование и тут же оказываюсь застигнута врасплох. В моменте я задыхаюсь от поражения, которое взрывается внутри меня, потому что он привез нас в кинотеатр. Бог. Мой. Сам Эзио Торричели арендовал целый кинотеатр для просмотра фильма?

Разворачиваюсь и впиваюсь в Эзио стеклянными глазами.

— Ты шутишь? — вскидываю руки вверх, не найдя больше слов описать свои эмоции.

Он качает головой.

— Ты ведь знаешь, я никогда не шучу, — его глаза поблескивают чем-то восхитительным в полумраке и галантным жестом он просит меня занять мягкое кресло, перед которым стоит небольшой столик с бокалами и бутылкой вина. На этот раз фужера два и этот факт приятно согревает меня. Пить в одиночестве, да еще в его компании, это наказание.

— И что же мы будем смотреть? — я улыбаюсь, пытаясь не показывать своих эмоций, пробивающихся сквозь меня наружу словно солнечные лучи.

— Классику, — спокойно осведомляет Эзио, присаживаясь рядом и, наполнив бокал красной жидкостью, протягивает его мне. После этого наполняет свой и, откинувшись в кресло, салютует: — Приятного просмотра, мотылек. — Подмигивает и делает греховный глоток вина, дразня меня дергающимся кадыком.

Отворачиваюсь и тоже спасаюсь в трех глотках терпко-фруктового напитка, пока не понимаю какой фильм выбрал мой муж. "Девять с половиной недель". Он, черт возьми, издевается?

***

Прошло пятнадцать минут, а я не могу никак расслабиться, невольно проводя параллель с сегодняшним свиданием, наблюдая, как Джон Грей медленно поглощает спагетти. Мужчина просто втягивает в себя макаронину, не представляя, как сексуально это выглядит в его исполнении, и я, как и Элизабет, не могу отвезти глаз, зачарованная им. А когда он останавливается на улице и заботливо укутывает ее в шарф, мурашки бегут до самого затылка, и я отвожу взгляд в сторону, чтобы притупить растущий в горле ком. Сколько бы раз я ни смотрела этот фильм, на этот моменте глаза начинает жечь от подступающих слез. И я прекрасно знаю, что меня ждет дальше.

— Почему этот фильм? — все же решаюсь вывести Эзио на чистую воду, повернув голову в его сторону. И отвлечься от происходящего на экране, который так некстати освещает наши лица в полумраке. И мои зардевшиеся от вина щеки. Эзио не мог знать, как я люблю эту мелодраму.

Вот только мои переживания напрасны, потому что он даже бровью не ведет, разве что призывает к тишине, приложив указательный палец к губам. Это ловушка. Я точно знаю. Как и то, что смотреть этот фильм в компании его властной энергетики будет горькой пыткой. И она уже началась.

Поерзав на месте, я допиваю остатки вина и вновь погружаюсь в эротическую мелодраму, боковым зрением замечая, как изредка Эзио подносит бокал к губам. И, в отличие от меня, наслаждается вкусом вина, я же пытаюсь заглушить алкоголем эмоции, вновь сорвавшиеся с цепи. Он ведь не думает, что я поверю в его бескорыстный порыв посмотреть фильм? Этот мужчина всегда преследует свои цели, и меня настораживает его хладнокровие в достижении желаемого.

— Я завяжу тебе глаза, — экранный голос Микки Рурка вырывает меня из мыслей, и я чувствую, как жар скручивает низ живота, предательски ускоряя мое сердцебиение. Я десятки раз видела этот фильм и с легкостью могла бы не выдавать свое волнение, сохранив способность нормально дышать, но… Прикрыв глаза, нервно сглатываю. Но не тогда, когда Эзио сидит в ничтожных сантиметрах от меня и смотрит на то, как главный герой доводит женщину до потери чувств одним лишь кусочком льда… О чем он сейчас думает? Хотел бы проделать то же самое с моим телом? Был бы мой муж также аккуратен? Доводил бы меня медленно до исступления своими длинными пальцами? Или, может, пожелал бы большего, глядя на то, как капелька воды неспешно стекает по дрожащему животу? А я? Позволила бы ему зайти дальше?

Не знаю…

Я даже не представляю, каково было бы ощутить на себе такую горькую нежность от своего мужа. Черт возьми, кажется, еще немного подобных фантазий, и я сама начну плавиться, как этот кубик льда в руках обворожительного соблазнителя Джона Грея.

Есть что-то эйфорическое в этом моменте. И у меня нет сил игнорировать это. Я настолько напряжена, что готова заискриться от малейшего движения, а когда случайно ловлю на себе голодный взгляд Эзио, внутри все переворачивается и с болью падает куда-то вниз. Он все это время смотрел на меня?

Жар еще хлеще расползается по всему телу, грозя задушить меня, пока я старательно глушу вспыхнувшее возбуждение, сжав бедра вместе. И все же из меня вырывается удушливый смешок, прежде чем я успеваю его проглотить. Нет, во всем виноват алкоголь, гуляющий по моим венам. Вместо того, чтобы успокоить и без того взвинченные нервы, он толкает меня навстречу искушению, которое мне обещают глаза мужа.

Смутившись обстановки, прочищаю горло и тянусь за бокалом, потому что мне больше нечем отвлечь себя, но Эзио перехватывает мою руку, застав меня врасплох.

— Хватит вина, Фел. Ты и так достаточно возбуждена, — его поучительный тон царапает мой самоконтроль, заставляя смутиться еще больше. — Я не хочу, чтобы алкоголь стал причиной твоих действий. Потому что это будет ложь, чего я категорически не выношу, — уверено добавляет он, склонившись чуть ближе ко мне. В тот же миг я, взволнованно дыша, сама подаюсь ему навстречу и впиваюсь в него обвинительным взглядом.

Такой самоуверенный подонок!

— Ох, Эзио! — саркастично выплевываю я. — Вот только не нужно делать вид, что ты не добивался этого! — делаю глубокий вдох, забывая о фильме и готовая злым криком погасить вспыхнувшее желание. — Ты все это сделал специально, мой дорогой муженек. И могу сказать, что даже перестарался. Потому что я не хочу этого, ясно? Я не прыгну на твой член после одного свидания. И не жди от меня этого! Я готова налаживать отношения… но без… — взмахиваю рукой, — без вот этого вот всего. Это не ты! И не нужно обещать мне, что моя жизнь когда-нибудь станет сказкой рядом с тобой!

— Я и не жду, — невозмутимо перебивает он, вынудив меня заткнуться. — Разве что поцелуя. Думаю, что заслужил его, и ты хочешь мне его подарить.

Прикусываю нижнюю губу. Какой же гад!

— Ну конечно! — злюсь, принимая попытку высвободить свою руку, однако Эзио дает мне понять, что не стоит дергаться, сжав свои пальцы крепче.

— Ты возбуждена и злишься, что не можешь поступиться своими принципами. — Он кивает. — Потому что ты хочешь поцеловать меня, Фел. Я понимаю.

— Конечно нет!

И без того разгоряченные щеки пылают, как у подростка. На что он склоняет голову,, прищуриваясь в мою сторону.

— Не искушай меня ложью, мотылек.

Предупреждает достаточно красноречивой интонацией, и я должна была бы услышать нотки опасности в ней, но я оглохла от эгоистичного желания влепить ему пощечину.

Хотя бы словесную.

— Ты слишком самоуверен, Эзио, и всегда был таким. В этом твоя проблема. Ты продолжаешь думать, что я все еще зависима от чувств к тебе, а я всего лишь навсего хочу потрахаться, но не с тобой…

Мои слова обрываются испуганным писком, когда я приземляюсь задницей на его твердые колени. Секунда — и моя спина прижата к его груди.

— А твоя проблема в том, что ты забываешь, кто я такой, — его глубокий, почти снисходительный голос бьет меня по коже в районе виска, и я выдыхаю громче положенного. — Я всегда беру, что хочу, и мне не требуется разрешение. — Умелые пальцы прекращают впиваться в мое бедро и перемещаются к горловине блузки. — Но я не хочу с тобой так, Фел, — первая пуговка выскальзывает из петли, и я кусаю себя за щеку, полностью обездвиженная аккуратными движениями мужа. — С тобой я хочу быть другим…

Рваные вздохи заполняют все мое сознание, пока я пытаюсь скрыть свою нервозность. Он очень близко. Настолько, что его теплое дыхание щекочет шею, вынуждая волоски на затылке вставать дыбом.

— Что ты делаешь? — с замешательством в голосе шепчу я, в то время как пальцы Эзио вынимают пуговицы из петель,обнажая кожу и кружевной бюст. Задерживаю дыхание и теряю его, запрокинув голову, когда длинные пальцы с жестокой нежностью очерчивают чувственный сосок. Один. А затем переключаются на второй, смяв и покрутив его между подушечками пальцев. — Эзио…

Горячая ладонь ложится на шею, нарочно сдавливая ее, после чего успокаивающим жестом он проводит большим пальцем по точке со скачущим пульсом.

— Доверься мне, Фел, — его голос звучит словно из глубины, и у меня не сразу получается сосредоточиться на нем, потому что эти греховно длинные пальцы вновь начинают сминать мои соски. — Я не причиню тебе боли.

И с этими словами шероховатая ладонь минует дрожащий от частых вдохов живот, пальцами царапает изгиб бедра и одним сильным рывком Эзио увеличивает разрез моей юбки, заставляя меня задрожать от тревожного удивления.

— Закинь ногу на подлокотник, — командует он в своей привычной властной манере. Человек, холодность и сдержанность которого были единственным, что я знала много лет. Что так изменило его?

— Сделай это, Фел, — Эзио тянет лифчик вниз, высвобождая налившуюся от возбуждения грудь. Святое дерьмо. Втянув носом так необходимый мне воздух, нервно облизываю губы, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать.

Я знала, что такое возбуждение, и даже умела подводить себя к этому сама, как и однажды это сделал со мной Эзио, но ничего подобного от его рук я еще не испытывала. Каждое его движение нежное и в то же время ударяет по мне, подобно электрическому импульсу, доводя до исступления. Я словно в тумане. Движения заторможены, и я совершенно не могу ничего с этим поделать, поэтому Эзио помогает мне закинуть правую ногу на подлокотник, надавливая на нее с внутренней стороны так, что мое тело само выгибается в потребности, прежде чем я понимаю, насколько промокли мои трусики. Бог мой.

Я не должна получать удовольствие от рук убийцы, так же как и не должна показывать ему то, как мое тело нуждается в нем. Я в ловушке, и самое ужасное в том, что у меня нет ни возможности, ни чертового желания выбраться из нее. Вместо этого я позволяю ему все глубже и глубже топить свое сознание в порочной истоме. В томительном обещании сильных рук. Позволяю ослепить себя и лишить способности говорить. И все, что я могу в данную минуту, — дрожать и гореть от ласк самого темного злодея. Я ненавижу его, но мое тело категорически не согласно со мной, и в следующую секунду сотни горящих искр обжигают каждый потайной уголок моей плоти, потому что горячая ладонь скользит вниз по не до конца расстегнутой блузке и накрывает мою чувствительную промежность, безжалостно нежно сжимая ее.

Ахаю и быстро сглатываю. Эзио медленно поглаживает слегка промокшее местечко и снова сжимает, продолжая атаковать свободной рукой то один сосок, то второй. Сдавливая, потирая и оттягивая. Вновь и вновь. С болезненной точностью усиливая натиск. Но эта боль другая. Мучительно-сладкая, требующая довести до блаженной разрядки. Вот только когда мужские пальцы решительно отводят полоску белья в сторону, касаясь обнаженных и до неприличия влажных складок, я резко выдыхаю и машинально свожу бедра вместе. Со всей дикостью, которая сдетонировала под кожей из-за паники и гребаного возбуждения. Однако это не останавливает Эзио, и он заходит на запретные для него территории.

Ломает мое сопротивление, накрыв с обманчивой мягкостью горло шероховатой ладонью и запрокинув мою голову так, что горячие губы касаются пульсирующей венки на виске.

— Не сопротивляйся, — не давая мне возможности оправиться, Эзио сжимает между пальцев сосок, и я громко выдыхаю, откинувшись затылком на его плечо. — Умница, — рокочет на ухо, прикусывая его и спускаясь губами к шее, чтобы оставить на ней несколько нежных укусов. — А теперь смотри фильм и наслаждайся, мотылек. Этот вечер только для тебя.

Неуверенно киваю, и он освобождает мою шею от горячего плена своей ладони, напоследок невесомо облизнув распаленную укусами кожу.

Секундная заминка, мне требуется секунда, чтобы я нашла в себе силы вернуть свой помутневший взгляд к экрану. Только не успеваю сосредоточиться на фильме, как Эзио щелкает пальцем по нервному комочку, и я, всхлипнув, непроизвольно толкаюсь в твердую эрекцию бедрами, единственную вещь, доказывающую возбужденное состояние мужа. Потому что его дыхание ровное, движения размеренные, а сердцебиение едва ли улавливает моя плотно прижатая к его груди спина. Если бы не выдающийся стояк подо мной, я могла бы смело сказать, что он равнодушный кусок льда. Но это не так. Просто этот человек умеет контролировать себя. И этот контроль сводит меня с ума вместе с умелыми пальцами, собирающими мою влагу со складок.

— Эзио… — дрожащий голос настолько тих, что его заглушает музыка из фильма, и мне приходится повернуться в сторону мужа. — Эзио, я правда… — наши губы оказываются слишком близко, и мои последующие слова утопают в крадущем воздух поцелуе.

Если для меня этот поцелуй стал неожиданным наваждением, то для Эзио нет. Он не колеблется, берет мой рот уверенными движениями языка, то лаская им, то наказывая, забирая мои стоны вместо воздуха. И я позволяю ему это делать, ведомая любопытством, волнением и желанием.

Свободной рукой он обнимает мою щеку и углубляет поцелуй, заставляя меня задрожать еще сильнее, прежде чем отстраняется от моих губ, и наша потребность в кислороде смешивается в бьющих друг о друга дыханиях.

И с каждой секундой его самоконтроль начинает трещать по швам. Я чувствую это во всем. Во взгляде. Темном, с поволокой похоти. В напряженном теле. И в дергающемся на уровне моих глаз кадыке.

Но его пальцы… боже, его проклятые пальцы продолжают меня мучительно дразнить, чередуя быстрые, точные движения с легким и медленным поглаживанием. До тех пор, пока его палец с легкостью не проскальзывает внутрь, отчего я выгибаюсь и едва ли не срываюсь за границу оргазма. Еще мгновение, и я бы потерялась среди землетрясения, грозившего обрушиться на меня лавиной наслаждения. Господи… Распахиваю рот, а после судорожно сглатываю. Почему все ощущения, которые дарит мне этот монстр, невозможно вынести? Почему каждое из прикосновений разрушает меня так, как это необходимо и правильно? Я даже не замечаю, как в жажде большего прижимаюсь к его руке, совершая ритмичные покачивания бедрами.

Я словно между молотом и наковальней, едва ли балансирую в шаге от вновь подбирающегося оргазма. Он, подобно огненному шару, разрастается внизу моего живота, и я упускаю томный всхлип, когда меня опять тормозит шероховатая ладонь, с предупреждением обхватившая горло, а следом Эзио утыкается лбом мне в затылок и выдыхает сдавленный стон.

Пораженная его терпением, я решаю подтолкнуть его… или себя к потере всех придуманных нам принципов, вновь потеревшись о выпуклую эрекцию бедрами, пока Эзио не останавливает меня, усилив хватку и откинув себе на плечо мою голову, чтобы найти жаркими губами мое ухо.

— Тише, девочка, — обжигает он хриплым шепотом, — не торопись.

Его палец вновь проникает в меня, к нему присоединяется второй, и одним движением они ударяются в самый центр, вынуждая меня закричать.

Трясу головой, шепча ему в гладковыбритый подбородок.

— Я не могу, Эзио, — задыхаюсь, едва ли не хныча, наполненная пугающим удовольствием, — прошу, не мучай меня.

— Я не хочу сделать тебе больно, — мрачно низким тоном предупреждает он, совершая еще одно плавное движение, и мои глаза закатываются. — Ты слишком узкая, — на секунду в его голосе скользит нетерпение, и он толкается чуть грубее, подбросив меня в искрящееся наслаждение, но оно гаснет, как только я теряю его пальцы.

Я готова захныкать от потребности взорваться на его руке, но перестаю дышать, когда он подносит два пальца к моим губам, блестящие от моих соков. Ох…

— Оближи, — и снова этот греховный властный голос. — Попробуй вкус, который я мечтаю ощутить на своих губах.

О боже. Дрожь простреливает мое сердце, и я с трудом остаюсь в сознании. Не верю, что это говорит Эзио Торричели. Не верю, что он говорит это мне.

Не найдя в себе сил ответить, наконец открываю рот и позволяю ему осторожно положить пальцы мне на язык, прежде чем слизываю с них все до последней капли. Утробное рычание, разразившееся в его груди, пощекотало мою спину, и я не успеваю перевести дыхание, как он снова заполняет меня, не забывая обвести большим пальцем звенящий от возбуждения клитор. Один раз. Второй. Третий — и что-то сумасшедшее взрывается внутри меня обжигающим пламенем, ударяя по всем нервным окончаниям и вынуждая забиться в руках мужа горячими конвульсиями. И он продлевает мою дрожь наслаждения, завладев моими стонами в нетерпеливом, требовательном поцелуе.

— Отвези меня домой, — резко выдыхаю ему в рот, напуганная мощью оргазма и обострившимися до предела эмоциями.

Эзио

Видеть ее оргазм, пожалуй, лучшее из зрелищ. Прямо сейчас Филиция оживает и то же самое делает со мной. Аромат цветочного луга наполняет мои легкие до предела, пока я наслаждаюсь ее борьбой с нахлынувшими эмоциями, потому что с каждой секундой она все больше и больше проигрывает им, пугаясь бурной реакции собственного тела. Я слышу это в рваном дыхании, чувствую по тому, как она трясется в моих руках, вижу по растерянному взгляду широко распахнутых глаз, которые в следующее мгновение закатываются, и Филиция оставляет попытки контролировать свое тело, распластавшись на моей груди. Такая красивая. Миниатюрная. Изливающая сладчайшие стоны. Сводящая с ума и принадлежащая только мне.

Прикрываю глаза и совершаю еще одно ритмичное движение пальцев внутри пульсирующего лона, прежде чем резкий вздох срывается с ее приоткрытых губ и выстреливает теплой сладостью прямо мне в подбородок. И будь я проклят, когда набрасываюсь на них, заставляя Фел застонать с новой силой мне в рот. Секунда. Гребаная секунда, и я забываю о нежности, начиная поедать мягкие губы в жестоком поцелуе, теряясь в безумии, исходящем от ее дрожащего тела, и мысленно обещая, что это будет единственной вещью, которую я себе позволю.

— Отвези меня домой, — внезапно выдыхает она с дрожью в голосе и даже пытается отстраниться, но я лишь обхватываю раскрасневшиеся щеки пальцами и притягиваю обратно, чтобы остановить ее очередным поцелуем.

Она не может сейчас лишить меня этого. Не может остановить жажду смять ее губы до красных отметин своими. Сломать еще один кирпичик в ее броне. Подняться на еще одну ступень в завоевании ее хрустального сердца. И пусть я рискую, зверея от вкуса этой женщины и сладких всхлипов. Но хотя бы так мне нужно заглушить то, что сейчас происходит внутри меня. Хотя бы ее губы. Я хочу хотя бы их. И я беру эту сладость с таким же собственничеством, как и массирую ее пульсирующую сердцевину пальцами.

— Э-эзио… — снова бормочет Фел, мотая головой, пока я продолжаю пожирать полные губы в глубоком поцелуе, выпивая из нее последние томные стоны. Забирая все, что она готова мне дать. — Я хочу домой… Эзио…

Наконец разрываю поцелуй, и очередной стон заглушает ее мольбу, прежде чем я щелкаю по напряженному бугорку большим пальцем и убираю руку. Мгновение мы задыхаемся, глядя друг на друга. Во мне бушует хаос. В ней — страх и волнение. Но, игнорируя панику в потемневшем взгляде Фел, я укладываю ее голову себе на плечо, с трудом сохраняя возможность дышать.

Я смотрю на нее с особой нежностью и восторгом, все еще удерживая удовлетворенное лицо в ладони и поглаживая его большим пальцем. Васильковые глаза прекрасны в темном плену похоти. Распухшие губы судорожно хватают воздух, и стройное тело, прилипшее к моему, со всей своей ярой потребностью умоляет не делать того, чего она просит. Не увозить. Не двигаться. Не отпускать. И я не могу себе отказать в удовольствии заставить ее сердце забиться еще быстрее, когда касаюсь влажными пальцами ее губ. Снова. Боюсь, если попробую сам, все мои установки полетят к чертям собачьим. А я слишком далеко продвинулся, чтобы в одночасье потерять все по глупости. Я не возьму ее, даже если мой болезненный стояк задушит меня.

Фел опять пробует собственный вкус с моих пальцев, трепеща темными ресницами. Выдыхая громче положенного и одновременно блаженно прикрывая глаза. И, черт возьми, я готов поклясться, что ей это нравится.

Нравится.

Возможно, она и хотела бы продолжения. И сейчас Фел точно не отказала бы мне, если бы я настоял на большем. Но этот выбор она сделала бы неосознанно, потому что сейчас ее мозг застлан похотью. И это будет нечестно по отношению к ней.

Поэтому я возьму Филицию только по ее личному и осознанному желанию. Только когда она сама придет ко мне. И в этот раз я не оттолкну ее. Но, черт возьми, то, как невинно она облизывает мои пальцы, как трется стройными бедрами о мою пульсирующую длину… блядь, я мазохист. Да. Это самое точное определение того, что происходит. Ведь только я инициатор своих мучений, которые заслужил, приручая своего мотылька и открывая ей новые границы наслаждений. И это лишь малая часть того, что я желаю ей показать. Потому что я ничего не хочу так сильно, как вернуть эту девушку себе. Всю. Целиком и полностью. По собственному желанию. Иначе она снова станет тем же мертвецом… а я больше этого не допущу.

Филиция неожиданно смыкает на моих пальцах зубы, и я дергаюсь точно так же, как и бедная эрекция бьется о ширинку брюк. Блядь. Прикрываю глаза и тяжело сглатываю, позволяя ей эту маленькую шалость, после чего все же вынимаю свои пальцы из ее теплого рта и ленивыми движениями вытираю руку салфеткой, замечая боковым зрением, как она сосредоточена на этом движении. Стараюсь не смотреть на нее, но стоит только подумать, что сейчас она сидит в распахнутой на вздымающейся груди блузке и порванной юбке, как я загораюсь новым пламенем.

— Хочешь домой? — осипший голос царапает горло, и я прочищаю его, неспешно переводя взгляд на Фел. — Или досмотрим фильм? — Чуть откидываюсь назад, располагая одну руку на обнаженном бедре.

На раскрасневшемся лице расцветает смущенная улыбка, и она прячет ее на моей шее, отвечая лишь отрицательным покачиванием головы.

— Домой, — бурчит она, касаясь губами моей кожи. Зараза.

Киваю и принимаюсь исправлять ее внешний вид, первым делом поправляя влажные трусики, что заставляет Фел ахнуть и выпрямиться. А когда я аккуратно снимаю ее ногу с подлокотника и оттягиваю юбку, она пытается помешать мне.

— Я могу и сама…

Перехватываю ее руки и, поцеловав в шею, начинаю застегивать тонкую блузку, мысленно отгоняя от себя темное желание смять ее грудь так, как мне больше всего нравится. Но не сейчас. Этим я лишь напугаю ее. В плохом смысле этого слова.

— Я хочу поухаживать за своей женой, — выдыхаю ей на ухо и застегиваю последнюю пуговку, после чего помогаю Фел справиться с шоком от моего заявления и подняться на ноги, которые, я уверен, дрожат, но она воинственно скрывает это, поправляя растрепанные волосы, выбившиеся из строгой прически.

Поднимаюсь следом и помогаю ей, убирая выбившуюся медную прядь с лица. Не удержавшись, провожу пальцем по распухшим губам, представляя, как они будут смотреться на моем члене. Из груди тут же вырывается утробный стон и Фел вздрагивает, не ожидая от меня подобного, но я слишком спокойно (даже для себя) прекращаю сминать прекрасные губы и, отвернувшись в сторону, лишь вручаю ей сумочку и жестом приглашаю пройти вперед. Мне нужно остыть. И я достаточно быстро отвлекаюсь, стоит мне заметить на сиденье позади нас длинную коробку. Черт. Чуть не забыл. Как и всегда, эта женщина ломает все мои планы.

Перегибаюсь через спинку, снимаю крышку и достаю охапку роз, продолжая преследовать свою жену, но перед выходом она оборачивается и, запнувшись взглядом о цветы в моих руках, ахает и забывает причину остановки.

— Я планировал вручить их позднее, но, думаю, на сегодня хватит сюрпризов.

Протягиваю колючие стебли в ее стройные руки и наблюдаю, как осторожно Фел подносит их к себе, любуясь кроваво-красными бутонами.

— Они прекрасны, — шепчет она себе под нос, прежде чем поднимает на меня стеклянный взгляд. — Спасибо.

А потом, подобно раскату грома, Фел привстает на носочки и, приобняв ладонью за щеку, приникает своими губами к моим и дарит нежность своего поцелуя. Блядь… это действительно происходит со мной. Кадык дергается, и все мои старания отвлечься от желания сорвать с нее все тряпки и погрузиться до упора разлетаются в щепки. Черт возьми. Она целует меня. Сама. И это становится моим крушением, потому что в этот момент я чувствую ее хрупкое желание, но вопреки всему оно такое осязаемое, что проникает в меня быстрее аромата цветочных духов. В какой-то момент понимаю, что уже сжимаю ее ребра и выбиваю из легких самый эротический звук, который я только сегодня слышал.

— Не искушай меня, — хриплю ей в губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не толкнуть ее в стену и не наброситься на этот рот с остервенением животной похоти.

— Тогда и ты перестань, — шепчет в ответ, проводя языком по нижней губе. — Надеюсь, цветы —это последнее потрясение от Эзио Торричели на сегодня?

— На сегодня — да, — вступаю в борьбу с ее языком, едва ли не потеряв контроль, но вовремя с рычанием отстраняюсь от сладкого рта и рывком заставляю заразу развернуться к выходу. Делаю резкий вдох, но все же не позволяю Фел уйти, уткнувшись лбом ей в затылок с тихим признанием: — Ты заставляешь меня делать то, чего я не делал давным-давно.

Филиция

— Киро, не нужно стоять надо мной тенью, — я отрываю взгляд от меню и перевожу его на солдата, загораживающего солнечный свет. — Сядь там же, где и Массимо. Будь так любезен.

Замечаю, как дергаются мужские челюсти, когда он осматривается по сторонам, после чего, сдержанно кивнув, все-таки усаживается за соседний столик к другим охранникам, которых Эзио приставил ко мне. Еще несколько рассредоточены по всему периметру ресторана. Только с этим условием Эзио согласился выпустить меня за пределы нашего поместья. И причина беспокойства моего мужа не кроется в том, что я снова убегу. Нет. Якудза. Их люди в последнее время доставляют много проблем синдикату. Я не сильно осведомлена на этот счет, но, судя по подслушанному пару дней назад разговору, отношения с одной из самых опасных мафий становятся все напряженнее и напряженнее.

На фоне этого Эзио практически всегда пропадает либо на встречах, либо у себя в кабинете в компании Винченцо, либо уединяется за шахматной доской с сигаретой и бокалом виски. В последнем случае я не отказываю себе в удовольствии тайно полюбоваться им, как и делала это раньше. До тех пор, пока не нахожу в своих мыслях странный факт того, что скучаю по нему. Обычно в этот момент я одергиваю себя и иду заниматься чем угодно, лишь бы отвлечься от этого навязчивого ощущения.

Я по-прежнему упрямо избегаю своих чувств. И нет, это не мешает мне кончать с помощью его пальцев, когда после тяжелого дня Эзио находит успокоение во мне. Иногда мы даже не разговариваем, ведь зачастую он является за полночь и первым делом просто зарывается лицом в мои волосы и дышит мной. Словно это его маленький обряд, чтобы выбраться из темноты, в которой он находился целый день. И, только расслабившись, Эзио проскальзывает под шелк простыней и заполняет свое отсутствие губами, языком и мужественными руками.

Эзио Торричели все еще в роли джентльмена склоняет перед моим удовольствием колено, свое же получает в часовом прохладном душе, заставляя меня краснеть от картинок, которые выдает мне моя фантазия. Так что я не сильно против его частого отсутствия, потому что компенсация меня вполне устраивает, да и мне самой есть над чем подумать наедине с собой. И к тому же я приняла милость мужа и решила заняться ремонтом нашего дома, правда, кроме одной комнаты. Той, что когда-то была детской, но, не желая затрагивать болезненную тему, я не расспрашиваю его о причинах такого решения. Эзио вправе закрыть ее ото всех, и от себя в том числе. Он и так сделал достаточно поступков, чтобы позволить этому дому ожить. И мне вместе с ним.

— Филиция! — женский возглас вырывает меня из мыслей, и я вздрагиваю, замечая приближающуюся подругу.

Улыбка сама по себе растягивает мои губы, и я поднимаюсь, чтобы заключить Джи в теплые объятья.

— Я так рада тебя видеть! — радостно раздается над моим ухом. — Если бы твой муж не позволил нам встретиться, я бы объявила ему войну, — грозится Джиа, и я не сдерживаюсь от смеха, когда мы расслабляем объятья, и я, наконец, могу сказать хоть слово, потому что она застала меня врасплох.

— Если бы он запер меня дома, я бы заколола его вилкой, — мы снова смеемся, сжимая руки друг друга. Что-то в ней изменилось. Внешне. Не могу понять причину, но выглядит она невероятно хорошо. По крайней мере, я успеваю это оценить до того, как опять теряюсь в эмоциях и быстро обнимаю ее, пряча предательскую влагу на плече подруги. — Я так переживала за тебя… — шепчу, качая головой. — Прости меня, Джиа…

— Так, — она силой отстраняет меня за плечи. — Что за слезы? Думаешь, я не смогла бы надрать твоему муженьку задницу?

Я всхлипываю со смехом и спешно смахиваю большие капли с ресниц.

— Думаю, мне не стоило вовлекать тебя в нашу семейную передрягу.

— Прекрати, кто, если не я? Ты ведь знаешь, что я всегда помогу. И всегда буду на твоей стороне, — Джиа ласково поглаживает мои плечи большими пальцами, — чтобы ни произошло.

— Ну ладно, хватит, а то я снова расплачусь, — шуточно отмахиваюсь от нее и утягиваю подругу за стол. — Я не особо разбираюсь в этой кухне, поэтому решила дождаться тебя. — Протягиваю ей меню, но она даже не открывая, дает сигнал официанту, который слишком быстро оказывается рядом, одаривая нас учтивыми улыбками.

— Нам две порции лобио, мцвади и кукурузные лепешки. — Джиа поворачивается ко мне. — Выпьешь вина? Или безалкогольного чего?

Отрываю лицо от ладони, на которую оперлась, пока наблюдала, как по-хозяйски Джиа себя чувствует здесь.

— Да… — пожимаю плечами, — можно вина.

Подруга щелкает пальцами:

— Бокал «Хванкару» и две бутылки воды, а еще кофе со льдом, — Она улыбается на прощание официанту и окончательно переключается на меня. Такая счастливая. — Я так соскучилась по кофе, ты бы знала.

Окончательно выпав в осадок, хмурюсь и подаюсь вперед:

— А что, кофе нынче дефицит?

Джиа открывает рот, а потом, потирая пальцами лоб, качает головой с таким выражением лица, будто что-то упустила. Или забыла.

Прочистив горло, она опирается на локти и подается мне навстречу.

— При грудном вскармливании кофе нежелательно, — произносит так, будто я плохо понимаю.

— При гру… чего? — секунда, и мой мозг озаряет вспышка. — Джиа! — вскрикиваю, выпрямляясь и привлекая внимание всех охранников. — Не может быть! — я шлепаю ладонями о стол, едва ли не теряя дар речи от того, как меня переполняют эмоции.

— Да, — с понимающей улыбкой на лице, кивает она мне. — Синьор Росси окончательно пометил меня.

— И когда ты… вы стали родителями?

— Уже полгода.

— С ума сойти, и ты не сказала… Почему? Мы ведь созванивались пару дней назад!

— Хотела рассказать при встрече.

— Ты меня шокировала, — все еще не веря, смотрю на свою подругу. — В приятном смысле, разумеется. А кто? Мальчик, девочка?

Вместо ответа она кидает в рот виноградинку и загадочно закатывает глаза.

— Ну Джиа!

Смеется.

— Ладно, ладно. Оба. У меня двойня.

Моя челюсть снова отвисает.

— Фили, прекрати, — хохочет Джи. — Ты меня убиваешь своей реакцией. Что, прям настолько я не вписываюсь в эту роль?

— Да нет, ты что, я просто… Я просто рада за вас, — размахиваю руками, теряя сдавленный всхлип, прежде чем дотягиваюсь до ее ладоней и сжимаю их. — Правда, очень рада. Удивительно, как Рафаэль вообще отпустил тебя.

— Ох, на этот счет не переживай. — Отмахивается, закидывая ногу на ногу. — У нас гиперответственный папаша и кудрявый нянь в придачу. Но хватит обо мне. Я хочу узнать, что у вас с Эзио. Судя по тому, как ты выглядишь, этот засранец меняется. Я права? Знаю, что права. И я жажду подробностей!

Я вздыхаю под пристальным вниманием подруги и понимаю, что мне не удастся избежать ее расспросов.

— Ну… — втягиваю свежий воздух как можно глубже и перевожу взгляд в сторону гор. — Думаю, у нас что-то налаживается.

— Фили, — Джиа произносит мое имя таким тоном, что мне приходится повернуться к ней. Она вскидывает брови с укоризненным «и это все?», после чего добавляет уже вслух: — Так не пойдёт. Думаешь, я оставила вечно требующих мою грудь двойняшек на папашу и примчалась сюда, чтобы позволить тебе отмахнуться скромными фразочками?

— А разве нет? — со всей своей невинностью я провожу пальцем по столу и получаю твердый ответ.

— Нет! Я хочу подробностей!

— Кстати, как вы назвали деток?

— Фили! — Джиа качает указательным пальцем. — Не увиливай, детка. Я не из тех мамочек, кто может говорить часами напролёт о своих детях. Так что даже не думай, что сможешь заговорить мне зубы. Я жду. Ты и Эзио. Что между вами?

— Ты такая жестокая! — наигранно хмурю лоб, замечая, как в ответ Джиа сражает меня ослепительной улыбкой.

— Сочту это за комплимент.

В этот момент появляется официант и ставит наши напитки на стол, после чего Джиа со стоном удовлетворения делает щедрый глоток кофе и продолжает меня терроризировать расспросами.

— Так что ты подразумеваешь под «у нас что-то налаживается»? — последние слова она произносит, пародируя мой голос, но с противной ноткой занудства, и я не могу отказать себе в улыбке.

Поэтому, приняв свое поражение, я рассказываю ей всю суть наших отношений с Эзио от момента, как он нашел меня в Норвегии, как уничтожил все мои розовые представления о первом сексе и как заставил поверить в то, что убил дорогого мне человека. Рассказываю, как мне не хотелось жить в доме, в котором я чувствовала себя призраком, пока Эзио не вдохнул в меня веру в жизнь. И финиширую горечь от воспоминаний впечатлениями от нашего свидания в кинотеатре. Но умалчиваю о том, как его пальцы заставили меня испытать что-то поистине восхитительное. Наверное, я не говорю об этом подруге, потому что тогда окончательно себе признаюсь в чувствах, которые все еще топлю в пепле старых обид. Так же, как и не говорю ей о том, что мой отец оказался самым настоящим монстром, а мама и сестра имели генетическое заболевание, которое когда-то, возможно, настигнет и меня. Ничего из этого. Ни слова. Потому что это личное. И, несмотря на наши теплые отношения с Джи, я еще не готова признаться вслух, что все женское поколение нашей семьи имело психологические отклонения. А возможно, я просто не готова столкнуться с этим. Даже в разговоре.

Но, к счастью, нам есть, о чем поговорить, и мы делаем это так долго, что даже после всех кушаний у нас еще появляется место для десерта. Как и для трех чашек кофе со льдом, заказанных Джи, и, естественно, трех бокалов вина, выпитых мной. Мы говорим до самого заката солнца, что уже прячется за вершинами скалистых гор, лишь изредка лаская нас своими теплыми лучиками.

— Знаешь, — Джиа выдыхает, когда я заканчиваю, и продолжает немного задумчивым тоном. — Эзио удивительный человек. Когда ты рассказала, как грубо он обошелся с тобой, — она качает головой, помешивая трубочкой остатки льда в недопитом кофе, а потом сжимает ее пальцами и бросает серьезный взгляд прямо на меня, — клянусь, я возненавидела его всем своим сердцем. Потому что, даже если бы ты решила жить дальше с другим мужчиной и забыть его, то имела полное право на это. Эзио сам, лично толкнул тебя на такой шаг, а в итоге поступил, как животное.

— Не в защиту будет сказано, — делаю глоток вина, — но я ведь сама его спровоцировала.

— Ох, нет, теперь ты его защищаешь! — обвинительно попрекает Джи. — Черт возьми, этот подлец не заслуживает тебя! Но ты все еще любишь его, так ведь, Фили? — Молчу, быстро заткнув свой рот бокалом красного, слушая, как подруга с пониманием продолжает сокрушать меня: — И всегда любила. Даже когда появился шанс забыть своего мужа, ты продолжала любить. Даже когда он не заслуживал этого, — с грустной улыбкой произносит она. — Хотелось бы мне сделать так, чтобы он не нашел тебя тогда. Но, боюсь, это не сделало бы ни одного из вас счастливее.

Я печально ухмыляюсь, пряча взгляд в бокале вина, и скольжу пальцем по краю стекла.

— Ты ведь как никто другой понимаешь, что это не мой выбор. — Пожимаю плечами. — Эта любовь чертовски горькая, мрачная, и я до сих пор не знаю, получится ли что-нибудь из этого. Будет ли у нас тот самый хэппи энд. Как у вас с Рафаэлем, — уголки моих губ кривятся в слабой улыбке. — Но эта любовь случилась со мной много лет назад. И, каким бы чудовищем он ни был, я… я просто не могу разучиться любить его. — Поднимаю на нее помутневший от непрошенных слез взгляд. — Не могу, Джиа.

— И не нужно, — она протягивает руку и накрывает ладонью мою. — Я не договорила, потому что наш разговор ушел немного в другую сторону, поэтому продолжу сейчас. Эзио удивительный только потому, что одним своим поступком он заставляет людей ненавидеть себя, даже бояться, а другим помогает разглядеть в нем ту человечность, которую он растерял еще в прошлой жизни. До тебя. С ним произошло столько плохого, что в один момент он покрылся льдом. И, когда это случилось, рядом не было человека, который помог бы ему пережить это горе. Который не позволил бы его сердцу заледенеть намертво. Эзио в одночасье потерял любимую жену и ребенка. Потерял все, оставшись в компании горького одиночества. Тогда же этот мужчина запретил себе испытывать это чувство, позволив темной стороне завладеть им. Ведь проще быть чудовищем, подчиниться внутренней тьме, чем бороться и страдать. И он стал им. Эгоистично распорядившись жизнью юной девушки, до абсурда напоминающей ему о ней. Я понимаю тебя, Фили, так же, как и понимаю, что Эзио повезло получить твою любовь намного раньше, чем ты осознала, что он этого не заслуживает. Но я рада, что после всех страданий этот мужчина нашел свое спасение в тебе.

Ее слова особой теплотой окутывают мое скулящее после всех воспоминаний сердце, старые трещины которого грозились закровить заново, но ничего подобного не произошло, потому что этот разговор был нужен мне. И очень давно.

Смахнув предательские слезинки, я раскрываю ладонь и переплетаю наши с Джи пальцы. Мне необходимо вытащить из себя еще одну занозу.

— Я знаю, это прозвучит немного глупо, — качаю головой, — но долгое время я ненавидела свою сестру… потому что ревновала к ней Эзио. А когда я нагрубила ему, не зная всей правды, очень сильно пожалела об этом. Мне стало стыдно. Особенно после того, как обнаружила пустую стену там, где много лет висел портрет Мелоди. И в то же время странное облегчение вселило в меня надежду. Боже мой, это ужасно, да? Ужасно радоваться, что я смогла затмить ее?

— Вовсе нет, — Джиа сжимает меня крепче.

— А еще я возненавидела себя, когда сказала Эзио, что рада, что у них с Мел не было детей, а потом… — С силой прикусываю губу, словно наказывая себя за те слова. — Потом я нашла Эзио в детской комнате с чепчиком в руке… Я почувствовала себя конченой стервой. Представляешь, что я с ним сделала?

— Послушай, Фили, — Джиа привлекает к себе мой взгляд. — Вы оба не один раз причинили друг другу боль. Но в вашем случае только она помогла вам найти правильный путь, и, судя по всему, у вас получилось оставить прошлое позади. — Я собираюсь вставить слово, но Джиа обрубает мою попытку. — И да, просто не будет. Никогда. Не в нашем мире. Не с нашими мужчинами. Но даже здесь возможно быть счастливыми. И теперь я вижу, знаю и чувствую, что Эзио хочет этого не меньше тебя.

Зрение снова затуманивается слезами, но я успеваю заметить, как Джиа закатывает глаза, после чего поднимается и притягивает меня в дружеские объятия.

— Так, с тебя вина хватит. — Я с трудом скрываю свой смех на ее плече. — И знаешь, что, подруга, — Джиа отстраняет меня за плечи, чтобы сказать следующие слова прямо мне в глаза. — Без обид, но ты и правда жуткая стерва. Уж я-то это знаю лучше, чем кто-либо.

После этих слов мы вместе разражаемся смехом, и я напоследок всхлипываю от угасающего желания выплакаться.

А потом она берет меня под руку и продолжает полушепотом, пока мы направляется на выход из ресторана.

— И, если уж мы начали откровенничать, я не думала, что Эзио такой романтик. Снять целый кинотеатр и включить эротическую классику… Ох, черт, признаюсь, это действительно горячо.

— Да, настолько, что я кончила на его коленях, — вылетает из меня прежде, чем успеваю закрыть рот ладонью.

— Что?! Вы трахались в кинотеатре? — вскрикивает Джиа, едва мы выходим за порог ресторана, но я останавливаю ее, взглядом умоляя не кричать. — Почему не рассказала сразу? Боже мой! Да ты!.. — она заливается звонким смехом, а я почему-то краснею, ведь, судя по охране, которая последовала за нами, они тоже в курсе, чем мы с Эзио занимались в кинотеатре. Правда, информация прозвучала слегка искаженно.

— Хватит смеяться, — шикаю я и теперь уже сама беру ее под руку, и мы отправляемся прогуляться под прицелом целого конвоя охраны двух мафий. — Никакого секса не было.

— Ох, а кончила ты от силы его мыслей.

— Ну, если быть точнее, — неловко протягиваю я, — то от его пальцев. После того, что случилось в Норвегии, Эзио не заходит дальше.

Удушливый смешок выдает неверие Джи.

— Клянусь! — мои глаза расширяются от всей абсурдности этой ситуации. — Эзио делает мне приятно, но никогда не требует этого от меня.

С минуту мы идем в полной тишине, нарушаемой лишь хрустом гравия под каблуками.

— Я ведь говорю, — наконец вступает Джи, — он удивительный человек.

Покачав головой, я признаю этот факт, и мы снова теряем ход времени в разговорах. Но на этот раз говорит Джиа. О том, что в этом ресторане Рафаэль сделал ей настоящее предложение, и о том, что на их очередную годовщину он купил его в качестве подарка для нее. И это она еще удивляется романтизму моего мужа. У самой-то!

У самой-то! А последние полчаса я слушаю подробности про двух чудесных малышей. Вот тебе и мать, которая «не любит говорить о детях», но тем не менее мне совершенно не хочется ее останавливать. Я впитываю каждую эмоцию, когда она говорит о том, как прекрасно быть родителями и как отцовство изменило ее мужа. И я верю каждому услышанному слову. Потому что вижу, что Джиа де Сандро — одна из счастливейших женщин в столь жестоком мире, из которого нам никогда не сбежать. Тонкий лучик надежды снова осветил меня и согрел, ведь я тоже могу попробовать обрести счастье с Эзио, подарив ему шанс стать настоящим отцом.

— Я так рада была нашей встречи, — шепчу я, на прощание обнимая подругу.

— Я тоже, Фили, — она похлопывает меня по спине, прежде чем прошептать. — Но тебе бы поспешить домой. Уже целый час как у твоего мужа день рождения, и, я думаю, самое время поздравить его, — с этими словами Джиа отстраняется и жестом руки просит одного из солдат принести ей фирменный пакет. А через секунду она уже протягивает его мне. — Поздравишь его? Думаю, нам пора зарыть топор войны.

Я лишь открываю и закрываю рот, не найдя в себе силы для остроумного ответа. День рождения. Твою мать! Ну как я могла забыть?!

— Конечно, спасибо, Джиа. Это… это просто здорово!

Она понимающе улыбается.

— Не переживай, у тебя уже есть для него более дорогой подарочек, — Джи многозначительно подмигивает, и мне достаточно ее игривого взгляда, чтобы понять, о чем она.

Половина третьего ночи. Доложив начальнику охраны по рации о нашем прибытии, Киро помогает мне выбраться из машины, а затем провожает до самых дверей дома и, пожелав спокойной ночи, удаляется. В последнее время он сам на себя не похож, напряженный, неразговорчивый и вечно оглядывающийся по сторонам. Конечно, я понимаю причину столь нервного напряжения: повышенная ответственность из-за враждебных кланов, ну и, разумеется, страх вновь оплошать перед боссом. Я вообще удивлена, как после моего исчезновения, вместо того, чтобы продырявить ему голову, Эзио дал парню второй шанс. Возможно, все дело в том, что он подобрал этого солдата на улице еще пацаненком, дав ему крышу над головой, еду и работу. Что в очередной раз доказывает, что у моего монстра есть то, что называется сердцем. Просто он умеет отлично скрывать этот факт.

В холле меня встречает свет тусклых бра, все еще сохраняющих мрачную атмосферу этого дома, но скоро это изменится. Моему злодею придется перейти на светлую сторону.

Не желая выдать свое присутствие раньше времени, на ходу поочередно снимаю лодочки и на цыпочках крадусь в нашу спальню, стараясь не задеть остаточный инвентарь ремонтной бригады. Сегодня они завершили второй этаж и, видимо, перешли на первый. Судя по запаху краски, их рабочий день закончился не так давно. Уверена, Эзио приложил свою руку, ведь он не раз меня отчитывал, что я слишком расслабила рабочих.

Возможно, он прав, с тем количеством человек, которых он нанял, за это время можно было бы отремонтировать этот дом как минимум два раза. Но проблема заключалась в том, что мне нравилось самой принимать участие и никуда не торопиться. К тому же Эзио сам передал мне бразды правления. Поэтому половине бригады я сократила рабочий день, у них ведь тоже есть семьи? Дети? Жены? Которые ждут их после рабочего дня домой ко вкусному ужину. И у меня просто не хватило жестокости, чтобы заваливать их работой до ночи. Да мне и самой хотелось вечером отдохнуть от присутствия посторонних людей в доме. А вторую половину мастеров просто-напросто распустила, проследив, чтобы им выплатили компенсацию. В конце концов, они могли бы получить другой заказ, если бы не согласились на этот. А не согласиться они не могли.

Скрип половицы слишком громко раздается в тишине спящего дома, и я замираю, прикусив губу. Не хочу разбудить Эзио. То, что я задумала, должно стать для него сюрпризом. В последнем разговоре с Киро я услышала, как тот, отчитавшись перед боссом о нашем маршруте домой, пожелал ему доброй ночи. Что неудивительно, потому что в последние три дня Эзио очень мало спал.

Однако меня ждет разочарование, когда я отворяю дверь в спальню и замечаю, что наша постель до сих пор идеально заправлена. И Эзио нет ни в ней, ни в нашей спальне.

Укол разочарования заметно отдается в груди, прежде чем я выдыхаю его, отчаянно прислонившись виском к стене.

Покачав головой, обнимаю себя за плечи и признаюсь себе, что этого человека не изменит ничто. Мне даже не нужно гадать, где он. Поэтому, попытавшись собрать свой прежний настрой, я направляюсь в его кабинет этажом ниже.

Что и требовалось доказать. Тонкая полоска света пробивается из-под двери, которую я осторожно толкаю и, услышав гул мужских голосов, несмело заглядываю внутрь. Эзио не один. С ним еще Винченцо и Массимо, каким-то образом проникший сюда незаметно для меня, видимо, чтобы отчитаться перед боссом о поездке. Вот только разговор у них не особо ладится, что свидетельствует о проблемах в синдикате. Голоса подавлены. А сейчас они и вовсе замолкают, каждый размышляя о чем-то своем. Я замечаю шахматную фигурку между пальцев своего мужа, выстукивающего ей монотонный ритм. У всех уставшие лица, волосы в беспорядке и красные глаза. Конечно, причина последнего не только многочасовая работа, но и клубы дыма, витающие вокруг них, и недопитая бутылка виски, которую Эзио неожиданно хватает и, матернувшись, швыряет в противоположную стену кабинета. От громкого звука разбивающегося стекла я взвизгиваю и прикрываю лицо ладонями, не сразу осознавая, что привлекаю к себе внимание.

Слышится мат мужа, но, не успеваю я выглянуть из-за ладоней, как крепкая хватка на плечах вынуждает меня ахнуть и распахнуть глаза, заметив нависающего надо мной Эзио.

— Блядь, Фел, — он взбешен и взволнован одновременно, осматривает мое лицо, тело, словно в меня могли долететь осколки от разбившейся бутылки.

— Со мной все… — перевожу дыхание и несколько раз киваю, — все нормально.

Эзио сосредотачивает переполненные эмоциями глаза на мне. И то, что я в них вижу, наэлектризовывает воздух за считанные секунды, потому что там, где всегда были арктические ледники, больше нет холода. Они горят синим огнем. Это настолько обескураживает меня, что я не рискую лишний раз сделать вдох. Заходить к нему в кабинет без стука было безрассудно, глупо и опрометчиво.

— Синьора Филиция, — Винченцо первый приветствует меня, но Эзио не дает мне перевести внимание на своего подручного, заключив в крепкие объятия и зарывшись носом мне в волосы на макушке.

— На сегодня все, — хрипит он остальным, обжигая меня горячим дыханием. — Оставьте нас.

Скрип ножек по ламинату, а затем удаляющийся топот ботинок и щелчок дверного замка свидетельствует, что мы остались вдвоем.

Я запрокидываю голову, чтобы еще раз посмотреть в греховные глаза мужа и успокоить его, сказав, что он не задел меня, но, как только делаю это, мои губы тут же попадают в плен жесткого поцелуя. Колени сами по себе подкашиваются, и я обхватываю руками шею Эзио. Это слишком восхитительно, чтобы оттолкнуть его. На секунду я даже чувствую, как он теряет контроль, сжимая мои волосы на затылке в кулак до грани боли и удовольствия, завладевая моим ртом так, словно сейчас это все, что ему нужно, словно это воздух, которым он не может надышаться.

— Я места себе не находил, — с рычанием выдыхает он мне в рот, постепенно возвращая себе самообладание, которое я уже начинаю ненавидеть. Хватка на затылке слабеет, напор языка смягчается, и через мгновение Эзио отрывается, с резким выдохом упираясь лбом в мой. — С ума меня сводишь. — Не удержавшись, он снова целует меня, прежде чем позволяет мне увидеть, как его взгляд смягчается.

— Ты даже не позвонил, — шепчу я, упиваясь прикосновением мужественных пальцев, успокаивающе поглаживающих мои скулы.

— Тебе — нет.

— Ты знал, где я, мог бы и приехать, — подначиваю его, немного забавляясь тем, как он напряжен.

— Мой визит был чреват последствиями, — говорит он наконец привычным тоном босса. А я уже начала переживать, что мне подменили мужа.

— Сейчас чревато то, что вместо здорового сна ты снова загнал себя проблемами синдиката, — выговариваю ему претензию, хмуря лоб.

— Тебя не было дома с самого утра. Ты думаешь, я смог бы пойти и лечь спать, не дождавшись твоего возвращения? — он усмехается горькой улыбкой. — Мотылек, работа — это единственное, что помогло мне не сорваться и не испортить твой вечер.

— Тогда я хочу сделать и твой вечер чуточку лучше, — игриво закусив губу, я потираюсь щекой о его шероховатую ладонь, после чего беру ее в свои руки и утягиваю мужа обратно в кресло.

И, бог мой, мне подчиняется сам дон Торричели.

Но сначала здесь нужно проветрить. Это просто невыносимо.

Раздвинув плотные шторы, открываю окно, и порыв свежего ночного воздуха разбивает густой смог. Идеально. Прикрываю на мгновение глаза и подставляю лицо под легкий бриз и капельку лунного света. А потом, собрашись духом, перевожу взгляд на ожидающего в рабочем кресле мужа. Эзио не оборачивается, его голова лишь слегка повернута в сторону, словно он подслушивает, чтобы предугадать мои дальнейшие действия. Поэтому я как можно тише подкрадываюсь к нему со спины и обнимаю за плечи, вынуждая его выпрямиться. Утыкаюсь лбом в его затылок и делаю глубокий вдох, растворяясь в его эксклюзивном запахе. Так хорошо… Как дома.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — шепчу ему на ухо, пока аккуратно подцепляю кобуру и снимаю ее с его напряженных плеч. Эзио выдыхает громче положенного, отчего я прикусываю губу. Мне нравится этот звук. Он такой грубый и мужской. И я получаю его вновь, когда следом за кобурой избавляюсь от жилета и слегка поглаживаю мужскую грудь, помогая снять напряжение.

Неспешно добираюсь до пуговиц белоснежной рубашки и расстегиваю несколько верхних, чтобы проскользнуть ладонью под воротник и осторожно сжать плечи, почувствовать горячую кожу и помассировать ее. Минутой позже снова опускаю руки ему на грудь и встречаюсь с отбойными ударами сердца. Он взволнован? Если честно, я тоже. Хорошо, что по дороге домой я выпила еще один бокал вина. Он был необходим мне для смелости, ведь я восприняла совет Джи всерьез.

— Лучше? — добираюсь до напряженной шеи и немного разминаю ее пальцами.

— Определенно, — хрипит он, склоняя голову вперед, а после очередного надавливания у основания черепа я целую его в шею, тихонько и всего один раз, но этого становится достаточно, чтобы он испустил сдавленный стон. — Фел… тебе следует остановиться.

— Почему? — мурчу ему и оставляю за ухом еще один поцелуй, в очередной раз перемещая ладони на грудь и с нежностью сжимая твердые мышцы.

— Потому что мое самообладание не в лучшей форме.

— Ну и пусть, — выдыхаю я, вновь поднимаясь пальцами к шее, а после зарываясь в черные волосы на макушке, чуть оттягивая голову Эзио назад, чтобы нависнуть над его губами.

— Ты пьяна, — строго отчитывает он.

— Это неважно.

— Это чертовски, мать его, важно, — заводится он с полоборота. — Я давал этим идиотам четкие поручения.

— А я не нуждаюсь в контроле. И прекрати портить момент, я собиралась тебя поцеловать.

— Блядь, — стонет он, прикрывая глаза и тяжело сглатывая. — Ты делаешь меня охренительно твердым.

— Правда? — я целую его идеально мягкие губы и сама не удерживаюсь от урчащего звука. А потом всасывая его верхнюю губу, неспешно облизываю нижнюю и углубляю поцелуй языком, сжимая волосы Эзио на макушке в кулак. Он издает утробный звук, и я чувствую, как увлажняется тонкая ткань трусиков.

Обхватив меня за щеки, Эзио слишком быстро возвращает все под свой контроль и заставляет зазвенеть каждую клеточку внутри от того, с какой жадностью его губы отвечают мне взаимностью. Более того, они покоряют меня. Порабощают вместе с этим поцелуем и душу. Целуют до сладкой боли и дрожащих коленок. И у меня не сразу получается прийти в себя, когда ощущаю свободу и мягкое поглаживание пальцев на затылке. Даже возвышаясь над ним, я чувствую, как поклоняюсь его властной энергетике. Только на этот раз по собственной воле.

— Почему ты остановился? — шепчу, тяжело дыша удерживая почерневший взгляд мужа, который жадно исследует черты моего лица.

— Потому что хочу, чтобы ты осознавала, на что идешь, — кивает он, блаженно прикрывая глаза, стоит мне провести пальцами по его горлу. — Если ты не готова, лучше остановиться сейчас.

— Я готова, — хмурюсь от того, что он не верит мне. — И хочу этого, Эзио.

— Это сомнительное утверждение. Ты пьяна, Фел…

— Я прекрасно отдаю отчет своим действиям, — мой голос срывается на пару октав выше, но я быстро беру себя себя в руки, произнося уже спокойней: — И знаю, что ты больше не причинишь мне боли.

Эзио сглатывает так, что я чувствую, как под моими пальцами шевелится его кадык.

— Никогда, — качает он головой. — Никогда, Фел.

— К тому же, — выпрямляюсь, лишаясь теплого дыхания на своей коже и поглаживающей мужской ладони, — я хочу сделать подарок своему мужу.

На дрожащих ногах огибаю кресло и выхожу вперед, становясь центром его внимания.

— Думаю, день рождения — веский повод? — игриво выгибая бровь, слегка пячусь назад, покусывая нижнюю губу, отчего глаза Эзио загораются хищным интересом. А высокие напряженные скулы выдают его еще больше, особенно когда я добираюсь подрагивающими пальцами до молнии сбоку и медленно тяну бегунок вниз.

— Более чем, — хрипло соглашается он, заставляя мою кожу вспыхнуть от того, с каким голодом Эзио окидывает меня взглядом.

Едва справляясь с участившимся дыханием, тоже рассматриваю вальяжно расположившегося в кресле мужа. Рубашка на его едва вздымающейся груди чуть небрежно расстегнута, обнажая треугольник мраморной кожи и несколько старых шрамов. Руки расслабленно лежат на подлокотниках, пальцы лениво поглаживают винтажные выступы. Такой неприступный, и я бы поверила ему, если бы не чувствовала витающее в густом воздухе желание обладать мной.

Возможно, я должна была заставить его ждать еще. Пытать своим безразличием за все, что он сделал в прошлом. Но… это невозможно. Я пыталась, честно пыталась держать обиду на это человека как броню, вот только мне больше не от кого защищаться. Эзио раскаялся. И у меня больше не было нужды в расплате. Этот мужчина полностью обнажил передо мной все свои шрамы. Показав всю свою боль, агонию и сожаление о прошлых ошибках. Сожаление о том, что он не показал мне этого раньше. О том, что причинил мне своим холодом так много боли. Но больше нет никакого холода. Я вся в огне. И причина этого сидит передо мной. А я не желаю ничего больше, чем принять этот огонь в самое сердце, которое, я думала, замерзнет, так и не дождавшись.

И в доказательство этому позволяю своему платью соскользнуть вниз к ногам, после чего неспешно переступаю лужицу ткани и, гордо вздернув подбородок, предстаю перед мужем в одном белье.

От того, как сжимаются на подлокотниках его пальцы, по позвоночнику пробегает мелкая дрожь в предвкушении прикосновений, но Эзио весьма стойко сдерживается, довольствуясь только видом, любезно представшим перед ним. Хотя натянутые в паху брюки достаточно красноречиво подсказывают мне о том, что он сейчас испытывает.

Ну разумеется.

Мужская реакция очевидна, однако, упиваясь своим триумфом, я поддразниваю Эзио еще больше, когда невесомым движением руки провожу пальцем между грудей, с придыханием обводя один, а затем второй чувствительный сосок, желая ощутить вместо них его горячий рот. И я знаю, что получу его. Только позже. А пока спускаюсь ниже, лаская подрагивающий живот и замечая, с каким азартом он прослеживает каждое мое движение.

— Тебе нравится? — в тишине мой шепот едва шелестит, но мне нужно услышать его голос. Низкий. Гортанный. Будоражащий все, что скрывается под моей горящей от уязвимости кожи.

— Ты лучшее, что я видел за сегодня.

Вздох облегчения вырывается из моей вздымающейся груди, скрывающейся под полупрозрачной ажурной тканью. Его ответ ласково касается самой души и придает решительности. И только после я награждаю своего мужа, просовывая руку в свои трусики и запрокидывая голову, когда нажимаю на точку наслаждения.

Бог мой. Как же это восхитительно чувствуется под его взглядом.

— Мне нравится, когда ты на меня так смотришь, — едва ли не стону я, обводя пальцем пульсирующий клитор и размазывая смазку, а после облизываю его, поражаясь порывом своей смелости.

Что может быть лучше, чем провоцировать самого Эзио Торричели? Разве что видеть его идеальные гладковыбритые скулы, пульсирующие от желания, в котором он себе благородно отказывает. Я высовываю язык и по новой облизываю палец, зная наперед, что мой муж сейчас продал бы душу дьяволу, лишь бы сделать это самому.

— Фел, — рычащая угроза заставляет мое помутневшее от возбуждения зрение проясниться.

— Что-то не так? — игриво прикусываю губу и начинаю неспешно приближаться к Эзио, прежде чем с вызовом во взгляде опускаюсь перед ним на колени. Дежавю накрывает меня темным облаком воспоминаний о том, как однажды я уже поплатилась за подобную выходку. Но сегодня все иначе. Сегодня мой муж не оставит меня, пока не получит все, чего он так долго лишал себя. Думаю, с него достаточно.

— Вы позволите вручить вам подарок, дон Торричели? — шепчу с придыханием и тянусь к поблескивающей в мрачном освещении пряжке ремня, но сильные руки обхватывают мою талию и рывком усаживают меня задницей на стол. Звук бьющегося стекла и громыхание упавших вещей отвлекают, но высокая тень, нависшая надо мной, возвращает мое внимание обратно.

Я распахиваю рот, забывая, как дышать, когда Эзио поднимает руку и с жестокой нежностью проходится костяшками пальцев по щеке, спускается вниз и касается моей груди, вынуждая меня громко выдохнуть в тишине кабинета.

— Я предпочитаю лично распаковывать свои подарки, — с этим хриплым предупреждением он склоняется и завладевает моим ртом в чувственном поцелуе, одним движением разрывая ткань дизайнерского бюста и сжимая мою грудь так, что я выгибаюсь навстречу безумию, которое рассыпается внизу живота сладкой дрожью.

Виски. Сигареты. Он. Вкус, который окончательно лишает меня рассудка. Мои пальцы бездумно цепляются за нерасстегнутые пуговицы и судорожно вынимают их из петель, пока Эзио жестко целует меня. Разжигая между нами притяжение. Превращая нас в единое целое. Покусывая мои губы и скользя языком по моему небу, каждый раз забирая с собой мой стон капитуляции.

Господи. Он сводит меня с ума, и прямо сейчас что-то мощное нарастает во мне подобно шторму, который я каждый раз вижу в его глазах, стоит нашим взглядам столкнуться. Последняя пуговица выскальзывает из моих дрожащих пальцев, и я заставляю Эзио отстраниться, когда стягиваю накрахмаленную рубашку с его вздымающихся плеч.

Я так отчаянно нуждаюсь в этом, что от моих нетерпеливых движений ткань едва ли не трещит по швам. Пока Эзио обжигает мои губы своей близостью. Он задыхается мной, пробираясь ладонью в мои волосы. По-собственнически. И в то же время с особой нежностью. Две крайности, живущие в нем совершенно не законно. Но Эзио разбивает мои мысли одним движением, когда пропускает сквозь мужественные пальцы золотистую прядь цвета пшеничного поля под голубым небом.

Ядовитый медный оттенок вымылся за несколько недель, и я заметила, что теперь Эзио стал прикасаться к ним с маниакальным наслаждением. Как и сейчас. Перебирая пальцами каждый локон. Разделяя со мной дыхание. Одно на двоих.

Завороженная своим мужем, я даже не замечаю, как он добирается свободной рукой до моих налитых тяжестью грудей и завладевает одним соском с обаянием самого Люцифера. Черт возьми. Этот мужчина босс среди всех Люциферов. Потому что мое тело, душа и сердце за жалкие секунды падают перед ним на колени. А если он остановится, я обернусь беспощадным пламенем.

Но он не останавливается. Вместо этого грубые пальцы провоцируют мое тело гореть еще сильнее, всякий раз то скручивая, то оттягивая соски, то невесомо поглаживая их шероховатой подушечкой пальца, посылая дрожь в каждую клеточку. Лавина горячей волной захватывает меня все больше и больше. А ведь он еще даже не добрался до моих трусиков, которые уже увлажнились от мучительного ожидания почувствовать его. И я хватаюсь за его плечи, буквально вкладывая в широкую ладонь свою грудь, когда выгибаюсь от щипков сильных пальцев. Секунда, и эти же пальцы уже на моих складках поверх ажурной влажной ткани.

— Я должен подготовить тебя, — хриплое предупреждение рассыпается искрами на коже, а следом дыхание спирает в горле от того, как медленно он надавливает на чувствительную точку, уже пульсирующую от желания ощутить разрядку. — Дыши, — требует он и обводит напряженный клитор по кругу, заставляя меня застонать, после чего с нежной жестокостью усиливает нажим. Еще раз. И еще. Два. Три. Чет… Я слышу звук мужского возбуждения и тут же зажмуриваюсь, ощущая, как резинка трусиков впивается в кожу и лопается с громким треском, оставляя покалывающий след на бедрах, но жжение быстро заглушают пальцы, проскользнувшие в мою теплую влажность. Слишком быстро нашедшие точку G и дарящие чувство экстаза. Безумия. Свободы… Все это затмевает мое сознание. Настолько, что в какой-то момент меня оглушает бряканье ремня в тишине собственного дыхания.

Вопреки желанию ощутить Эзио по-настоящему, мое тело приходит в напряжение, как только его обнаженные бедра располагаются между моих ног и обжигают опасной близостью, а когда головка члена касается влажных складок, я вздрагиваю, неосознанно впиваясь ногтями в плечи мужа. Проклятье.

— Тише, Фел, — его губы нависают над моими. — Я ведь обещал, — качает головой, — никогда больше не причиню боли. Но если ты скажешь остановиться…

Поджав губы, быстро трясу головой.

— Нет, — перемещаю пальцы на затылок и подталкиваю лицо Эзио ближе, чтобы прошептать: — Я хочу сделать тебе приятно. Я хочу… чтобы тебе понравилось.

Эзио не удерживается от удушливого смешка и, обняв меня за щеки, заглядывает в глаза.

— Если тебе понравится, поверь, Фел, это будет лучшим подарком.

После этих слов Эзио подхватывает меня под ягодицы и осторожным движением проталкивается внутрь. Не полностью. Уверена, он даже не вошел наполовину, но ощущения настолько яркие, что я сжимаюсь вокруг него, заставляя его зашипеть сквозь зубы.

— Черт возьми, Фел, — сдавленно выдыхает он мне в челюсть, совершая осторожный толчок и входя в меня еще глубже. Дыхание перехватывает, и я ударяюсь лбом в висок Эзио. Вспыхнувший жар стягивает низ живота, практически болезненно, но ничего подобного. Мне не больно, это что-то другое, граничащее с тем, что приносит удовольствие. Ощущение кажется таким необходимым и всепоглощающим, что я позволяю себе расслабиться и самой опуститься ниже. Боже… это определенно лучше его пальцев. Да я буквально задыхаюсь от жара, нарастающего под кожей, пока твердая длина сантиметр за сантиметром проникает глубже, достигая чувствительного местечка. В воздухе раздается гортанный стон, и я отказываюсь признавать, что этот звук исходил от меня.

Но это чертов провал. Потому что стоит Эзио снова задеть чувствительную точку, как из моего приоткрытого рта изливается тот самый звук. Глубокий. Низкий. Мой. Он приглушает даже гулкий мужской рык. Боже правый, он слишком хорошо ощущается. Я даже чувствую, насколько тугая для него, ведь изо всех сил пытаюсь принять его, привыкнуть к восхитительному растяжению и доставить мужу удовольствие.

— Ты хочешь моей смерти, девочка, — едва ли не рычит он, уткнувшись лицом мне в шею, заметно сдерживаясь и контролируя каждое свое движение. Такой осторожный. Сосредоточенный. И напряженный. Чувствую это по его крепко удерживающим меня рукам и прерывистому дыханию. Но от этого горячее возбуждение еще сильнее скручивает мои внутренности, вынуждая сердце забиться в горле.

Наперекор всему мне так хорошо, что хочется и ему сделать так же. Чтобы понравилось нам обоим. И совсем не хочется, чтобы он хоть немного закрывался, сдерживался. Нет. Я хочу настоящего Эзио, со всеми его демонами. Моего Эзио.

— Эзио, — сипло шепчу я, царапая ногтями кожу на его затылке в надежде, что он посмотрит на меня. — Все хорошо, — беру его лицо в ладони и сразу сосредотачиваюсь на любимых губах, не рискуя встретиться с ним взглядом. Достаточно того, как он дышит, а его тяжелая теплая плоть растягивает меня изнутри, пока грубые пальцы разминают мои ягодицы.

В каждом незначительном жесте прорывается животная потребность разорвать меня на части. Что будет, не сдерживай он себя? Но я глушу свое любопытство в нежности поцелуя, доминируя над благородным и терпеливым злодеем, углубляя поцелуй с женским звуком удовольствия. Лезу в пасть зверя. Бездумно. Невероятно глупо. Но в то же время так необходимо.

И я доказываю ему это, прикусывая идеальные губы и тут же зализывая первобытное и несвойственное мне поведение, крепче обнимая мужа ногами за талию, притягивая ближе и прижимаясь затвердевшими сосками к горячей мужской груди до сладкой пульсации. Непонятно, где начинается это ощущение и где заканчивается. Кажется, я стала сплошным удовольствием, извивающимся на его твердом члене. Возможно, неумело, но зато искренне. По-настоящему показывая своему злодею, что я не боюсь, а нуждаюсь в нем.

И я целую Эзио так, как мне необходимо, двигаясь навстречу, покачивая своими бедрами, сопротивляясь плену жесткой хватки, словно останавливающей меня. Но я нуждаюсь в трении. В остром наслаждении. Я даже не обращаю внимания на то, как шероховатая ладонь оставляет на бедре горящий след и уже обнимает мое горло, сжимая до тех пор, пока я не отстраняюсь от его губ, запыхавшаяся от безумия, и не поднимаю глаз, чтобы увидеть предупреждение во взгляде темно-синих омутов, напоминающих бушующий океан. Он грозит утянуть меня на самое дно. Но что, если сейчас мне именно это и нужно?

— Скажи, что тебе не больно, — низкий рокочущий голос проникает под кожу невидимой вибрацией, наполняя меня особым теплом. С этими словами Эзио выходит на несколько сантиметров и входит обратно, заставляя собственную влагу размазаться по внутренней стороне бедра.

— Не больно, — резко выдыхаю я, зажмуриваясь от чувства наполненности, когда Эзио перемещает руки мне на ягодицы и, сжав их, толкается интенсивней, вынуждая меня запрокинуть голову. А потом, подобно разряду молнии, его губы касаются моего подрагивающего горла, и в этот момент я прикрываю глаза от восхитительного контраста: нежные прикосновения на фоне грубых толчков. — Сильнее, — неосознанно вырывается из меня, после чего Эзио стонет, ругаясь матом, но не следует моей просьбе. Вместо этого он с мучительной медлительностью заполняет внутри все своей твердостью и жаром. Проникает так глубоко, что мое сердце сжимается от тоски по нему. Словно я скучала по этому много-много лет. Словно все те годы одиночества сейчас разбиваются вдребезги.

Со сдавленным рыком Эзио врезается до упора, и я впиваюсь пальцами в его шею, задыхаясь и дрожа еще сильнее от того, что чувствую у своего уха неровное дыхание.

Я вновь пытаюсь задать ритм, который кажется необходимым моим пульсирующим стенкам, но Эзио с легкостью удерживает мои бедра на месте, продолжая сводить меня с ума. Проникая глубоко, в самую сердцевину возбуждения, туда, где столкновение делает меня настолько влажной, что я могла бы смутиться этих хлюпающих звуков. Если бы он не дразнил меня жарким обещанием. Если бы не подводил мое тело к острому удовольствию. Не заставлял чувствовать себя наполненной настолько, чтобы из меня выливалась целая симфония эротических звуков. Они повсюду. Как и его толчки. Жесткие, направленные на мое наслаждение, к которому он то подводит меня, то отнимает подобно безжалостному палачу. Заставляя срываться с моих приоткрытых губ мольбу о большем. Трястить от желания и от разъедающего огнем жара, проникающего в каждый сантиметр моей плоти. Эзио не торопится. И тот факт, что даже в такой накаленной ситуации ему удается держать себя под контролем, пробуждает во мне какое-то темное возбуждение. Злое. Желающее сорвать с цепей все его установки. Но Эзио не слышит моей мольбы, потому что всякий раз, целенаправленно задевая особенную точку моей чувствительности, я распадаюсь разбитыми звуками. Снова и снова. Он врезается, болезненно сжимая мои бедра, и медленно выходит, находя губами мою шею, чтобы подарить ей жалящий укус, обжечь ее языком, после чего снова заполняет меня до лихорадочных вздохов. Я вся горю, дрожу и становлюсь липкой от пота. Я словно в бреду экстаза. Ощущая, как непрерывно он оттягивает мою кожу, посасывает и облизывает, не забывая мучительно медленно трахать и задевать мое гиперчувствительное местечко твердой головкой члена. Желание получить освобождение пульсирует во всем теле. Под кожей. В горле, сосках, клиторе, там, где соединяются наши тела. Везде. И это безжалостное чувство сводит с ума, грозя потерей сознания.

— Поласкай себя, — тяжелый голос раздается эхом в моей голове, и я не сразу прихожу в себя от командного тона. Не сразу понимаю, кому он принадлежит, пока не открываю глаза и не сталкиваюсь с каменным лицом Эзио, нависающего надо мной. Мне приходится позволить его движениям стать агрессивней, прежде чем он напоминает о своем требовании: — Поласкай себя, Фел. Сейчас.

Я закрываю глаза, отказываясь верить, что меня возбудили эти слова и его приказной тон. А потом плечо обжигает порыв дыхания, но я не успеваю среагировать, как Эзио кусает меня. Черт возьми! Укус, оказывается такой сильный, что я распахиваю глаза под собственный крик, сжимаясь вокруг него так, что он и сам теряет неконтролируемый звук.

— Блядь. Что ты со мной делаешь.

Я чувствую, как Эзио против своей воли начинает ускоряться и заставляет мои стенки сжиматься еще яростней, а потом я улавливаю, как его рука пробирается между нами, и в следующую секунду вздрагиваю от жгучего прикосновение подушечки пальца к клитору.

— Боже…

Но бога здесь нет. Только демон. Который, наконец, вырывается на поверхность, завладевая моим дыхании в поцелуе, одновременно врезаясь грубыми толчками и кружа вокруг клитора чуткими пальцами, зарождая где-то глубоко внутри жжение, граничащее с болезненным удовольствием. И с каждой секундой оно подбирается ближе. Пытается прорвать кожу и выплеснуться наружу. Дотянуться до него. Слить нас воедино.

Что-то пугающее и жалящее нарастает, но я не могу даже сообщить ему об этом, потому что все, что Эзио позволяет мне, это принимать свой язык и жалкие клочки воздуха.

Тяжелые вдохи врезаются прямо в мое горло, но я выталкиваю их своими стонами. Я словно борюсь с подступающей опасностью. Вот только моих сил не хватает, и я оказываюсь побежденной самым темным злодеем, ощущая себя полностью захваченной им. И он не останавливается ни на миг, продолжая заполнять твердой длиной, кружить пальцами и высасывать мою душу в мрачном поцелуе.

Щелчок, раскалывающий меня изнутри эхом оргазма, через секунду взрывает огненный шар в моем животе, который слишком быстро затапливает горячей лавиной дрожи, растекающейся по всему телу. Еще и еще. Я горю, пока не превращаюсь в дрожащую массу. Оргазм настолько сильный, что я царапаю его шею до крови, чувствую этот привкус даже во рту, не сразу осознавая, что Эзио перестал меня целовать, и я сама кусаю губы в кровь, извиваясь на его члене.

Я слышу шипящий звук возле своего уха, после чего затуманенное силой оргазма зрение с трудом проясняется. Но мне удается заметить лишь искаженное словно от боли лицо Эзио, прежде чем он входит так глубоко, что я чувствую, как его длина начинает пульсировать во мне до тех пор, пока он с рычанием не утыкается лбом в мой лоб.

Секунда, две, три… Мы, прижатые друг к другу, с неровным дыханием, вздымающимися грудными клетками, пытаемся найти дорогу обратно в реальность, однако нам требуется еще немного времени, чтобы позволить отголоскам обрувшегося безумия стихнуть. В этот момент Эзио выходит из меня, и я сжимаюсь от внезапной пустоты, через мгновение, ощущая, как горячая капелька вытекает вслед за тем, что только что меня покинуло.

Ох, нет…

Осознание произошедшего настигает со скоростью снежного кома. Из-за нашей неосторожности все приятные ощущения вмиг смываются холодной волной новых переживаний. Ведь ни один из нас не подумал о защите.

Однако, по всей видимости, кое-кого этот вопрос не особо волнует. Нет, Эзио абсолютно точно спокоен. Зато я начинаю нервничать еще больше, гадая, в чем кроется такое равнодушие. Или он просто даст мне денег на аборт? Мы ведь даже не обсуждали тему родительства. Готов ли он после всего пережитого? А я? Я готова?

Еще с минуту он ласкает мои щеки пальцами, позволяя сомнениям еще больше обвить меня невидимой сетью. Но потом я все-таки решаюсь задать вопрос, который может все разрушить. И я невероятно этого боюсь. Боюсь не услышать то, что хочу.

Правда для начала мне нужно сказать об этом вслух.

— Я не принимаю таблеток…

Тяжелый выдох Эзио пугает, и я уже жалею о сказанном, готовая сжаться в невидимую молекулу, если бы он не взял меня на руки и не усадил вместе с собой в кресло, позволив распластаться на его горячей груди.

— Они и не нужны нам, Фел.

Эзио. Спустя пару дней

— Нью-Йорк объединился с Ирландией, и они начали новый бизнес с Якудза: запустили транш наркоты. Поставщик у них, естественно, со Среднего Запада.

— Что насчет Судзуки? — увожу ладью с большой диагонали и делаю глоток виски. — Вы достали нужную информацию?

— Работаем над этим, — подручный делает ход, но я тут же выдавливаю его фигуры из центра.

— Долго, Винни, — цокаю и ставлю «дьявольскую ловушку». — Слишком долго.

— Мы уже достали третьего информатора, но ублюдок вырезал себе язык и истек кровью. — Винченцо прикуривает сигару и принимается дымить, думая над своим ходом. — Проблема в том, что у Судзуки в наемниках те, кому нечего терять. Ни семьи. Ни детей. Ни жен. Нам просто нечем сломать их. А боли эти ублюдки не боятся. Леон снял с одного кожу, вырвал ему зубы и ногти, но эта мразь все еще дышала. — Винни затягивается, а после выдыхает облако дыма. — Блядь, он превратил его в дрожащий и обосанный кусок мяса, но мы не услышали ничего, что помогло бы нам в раскрытии убийства Попова. Ничего.

— А дочь? Есть какая-то информация о ней?

Я ставлю пешки на Е4 и f3, лишая слона и коня противника опорных полей, зато активизирую свои тяжелые фигуры. Скоро он будет задыхаться, а его ходы становиться не самыми лучшими. Я отрезаю ему все пути.

— Глухо. Судзуки держит ее на одном из островов, но подобраться к ним нет ни единой возможности, — Винченцо тоже ставит мне ловушку, но я не попадаюсь. — Весь периметр тщательно охраняется, нас либо расстреляют в воздухе, либо сделают все, чтобы наш корабль пошел ко дну.

Блядь.

— Итак, — бормочу я, растирая пальцами переносицу. — Что мы имеем. Наши два клуба подорваны. Пути транспорта через Запад перекрыты узкоглазыми, и часть моих денег с перехваченной партии — у Нью-Йорка. — Сложив ладони вместе, бросаю хмурый взгляд на подручного. — А мы так и топчемся на месте, разделывая ублюдков Якудза на мясные котлеты?

Винченцо делает еще один ход и сосредотачивает свое внимание на мне. Он всегда смотрит в глаза, когда хочет достучаться до меня.

— Ты знаешь, что синдикат сейчас переживает не лучшие времена, и мы делаем все для того, чтобы не допустить полной дестабилизации.

Я забираю белую пешку противника, продолжая игру на ограничение, и одновременно залпом осушаю стакан, с хлопком возвращая его на место. Чертовщина какая-то! Я должен устранить это дерьмо. Я хочу быть уверенным в своем гребаном положении. Я, к херам, не проигрываю! И доказываю это своему подручному, когда демонстрирую ему этюдный выигрыш.

— Сейчас не лучшее время куда-либо отпускать Филициию, Эзио, — впервые с начала партии, проведенной в компании дыма и глотков виски, хрипловатый голос Винченцо звучит иначе. — Твоя жена не понимает всей опасности и пренебрегает охраной. Сегодня в магазине она затерялась среди гребаных шмоток, а им будет достаточно секунды…

За жалкое мгновение я прихожу в бешенство, подрываюсь на ноги и одним движением руки сношу все с шахматной доски. А затем достаю сигарету, всталяю между губ и быстро прикуриваю, делая короткую затяжку.

— Значит, уволь тех, кто не справляется с охраной моей жены, — произношу я с рычанием, когда шум вокруг затихает.

— Я займусь этим вопросом.

— Нет, блядь. — Засунув одну руку в карман брюк, тычу в него сигаретой зажатой между пальцев другой. — Ты займешься сраными Якудза. Я хочу гребаную информацию, которая подтвердит истинного убийцу пахана. И мне насрать, каким способом ты ее найдешь. Я не собираюсь терпеть убытки! И тем более прятаться от этих придурков!

Стук в дверь заставляет меня втянуть носом воздух и замолчать.

— Войдите!

Дверь открывается, и я замечаю начальника ремонтной бригады.

— Дон Торричели, — кивает патлатый мужчина в синей робе. — Студия готова к сдаче.

Хорошо.

Делаю глубокую затяжку и выпускаю тонкую струйку дыма, на мгновение прикрывая глаза.

Мне нужно остыть.

Сглотнув, облизываю губы и взъерошиваю волосы на затылке, после чего возвращаюсь взглядом к Винченцо.

— Сообщи Массимо, что он теперь отвечает головой за мою жену. Киро может нести свою службу на псарне. На сегодня все. — Перевожу дыхание и, потушив сигарету, протягиваю другу руку, когда он поднимается вслед за мной. — Спасибо за игру, Винни. Не забудь передать от меня подарок и наилучшие пожелания синьоре Панини.

— Твой подарок сложно забыть, учитывая, что он перегородил весь проход.

Я ухмыляюсь, позволяя взрывной волне окончательно улечься на дно.

— Твоя мать достойна лучшего. Ты знаешь, как я восхищаюсь этой женщиной.

— Разумеется, — кивает он и выходит из кабинета, напоследок бросая через плечо. — Я рад, что ты последовал моему совету. Думаю, танцевальная студия сделает твою жену счастливой.

Филиция

Вечереет, а я сижу на ступеньках патио, прислонившись виском к колоне, наслаждаясь тишиной и свежестью бриза, ласкающего мою кожу. За два дня я вместе с ремонтной бригадой практически доделали первый этаж, но уровень шума и запах краски уже невозможно выносить.

Что-то я переоценила свои силы. И даже легкий шопинг не помог мне избавиться от усталости, как и душ — от призрачного присутствия едкого запаха красок, лака и пыли. Но мне нужно было заняться хоть чем-то, потому что я не смогла вести себя так же, как и Эзио: словно ничего не произошло.

После той ночи мы толком не говорили и практически не пересекались, разве что я ощущала его присутствие среди ночи в кровати, но тут же снова засыпала, стоило мне попасть в колыбель его сильных рук. Зато в остальное время я себя живьем сжирала мыслями о последствиях незащищенного секса. Нет, секс был невероятный, и, если бы не дурные опасения, я бы сама забралась на него еще раз. Однако мне нужно было время для принятия мысли, что, возможно, в ближайшем будущем стану мамой. Это оказалась не так просто. Я даже успокаивала себя тем, что забеременеть с первого раза не такая уж и большая вероятность, тем более, по моим подсчетам у меня самая безопасная фаза. И все же несколько раз я собиралась с силами поговорить с мужем на эту тему более серьезно, но каждый раз находила отговорку, чтобы этого не делать.

Так. Мне действительно нужен выходной. Никаких мыслей, только чистый морской воздух и спокойствие. Возможно, еще и аудиокнигу добавлю. Да, так я и сделаю. Поеду завтра на пляж. Мне нужно выдохнуть, и уже тогда, думаю, у меня получится вновь подобраться к каверзным вопросам о детях.

Поднявшись с удрученным вздохом, я направляюсь прямиком в дом, мечтая о ванне. Не хочу, чтобы Эзио отравился, прикоснувшись к пропитанной ацетоном коже. Вот только мои планы меняются, когда я замечаю приоткрытую дверь детской, которую Эзио снова запер, когда оттуда все вынесли. В голову невольно лезут воспоминания о том, как я нашла его там убитого горем, с чепчиком в руках, отчего по позвоночнику пробирается ворох жутких мурашек. Чувство вины все еще хранится на дне моей души, и я знаю, что мне стоит развернуться и пойти по своим делам, однако, как и всегда, не делаю этого, а через мгновение уже отворяю дверь шире и, глубоко вдохнув, заглядываю внутрь.

Твою мать...

Мое сердце падает куда-то в желудок, а дыхание учащается, с каждой секундой грозя мне потерей сознания, потому что вместо детской комнаты я зашла в небольшую танцевальную студию. Небольшую, но такую уютную и чудесную, что глаза уже начинают жечь предвестники слез. Только я забываю о них, снова и снова поворачиваясь в разные стороны, рассматривая все до мельчайших деталей. Всю стену с хореографическим станком занимает зеркало, в котором отражается блеск темного паркета, а противоположная стена полностью черная, матовая, с монотонной подсветкой благородного белого неона. Большое панорамное окно прикрыто такими же темными плотными вельветовыми шторами. Никаких излишеств. Все сдержанно, во вкусе моего злодея. А в уголке справа организованна небольшая зона отдыха: два маленьких диванчика, столик и встроенная в стену стереосистема. Боже… Прикрываю рот ладонью, мотая головой. Она идеальна. И пусть студия не светлая и совершенно не похожая на ту, в которой мы когда-то танцевали с Мелоди, для меня она идеальна.

Идеальна. Потому что он сделал ее для меня.

Так и есть.

В комнате, где должен был жить их ребенок, он сделал танцевальную студию для меня.

Что это, если не злая ирония судьбы?

Но зачем? Зачем он это сделал? Почему именно здесь? Не нужно было. Я ведь не просила уничтожать все, что могло ему напоминать о важном. Да я вообще ничего не просила уничтожать. Я не имела на подобное никакого права. И вопреки пробирающейся ко мне радости в моей голове снова звучит голос, говорящий о том, что я и есть причина столь жестокого обращения с памятью о погибшей жене и ребенке.

Мои руки дрожат, и я цепляюсь ими за платье. Нет. Быть этого не может. Я накрутила себя. Это все от усталости. Скорее всего, у меня вообще галлюцинации от интоксикации парами, и в этой комнате ничего нет, однако, когда я касаюсь поручня, убеждаюсь, что он реален. Как и шаги, звук которых я улавливаю сквозь гул в ушах.

— Нравится? — раздается за спиной низкий голос Эзио, и у меня перехватывает дыхание, прежде чем я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и утыкаюсь в него стеклянным взглядом.

Эмоции пульсируют в горле. И ответить просто-напросто не получается. Я открываю рот, и из него вылетает лишь скрипучий звук, заставляющий Эзио сдвинуться с места и стремительно нависнуть над моим дрожащим телом большой тенью.

Вскидываю голову, собираясь успокоиться и ответить как можно спокойней, но почему-то не выходит.

Его лицо каменное, не выдающее ни единой эмоции. Эзио напряжен. Возможно, даже взволнован, но как всегда тщательно скрывает это. Только вот во взгляде снова мелькает тот самый холод, пока он изучает меня, словно пытается пробраться ко мне в голову и вырвать все мои сомнения с корнем. Внезапно я чувствую мужские пальцы на своей щеке и резко выдыхаю. Потому что они касаются меня с той самой нежностью, на которую, я думала раньше, этот мужчина не способен.

— Я задал вопрос, Фел, — произносит в манере властного человека, но его мягкие прикосновения стирают всю мнимую жестокость тона. — Если тебе не нравится, только скажи и завтра здесь все уберут…

— Нет! — тут же выпаливаю, широко распахивая глаза и с трудом сдерживая слезы. — Нет… Не нужно, — добавляю тише, качая головой. — Мне очень нравится. Очень. Она идеальна. — Накрываю подрагивающими пальцами его ладонь на своей щеке и прижимаю крепче. — Правда нравится.

— Я чую ложь нутром. Откажись от этой вредной привычки, Филиция.

Филиция. Почему-то сейчас полная форма имени резанула меня подобно лезвию по коже. Не хочу, чтобы из-за моих глупостей между нами испортились отношения. И мне требуются все силы, чтобы заглушить в себе ту уязвимость, что поднялась со дна ударной волной.

— Но я не вру! — протестую более решительно, глядя прямо в его льдистые глаза и попадаю в ловушку холода.

— Хочешь сказать мне, что ты просто так вот-вот захлебнешься слезами? И это, черт подери, не слезы счастья. Их я тоже умею распознавать. В чем дело? — Нетерпение, исходящее от него сейчас, такое осязаемое, что воздух становится гуще, и мне сложнее протолкнуть его в свои легкие. — Говори.

Я кусаю изнутри нижнюю губу. И не могу остановиться, несмотря на то, что сама себе причиняю боль.

Эзио выжидает еще минуту, а потом, скривив подбородок, кивает в такт невысказанным мыслям. Боже, ну почему я молчу?

Потому что боюсь, что если скажу правду, то сделаю только хуже. Или причиню ему боль своими гнусными подозрениями.

— Я знал, что рискую, делая такой шаг, — он убирает руку от меня, и мое сердце сжимается от того, что я вижу на его лице. — Но я лишь пытался вернуть в твою жизнь то, что приносит тебе положительные эмоции.

Пытается. Я вижу и чувствую это. Но ничего не могу поделать с собой. Слишком много мыслей, мешающих искренней радости прорваться на поверхность. Я в полном смятении. Ведь не могу игнорировать опасения, что Эзио вновь пытается вернуть частичку моей сестры через меня. Знаю, он не давал мне повода после того, как вернул меня, но… наверное, это все старые обиды, которые я так и не высказала ему. Да я и не думала, что у меня будет случай вспомнить о них теперь. Когда у нас вроде как все начало налаживаться.

— Я прожила с тобой больше пяти лет, — вылетает из меня, прежде чем я полностью выбираюсь из собственных мыслей. И, как бы ни пыталась держать марку, голос дрожит. — И вдруг именно сейчас ты решил вернуть часть моего такого же больного прошлого. Почему? Ты никогда не разрешал мне заниматься танцами. Что изменилось?

Острые скулы Эзио напрягаются, предупреждающе выпуская желваки. И я, конечно же, не ожидаю получить ответ, однако и уходить не спешу. Меня всю трясет. И причина не только в том, как на меня сейчас смотрит Эзио. Внутри, словно в калейдоскопе, все крутится, вертится и переворачивается. Возможна ли радость на грани агонии? Если да, то это именно она бьется в моих венах.

— Тогда, в Норвегии, я наблюдал за тобой, — неожиданно отвечает он приглушенным голосом, и у меня внутри все замирает. — Я видел, как ты наслаждалась этим танцем. По-своему. И меня заставила наслаждаться увиденным.

От признания Эзио захватывает дух. Вот что он со мной делает?

— Я не хотел лишать тебя этого. Больше нет.

— А раньше почему лишал? — я даже не замечаю, как перехожу в нападение.

— Потому что… — Эзио облизывает губы и, уперев руки в бока, отворачивается в сторону. — Потому что боялся, что ты еще больше будешь напоминать мне о ней.

Старая заноза дергается, вынуждая мое сердце закровоточить.

— Но я сильно ошибся. Ты всегда была другой. И много лет я пытался переубедить себя в обратном. Я хотел, чтобы ты была ей. Но разве это возможно? — с колючей грустью в голосе произносит он, мотая головой. — И, увидев твой танец, я в очередной раз убедился, что нет. Вы разные. Абсолютно. — Потерев лицо, Эзио усмехается себе под нос, но на меня так и не смотрит. — Мэл была правильная. В каждом движении. В танце она походила на лебедя. Такая… утонченная. Нежная. И хрупкая. — Мое горло предательски дрожит, и мне приходится впиться в ладонь ногтями, чтобы пережить его слова. А потом он поворачивается и снова приближается, с потребностью обхватывая мое лицо ладонями. — Но ты не такая. Ты не хрупкая. А твоя нежность способна поставить меня на колени. А твой танец — это самый настоящий вызов, ничего не имеющий общего с классикой. Ты хаос, Фел, сметающий все правила. Но я хочу быть разрушенным тобой. Понимаешь это?

Из меня вырывается судорожный выдох, и я прекращаю сопротивляться эмоциям, распадаясь в его теплых руках капля за каплей, которые он ловит большими пальцами и вытирает их с моего лица, прежде чем разрушает все мои сомнения одним поцелуем.

Этот поцелуй жесткий, но честный, такой же, как и его владелец. И мне ничего не остается, кроме как ответить ему со встречной жесткостью. Никакого намека на контроль. Мы теряемся в чем-то опасном. Мы разрушаем друг друга, но ведь, чтобы построить что-то новое, нужно разрушить старое?

Эзио

Филиция все еще не доверяет мне. Пусть и отрицает это. Точно так же, как и не может принять моего подарка, несмотря на то, что твердит обратное. Однако прошла уже целая неделя после того, как я вручил ей ключ от студии, но она ни разу к нему не прикоснулась. А в студии так и не прозвучало ни одного звука, хотя бы отдаленно намекающего о ее занятии.

Я даже лично съездил с ней в магазин, чтобы она выбрала себе пуанты, у которых потом вырезала заднюю часть стельки, перешила ленты и процарапала подошву. И если последние два изменения были внесены для удобства, то безжалостное вырезание важного элемента поддержки стопы осталось для меня непонятным.

Это был единственный раз, когда моя жена зашла в студию. Она сидела на полу посередине зала. В полной тишине, нарушаемой лишь специфическим хрустом.

Филиция не закрыла дверь и совершенно не заметила моего присутствия, подарив мне возможность полюбоваться, с какой воинственностью она боролась с подошвой пуант. А на мой вопрос, зачем она это сделала, Фел, немного подумав, ответила:

— Когда-то я увидела, как Мэл делает то же самое, а потом она рассказала мне, для чего такая уловка нужна.

Но сегодня что-то изменилось. И дело не только в аромате свежих цветов, что теперь оплетают кованые перила лестницы, ведущей на второй этаж. Подобные перемены очень пришлись по вкусу Нагайне и, если присмотреться, то можно увидеть переплетенное среди зелени листьев тигровое тело питона.

Скольжу пальцами по гладкой коже питомца, пока поднимаюсь наверх. Туда, где все отчетливее слышится мелодия, мягко разливающаяся по всему дому.

— Добрый вечер, синьор Торричели, вы сегодня рано. Подать ужин?

Скидываю пиджак приветствующему меня дворецкому.

— Я не голоден, спасибо, Альваро, — ослабляю галстук и стремительно направляюсь туда, откуда и доносится музыка, которую этот дом не слышал долгие годы.

Нетерпеливо прохожу через длинный коридор, декорированный яркими живыми цветами, что особенно выделяются на фоне кремовых стен и не вызывают желания задержаться в нем дольше положенного. Еще немного, и внутри меня расцветет гребаная пеларгония. Вот только единственный запах, для которого я готов вырезать место в своих легких, это аромат ее кожи.

Признаюсь, привыкнуть к новому интерьеру дома и к тому, сколько теперь света в него попадает, непросто, черт возьми. Порой у меня даже закрадывается подозрение, что Фел нарочно издевается надо мной, ведь, помимо оранжереи, вместо плотных штор теперь у нас панорамные витражные окна. Но по великодушию моей жены в доме все же остались места, где я могу чувствовать себя более комфортно. Спальня. Обеденная зона. И мой кабинет.

Усмехнувшись нашим обоюдным изменениям, качаю головой и берусь за ручку, слегка приоткрывая дверь, но по какой-то причине останавливаюсь. И эта заминка беспокоит меня, ведь обычно я никогда не отказываю себе в том, чего хочу. Однако, если бы Филиция не желала гостей, то заперла бы ее на ключ, чего она не сделала.

А стоит мне зайти внутрь, как я тут же оказываюсь в плену сольного танца Фел. И пусть мне не видно ее лица из-за выбившихся прядей золотистых волос, я могу наслаждаться видом стройного тела и хрупких плеч, которые способны выдержать рыцарские доспехи. Воительница с глазами цвета летнего неба.

В этом вся прелесть Филиции.

Она борется даже с музыкой. Диктуя той свои правила.

Порхает, как маленький мотылек, вокруг кусающих его языков пламени, вот только под уязвимостью тонких крыльев скрывается еще больший огонь.

Она то поднимается на носки и выгибает спину, то поворачивается на одной ноге, позволяя мне проскользить взглядом по лентам пуант, плотно обернутых вокруг миниатюрных икр. Настолько плотно, что, мне кажется, атласные ленты вот-вот окрасятся каплями крови. Словно Филиция нарочно хотела наказать себя в этом танце.

Подобное восхищает и уничтожает одновременно, но то, как неистово вздымается ее грудь, вызывает внутри меня лишь более темное желание обладать ей. Желание, вопреки которому я должен остановить Фел и позволить ей отдышаться. Только ни один из нас не делает и шага друг к другу.

Она, потому что сейчас пытается убежать от самой себя.

А я, потому что не могу лишить себя ангельской красоты, растворяющейся в мрачном безумии танца. Он полностью соответствует моей любви к этой девушке.

И вместо того, чтобы остановить ее, я снова смотрю, как она выгибает спину, демонстрируя свою изящную шею и ключицы, блестящие от пота, когда Филиция вытягивает руки над головой, а после вместе с прыжком ускользает и начинает кружиться в чистом безумии.

Я больше не слышу музыки, потому что каждое новое движение Фел кричит намного громче. Вращение, прыжок и снова вращение. Ее глаза плотно закрыты, а на напряженном лице звучит столько боли, словно она проживает сейчас в своей голове другую жизнь, не менее печальную, чем эту. Но в следующее мгновение одним взмахом руки снимает всю тяжесть танца и падает на колени, чтобы вновь вскочить на пуанты и завладеть всем вокруг, вплоть до мельчайших крупиц воздуха.

Секунда нежности, и вновь ее движения становятся агрессивными. Суровыми. Бесконтрольными. Она, подобно мрачной тени, заполняет собой все пространство, не позволяя просочиться в свой танец даже малейшему сиянию дня. Кругом ночь. И вместо солнца — луна. Свет которой гаснет одновременно с танцем, когда я выключаю музыку, и Фел свободно падает, напоследок взмахнув своими руками, как крыльями.

Она знает, что не одна. Поэтому мои аплодисменты не сбивают ее с толку.

Филиция принимает их с совершенной элегантностью.

Но в какой момент она заметила меня? И повлияло ли мое присутствие на энергетику танца? Ведь если бы она следовала музыке, то должна была быть перышком, а не тенью, оставляющей за собой кровавые следы.

Фел поднимается и, по-прежнему не глядя на меня, пытается отдышаться.

Но я не хочу давать ей эту возможность.

Сглотнув тяжесть, сковавшую горло, я двигаюсь с места и через пару шагов становлюсь позади Фел. Подцепив выбившуюся прядь волос, медленно потираю локон между пальцев, прежде чем вдыхаю его цветочный запах и встречаюсь в зеркале с ее взглядом, от которого за грудной клеткой разрастается неприятное жжение. Что, блядь, с ней такое?

Дыхание становится глубоким, и мне требуется все силы, чтобы не прийти в ярость от того, что блестит в ее глазах вместе с гребаными слезами.

— Мы правда разные? — шелестит едва слышно, прерывисто хватая ртом воздух.

Вот оно что.

Не считая нужным отвечать на глупый вопрос, я склоняюсь и прижимаюсь губами к ее шее, чтобы оставить один укус.

— Что ты…

А затем еще один, пробуя соленую кожу на вкус.

Фел ахает и дергается, но я удерживаю ее на месте, расположив ладони на бедрах. Они обретают здоровую форму. И мне это нравится. Ее худоба была для меня больным напоминанием о том, как я собственноручно уничтожал свою жену. К черту, я не собираюсь возвращаться туда, куда она так упорно бежит. И мне непонятно почему. Если причина в этой студии, я завтра же сожгу ее к херам собачьим.

Тут же избавляюсь от гнусных мыслей, сжав манящие бедра крепче и облизав ее кожу языком более требовательно. Она великолепна на вкус. Соль. Терпкость и натуральная сладость женского тела.

Сначала Филиция не отвечает мне, но когда я добираюсь до ее сосков, выпирающих сквозь тонкую ткань спортивного топа, и сжимаю их между пальцев на фоне очередного укуса, она приоткрывает губы и испускает стон.

— Прекрати думать, Фел, — поднимаю руку, чтобы поддеть пальцем одну бретельку топа и снять с плеча, после чего оставляю мягкий поцелуй за ухом, вынуждая ее запрокинуть голову и на мгновение расслабиться в моих руках. — Я хочу только тебя.

Бросаю взгляд в зеркало и жду, когда она сфокусирует васильковые глаза на мне.

— Я вижу только тебя, — вкрадчиво шепчу я и замечаю, как ее дыхание учащается, а шея покрывается красными всполохами от моих укусов. Возможно, еще от смущения. Это мне нравится не меньше. — Чувствую только тебя, — снимаю вторую бретельку, но она останавливает меня.

— Эзио, перестань… Я вся мокрая, — трясет головой и бормочет, пытаясь высвободиться из моей хватки, но я не обращаю внимания на это, покусывая ее нежную кожу и снова находя пальцами чувственные соски, чтобы причинить им легкий дискомфорт. Проклятье. Я уже твердый. — Мне… мне нужно в душ.

— Ты знаешь, что тебе сейчас нужно. Мы оба это знаем, — я подталкиваю ее к станку. — И это не чертов душ, — выдыхаю с рычанием и заставляю Фел схватиться за поручень, укусив ее за плечо сильнее разумного.

С минуту она борется за возможность дышать, прежде чем решается посмотреть на нас в отражении.

— Что ты задумал? — произносит с придыханием, но тут же всхлипывает, когда я помогаю ее маленькой заднице почувствовать свои намерения. Я изголодался по ней.

— Ничего, кроме того, в чем ты нуждаешься. И ты не должна мне мешать.

С этими слова я подцепляю резинку легинсов и спускаю их ниже ягодиц, вынуждая Фел перенести вес на руки и с прерывистым вздохом склонить голову. Не мешкаю и то же самое проделываю с атласными трусиками. Она даже не пытается остановить меня. Да и к чему это лживое сопротивление? Ведь мы с ней оба знаем, что нам это нужно. И с этого дня я больше не предоставлю ей времени побыть наедине с собой. Это только все чертовски усложняет, потому что она забивает свою голову совершенно не нужными вещами. И если ей требуется мой член, чтобы приводить мысли в порядок, что ж, я готов давать его столько, сколько потребуется.

— Посмотри на нас, — требую, склонившись к уху Фел, и шиплю сквозь зубы от облегчения, когда дергаю ширинку и высвобождаю свою твердокаменную эрекцию.

Я провожу по пульсирующей длине ладонью и, сжав в кулак, с гортанным звуком направляю головку члена в теплую влагу складок, тут же получая от Фел тихий стон.

Секунда, и она подчиняется, поднимая затуманенный поволокой взгляд на нас. Блядь, ничего привлекательнее не существует, чем этот взгляд.

— Посмотри на нас и запомни, что так будет всегда. Ты и я.

Я толкаюсь бедрами так резко, что Фел вскрикивает, но я глушу этот крик, проникая в ее жаркую плоть глубже, и со стоном ударяюсь лбом о ее плечо. Проклятье, она идеально чувствуется. И я хочу запечатлеть это чувство внутри себя навечно.

На мгновение мы так и замираем, с трудом хватая сгустившийся вокруг нас воздух. А потом я выхожу и снова проскальзываю в тугие стенки, разрушая тишину ее гортанным криком. Блядь, то, как она, утонченная и миниатюрная, стонет на моем члене, отдельный вид искусства.

Одним движением сдергиваю топик вниз и, сжав ее сиськи в ладонях, совершаю еще один толчок с такой силой, что мои бедра шлепаются о ее задницу, и Фел запрокидывает голову. Еще раз и еще, заставляя забранные волосы распадаться золотистой копной все больше и больше, каждый раз, когда моя жена выгибается от столкновения наших тел.

Каждый раз, когда мои пальцы выкручивают ее соски.

С потребностью. Жадностью. И собственничеством, что заставляет ее хныкать и выпрашивать большего.

И я даю ей все, что она просит. Наполняя ее своим твердым членом и провоцируя миниатюрную грудь покрываться блестящим потом.

Фел стонет мое имя самым эротичным голосом, и я ощущаю, как колючий жар расползается по моей спине. Сегодня я не хочу сдерживаться. И сегодня ей не потребуются мои пальцы. Она кончит на мне от гребаных толчков.

Черт.

Обнимаю хрупкую шею ладонью и утыкаюсь носом в затылок, шумно вдыхая цветочный запах ее волос. В устойчивом ритме врезаясь в податливую влажную плоть. Заставляя Фел дрожать и распадаться поломанными стонами. Толкая нас к освобождению, в котором мы оба так нуждаемся. И оно настигает нас с такой силой, что на мгновение я теряю наши слитые тела из виду, когда изливаюсь внутри нее, одновременно погибая от того, с какой интенсивностью меня сжимают пульсирующие стенки. Я буквально задыхаюсь от огня, пробирающего меня до самых костей. А как только возможность видеть возвращается, требовательней сжимаю Фел за горло и задираю ее голову так, чтобы наши губы столкнулись в горячей близости, прежде чем я ловлю на своем языке обжигающий стон. Один за одним, когда затыкаю сладкий рот поцелуем и усиливаю ее оргазм, толкаясь в нее до хлюпающих звуков. До ударной волны, после которой она взрывается восхитительной дрожью, а после обессиленно падает затылком мне на плечо, позволяя моим губам успокаивать отголоски ее оргазма мягкими поцелуями на шее.

— И если я кончаю в тебя, значит, я хочу этого, Фел, — обжигаю ее ушную раковину серьезным шепотом. — Я хочу попробовать с тобой то, чего лишился однажды. Я хочу этого ребенка. От тебя, Филиция.

Я слышу, как резко Фел втягивает носом воздух, а после прячется еще запыхавшаяся на моей шее, разрешая мне почувствовать первую каплю того, что она сдерживала всю неделю. Но эта правда нужна была не только ей. Поэтому, сказав это, я испускаю легкий вздох странного облегчения и, выскользнув из нее, упаковываю член обратно в брюки, чтобы поднять жену на руки и отнести в ванную, где я набираю для нее ванну и забочусь о том, чтобы смыть с ее бедер свидетельства своих намерений.

И Филиция не мешает этому, лишь наблюдает за моими движениями, изредка трогая пальцами мои волосы, лицо и шею. Приглашая меня присоединиться и позволить ей в ответ позаботиться обо мне. Что я и делаю, выкладывая из кармана телефон, сбрасывая ботинки, избавляясь от галстука, рубашки, брюк и остальных элементов одежды под контролем утомленного взгляда жены, прежде чем сажусь позади нее и привлекаю Фел спиной к своей груди, даря нам обоим тепло и умиротворение.

Но она нарушает его, когда задирает голову и с тихим «прости» начинает прокладывать дорожку поцелуев по моему горлу, вынуждая кадык дернуться под теплыми прикосновениями, а после доходит до подбородка, где я встречаю ее в медленном глубоком поцелуе, пока трель мобильного телефона не разрушает комфортную нам тишину.

Но даже тогда я не принимаю попыток лишиться ее вкуса и теплого дыхания, проникающего в мои легкие, а напротив, обнимаю лицо Фел ладонью и теряюсь в слабом стоне нашего удовольствия, вопреки упорно разрывающему тишину мобильному.

— Блядь, — рычу я, прикусывая нижнюю губ Фел.

— Ответь, — выдыхает она и, коротко чмокнув, первая отстраняется от меня, давая возможность дотянуться до гребаного гаджета.

— Слушаю, — резко произношу, как только подношу телефон к уху.

— У нас проблема, Эзио.

Мысленно посылаю его нахрен, наблюдая, как соблазнительно Филиция наливает в ладонь гель для душа и растирает его, бросая на меня невинный взгляд из-под ресниц. И нужно-то было всего лишь трахнуть ее.

— Эзио, ты слышишь меня?

— Какая, черт возьми? — едва ли не рычу я, но беру себя в руки, стоит Фел подняться из воды, чтобы развернуться и оседлать мои колени лицом ко мне. Винни, блядь, ну какая, мать твою, проблема, когда на мне сидит обнаженная жена и намыливает мою грудь ладонями. Прочищаю горло и добавляю более сдержанно: — До утра эта проблема не может подождать?

— Боюсь, что нет.

Сучий ты потрох.

— Выкладывай.

— Пару часов назад узкоглазые подорвали еще один клуб.

— Твою мать, — выдыхаю и откидываю голову назад. — Сраные ублюдки. Снова ушли?

— Нет. На этот раз мы успели сесть им на хвост, но они открыли по нам огонь. Разумеется, мы им ответили. В конечно счете их водитель не справился с управлением, и машина ушла в кювет. — Тяжелый вздох. — В ней было четыре пацана. Они сгорели заживо. А позже мы выяснили, что один из них был сыном босса Якудза.

Пауза.

— Сын Судзуки погиб. Парню было всего семнадцать.

Блядь. Растираю лицо ладонью.

— Собери всех на складе. Я выезжаю.

Сбрасываю и швыряю телефон на тумбу, на несколько секунд зависая с откинутой головой, пока не понимаю, что Филиция также замерла, ожидая моих действий.

— Эзио, что-то случилось?

Сглатываю и прикрываю глаза, прежде чем возвращаюсь взглядом к ее напряженному лицу.

— Нет, милая. — Качаю головой. — Тебе не о чем беспокоиться. — Уголок моих губ дергается в усталой улыбке, и я касаюсь разгоряченных щек жены. — Ложись спать. Мне нужно решить некоторые вопросы.

Сегодня в Эзио было что-то тревожное.Что-то, что заставляло мое только наполнившееся надеждой сердце сжиматься в страхе потерять обретенное в наших отношениях равновесие. Сначала он не вернулся ни к завтраку, ни к обеду, заставив меня вспомнить, насколько отвратительно есть в одиночестве. Затем не ответил ни на мои звонки — и без того до абсурда редкие, — ни даже на сообщения. Ну ведь можно было хотя бы на последнее ответить, что с ним все в порядке? Я места себе не находила после того, как внезапно ночью он лишил меня своего тепла. И вот это «собери всех на складе» только лишь усилило мои волнения. Но мой муж — босс мафиозного клана, и, наверное, мне проще смириться с подобными вещами. Раньше было как-то проще, потому что я в принципе ничего о нем не знала, где он и с кем. Так же как и не знала, где он спал, обнаруживая наутро сторону его кровати идеально заправленной и нетронутой. В какой-то момент меня перестало это задевать, и я приняла его отсутствие в своей жизни как данность, но никогда не бросала попыток оказаться замеченной.

От неприятных воспоминаний я хмурюсь и мысленно даю себе по рукам. Все это в прошлом. И теперь важно только настоящее, которое еще совсем хрупкое и нуждается в поддержке с обеих сторон. Мы оба изранены в этих отношениях, но если сплотиться, то старые болезненные щели когда-нибудь занесет песками забвения. Именно поэтому сейчас, за ужином, на который он все-таки явился, я не показываю ему свое раздражение. С таким мужчиной стоит быть мудрой женой, и я хочу ей быть. Особенно когда чувствую, как над мужем нависают тяжелые тени, но он упрямо скрывает это от меня.

— Как прошел твой день? — наконец интересуется Эзио, вытирая руки о накрахмаленную салфетку и позволяя прислуге забрать свою тарелку. А потом, подцепив длинными пальцами чашку с кофе, обращает свой взгляд на меня. — Ты не притронулась к еде. В чем дело, Фел?

— Ни в чем. Я просто… задумалась, — выдаю первое, что пришло на ум, и беру приборы в руки. — День прошел нормально.

Хмыкнув, Эзио делает неспешный глоток и, не спуская с меня глаз, ставит чашку обратно на блюдце. Черт возьми, это пытка, когда он изучает меня вот так, словно берет скальпель и надавливает им на слабые точки, чтобы узнать правду. Поэтому я тут же приступаю к трапезе, не желая быть зависимой от его пристального внимания. Оно вызывает такие ощущения, к которым я по-прежнему не могу привыкнуть. Но, если честно, мне это нравится.

— Как прошел твой? — спрашиваю, наматывая спагетти на вилку, после чего, наплевав на манеры, запихиваю макароны себе в рот. Потому что это чертовски вкусно, и я знаю, что они исправят мое настроение. Я обожаю их. Камила, домработница, которую Эзио нанял для меня, готовит это блюдо как богиня. Клянусь, ничего вкуснее ее пасты я не пробовала.

Простонав от феерии вкуса, прикрываю на мгновение глаза и только после замечаю, как Эзио подается вперед, чтобы протянуть к моему лицу руку. Быстро проглатываю остатки пасты и замираю, когда он аккуратно вытирает большим пальцем уголок моей губы и, откинувшись обратно в кресло, одержимо облизывает его. Вот что за привычка? Она сводит меня с ума. И теперь я понимаю, что на самом деле мое настроение поднимается не только из-за вкусной еды.

— Мой день заканчивается тобой, Фел, и это все, что мне нужно, — он смотрит на меня с такой нежностью, что все мои глупые переживания рассеиваются в воздухе. — А теперь я хочу, чтобы ты не отвлекалась от еды, la mia falena.

Мой мотылек.

Взволнованное сердце согревается каким-то особым теплом от его сокровенного тона. И я выполняю просьбу мужа, наматывая еще одну порцию пасты на вилку и замечая краем глаза, как чинно Эзио располагает ладони на подлокотниках, явно довольный тем, что я начала есть.

И он сидит в такой позе до тех пор, пока моя тарелка не начинает блестеть от того, как скрупулезно я собираю остатки соуса лепешкой и отправляю себе в рот под аккомпанемент блаженного звука. А после получаю от него кивок, без слов говорящий мне: «Хорошая девочка».

По сигналу моего мужа Альваро появляется практически внезапно и забирает у меня пустую тарелку, а я получаю секунду, чтобы перевести дыхание. Мне это жизненно необходимо. Между мной и Эзио разгорается непреодолимое притяжение. Наша связь накаляется до интимного уровня от одного только его непоколебимого взгляда. И прямо сейчас начнется второй раунд. Но в этот раз первая разговор завожу я. Потому что, пока я не поговорю с ним на одну важную тему, он не получит от меня ни черта, даже если это разобьет мне сердце.

— Кстати, я не спросила вчера, — тянусь за чашкой капучино, — что тебе подарила Джи?

Мне нужно с чего-то начать.

— Шахматный набор.

Ох, она знает подход к моему мужу. Надеюсь, у меня этот навык не хуже.

— Если хочешь, мы можем обновить его с тобой после ужина.

Ну, вот и все, Эзио одним предложением перевел тему в другую сторону. На мгновение я теряюсь с ответом. Поэтому делаю долгий глоток капучино и, поставив чашку на стол, немного неуклюже слизываю остатки пены с верхней губы, заставляя голубые глаза мужа вспыхнуть ярким азартным огоньком.

— Со мной?

Он кивает с томной ухмылкой.

— С тобой.

Закусив нижнюю губу, сильнее сжимаю кружку, ощущая, как быстро волнение подбирается к горлу, грозя перекрыть кислород. За все время жизни в этом доме я не раз наслаждалась картиной, как Эзио проводит часы за шахматной доской. И он всегда был один, за исключением редких дружеский партий с Винченцо. А сейчас, вот так просто, предлагает мне сыграть с ним, зная наверняка, что противник из меня никакой. И вроде бы это могло показаться обычной мелочью, если бы не радостный трепет, разливающийся пузырьками по моим венам. Потому что я чувствую, насколько это важный шаг в наших отношениях. Это особое сближение. И меня не может не волновать подобное. Я даже не думала, что смогу пробраться сквозь стены вокруг его темного замка. Так же, как и не думала, что это окажется так приятно. Но почему-то я трушу сделать этот шаг.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я никогда не играла в шахматы, — прикусываю язык, чтобы приглушить желание дать себе подзатыльник за идиотский ответ. Однако, это желание только усиливается. — И правил не знаю, — мой голос звучит тихо, и я сосредотачиваюсь на пенке в чашке, которую рассеянно кручу в ладонях. — Да я даже фигурки…

— Я научу тебя, — перебивает меня Эзио спокойным низким голосом, сбивая и все мои сердечные ритмы заодно.

Вскидываю голову, и наши взгляды встречаются.

— Я… — мое сердце трепещет, как умалишенное, и я колеблюсь с ответом. — Конечно. — Улыбаюсь, кивая в такт. — С удовольствием.

— Хорошо. — Эзио уже собирается подняться, но я его останавливаю, подавшись вперед и схватив за руку. — Я хочу кое о чем тебя попросить, — нерешительно шепчу из-за неловкости предстоящего разговора.

Эзио выгибает брови и, прочистив горло, возвращается в кресло.

— Я заинтригован, — он подгоняет меня жестом руки, после чего устраивается удобней, закинув ногу на ногу.

Пару секунд обдумываю свои слова, прежде чем произнести их.

— Я отправила детям Джии и Рафаэля подарок от нашей семьи, и они пригласили нас на ужин. — А потом быстро добавляю. — Только не сердись, выслушай… Пожалуйста.

— И ты хочешь, чтобы я принял приглашение.

Эзио неотрывно смотрит на меня, его грудь все так же вздымается в размеренном ритме, и я не могу прочитать ни единой эмоции на его каменном лице. Но воспринимаю его молчание как согласие, поэтому продолжаю:

— Я знаю, что должна была посоветоваться с тобой…

— Но не сделала этого.

— Прости, прошу, только не злись, — начинаю тараторить, — я так хотела сделать ее малышам подарок, но не знала, как завести с тобой разговор о детях… Я боялась, что задену больную занозу. — Его брови сдвигаются к переносице, и мне становится трудно дышать.

— А сейчас, значит, не боишься?

Каждое его замечание напоминает иголку, загнанную под кожу. И я не понимаю, он сердится или просто издевается надо мной?

Опускаю взгляд, сосредотачиваясь на ногтях.

— Боюсь, конечно.

Повисает пауза, которую нарушает лишь монотонное постукивание его пальцев по подлокотнику.

— Я не злюсь на тебя из-за подарка, Фел, — его низкий голос привлекает мое внимание. — По правде говоря, я купил подарки давно, но так и не отправил ни один из них.

Купил? Давно?

Шок слишком явно отражается на моем лице. Я сама чувствую это.

— Ты знал? — едва ли не стону от разочарования. Это было нечестно с его стороны!

— Разумеется, — он кивает, неспешно блуждая по мне выразительным взглядом.

— Но почему не сказал мне? Я имела право знать!

Он небрежно пожимает плечами.

— Я мало что говорю.

Ох, ну как же! Злость слишком быстро пропитывает огнем мои вены, и я забываю о глупом чувстве вины. Это он должен его испытывать!

— Я хочу съездить в гости к Джии, — заявляю с полной уверенностью и поднимаюсь, заставляя мужа заинтересованным взглядом мазнуть по моей фигуре, которую сейчас хорошо подчеркивает платье-футляр. — И это не просьба.

Эзио ухмыляется. Возможно, причина в моем обнаглевшем тоне. Но сейчас мне плевать. Он повел себя как мудак!

— Я разочарую тебя, но нет, милая. — Он качает головой. — Ты никуда не поедешь.

— Но почему?! — сжимаю руки в кулаки, едва ли не топая от досады. — Джиа не угроза для нас! Ты действительно считаешь, что она или ее муж навредят мне? Да очнись уже наконец…

Эзио затыкает меня, угрожающе сомкнув челюсти и указав мне на мое место. С минуту я мешкаю, раздумывая, показать ему неприличный жест и уйти или выполнить его просьбу и попытаться договориться. И, сохрани меня, Господи, я выбираю второй вариант, плюхаясь на мягкий стул.

— Сейчас непростое время...

— А оно бывает простым? — выпаливаю от кипящих внутри эмоций. — Я постоянно слышу подобную чушь! Всю свою жизнь! И меня все это достало! Я хочу поехать к подруге! Я, черт возьми, не пленница!

Глаза Эзио тут же вспыхивают опасным блеском, и я прикусываю язык, скрывая участившееся дыхание.

— Не забывай об уважении, Филиция. Если хочешь получать его в ответ.

Вздернув подбородок, я даю себе время затоптать обиду, которая упрямо сопротивляется, а когда у меня получается вернуть самообладание, произношу спокойно:

— Прости.

Эзио устало проводит ладонью по лицу и делает тяжелый вздох, после чего, подавшись вперед, тянет меня за руку и вынуждает подняться и сесть к себе на колени.

— Когда я и сказал, нет, — хрипло начинает он, подцепляя мое лицо за подбородок и поворачивая к себе. — Это не значит, что я хочу сделать из тебя пленницу, Фел. Это значит, что существует опасность, от которой я пытаюсь уберечь маленькую упрямую задницу своей жены.

Я киваю, понимая, что, скорее всего, он прав. Но не могу справиться с печалью, накрывающей меня тенью. Потому что у меня была слабая, совсем крошечная, но надежда, что Эзио примет приглашение. Только ничего нового я не услышала. Возможно, расскажи он мне, в чем кроется реальная опасность, я смогла бы принять ситуацию, и его отказ не прошелся бы по мне перочинным ножом, а пока что подобное кажется мне лишь способом запугивания, к которому у меня с детства выработался иммунитет.

Эзио касается большим пальцем моей щеки и вырывает меня из мыслей, напоминая мне, что я сижу на его коленях, а наши лица в сантиметре друг от друга. И дальше я ожидала чего угодно, но только не того, что услышала:

— Вчера ночью на нашей территории погиб сын босса Якудза.

Я громко ахаю и прикрываю рот ладонью, в неверии уставившись на Эзио. Секунда, и внутри все неприятно сжимается. Это плохо. Это очень плохо. Да это просто ужасно! Сын… боже мой. Какова будет месть за ребенка? Мои глаза начинает жечь от подступающих слез, но Эзио качает головой, убеждая меня не делать этого.

— Они подорвали наш клуб, Филиция. Все в нашей жизни имеет свою цену.

Трясу головой и пытаюсь отстраниться, не желая слышать ничего подобного, однако Эзио удерживает меня на месте, обхватив ладонью затылок.

— Мы делаем все возможное, чтобы скрыть инцидент с сыном Якудза, но это лишь оттянет неизбежное. Поэтому я говорю нет, Фел. Потому что ты сейчас будешь их главной целью.

Филиция

Дальнейшие несколько недель мы с Эзио разделяем ежедневные завтраки, обеды и ужины. По крайней мере, он старался их не пропускать. И я ценю это. По понедельникам, средам и воскресеньям я танцую в студии, иногда Эзио присутствует тихой тенью, а после утаскивает меня, потную и запыхавшуюся, в безумие, которым он сносит остатки стен моих сомнений.

Мы будто вошли в какой-то ритм. Ритм, напоминающий нормальные отношения. Конечно же, их можно было бы так назвать, если бы мой муж не проводил практически все дни либо в своем кабинете, устраняя проблемы с кланами, либо в клубе, — которых, как я узнала, у него несколько, — решая вопросы по бизнесу.

А еще по субботам он встречается с Винченцо, получая от него свежие новости. Иногда я подслушиваю их разговоры и благодаря этому узнала, что помимо Якудза их беспокоят и другие кланы, которые хотят отомстить Ндрангетте за убийство их босса. Поэтому, когда Эзио уезжает проведать свою империю, моя тревога безжалостно усиливается. Но тот факт, что он стал отвечать на мои сообщения, обнадеживает и вселяет в меня еще одну крохотную надежду.

В нашем случае это прогресс и весьма приятный. К тому же, мне было чем заняться, если тоска наступала на горло. После того, как я попробовала вкус свободы, сидеть взаперти оказалось абсолютно невыносимо, и даже разговоры с Камилой или по видеосвязи с Джи были не в силах изменить ощущение одиночества. Мне не разрешалось даже подходить к окнам, теперь защищенным специальным покрытием.

Однако это было другое одиночество. Более светлое, и я забывала о нем, как только Эзио оставлял свои дела и сминал мои губы в затяжном поцелуе.

Сейчас даже сложно поверить в то, что когда-то здесь меня душило равнодушие мужа, темные стены дома и висящие на них портреты моей сестры. Такое ощущение, что это было много-много лет назад. Теперь же все это кажется каким-то туманным облаком, которое все дальше и дальше от нас. Так же, как и мое чувство вины перед Мелоди.

И моя вина не в том, что я полюбила ее мужчину. А в том, что когда-то позволила этой любви породить ненависть к сестре. И, как бы я ни пыталась игнорировать гнусную занозу, она долгие годы была под моей кожей.

Я танцевала с ней, каждый раз кровоточа из-за нее.

Возможно, в какой-то степени все это и неправильно. Я и муж погибшей сестры. Только что я могу сделать? Я люблю его. Да боже ты мой, я люблю его даже после того, как узнала, что он убил нашего отца. Это ужасно, но это так. И, если бы не смерть Мэл, я бы просто унесла эту любовь с собой, как темную тайну. Но она погибла, и по злой шутке судьбы я стала узником в браке, которого никогда не должно было случиться.

В браке, в котором я практически потеряла надежду на взаимные чувства.

Наверное, Мэл смирилась бы с подобным, но я нет.

И моя игра стоила свеч.

Когда-то я позволила сделать из меня призрачного двойника моей сестры. А точнее ее тень. Тогда я еще боялась бороться с демонами Эзио Торричели. А потом стало поздно.

И все же я вступила в войну, где, как оказалось, нет проигравших. А может, мы просто оба проиграли.

А все, что я раньше осиновым колом вбивала себе в грудь, было всего лишь попыткой заглушить ощущение, что я похожа на нее.

Ложь. Не похожа. Здесь я верю Эзио, пусть для этого мне и потребовалось немало времени, ведь порой отбивалась от сомнений, невольно пробирающихся в мозг.

В каждой битве я всегда была собой, при любой возможности доказывая, что я не призрак. Что живая. И совершенно другая. Наверное, поэтому у Эзио не осталось сил игнорировать это. Поэтому рядом со мной он стал другим.

И дом тоже.

Светлый, наполненный живыми цветами и музыкой. Единственная темнота, которая в нем осталась, — это питомец Эзио. Нагайна. Неприязнь у нас обоюдная, так что пересекаемся мы с ней редко. Думаю, каждого из нас это устраивает. Еще бы цветы мои не портила, и цены бы ей не было.

Закончив поливать домашнюю оранжерею, бросаю взгляд на часы и понимаю, что сегодня мой муж снова опоздает к ужину. Засранец. Быстро печатаю ему короткое сообщение с милой угрозой, кидаю гаджет на кровать и следом плюхаюсь на живот, шумно выдыхая из груди воздух. Без него совсем не хочется идти есть. И даже знание, что Эзио отчитает меня за пропущенный ужин, не заставляет подняться и спуститься на кухню.

Вместо этого я прикусываю губу и раздумываю над тем, как его проучить. Может быть, увидев фото меня в нижнем белье за столом, он будет более пунктуален? Ну, или в нашем доме произойдет кровавое сокращение персонала. Преимущественно мужского пола.

Отмахиваюсь от абсурдной идеи, а потом, подавив смешок, вспоминаю, как в прошлое воскресенье мне стало скучно, и я прислала ему фото в стиле ню.

Признаться честно, мне нравится дразнить Эзио по перепискам. Это каким-то образом укрепляет связь между нами еще сильнее и позволяет чувствовать своего злодея на другом уровне. Правда, порой его сдержанность сводит меня с ума. Но я не теряю надежды разбить ее вдребезги. И пару дней назад у меня получилось.

Когда я рискнула прислать ему провокационное сэлфи, после которого он через считанные минуты ворвался в библиотеку, в прямом смысле этого слова, и трахнул меня прямо у одной из книжных полок. Без каких-либо прелюдий. Сначала мой рот — своим языком, а после развернул и, задрав юбку, разорвал трусики и вошел в меня одним грубым толчком, заставив за мгновение сжаться вокруг него. Это напоминало сокрушительный шторм, от которого мои колени превратились в дрожащее желе, а книги повалились с полок, с такой силой он вколачивался в меня… Мое дыхание тяжелеет от воспоминаний и мурашек, охватывающих каждый дюйм чувствительной кожи. И все же провоцировать своего мужа на глазах у его подчиненных — настоящее самоубийство.

Но сегодня четверг, а это один из дней, когда после ужина Эзио тренирует меня играть в шахматы, и я могла бы более элегантно отплатить Эзио за ожидание.

Внезапно на мою попку обрушивается ладонь с характерным громким хлопком, который разбивает мой испуганный писк, а после меня буквально припечатывает к матрасу тяжелое тело. В следующий момент узнаю пряный аромат лосьона после бритья и едва ли не прихожу в бешенство. Он принял душ не дома?

— Что я говорил тебе насчет пропусков еды? — хриплый низкий голос окутывает меня своим теплом, и я забываю о своей претензии, даже не замечая, как расслабляюсь под горячим телом своего мужа.

— Ты опоздал, а я не люблю есть в одиночестве, —выдыхаю, повернув голову в сторону. Его пальцы находят мой сосок и выкручивают его, и я теряю жалобный стон, снова зарываясь лицом в покрывало. Бог мой…

— Это не оправдание. Может, за твое непослушание мне стоит отменить завтрашний визит к твоей подруге?

Он наносит своим греховно низким голосом еще один удар, не позволив отойти от предыдущего, и мне требуется мгновение, чтобы уловить суть его слов.

Я дергаюсь, порываясь перевернуться, чтобы посмотреть ему в глаза и убедиться, что он не издевается надо мной, но мерзавец лишь сильнее обездвиживает меня, потеревшись твердой эрекцией о мою попку.

— Ты серьезно? — едва ли не стону я, снова пытаясь выбраться из-под него. — Эзио, если ты так шутишь, я обещаю тебе…

Договорить угрозу я не успеваю, потому что оказываюсь перевернута на спину, а Эзио уже нависает сверху, прикрывая мое тело полами пиджака подобно мрачной тени.

— Разве, я когда-нибудь шутил? — уголок красивых губ дергается в подобии ухмылки.

Господи, я не верю!

Дыхание перехватывает от взорвавшихся во мне эмоций, и я набрасываюсь на Эзио с объятиями, желая отблагодарить за такой приятный сюрприз. Но мое веселье немного угасает, когда я замечаю на внутренней части воротника каплю крови, а потом и рану на шее, заклеенную пластырем.

Я старалась не думать о том, что вчера заметила на его шее порез. На мой вопрос о том, как он его получил, конечно же, ответа не последовало. По крайней мере, такого, который бы меня удовлетворил. И я ничего не могла поделать с ощущением нарастающего волнения. Эзио что-то скрывал. Что-то, что теперь вызывает тревогу за мужа. И, судя по всему, положение синдиката также становится хуже. Я чувствую это. Мы оба чувствуем. Наверное, поэтому напряжение ни на секунду не покидало салон машины, пока мы ехали в гости к Джии. И, к моему сожалению, путь был неблизким. Но сам факт, что Эзио согласился поехать со мной, воодушевлял, и меня ничуть не огорчала вероятность, что мой муж будет чопорным и суровым. Правда, не думала, что это начнется, как только мы сядем в машину. Воздух казался густым, отчего мои ладони постоянно покрывались липким потом. Тишина, которую совершенно никому из нас не хотелось нарушать, накаляла обстановку еще сильнее. А Эзио как никогда источал холодность. Строгость и непоколебимость. Словно рядом со мной ехала бронзовая статуя, неспособная испытывать ничего человеческого.

Однако я не прекращала напоминать ему, что он живой, накрывая его мужественную руку теплой ладонью и дожидаясь, когда он позволит нашим пальцам переплестись. И так было всякий раз, если Эзио отвлекался на телефонные звонки или ему требовалась сигарета и минутка уединения после скупых разговоров, а потом я снова оказывалась рядом и просто молча держала его за руку. Если честно, сегодня и сама бы не отказалась убить пару нервных клеток никотином, но отказываю себе в этом удовольствии.

До самых ворот особняка де Сандро, где я замечаю с десяток охранников в черной форме, которые, уверена, вооружены до зубов.

Разумеется, подобные меры безопасности меня не пугают, только почему-то вопреки осознанию, что мне ничего не грозит, я все равно сжимаю ладонь мужа крепче, вздрагивая, когда тот неожиданно подносит наши руки к губам и оставляет нежный поцелуй на моих пальцах.

— Тебе не о чем беспокоиться. Они просто проверят машины.

Нервно сглотнув, я улыбаюсь и несколько раз киваю. Нет, я даже и мысли не допускаю, что Джиа позволит кому-то из своих людей нам навредить. И спокойствие, прозвучавшее в голосе Эзио, должно было бы меня расслабить, но почему-то наоборот лишь напрягло.

Я надеялась, что после проверок всех наших машин обстановка разрядится. Однако увы, все же некоторая враждебность сохранялась. Даже несмотря на то, что мы прибыли по приглашению самих хозяев. Но самая неприятная загвоздка в том, что причиной их вражды когда-то стала именно я…

Нет. Не буду об этом думать. Я не хотела своим поступком принести вред другим людям, просто у меня не было другого выбора. Разве что бегство или смерть. И я выбрала первое.

Наконец мы заезжаем на территорию с огромным особняком в тосканском стиле, и невеселые мысли рассеиваются, когда все мое внимание сосредотачивается на окружающей красоте. Я открываю дверь и первая выбираюсь из машины на дорожку, мощенную мозаичной плиткой, которая разнится с нашей, что имитирует шахматную доску с двумя фронтальными фонтанами из черного мрамора.

Мне нравится дом Джии, здесь прекрасно чувствуется средиземноморский шарм.

В отличие от нашего темного — благо, теперь только снаружи — дворца этот дом напоминает солнце. И если на нашей территории преобладает больше мрачного камня и скульптур античных богов, чем растительности, и то в виде скупых зеленых кустов, то здесь ощущение, что ты попадаешь в райский Эдем. По периметру растут пальмы, туи, кипарисы и аллеи серебристых олив. Слева от меня блестит в игристых лучах большой водоем с терракотами и камнями, на который, наверное, открывается прекрасный вид с исполинского патио.

Но как только я ощущаю на пояснице тяжелую ладонь, после чего меня по-хозяйски впечатывают в твердое тело, волшебство немного рассеивается, и я возвращаюсь в реальность. Наши солдаты выбираются из своих машин, чтобы проводить нас до дома, а затем я замечаю, как люди де Сандро выходят, словно появляются из ниоткуда. Они ожидают нас с каменными лицами на солнечной полукруглой террасе, чтобы попросить всех солдат Ндрангеты сложить оружие, если те намеревались пройти в дом. Однако Эзио одним кивком распоряжается всем ждать во дворе и, сжав ладонью мою талию, вместе со мной шагает внутрь через парадную дверь. Мне нравится, что Эзио не старается скрыть своих чувств.

И, как только мы оказываемся в просторном светлом холле, я вижу Джи, держащую под руку своего темноволосого мужа, который облачен в черную рубашку и такие же, в цвет, брюки. Этакий Дьявол. Даже на таком расстоянии его сосредоточенные на нас глаза кажутся темнее ночи. А вот Джиа в противовес надела белый брючный костюм со светлой водолазкой. И если мы с ней встречаем друг друга с широкими улыбками на лицах, то об лица наших мужей можно порезаться.

— Эзио, — Джиа выступает вперед, протягивая руку в жесте приветствия, на который мой муж любезно отвечает. — Я рада нашей встрече, — с теплотой в голосе начинает она, а потом поворачивается к своему мужу. — Рафаэль, познакомься с женой Эзио. Это Филиция.

— Спасибо, что приняли приглашение моей жены, — мужчина кивает с тенью улыбки, но сам остается неподвижен. — Стол уже накрыт.

— Я предпочел бы перейти сразу к делу, — скупо выдает Эзио и заставляет мое сердце забиться чаще.

К делу?..

Джиа едва ли не закатывает глаза, когда выходит вперед, чтобы, взяв меня за руки, поцеловать в обе щеки, после чего переводит взгляд на Эзио.

— Спасибо, что привез мне Фили, Джаро, но для дел она тебе не нужна, так что я забираю ее, — заявляет Джиа на правах хозяйки дома и явно ожидает, пока Эзио уберет с моей талии напряженную ладонь. Из моей груди тут же невольно вырывается вздох, и я позволяю подруге утащить меня вглубь роскошного дома, перед этим успевая заметить краем глаза, как мужчины обмениваются рукопожатием и удаляются в противоположном от нас направлении.

— Боже, — бурчу я под нос, растирая пальцами лоб и мотая головой. — Мне кажется, или все было слишком неловко?

— Все прошло лучше, чем я ожидала. — Джиа хихикает, крепче сжимая меня за руку, но мне это не помогает расслабиться. — Идем, мне не терпится показать тебе своих малышей.

— Ой, подожди, — останавливаюсь, — я забыла подарки для деток в машине.

— Успеешь, они все равно еще спят, — Джиа отмахивается и снова тянет меня за собой.

Солнечный снаружи дом изнутри оказывается еще больше насыщен провинциальным шармом из-за теплых терракотовых, белых и желтых цветов. И я наслаждаюсь тосканским духом, проходя по длинному коридору или мимо стен, украшенных фресками и живописными росписями, пока мы поднимаемся на второй этаж, где Джиа останавливается у одной из дверей и, приложив указательный палец к губам, открывает ее.

Я прокрадываюсь в комнату, но из-за задернутых штор и слабого освещения не сразу понимаю, что это детская. А потом улавливаю мягкую мелодию колыбельной, звучащей из ночника, благодаря которому мне удается разглядеть в подвешенных люльках две мирно спящие мордашки. Я перевожу нетерпеливый взгляд на Джи, и она с пониманием приоткрывает балдахин, заставляя что-то теплое затопить мою грудь. Боже… Ничего прекраснее двух этих созданий я еще не видела в своей жизни. Сердце радостно замирает и сжимается от умиления, когда один из пупсиков со сладким причмокиванием присасывается к пальчику и издает тихий кряхтящий звук, шевеля пухлыми ангельскими щечками.

Прикрываю рот ладонью, лишь бы не издать предательского всхлипа, ведь глаза уже сами по себе наполняются горячими слезами, и я быстро смаргиваю их, чтобы мне ничего не мешало любоваться такими чудесными малышами. Рядом с ними так тепло и уютно, что я не могу дождаться времени, когда, наконец, затискаю этих ангелочков с чубчиком чернявых волос.

И я могла бы простоять так вечность, если бы меня не отвлекло осторожное прикосновение. Я поворачиваюсь, не успев скрыть от подруги слез умиления и радости за нее.

— Они потрясающие, — с придыханием шепчу я.

— Да. — Джиа кивает, смотря на своих малышей с такой нежностью, что у меня в груди начинает щемить.

— Я серьезно, — снова перевожу взгляд на ангелочков, — еще никогда не видела таких красивых деток.

— Не могу не согласиться.

Джиа усмехается и, покачав головой, закрывает балдахин, давая понять, что нам стоит оставить их сон в покое.

— Они идеальны, — никак не могу остановиться, даже когда мы уже оказываемся за дверьми детской. Я никогда не думала, что у меня будет ехать крыша от кряхтящих комочков. Но, похоже, именно это сейчас со мной и происходит, потому что меня переполняют эмоции.

— И у вас будут такие, — Джиа усаживается на диване в гостиной, и я следую ее примеру. Она заговорщически подается ко мне, чтобы прошептать: — Вы уже занялись этим вопросом?

Ее губы изгибаются в озорной улыбке, а я молча открываю и закрываю рот, потому что что этот вопрос застал меня врасплох.

— Мы… мы… — делаю глубокий вдох и невзначай убираю волосы за уши, ощущая, как мои ладони становятся влажными. — Я не знаю, что тебе сказать.

Джиа медленно кивает и, положив ногу на ногу, откидывается на спинку дивана, с минуту гипнотизируя меня молчаливым взглядом, прежде чем переходит в наступление:

— Вы предохраняетесь?

— Нет.

— Таблетки?

— Нет, — я чувствую, как жар смущения подкрадывается к горлу.

— Ну а когда у тебя были последние месячные?

— Ну как когда…В про… В… — задумчиво запинаюсь, пытаясь вспомнить свой цикл, и понимаю, что в том месяце они так и не пришли. Ох, твою ж мать…

В глазах Джии загорается что-то напоминающее радостное нетерпение, и я немедленно прихожу в ужас от осознания, что у меня уже две недели задержка. Прикусываю нижнюю губу и зажимаю рот ладонью. Дерьмо. Это очень дерьмово, потому что я не готова… Нет, не то чтобы… Я, конечно, понимала последствия незащищенного секса, и Эзио давал мне понять, что он тоже осознает всю серьезность ситуации и вроде как готов к этому шагу, но почему-то сейчас это осознание такое внезапное, что оглушает меня паникой, и материнство уже не кажется мне чем-то забавным.

— М-может быть, мы рано паникуем? Скорее всего, это какое-то гормональное нарушение, — тараторю, жестикулируя руками. — Ну, или из-за стресса… Стресс! Точно! Однажды у меня в Норвергии не было месячных три месяца. — Закусываю губы и трясу головой. — Я ведь даже теста не делала. Да меня даже не тошнило ни разу. Разве так бывает?

Я чувствую всю неловкость своего положения. И не я одна.

Джиа прищуривается, а потом кивает и молча выходит, заставляя меня застыть с немым вопросом и на грани истерики. Благо, мгновение спустя она уже возвращается с коробочкой в руке.

И стоит мне понять, что это за коробочка, как мое сердце подпрыгивает к горлу.

Но, перед тем как отдать ее мне, Джиа опускается рядом и понимающе улыбается.

— Есть только один способ узнать истину, — подруга сжимает мое плечо и успокаивающе его потирает. — И ты сделаешь это прямо сейчас.

— С-сейчас? — нервная улыбка трогает мои губы, и я с трудом сглатываю.

Джиа кивает и всовывает мне в руки тест, накрывая его сверху своей ладонью.

— Я поддержу тебя в любой ситуации.

Я открываю рот, но не нахожусь с ответом, смотря то на зажатую коробочку, то на подругу, которая мысленно явно уже открывает бутылку шампанского. Только единственное, о чем я сейчас могу думать, это то, что будет, если я беременна. А точнее, как об этом рассказать Эзио.

***

Твою мать.

Я смотрю в упор, не моргая.

Две полоски.

Положительный.

Положив тест на коленки, запускаю пальцы в волосы и шумно выдыхаю, пытаясь понять, какие эмоции сейчас собираются меня задушить.

Счастье? Нет, не думаю…

Это что-то другое.

Страх? Паника? Незнание, чем все это обернется? Да! Конечно! Это определенно то, что я чувствую в первую очередь. Эти эмоции таким сокрушительным грузом внезапно упали на мои плечи, что теперь я не знаю, как перенести столь шокирующую новость. Хотя она и не должна быть таковой для меня, ведь я прекрасно понимала последствия незащищенного секса! И все же по необъяснимой причине не могу справиться с нарастающей в груди тревогой. Но если прислушаться, можно ощутить, как сквозь всю эту тяжесть пробивается что-то отдаленно напоминающее радость, пусть и незнакомую мне. Правда, даже она не в с силах облегчить мои внутренние стенания. Потому что я больше не знаю, чего хочу…

Стук в дверь прерывает мои мучения.

— Фили, я могу войти?

— Конечно, — бурчу я и в очередной раз бросаю беспомощный взгляд на положительный тест на моих коленях.

Я думала, это светлое событие, наполняющее все тело невесомой легкостью и желанием кричать о своем счастье. Но ничего подобного я не чувствую, разве что желание расплакаться. И с каждой секундой оно все больше растет, из-за чего дышать становится сложнее. Внутри рой сомнений, и я застигнута врасплох, не понимая, что мне с этим делать. Наверное, со мной что-то не так…

Собравшись с мыслями, поднимаю стеклянный взгляд на стоящую надо мной Джию, которая смотрит на меня с гребаным пониманием, и убеждаюсь, что я в полной жопе.

Последний кирпичик, удерживающий стену моего самообладания, выпадает, и плотина слез прорывается наружу с громким всхлипом, который я быстро прячу, зарывшись лицом в свои ладони.

— Фили, милая…

Я чувствую, как мое плечо сжимают в попытке поддержать, и тут же убираю ладони, чтобы посмотреть на Джи. Сделав прерывистый вздох, выпаливаю сдавленным от слез голосом:

— Только не говори Эзио! Умоляю, Джиа! Никому не говори! — трясу головой. — Мне нужно… — Закусываю нижнюю губу, содрогаясь от рвущихся из горла рыданий. — Я не уверена, что хочу этого…

— Успокойся, — подруга опускается на колени и крепко берет меня за руки. — Это только твой секрет, и только тебе решать, кому о нем говорить.

Благо, я сижу, потому что от облегчения мои ноги слабеют, и мне удается перевести дыхание.

— Хорошо. — Киваю и делаю глубокий вдох, чувствуя, как крупные капли все еще выскальзывают из моих глаз. — Хорошо, — добавляю дрожащим шепотом и небрежно смахиваю слезы с ресниц.

— О, дорогая, — сокрушается Джиа и обнимает меня, успокаивающе поглаживая по спине. — Все будет хорошо. Мне тоже было страшно. Поверь. Все через это проходят. И это нормально. Нормально бояться чего-то нового. — Подруга отстраняет меня за плечи, чтобы заглянуть в мои заплаканные глаза. — Но ты не бойся таких перемен. Они нужны вам с Эзио. Этот ребенок нужен вам.

Когда-то и я думала так же. Но, столкнувшись с беременностью лицом к лицу, оказывается, я понятия не имею, что с этим делать. Я вообще не уверена, что хочу этого.

Боже, что я несу.

Конечно же хочу. Я люблю этого мужчину и хочу от него все, что он только может мне дать.

Слабая улыбка касается моих губ, и я снимаю со своих плеч руки Джии, чтобы с благодарностью сжать их в своих.

— Спасибо, — всхлипываю, опуская взгляд на наши переплетенные пальцы, — я рада, что узнала об этом рядом с тобой.

Она вздыхает и снова обнимает меня, в очередной раз даря так необходимую мне поддержку. Даже думать не хочу о том, как бы все происходило, узнай я об этом одна и вдалеке от нее.

У меня ведь и правда никого не осталось. А вся боль в том, что я не могу этого изменить. Самые близкие мне люди умерли. И пусть наши отношения не были идеальны, но я знала, что моя семья рядом, и понимание этого утешало. Что-то внутри лопается, и я опять начинаю плакать. Все больше и больше думая о Мел и маме, пока мое сердце не простреливает ледяным патроном… Шизофрения. Бог мой… У всего нашего женского поколения было это заболевание.

Нет, нет, нет…

В голове всплывает давний разговор с Эзио, и теперь тревога, связанная со страхом материнства тонет с крахом в новой опасности. Более глобальной. Более реальной. Что, если Эзио отвернется от ребенка, как и мой отец отвернулся от Мел? Что, если… Зажмуриваюсь и трясу головой. Господи! Я должна была подумать об этом, но предпочла закрыть на все глаза. Струсила.

Нет! У меня еще есть время! Я должна узнать все о болезни мамы и Мел, должна понимать, произойдет ли это со мной и будет ли это угрозой для моего малыша.

Малыша.

Еще мгновение назад я сомневалась, а теперь переживаю о маленькой жизни, зародившейся внутри меня, всем своим искалеченным сердцем. И только Эзио может дать мне все ответы.

Эзио

— Это не Якудза убили пахана. Попова убрали свои же люди. Но они были в сговоре с узкоглазыми. Думаю, обеим сторонам был выгоден такой исход, — размышляет Росси, стоя спиной ко мне у бара и наполняя стаканы алкоголем.

— С чего такая уверенность?

Он поворачивается и, взяв в руки бокалы, неспешно шагает к столу.

— У меня есть источник, приближенный к семье Попова. — Мы обмениваемся взглядами. — Незадолго до случившегося люди Судзуки встречались с паханом. Они хотели договориться об определенной сделке, но получили отказ. У нас будет больше информации, если мы поможем этому человеку уехать из страны.

— Человек надежный? — спрашиваю, не отрывая глаз от Росси.

— Достаточно, чтобы я позволил своим людям вписаться во все это дерьмо. Но сейчас есть сложности, и я не могу переправить его из России, — говорит он и, устало опершись руками о край стола, располагается в хозяйском кресле. — Смерть сына Судзуки навела много шумихи, и теперь положение в Италии весьма нестабильное. Якудза заполонили собой каждую дырку, они повсюду. И человек, который поможет восстановить справедливость, получит пулю в лоб, даже не успев ступить на нашу землю. Мы не будем ей рисковать.

Я поджимаю нижнюю губу, не в силах скрыть удивление.

— Ей?

Росси кивает и протягивает мне один стакан.

— Анна Попова. Дочь пахана.

Черт возьми, вечер обещает быть томным.

— Как ты вышел на нее? — делаю глоток виски, смакуя приятное тепло во рту.

— На днях Анна пыталась выехать из страны, но мои люди перехватили ее в аэропорту. Сейчас она в безопасности, к тому же сегодня я отправил туда своего подручного. Как только он доберется до нашего штаба, то свяжется со мной, и тогда мы получим более точную информацию.

— И ты уверен, что она не в сговоре с ними? — откинувшись на спинку кресла, я постукиваю пальцами по стеклу.

— Абсолютно.

— И она пойдет против Братвы? — Я делаю еще один глоток и ставлю стакан на стол.

— Поверь, у нее есть на то причины. — Я хмурюсь и дожидаюсь более развернутого пояснения, который получаю после того, как Рафаэль осушает свой стакан и осторожно ставит его на стол. — Старшие братья Анны собираются заключить брачный контракт, чтобы укрепить союз двух кланов. Думаю, ты понимаешь, о чем речь.

Я беру паузу на размышление. Мне не нравится мысль о том, что русские объединятся с Якудза. Это доставит новые хлопоты всем нам. Это дерьмо достаточно серьезно, чтобы взять его во внимание. Русские всегда доводят все до конца. Так что не стоит их недооценивать. Для Коза Ностры их связь с японцами тоже не лучший исход. Мы не друзья, но у нас есть общие враги, а это порой сплачивает.

— Что, если я отправлю своих людей в Россию?

Он качает головой.

— Не лучшее решение. Нужно сделать все тихо, а твоим людям не удастся остаться там незаметными…

Внезапная трель мобильного прерывает наш разговор. Хмурясь, он смотрит на экран, словно размышляя о чем-то, прежде чем поднимает трубку:

— Надеюсь, ты позвонил мне с хорошими новостями, Уго?

Рафаэль отвлекается на разговор со своим человеком, а я, потеряв логическую цепочку отрывистых ответов Росси, погружаюсь в навязчивые мысли, которые уводят меня в сторону Филиции. Я мог бы связаться с Гектором и через его связи пересечь границу в одиночку, но это означает, что мне придется оставить Филицию одну.

А я предпочел бы даже сейчас не оставлять Филицию без присмотра,но у меня не нет выбора. У Росси есть информация о пахане, и мне нужен этот разговор без нежных ушек моей жены. Оставлять ее дома, когда большая часть охраны уехала бы со мной, тоже не было бы верным решением. К тому же, узнай она, что я, будучи осведомленным о ее желании увидеть подругу, поехал к Джии без Фел, по приезде домой мне всадили бы вилку в горло. Я и без того встречался на той неделе с Джи и Рафаэлем, не уведомляя об этом свою жену. Чем меньше она знает обо всем дерьме, чем дальше я буду держать ее от всего этого, тем лучше. К Джии у меня была та же просьба, но она и сама прекрасно понимает, что Фел не нужно посвящать в подробности. Для ее же безопасности.

Как я и предполагал, то, что случилось с сыном Якудза, было лишь вопросом времени, правда, все произошло быстрее, чем я ожидал. Более того, в руки Судзуки попало неопровержимое доказательство того, что Ндрангетта причастны к гибели его сына. Видеорегистратор. Винни успел изъять его из машины Якудза до взрыва и, удалив все записи с облака, поместил в сейф на складе. Однако пару недель назад склад обнесли, но не смогли унести то, что им было действительно нужно, поэтому тот самый сейф просто взорвали. Но, прежде чем поверить в очередное нападение узкоглазых, была проведена экспертиза, которая показала, что сейф открыли с помощью кода, а потом, видимо, для отведения глаз его подорвали.

И еще один факт, который заставляет меня насторожиться: при нападении на складе не сработала кнопка экстренного вызова. Моих людей устранили изнутри, когда склад остался практически без присмотра. Все было спланированно заранее. Кто-то сливает информацию. Это еще одна причина, по которой я стал держать Филицию ближе к себе. В семье завелась крыса, но я пока не поднимаю шумиху, наблюдая из тени. Мне нужно дать ей высунуться еще раз. Иначе эта тварь заляжет на дно. Разумеется, и до Коза Ностры дошли слухи о проблеме с Якудза, поэтому, как только Джиа узнала, она не осталась в стороне, а уже при личной встрече с глазу на глаз я рассказал ей о своем положении.

И вот теперь я здесь. В родовом доме семьи, с которой много лет конфликтовал мой отец. А причина многолетней войны крылась в женщине. И эта женщина была моей матерью, которая ушла от отца к дону де Сандро, предав свой клан и окончательно превратив его босса в монстра. Разумеется, Торричели-старший обезумел, узнав об измене. В ту ночь были взорваны несколько домов с людьми и друзьями дона де Сандро. Один из которых принадлежал семейству Росси, политическим деятелям и друзьям главы Коза Ностры. Тогда я лишился матери (в переносном смысле), а Рафаэль — обоих родителей. Отсюда и вытекают напряженные отношения с мужем Джии, который впоследствии стал дону де Сандро как родной сын, а со временем и вовсе представлял его интересы. А я был сыном своего отца. Это длинная история. Мы лишь пытались отстаивать честь своих семей. Но все стало гораздо хуже, когда моя мать забеременела и родила дочь де Сандро. Для отца это стало еще одним ударом. С годами неприязнь двух кланов переросла во что-то более масштабное. Многие погибли, в том числе и наши отцы. Остался лишь один секрет, о котором знают только двое. Я и Рафаэль Росси. Джиа де Сандро моя сестра. И когда-то я спас ей жизнь.

Громкий хлопок вырывает меня из мыслей, когда Рафаэль заканчивает телефонный разговор и, выругавшись, швыряет мобильный на стол. В напряженном молчании он берет пачку и, подкурив сигарету, предлагает закурить и мне, но я любезно отказываюсь, вынимая из пиджака свой портсигар. Постукивая фильтром по своим губам, я так же молча наблюдаю за Росси, прежде чем достаю зажигалку и прикуриваю следом.

— Блядь, — наконец сокрушается Рафаэль, облокачиваясь на стол и свешивая голову.

Я пытаюсь уловить суть столь резкой смены настроения, но ни один вариант мне, мать его, не нравится.

— Планы меняются, — устало выдыхает он и, потушив сигарету в стакане с виски, поднимает серьезный взгляд на меня.

— Что ты имеешь в виду? — сглатываю густой дым и выдыхаю остатки через нос.

— Она исчезла. Анны Поповой больше нет на территории России.

Единственный свидетель, который мог бы помочь мне восстановить справедливость, исчез. А если учитывать, что девушка знает очень важную для всех информацию, можно быть уверенным, что за ее голову уже назначена награда. И с каждой секундой размер вознаграждения становится только больше. Но все же, если она еще жива, то это будет моим гребаным везением. Разумеется, сразу после разговора с Росси я отдал распоряжение Винни, чтобы тот, в свою очередь, собрал лучших ищеек для поисков дочери пахана. Мы должны добраться до нее первыми. Если Братва и сохранит ей жизнь после всего, то эту жизнь навряд ли можно будет называть таковой.

— Значит, эта поездка не подразумевала дружеский визит? — тихий голос Филиции заставляет меня вырваться из темного облака мыслей и повернуть к ней голову.

Она тихо, почти мирно, смотрит в окно, полностью сосредоточенная на ночных картинах и проплывающих за окнами разноцветных огнях города. И я бы поверил в это спокойствие, если бы не печаль в ее голосе и напряжение, витающее между нами. Правда, все это время я думал, что причина во мне и в моей загруженности от проблем. Но сейчас осознаю, что это Фел излучает его.

Я ожидаю, что Филиция посмотрит на меня, но этого не происходит. До сих пор не могу понять, в какой момент в ней появилась такая холодность. Или что это? Злость? Обида за то, что не сообщил ей о своих планах? Только я и сейчас не собираюсь посвящать жену в свои дела. И что, черт возьми, заставляет ее нервничать? А она нервничает. Я вижу это по тому, как она кусает губы и теребит пальцами край юбки.

Когда мы с Рафаэлем закончили переговоры и вернулись к женам, уже тогда я заметил странное поведение мотылька. Не сразу. Сначала я залюбовался тем, с каким восхищением она держит на руках сына Джи. Словно он самое прекрасное, что она когда-либо видела. А я в этот же момент не мог отвести глаз от нее. Смотрел на ее ангельское лицо с тем же восхищением. Ведь с каждой секундой оно все больше и больше светилось от улыбки, которую вызывал у нее маленький человек, изредка дергающий ее пшеничные локоны.

Но улыбка моей жены сияла ровно до того момента, пока взгляд голубых глаз не остановился на мне и тут же не заледенел. Первой в них проскользнула растерянность, а уже следом что-то, напоминающее испуг, словно я поймал ее за чем-то незаконным. Филиция тут же поспешила осторожно вернуть сына его отцу, который уже был рядом с Джией, целуя ее и чернявую макушку дочери, а после отошла в сторону. Противоположную от меня. Возможно, причина была в общей неловкости, когда молодая семья полностью переключилась на своих детей. В этот момент, уверен, у нас с Фел появилось одинаковое ощущение, что мы лишние на этом празднике жизни. По крайней мере, именно это я прочитал по выражению на ее румяном от смущения лице.

Я ожидал, что она подойдет ко мне, мы любезно простимся с этим милым семейством и поспешим домой вместе, однако Филиция, все еще держа непонятную мне дистанцию, попросила задержаться на ужин.

Тогда я точно понял, что за время моего отсутствия в ней что-то изменилось. Филиция поникла. Но я не мог понять причины. Она так ждала встречи с подругой, что, я надеялся, эта поездка сделает ее счастливей, пусть для меня и было бы проще приехать одному. Вот только я хотел, чтобы Филиция развеялась. Да и Джиа ждала ее приезда. Что произошло? Каждый раз, когда я пытался заговорить с Фел, она чуть ли не вздрагивала. И за весь ужин не притронулась к еде. А я так и не нашел нужной зацепки в перемене ее настроения. Наверное, поэтому время тянулось мучительно медленно. Да и находиться в этом доме у меня больше не было нужды. Тратить время на еду и бесполезные разговоры также не возникало никакого желания, а в присутствии Фел я не мог позволить себе обсуждать деловые вопросы, которые могли бы сделать эти посиделки более терпимыми. Но хуже всего было осознавать, что моя жена избегает встречаться со мной взглядом.

Ничего не ответив, я наклоняюсь и, просунув руки под бедра Фел, пересаживаю ее к себе на колени, прежде чем она сможет оказать мне сопротивление. Она пытается увернуться, но я цепляю ее за подбородок и заставляю посмотреть на себя.

— Что происходит? — хрипло интересуюсь я, обнимая свободной рукой Фел за поясницу и не позволяя ей отстраниться. — Я чем-то разозлил тебя?

— Нет, — тяжело дыша, она пронизывает меня пристальным взглядом, глубоко втягивая носом воздух. Словно вот-вот заплачет, но в ее больших глазах столько холода, что нет и намека на влажный блеск. Нет. В голубых аквамаринах горит синее пламя борьбы. Только с кем, черт возьми, она борется? Моя хватка причиняет ей боль, но, пока Фел не прекратит сопротивляться мне, я не отпущу ее.

— Фел, — мой голос становится ниже и грубее. — Объясни мне, мать твою, что с тобой такое?

Ее дыхание становится глубже.

— Ты здесь ни при чем.

Чувствую, как во мне вспыхивает раздражение, потому что я ни черта не понимаю.

— Тогда кто при чем?

— Я не готова сейчас это обсуждать, — вот теперь она говорит со слезами на глазах, и это заставляет меня смягчиться и немного ослабить хватку.

— Послушай, если причина в том, что я не сказал тебе о целях своего визита…

— Это тоже, — выпаливает она с мужеством, пытаясь перебороть свою злость, которая ей совершенно не свойственна. — Я думала, это будет… иначе. Думала, мы проведем время как обычные люди. А ты… — она трясет головой, — тебя просто не было. Если так, то лучше бы ты ехал один. Без меня.

— Но мы не обычные люди, Фел. И никогда ими не будем, — произношу как можно мягче, обнимая ладонью ее затылок и пытаясь успокоить эту непонятную истерику.

— Ты даже не пытаешься вести себя, как обычный муж. Ты вечно в своих проблемах. А что будет, если я забеременею? Что будет, когда рожу? Если ты будешь таким же равнодушным к детям, как сегодня, то я…

— Замолчи, — осекаю ее строгим голосом, а затем обхватываю растерянное лицо ладонями. — Хватит, Фел. Что на тебя нашло? Да, возможно, я не был любезен с хозяевами этого дома, не умилялся над их детьми. Но я и не обязан, понимаешь? Они чужие для меня. Не мои. И не твои. Какая твоя часть, наконец, поймет, что с тобой у нас будет все иначе? Я буду другим отцом, не таким, как муж Джи, но и ты будешь другой матерью, не такой, как подруга. Общение с которой, видимо, дурно на тебя влияет. — Я сглатываю и прижимаюсь губами ко лбу Фел. — Мы другие, мотылек. Ты и я. Прекрати сравнивать. Прекрати думать. Просто живи со мной. — Я делаю глубокий вдох и позволяю ей спрятать лицо на своей груди, прижимаясь поцелуем к ее макушке.

А потом сквозь скрипучий всхлип я слышу истинную причину ее истерики:

— А что, если я такая, же как они… Что, если со мной случится то же, что и с моей мамой и Мел? — Я чувствую, как миниатюрное тело Филиции начинает дрожать в моих руках, и сжимаю ее крепче. — Я боюсь, Эзио. Сегодня я по-настоящему испугалась, что это настигнет меня или моего ребенка…

Это. Она до сих пор не смирилась с болезнью, что много лет преследует все их женское поколение. Я тоже этого боялся. И объездил множество врачей, собирая информацию о шизофрении и о возможности проявления ее у Фел.

— Я боюсь, — повторяет она. Ее горячее дыхание касается моей шеи, когда она отстраняется и заглядывает мне в лицо, словно пытаясь найти успокоение. — Я боюсь, что, если так случится, ты поступишь, как мой отец.

Какого хрена?

— Нет, — я требовательно сжимаю ее щеки ладонями. — Нет, черт возьми, даже, блядь, не думай об этом. Если так случится, я буду рядом. И мы никогда не сдадимся. Я найду лучших врачей. Ты слышишь меня, Филиция? Выброси это дерьмо из своей головы. Я всегда буду рядом.

И с этими словами я завладеваю ее губами, едва позволив ей выдохнуть сдавленное «прости».

Истерика выбила Филицию из сил, но сейчас она, наконец, заснула. Это определенно к лучшему, потому что ехать еще прилично, а ей нужен этот отдых от реальности, к тому же у меня будет возможность спокойно заняться рабочими вопросами.

Мою голову даже посещают мысли убить всех русских, пока они не заключили союз с Якудза, но, объявив войну одним, я заставлю восстать других против себя. Тем более, когда все считают меня виновным в смерти Пахана, хотя прямых доказательств у них, конечно же, нет. Подобный жест лишь подтвердит ложь, которую всем озвучили узкоглазые ублюдки. Слитое видео с Баскиано тоже их рук дело. Благодаря ему информация об убийстве главаря Братвы звучала обоснованно. И я до сих пор не выяснил, каким образом это видео попало к людям Судзуки. Но теперь, владея большей частью акций нью-йоркской мафии и заключив сделку с колумбийским картелем, я стал на ступень выше всех четырех мафиозных семей в Америке. Война со мной им также не выгодна. Но это не значит, что они, разве что за исключением клана Баффуло, упустят возможность отомстить за Баскиано.

Я собираюсь достать телефон, чтобы написать сообщение Винни, но останавливаюсь, замечая, как веки Фел начинают трепетать, а подбородок дрожать. Возможно, это еще отголоски нервного срыва, но ей определенно что-то снится. И это не добрые радужные пони. Что-то темное, пугающее, отчего Филиция выгибается, цепляясь пальцами за лацканы моего пиджака и сворачиваясь клубочком, пока я не успокаиваю ее, поцеловав в дрожащие губы. Она все еще в моих объятиях, и мне кажется, что ей неудобно, поэтому укладываю ее рядом и устраиваю голову на своем бедре. Она вздрагивает от моего прикосновения, только уставших глаз по-прежнему не открывает.

Вид беспокойно спящей Фел пробуждает внутри меня чудовищные щупальца, которые оборачиваются вокруг моего живота темным желанием. Сейчас она настолько прекрасна, что ангелы оплакивают ее красоту, делая еще более мрачной, такой, как это требуется монстру, живущему во мне.

la mia falena.

Какое-то время я просто наблюдаю за ней, но, не удержавшись, убираю пшеничную прядь с ее лица. Тяжелый вздох раскрывает распухшие от нашего поцелуя губы, и я провожу по ним пальцем, все еще чувствуя их вкус на своих. Горячая волна желания затягивается еще безжалостней, и я заставляю себя убрать руку. Как-будто я не смогу контролировать себя, если продолжу.

Напряженная морщинка на лбу моей жены постепенно исчезает, позволяя спокойствию опуститься на ее ангельское лицо, а затем Филиция делает легкий вздох и устраивается поудобнее, лишая меня прекрасного вида.

Эта женщина провоцирует во мне ту часть, с которой я простился много лет назад. Но она не только призывает ее вернуться, Фел хочет большего. И я не собираюсь препятствовать этому. Кажется, я тоже этого хочу.

Особенно, когда золотистые локоны рассыпаются, частично прикрывая раскрасневшиеся щеки, но я аккуратно убираю их, заправляя за ухо. Такая беззащитная. Напуганная. Красивая и маленькая. И я не могу перестать думать, что же послужило причиной этого эмоционального срыва.

Да, правильней было бы заставить ее рассказать мне все дерьмо, о котором она переживает. Ведь то, что Фел выдала мне, это лишь верхушка айсберга, корень которого утопает глубоко во льдах. Слишком глубоко, чтобы я достал его без ее помощи. И хоть я не умею довольствоваться малым, все же не стал давить на нее. Филиция ни разу не затрагивала тему болезни с того самого разговора между нами. Но сегодня что-то произошло. Какой-то внутренний сдвиг. Не знаю, началось ли это после общения с Джи, или же об этом ее заставили задуматься дети? Качаю головой. Не знаю. Но знаю одно — что-то съедает ее душу. И я должен как можно быстрее устранить эти страхи. На самом деле, думаю, это происходит подсознательно. Это не случайность и не стечение обстоятельств.

Я почти уверен, что она уже беременна. По крайней мере, я делал все для этого. А то, что сегодня с ней произошло, всплеск гормонов. Это очень похоже на правду. Завтра позвоню семейному врачу.

Все еще думая о произошедшем, я запускаю пальцы в ее мягкие волосы и откидываю голову назад. Рядом с ней так чертовски хорошо. Так спокойно, что хочется поставить этот миг на паузу. Делаю глубокий вдох, снова пытаясь разгадать цепочку событий, которые привели Филицию к срыву.

Я думаю об этом до того момента, пока машина не заезжает во двор дома.

Киро открывает дверь, и я выхожу со спящей женой на руках.

— Машину не отпускай. Ты мне еще понадобишься. — Получаю от солдата молчаливый кивок. — И свяжись с Винченцо. Сообщи ему, что я буду ждать его в клубе.

От порыва прохладного воздуха Филиция немного ерзает в моих объятиях, и, больше не задерживаясь, я крепче прижимаю к своей груди ее невесомое тело и направляюсь прямиком в нашу комнату, где осторожно укладываю Фел на кровать. Ее светлые волосы распадаются по шелковой подушке, и она выглядит, как принцесса. Слишком прекрасная для меня. Но она моя. И так будет всегда. Как бы эгоистично это ни звучало. Снимаю с себя пиджак и небрежно вешаю его на стул, а потом вновь переключаю свое внимание на жену. Она что-то бормочет, но я занят тем, что снимаю с ее ног лакированные туфли, которые из-за крошечного размера очень похожи на кукольные.

Замечаю свежие, слегка припухшие следы от обуви на коже и решаю задержаться. Присаживаюсь на край кровати, перекладывая стройные ноги к себе на колени и прослеживая пальцами загрубевшие мозоли от пуантов, а затем беру ее маленькую стопу и начинаю медленно массировать. Сначала одну, потом вторую, вынуждая пухлые губы раскрыться с тихим стоном.

Этот стон пробуждает во мне то самое темное желание, с которым я боролся всю дорогу. Ладно, половину дороги.

Черт. Это была не лучшая идея. Сейчас я должен сосредоточиться на поисках Анны Поповой. Но Филиция снова искушает меня тихим вздохом, когда мои пальцы нажимают на чувствительную точку. Мой член еще больше напрягается в брюках, создавая мне определенные проблемы. Потому что я уже знаю, что задержусь в нашей спальне.

Надавливаю большим пальцем под сводом стопы и слышу стон удовольствия. Этот звук настолько соблазнительный, что я хочу еще раз услышать его и снова нахожу эту точку, вынуждая Фел выгнуться и распахнуть глаза, которые сначала смотрят в никуда, а через несколько секунд медленно находят меня.

— Что ты делаешь? — спрашивает хрипло, рассеянно наблюдая потемневшим взглядом, как мои пальцы скользят по фарфоровой коже.

— Массажирую ноги своей жене.

И подтверждаю свои слова действием рук, проскальзывая ладонью вверх по голени и обратно. Я сминаю нежную кожу достаточно, чтобы причинить легкую боль и заставить Филицию рвано втянуть воздух, а после накрываю распаленное место чувственным поглаживанием, отчего ее дыхание учащается, и быстро вздымающаяся грудь привлекает к едва торчащим бугоркам все мое голодное внимание. Сейчас мне как никогда хочется обхватить ее сосок губами, всосать прямо сквозь тонкую ткань платья и ощутить, как он станет тверже у меня во рту. Черт возьми. От одной только мысли моя длина начинает пульсировать, провоцируя поддаться искушению.

— Эзио…

Тихий, но уже хриплый от возбуждения голос Фел заставляет меня поднять голову.

— Мне остановиться?

Вижу, как тяжело она сглатывает, прежде чем посмотреть на меня из-под опущенных ресниц.

— Нет.

Ухмыльнувшись, я продолжаю массировать ее стройные ноги, прощупывая самые чувствительные точки. Я хочу довести ее до той высоты, где она еще не была. Я всегда хочу этого. Потому что видеть, как она падает на самое дно темного удовольствия, это то в чем я нуждаюсь, каждый раз находясь рядом с ней. И тяжелое сбитое дыхание кричит о том, что моя жена просит большего. Все ее тело кричит об этом, извиваясь от моих уверенных прикосновений. Но я лишь массирую хрупкие стопы, проявляя гребаную сдержанность самурая. До тех пор, пока Фел не добирается до своих сосков… Блядь. В ней есть эта черта плохой грязной девочки. И мне нравится, когда она выпускает ее ко мне.

Филиция зажимает два бутона между тонкими пальцами и стонет, начиная массировать их в унисон со мной. Ее глаза закатываются, и она дразнит меня мягким движением бедер. Уверен, что эти женственные прикосновения не удовлетворяют ее так, как это сделал бы я, и сейчас она представляет мои грубые ласки. Они нужны ей. По крайней мере, эти стоны умоляют меня дать Фел то, что просит ее миниатюрное тело.

Но она не сдается.

Приоткрыв томные глаза, Фел тянет подол платья вверх, позволяя проследить за тем, как неспешно она оголяет молочные бедра, расставляя их чуть шире, чтобы я увидел влажное пятнышко на атласных кремовых трусиках. Блядь. Я готов застонать вслух, когда Филиция дотрагивается до мокрого местечка пальцем и начинает водить по нему мягкими круговыми движениями, каждый раз выгибаясь и распадаясь чувственным стоном. Будь я проклят, если не сорву эти стоны поцелуем.

Как мазохист, я наблюдаю за ее пальцем, который порхает вокруг чувствительного местечка, а ангельские черты лица ломаются мучительной гримасой, когда она выгибается с раскрытым ртом и сводит колени, словно вот-вот примет подступающий к ней оргазм.

Из груди вырывается несдержанный рык, и я, как голодное чудовище, отбрасываю ее руку в сторону, забираясь сверху, и одним движением раздвигаю ее ноги коленом.

Она испуганно распахивает глаза, обжигая меня диким блеском, но не успевает и пискнуть, как я накрываю ее рот своим, всасывая верхнюю губу, а затем нижнюю. И в этом нет нежности. Я целую ее так всепоглощающе, что Филиция сама тянется к этому поцелую, зарываясь дрожащими пальцами в мои волосы, и в этот момент я проскальзываю в плотный жар ее рта языком. Наши губы сливаются в безумии. Но я с каждым рывком усиливаю свой напор. Этот поцелуй для нее. Целиком и полностью. Опираясь на локоть, я, все еще поглощая свою жену ртом, добираюсь второй рукой до напряженных сосков и поочередно щипаю их, вырывая из ее груди глубокий стон. Она делает это так сладко и долго, что я чувствую, как этот звук распадается в моих легких. И это настолько невинно, что оживляет меня как гребаная панацея. Мне требуются минуты, чтобы найти в себе силы прервать этот поцелуй.

Задыхаясь, отстраняюсь от ее распухших губ и толкаюсь в нее своей эрекцией, тем самым заставляя свою жену ахнуть и посмотреть на себя. Короткое мгновение я наслаждаюсь картиной, которую хочу видеть как можно чаще.

Всегда.

Тяжело дыша, Филиция облизывает малиновые губы с горящим предвкушением в аквамариновых глазах и полностью расслабляется, предоставляя мне полный доступ к своему телу. Телу, которое хочет только одного. Чтобы я трахнул его.

Контролируя ее эмоции взглядом, пробираюсь под воздушную юбку и цепляю атласные трусики, чтобы стянуть их. Но я делаю это осторожно, поочередно высвобождая стройные ноги. После чего Филиция любезно расставляет их, при этом заливаясь пунцовым румянцем. Но, несмотря на всю невинность этой женщины, сейчас ее глаза темнеют от самой мрачной похоти.

Сглатываю и, опершись на одну руку, свободной проскальзываю между наших тел, щелкаю пряжкой ремня и, не снимая штанов, вынимаю свой стояк через ширинку.

Твою мать.

Сжав болезненно твердую длину в кулак, я выдыхаю сквозь стиснутые зубы и направляю себя к влажным складкам, прежде чем одним толчком проскальзываю в горячую влажность. Гребаный рай. Плотный жар настолько сжимает меня, что я издаю сдавленный стон одновременно с тем, как Фел выгибается с громким криком удовольствия мне навстречу. Это не нежное удовольствие, оно на грани боли, но именно это делает ее чертовски мокрой.

Отступив назад, я вонзаюсь в нее еще одним безжалостным толчком, потому что знаю, что она нуждается в этом. Нам обоим это нужно. Сжав ее мягкое бедро крепче, удерживаю Фел на месте и врезаюсь в нее снова и снова. Прижимаясь своим лбом к ее, каждый раз, когда мой пах разбивается о ее нежную плоть. За считанные секунды воздух наполняется порочными шлепками наших тел и ее стонами, приглушенными моим рычанием. Эти звуки напоминают темную симфонию. И чем грубее я вколачиваюсь в свою жену, тем громче она становится. И тем сильнее Филиция цепляется за мою рубашку. Настолько, что я чувствую, как накрахмаленная ткань трещит под ее ногтями. С какой-то одержимой потребностью она сжимает ее, умоляя меня не останавливаться. Обращая мой ритм в смесь диких толчков и укусов, которыми я осыпаю ее шею. Она позволяет мне трахать себя так, как я должен был трахать ее всегда. Потому что она принадлежит мне. И она примет все, что я ей дам, будь то боль или наслаждение. Любовь или ненависть.

Очередной женский стон я заглушаю своим рычанием и шлепком наших тел, после чего чувствую, как ее стенки грозят задушить меня жаром и утянуть в самый эпицентр электрического разряда. Мы оба в одежде, и, кажется, еще мгновение, она просто загорится на нас. Вспыхнет и обернется пламенем геены. Оргазм подбирается к ней первым, и Фел дает мне об этом знать, запрокидывая голову и выгибая спину. Она кричит от удовольствия в тот самый момент, когда ее стенки сжимаются в бешеной пульсации вокруг меня. Филиция взрывается и распадается прямо на моем члене, и от этого зрелища я срываюсь и начинаю трахать ее как сумасшедший, заставляя ее забиться в еще одном оргазме. Секунда, и меня тоже накрывает удовольствием, мои толчки замедляются, и, врезавшись до упора, я изливаюсь в нее до последней капли.

Рваный вдох покидает мою горящую грудную клетку, и я придавливаю Фел собой, зарываясь лицом в ее влажную шею. Я все еще в ней и чувствую, как ее тело дрожит и борется за возможность дышать. Выхожу из нее и отстраняюсь, предоставляя ей это право, прежде чем поднимаюсь с кровати. В горле саднит, и я сглатываю, чтобы заглушить дискомфорт, пока поправляю ширинку и рубашку.

Когда я заканчиваю, поворачиваюсь и сталкиваюсь с эротичной картиной: моя жена лежит раскрасневшаяся и все еще задыхающаяся от оргазма. Я делаю шаг и протягиваю руку, чтобы убрать пшеничный локон, прилипший к ее лицу. А затем мягко цепляю за подбородок и оставляю на ее губах чувственный поцелуй, после чего хрипло шепчу в них:

— Спи.

— А ты? — ее голос тихий, убаюкивающий, но я не поддаюсь этой уловке.

— Я вернусь, как закончу работу.

Филиция целует мою ладонь и мирно прикрывает глаза, практически в считанные секунды засыпая в нашей постели.

Я выхожу из дома с ярым желанием вернуться обратно. Возможно, все дело в том, как беззащитно она выглядела одна в большой кровати, или в том, как она кончала на моем члене. Каждый раз Филиция делает это так, как нужно мне. Более поглощающе. Более губительно и мрачно, умирая и воскресая стонами. Она настолько восхитительно это делает, что я позволяю этому звуку тавром въедаться в мой разум. Но вернуться не могу. Пока она рядом я думаютолько о ней. И не могу ничего с этим поделать. Я так и не смог за всю дорогу сконцентрироваться на чем-то, кроме нее. И прежде, чем вернусь, чтобы провести с ней серьезный разговор о причине ее истерики и о походе к гинекологу, мне нужно поговорить с Винни с глазу на глаз. Есть информация, которая передается только при личной встрече и в надежном месте. Наступают времена, когда решающим оружием в войне становится информация. И нельзя, чтобы ей овладел кто-то, кроме меня и моего подручного.

Киро стоит и ждет на том же месте, где я его оставил. Заметив меня, он быстро докуривает сигарету и открывает передо мной дверь, бросая многозначительный взгляд на мои волосы, которые Филиция оставила в полном беспорядке. Как и я ее. Взъерошив их, я игнорирую его жест и обхожу машину, чтобы занять переднее водительское место.

Уловив мое настроение, Киро усаживается за руль, и через мгновение мы трогаемся с места. Я достаю телефон и начинаю пересматривать информацию от своих хакеров.

— Ходят слухи, что дочь пахана уже в Штатах.

Я замираю с поднесенной ко рту сигаретой, а затем отрываюсь от экрана, поворачиваю голову и смотрю на молодого солдата, который кажется спокойным, пока не чувствует мой пристальный взгляд и не встречается с ним в зеркале. Может быть, снизить его в должности было недостаточной демонстрацией, чтобы этот щенок понимал свое и без того шаткое положение в клане?

— Ты не тот, с кем я буду обсуждать подобное, — яговорю спокойно, медленно. — В следующий раз, прежде чем что-то мне сказать, проанализируй это.

— Простите, босс, — буркнув под нос, он сосредотачивается на дороге, а я, наконец, прикуриваю сигарету и расслабленно ударяюсь затылком о подголовник, возвращаясь мыслями к стонущей подо мной жене. Эта картина не выходит из моей головы. Прикрываю глаза и издаю мычащий звук. Я слишком много о ней думаю, но даже понимание этого не заставляет меня перестать отвлекаться от важных дел.

«Женщины и эмоции. Это две вещи, идущие рука об руку. Это две константы, которые делают мужчин слабыми».

Эти слова отец твердил мне с самого детства. Его отличие от других мужчин в том, что свою слабость он за жалкое мгновение обернул жестокостью. Спасибо моей матери.

Теперь я понимаю, почему мой отец добивался своих целей за самые короткие сроки. Единственными ценностями для него были бизнес и братство.

И, разумеется, он ненавидел всех женщин.

Не скажу, что ему это помогло. Потому что в итоге он застрелился у себя в кабинете.

— Босс, я хотел с вами поговорить, — в мои мысли снова вторгается голос Киро, и я открываю глаза. С минуту я еще не двигаюсь, докуривая сигарету и позволяя горечи обволакивать мое горло, а затем, потушив никотиновую палочку в пепельнице, разминаю шею и окончательно возвращаюсь в реальность.

Обычно я бы не стал слушать его сопливую речь, однако сейчас поступлюсь своими принципами. Мне нужно отвлечься, поэтому я жестом руки даю солдату разрешение продолжать.

— Я знаю, что оступился. Но хотел бы заработать шанс вернуться на прежнюю должность.

Что за идиот…

— К охране моей жены ты больше никогда не будешь иметь отношения. — Постукиваю указательным пальцем по бедру. — Это не то, с чем ты можешь справиться. Лучше рули и радуйся, что остался жив.

— Простите, босс. И я сожалею. Знаю, что завоевать ваше доверие нелегко, но я все же не брошу попыток.

— Смотри, чтобы они не оказались последними.

Я говорю эти слова, глядя на клуб, к которому мы подъезжаем, а как только машина паркуется, первым распахиваю дверь, выбираясь на улицу. В кармане вибрирует телефон, и я достаю его, но не успеваю даже прочесть имя абонента, как в стороне раздается внезапный яростный крик на японском, а следом звучит автоматная очередь. Тело дергается, как от невидимых ударов, и мне приходится опереться спиной о машину. Делаю глубокий вдох, надеясь, что это поможет избавиться от пульсирующего эха в ушах, но к нему добавляется острейшая боль, которая слишком быстро охватывает все мое существо. Из горла вырывается хриплый звук, когда я опускаю взгляд и замечаю расползающиеся по белой рубашке багровые пятна. Слегка помятой там, где совсем недавно ее сжимали пальцы Филиции. А потом мир начинает уплывать, перед глазами темнеет, и последнее, что я чувствую — это глухой удар о что-то твердое…

Я подрываюсь на кровати так внезапно, будто меня толкнули. Не понимаю, что послужило столь резкому пробуждению. Но какое-то неприятное предчувствие слишком быстро разливается по телу тревожной рябью, и я не сразу замечаю, как отчаянно, до боли сжимаю пальцами простынь.

С трудом разжимаю их и чувствую, как онемение оживает колючим покалыванием под кожей. Может быть, мне снился плохой сон? Качаю головой. Не помню. Этот момент, когда я буквально вырвалась из вакуума, стер все, от чего я бежала в темноте. Пытаюсь вспомнить, но связующая нить ускользает. Прерывисто втянув воздух, свешиваю ноги с кровати, и мне требуется время, чтобы выровнять дыхание и успокоить колотящееся сердце. Это просто сон. Просто кошмар.

Выдохнув более спокойно, провожу рукой по лбу и смахиваю капельки пота.

Все еще потерянная, поворачиваю голову в сторону окна и вижу, как оранжевое солнце наполовину скрылось за линией горизонта.

Сколько я проспала? Неужели весь день? Должно быть, длительная дорога и паника, прорвавшаяся вместе со слезами, выбили меня из сил. А затем я внезапно вспоминаю, что послужило причиной моей истерики.

Шизофрения. Моя беременность. И страх перед тем, как рассказать обо всем Эзио, чего я конечно же так и не смогла сделать. Боже, я надеялась, что во второй раз уже более стойко приму неизбежное, но не выходит. Волнение по новой врезается ребра, и дыхание снова сбивается. Я должна ему сказать. Он имеет на это не меньше прав, чем я. Возможно, тогда часть груза переживаний снимется с моей грудной клетки. Но другая часть останется. И боюсь, что навсегда.

Две красные полоски…

Может, я все еще сплю?

Нет. Все слишком реально. Волнение. Страх. И капелька сладкого предвкушения.

Две полоски так четко проявились на тесте, что даже сейчас мерещатся мне перед глазами, напоминая, что я ношу под сердцем маленькую жизнь. Сотни вопросов начинают колоть меня со всех сторон. Стоило ли брать на себя такую ответственность, чтобы приносить в этот грязный мир светлого человечка? Сможем ли мы его защитить от всех опасностей, которые идут по следам за моим мужем? Сможет ли он жить как нормальный ребенок? Ходить в школу? Иметь друзей? И что, если когда-нибудь я не смогу помогать Эзио? Что, если стану обузой ему и нашему ребенку? Я так сильно прикусываю свою губу, мечтая заглушить этот глупый голос, что во рту появляется металлический привкус. Я должна остановиться. И вспомнить слова Эзио, которые были самыми искренними за всю историю наших отношений, и, кажется, теперь я люблю его еще больше. Он пообещал, что всегда будет рядом со мной. И я верю ему. Ведь мой муж никогда не обманывает.

Растерев лицо ладонями, я еще несколько минут сижу и смотрю в одну точку. А потом, окончательно выбравшись из морока дурного сна, оборачиваюсь через плечо на постель, чтобы убедиться в отсутствии Эзио. Разумеется, его здесь нет.

Я вздыхаю и пытаюсь восстановить хронологию вчерашних событий. И мне прекрасно в этом помогают трусики, которые я случайно цепляю ногой, когда поднимаюсь с кровати.

Конечно! Как я могла забыть!

Покачав головой, наклоняюсь и поднимаю атласную ткань, вспоминая, как сдержанно он вел себя в этот момент, как мужественные пальцы стягивали их, царапая мои бедра, и как я призывно расставила их, за жалкое мгновение превратив своего злодея в бурю безумия.

Так и было.

Все началось с чувственного массажа моих ступней, о котором я раньше и подумать не могла, особенно в исполнении Эзио. Как руки хладнокровного убийцы могут быть такими чуткими, нежными и приносить такое внеземное удовольствие, что я готова была в тот момент позволить ему все? Качаю головой. Наверное, мне никогда этого не понять.

Не понять, как его сильные пальцы с точностью хирурга находили мои самые слабые точки и каждый раз давили на них так, как мне было это нужно. Прикосновения Эзио постепенно пробуждали меня сладким обещанием, посылая по всему телу мягкие расслабляющие волны, которые слишком быстро обернулись всепоглощающей лавиной. Я горела от его жестоких и в то же время осторожный прикосновений. Но я хотела большего. И в какой-то момент даже рискнула спровоцировать мужские руки дотянуться до других моих изнывающих по ласке частей тела. Эзио, теряющий самообладание, — это особый вид мужчины. И в конце концов я получила гораздо больше. Потому что все закончилось грубым сексом и умопомрачительным оргазмом. Видимо, это было настолько ошеломляющим, что я смогла спутать это с одним из снов.

От порочной киноленты перед глазами предательский жар за считанные секунды сворачивается гремучей змеей внизу живота, и я, воспротивившись этому, быстро иду в ванную, чтобы бросить в корзину с бельем атласное напоминание.

Искушение принять душ практически заставляет скинуть с себя одежду и зайти под прохладные струи, но пересохшее горло и желание выпить воды в разы сильнее. Правда, как только я выхожу в коридор, тут же останавливаюсь из-за странной тишины. Такой в этом доме не было как минимум несколько месяцев.

Разве Эзио не должен был уже вернуться?

Я так крепко спала, что сейчас совершенно дезориентирована и не понимаю, что происходит в нашем доме. А что, если кто-то проник?.. Что, если… В груди все спирает, и я закрываю рот ладонью. Нет, тогда бы я не проснулась, будь мои опасений верны. Но тревога снова охватывает меня, на этот раз неприятно пробираясь вверх по позвоночнику. Наверное, поэтому я быстро возвращаюсь в комнату, чтобы взять свой телефон и попытаться позвонить мужу, но, снова оказавшись в тихом пустынном коридоре, почему-то не делаю этого. Вместо этого я крадусь и заглядываю в кабинет, который, к моему удивлению, совершенно без охраны, да и внутри тоже никого не обнаруживаю. Ладонь, в которой зажат телефон, покрывается холодным потом.

Я чувствую что-то нехорошее, оно словно витает в воздухе тяжелым смогом. Медленно пячусь назад и уже хочу закричать охране и потребовать объяснений, как вдруг слышу приглушенный металлический звук. Словно что-то упало. Мое сердце леденеет, а по грохочущим нервам разливается жидкая струйка страха. Однако, вопреки осязаемой опасности, я начинаю медленно передвигать онемевшими ногами в направлении звука. Почему-то даже не сомневаюсь, что он приведет меня к неприятностям.

И, когда захожу в столовую, внутри все вмиг оборачивается камнем, колени подводят меня, и я роняю телефон, чтобы успеть ухватиться за дверь.

В следующее мгновение снова раздается этот лязгающий звук, а люди, столпившиеся вокруг стола, оборачиваются, частично открывая мне обзор. Я замечаю человека в фартуке, напоминающего мясника, потому что тот весь в крови, а на столе миска с пулями, которые он вытаскивает…

Из горла вырывается гортанный удушливый звук, и я закрываю рот, чтобы заглушить его. Глаза вмиг наливаются горячим туманом слез, и вид бледного, частично окровавленного тела Эзио скрывается за плотной соленой стеной. Осознание по новой наносит удар в мое дребезжащее от боли сердце, и я чувствую, как мою ладонь обжигает новый крик. Еще и еще. И сквозь боль, вырывающуюся из моей груди, я улавливаю грубое ругательство Винченцо.

— Какой идиот впустил ее?

Не знаю, откуда беру силы, но я бросаюсь вперед, чтобы… не знаю… Мне просто необходимо взять его за руку и почувствовать тепло, которое мне так сейчас необходимо, но, коснувшись безжизненного тела мужа, я окончательно схожу с ума и начинаю колотить его по груди, умоляя вернуться ко мне. Умоляя открыть глаза. Я умоляю его, пока кто-то с силой не оттаскивает меня, но даже тогда я противлюсь, цепляясь за окровавленную рубашку Эзио, разрезанную на две части.

— Синьора…

— Он не мог… Он не… Да пустите же вы меня!

Обессилев, я прекращаю биться и практически уже ничего не вижу из-за карусели перед глазами.

Винченцо кричит что-то еще, только на этот раз его голос уже близко, а мое обмякшее тело вдруг оказывается в воздухе.

Не задерживаясь не на секунду, он выносит меня прочь.Только слишком поздно. Его кровь на моих руках, лице. Запах этой крови уже отравил и вырыл себе яму в моих легких. Запах смерти.

Меня опускают на что-то мягкое, а потом под нос пихают что-то с резким запахом, и я отдергиваю голову.Зрение немного проясняется, и я вижу перед собой Винченцо, стоящего на одном колене.

— Синьора…

— Он жив, — мои губы дрожат, но я с усилием приподнимаюсь и цепляюсь за плечи подручного. — Эзио не умер… Он не мог… Я ведь…

Сильные руки встряхивают меня, а затем я слышу строгий мужской голос:

— Послушайте, синьора. Вы не должны были этого видеть.

Ярость вспыхивает в моей крови вместе с новыми слезами, и я сжимаю ткань его пиджа в кулаках.

— Но я видела! — цежу сквозь зубы. — Видела!

Мужчина тяжело вздыхает и убирает с себя мои руки, крепко сжимая в с воих.

— Синьора, послушайте, состояние босса крайне тяжелое, и я даже не могу допустить мысль, что он выкарабкается. Поэтому хочу, чтобы вы с этой минуты поняли всю серьезность положения. Своего и нашего клана. Я хочу, чтобы вы собрали всю свою железную волю и вели себя так, как подобает жене дона. И не совершали глупостей. Никаких глупостей, черт возьми! Вы жена Эзио Торричели и, я надеюсь, понимаете, что теперь вас ждет за порогом этого дома?

Не хочу ничего слышать! Рыдания застревают в горле, особенно когда я опускаю взгляд и замечаю, что мои пальцы все еще хранят его кровь. Боже мой… он… он не дышал. Я видела, что там лежал просто окровавленный кусок мяса.

Винченцо снова встряхивает меня, привлекая к себе мое внимание:

— Они похитят вас и убьют. Или изнасилуют и оставят в живых, чтобы использовать в своих целях. Я говорю вам это не для того, чтобы запугать. Синьора… — он качает головой, смотря на меня с полным отчаянием, и в этот момент я ломаюсь, пряча свои слезы на его плече. Потому что вижу в глазах подручного слезы потери.

— Филиция. Называй меня по имени, Винченцо, — прерывисто выдавливаю я, крепче сжимая лацканы грубого пиджака. — И я обещаю тебе, что никогда не сделаю ничего, что навредит мне или нашей семье. Никогда…

Сегодня к Эзио меня так и не пустили.

Единственная информация, которую мне предоставили: из его тела вытащили восемь пуль, и сейчас состояние моего мужа критическое. Крайне критическое. Он даже не может самостоятельно дышать, поэтому его ввели в искусственную кому. Это стало фатальным ударом по моим нервам, и понимание, что стресс может навредить нашему ребенку, не помогает контролировать ситуацию. Боже, о каком контроле я говорю? Мой муж в коме! Нервы на пределе. А шок оказался таким сильным, что на какое-то время я выпала из этой адской реальности. Вот я смотрю на его безжизненное тело и вот уже лежу в своей постели с ощущением, что жизненные силы неспешно покидают и меня.

Не знаю, сколько прошло времени. Сколько я вылила слез на плечо Винченцо. Но, видимо, достаточно, потому что сейчас я опустошена, у меня нет сил пошевелить даже пальцем, а горло саднит после яростных криков. Возможно, так действует успокоительное, только легче мне не становится. Все движется в замедленном темпе. А я все равно не успеваю за реальностью. Чудовищное чувство безысходности сдавливает мои ребра. Воздух с трудом проходит в легкие, и это мучает меня, ведь я должна дышать ради нашего ребенка, который может стать моим единственным воспоминанием о муже.

О муже, который стал частью меня. И, даже несмотря на его многолетнюю холодность ко мне, сейчас я это особенно ощущаю. За несколько месяцев мой злодей медленно и уверенно становился для меня всем. Он и был для меня всем, но сейчас Эзио позволил мне почувствовать, что я тоже стала для него целой жизнью. Необходимой и единственной. Я столько лет ждала этого, а теперь могу потерять все в одночасье.

Одинокая слеза тихо скатывается к моему уху, и я прикрываю глаза, умоляя боль, разрывающую меня изнутри, стихнуть.

Мысль о том, что тело Эзио, холодное и неподвижное, все еще распластано на столе в столовой, со зверским вероломством скручивает мои внутренности, бездушно разрывая их на части. И меня вместе с ними. Снова и снова. Вынуждая испытывать самую что ни на есть дикую боль. Раскаленную и жестокую, и от нее нет никакого спасения. Я хочу кричать от того, насколько это невыносимо, но у меня не выходит издать даже тихого звука[с1] . Ничего. Тело будто отключилось, вот только если снаружи безликая маска без каких-либо эмоций, то внутри сейчас бушует армагеддон, грозящий переломать все мои кости. Мне хочется заснуть, чтобы весь этот ужас закончился, но боюсь, что занимаюсь самообманом, ведь, когда у меня, наконец, получается провалиться в темноту, я оказываюсь выброшена в самое пекло кошмаров. Туда, где демоны, ранее обитающие в этом доме, берут надо мной верх. Только теперь у меня нет сил противостоять им. Во мне больше не осталось света. Вокруг только выстрелы, кровь, металлический лязг и его крики. Все мое тело сжимается от острого укола страха, и что-то помимо крика заставляет меня распахнуть глаза и вынырнуть на поверхность, задыхаясь от тех клочков воздуха, которые мне удается протолкнуть в легкие сквозь частые рваные вздохи.

— Синьора, проснитесь… Это просто кошмар… Синьора Филиция… Воды!

— Принесите быстрее воды!

Паника просачивается в меня вместе с солнечным светом и чужими голосами, особенно когда я, наконец, различаю силуэты рядом со своей кроватью.

— Вин… — Я запинаюсь и сглатываю, чтобы унять вспыхнувшую в горле боль, но мой голос едва слышен. — Винченцо… — я приподнимаюсь на дрожащих руках, судорожно осматривая двух неизвестных мне мужчин. — Кто эти люди, Винченцо?

— Синьора, это синьор Алигьери, семейный врач, работающий на босса уже много лет, — подручный представляет мне солидного мужчину в маленьких круглых очках, с залысиной и седыми висками, а затем мне кивает второй, который неспешно выступает вперед. Он более молодой, с кустистыми бровями, на вид лет пятидесяти и с аккуратно уложенными кудрями.

— Меня зовут Валентино Батисто, синьора, я психотерапевт. — Мои глаза округляются. — Ваш муж связался со мной несколько месяцев назад и нанял меня, чтобы в случае необходимости я был рядом.

Липкая струйка пота соскальзывает по моей шее, когда я начинаю мотать головой.

— В этом нет необходимости, я здорова, — сиплю, сжимая покрывало в руках.

— Боюсь, что в связи с последними событиями эта необходимость может возникнуть.

«В связи с последними событиями…» — эхом разносится в моей затуманенной голове, прежде чем до меня доходит смысл его слов.

Эзио… Это не кошмар!

В этот момент в спальне появляется Киро со стаканом воды, но, как только он подносит и протягивает его мне, я выбиваю тот из его рук. Секунда, и звон стекла разрезает тишину.

— Что с моим мужем? — дрожащим голосом спрашиваю я, быстро переключившись на Винченцо, неосознанно спуская ноги с кровати, но подручный быстро оказывается рядом и не позволяет мне упасть, укладывая мое непослушное тело на подушки.

— Синьора, вам нужно успокоиться…

— Винченцо, — я сжимаю лацканы его пиджака, заставляя приблизиться ко мне, и шиплю ему на ухо со всей яростью. Мне нравится это чувство, оно заглушает боль и страх. — Я хочу, чтобы эти люди ушли. Я хочу, чтобы все убрались из нашего дома! И я хочу видеть своего мужа! Сейчас же!

Мои пальцы подрагивают, все еще сжимая плотную ткань пиджака, а потом я отстраняюсь и встречаюсь нетерпеливым взглядом с Винченцо.

— Сейчас.

Подручный с минуту всматривается в мое лицо, будто не доверяя мне, но все же кивает, напрягая гладковыбритые скулы. И только после этого я отпускаю его, запоздало ощущая жжение в пальцах от того, с какой силой сжимала их.

— Киро, привези кресло, — распоряжается Винченцо, и я практически в мгновение взрываюсь раздражением.

— У меня есть ноги! — возражаю повышенным тоном. — Я не больна, Винченцо, и дойду сама! Единственный врач, который мне нужен, это гинеколог. Я жду ребенка, и, прежде чем пичкать меня таблетками, — бросаю взгляд на мужчин, — вы должны были убедиться, что ни один из препаратов не навредит ему!

Седовласый доктор успокаивает меня жестом руки, после чего приближается, чтобы показать свой телефон, на экране которого я вижу онлайн-утилиту с записью встреч. Одна из них зарегистрирована на фамилию Торричели.

Убедившись, что я прочитала, мужчина убирает гаджет и произносит спокойным тоном:

— Ваш муж назначил мне встречу именно по этой причине. И можете не волноваться, таблетки, которые вы приняли, ни коим образом не отразятся на здоровье плода.

Мое тело застывает. Эзио собирался встретиться с врачом? Но как? Как он узнал?

Закусив губу, я собираю пальцами волосы на макушке и задерживаю дыхание. Да. Я знала, что у нас есть какая-то странная связь, но чтобы настолько… Громко выдыхаю и сосредотачиваюсь на докторе. Шок явно отражается на моем лице, вижу это по тому, как Алигьери по-доброму мне улыбается.

— Эзио знал? — спрашиваю тихо-тихо.

Мужчина кивает, а в его добрых серых глазах светится понимание:

— Думаю, он догадывался, — Алигьери продолжает успокаивать меня. — Вам нужно сейчас в первую очередь думать о ребенке, синьора. И я рекомендую немного прийти в себя, прежде чем навещать своего мужа. Его состояние тяжелое, но стабильное. Мы приложим все усилия, чтобы синьор Торричели пришел в себя. Но также мы должны как можно больше оградить вас от стрессов. Вы напуганы, я понимаю, но не ищите в нас врагов. Я годами служил семье Торричели и продолжу свою службу до конца своих дней.

Я беру время на передышку и чувствую, как слова доктора оказывают слабый успокаивающий эффект. По крайней мере, этого достаточно, чтобы начать мыслить более рационально.

— Сколько он будет в коме?

— Я затрудняюсь ответить, синьора, его состояние может продлиться от недели до нескольких месяцев. Сейчас его легкие не могут сами функционировать из-за полученных травм, но, как только восстановим дыхательную функцию, мы начнем выводить его из комы.

— Может, ему будет лучше в больнице?

Доктор отрицательно качает головой, поправляя пальцем очки на переносице.

— Транспортировать его сейчас в больницу нецелесообразно. Он обеспечен сейчас всем необходимым оборудованием и лучшим медицинским уходом.

— А что, если этого будет недостаточно?

Доктор устало вздыхает и присаживается на край кровати, чтобы взять мои руки в свои.

— Единственное, чего вашему мужу сейчас недостаточно, это чуда, которое поможет ему вернуться обратно.

Я скучаю по нему.

Прошел месяц. Как доктор и говорил, Эзио вывели из искусственной комы, и теперь он может дышать самостоятельно, вот только чудо на этом закончилось. Потому что он не пришел в себя, как должен был. И этот факт разрывает мою душу на ошметки. Врачи успокаивают, что такое случается и нужно ждать. И я жду. Месяц, а потом еще один, но его льдистые глаза остаются неподвижны. Однако я борюсь. Борюсь с угасающей надеждой и страхом, что однажды не смогу увидеть его невероятные голубые глаза. Или с мыслью о том, что еще немного, и я сойду с ума от потерянного без него времени.

Четыре месяца…

Четыре месяца я слушала ложь, но верила в нее и в то, что когда-нибудь мой муж вернется ко мне.

Четыре месяца я жду его, позволяя воспоминаниям о нас разрушать меня в одиночестве. И, даже будучи беременной, я чувствую себя покинутой.

Четыре месяца я не переставала говорить с Эзио, есть рядом с ним и спать тоже. Я не переставала класть его руку на уже округлившийся живот в надежде, что оттуда кто-нибудь откликнется. Но ни ребенок, ни Эзио не давали мне никаких знаков. И тревога усиливалась с каждым днем, потому что срок беременности был уже приличный, и я должна была почувствовать хотя бы один толчок. Один слабенький, крохотный толчок. Но Афелия ни разу не дала знать, что слышит мой голос или чувствует близость своего папочки.

Несколько недель назад доктор сообщил на узи пол ребенка. Девочка. У нас родится маленькая чудесная девочка. Которая будет носить большие банты, для которой мы купим маленького пони и крошечные пуанты. Эзио будет учить ее верховой езде, а я — танцевать с ней по вечерам. Эта сказка в какой-то мере помогает мне держаться среди окружающей нас темноты. Каждый вечер, лежа рядом с Эзио, я представляю нашу малышку в розовой воздушной пачке, с кудряшками и темными как ночь волосами. Почему-то мне кажется, она будет именно такой. Я говорю об этом Эзио каждый день. Но он меня не слышит.

Внезапно я вздрагиваю от писка, а после замечаю скачок на экране. Удерживая книгу на коленях, я сильнее сжимаю Эзио за руку, прежде чем пищание датчика усиливается, показывая ускоряющееся сердцебиение. Мое сейчас даже быстрее. Что-то не так. Я тут же откидываю книгу в сторону и беру телефон, чтобы позвонить Винченцо, но меня перекидывают на голосовую почту. Желчь подступает к горлу и обжигает.

— Черт, черт, черт, — паника нарастает, пока я быстро печатаю подручному сообщение, а после и доктору Алигьери, который почему-то не берет трубку еще с утра. Закончив, небрежно бросаю телефон на прикроватную тумбу и возвращаюсь к своему мужу, снова взяв его руку в свои ладони.

— Не оставляй нас. Я так долго ждала тебя, Эзио. Ты не можешь… Не можешь так поступить со мной, — шепчу дрожащим голосом и прижимаю его неподвижные пальцы к своим губам, но в следующее мгновение происходит то, что выбивает из моих легких весь кислород. Легкий пинок. Я почувствовала его. Тот самый, которого я ждала так же сильно, как и пробуждения Эзио. Боже мой… Медленно пересаживаюсь на край кровати и сглатываю предвестники слез, но они снова грозят напасть на меня. Ахаю, ощутив еще один пинок, и в этот момент слезы радости впервые за долгое время осветили мои глаза. Не теряя ни секунды, я прикладываю ладонь Эзио к своему животу и с замиранием сердца дожидаюсь еще одного толчка нашей крошки.

— Ты чувствуешь? Боже, Эзио, ты чувствуешь ее? Наша девочка передает нам привет, — мой голос скрипит от удушливых слез. — Открой глаза, милый. Ты так нам нужен, — рыдания прорываются наружу, и все расплывается от соленых капель. — Вернись к нам… — Утыкаюсь лбом в его и, еле сдерживая рыдания, шепчу, прикрыв глаза и обняв его лицо ладонями: — Не оставляй нас.

Мои плечи содрогаются, когда осознание, что я только что ощутила нашу маленькую Афелию, доходит и обосновывается в моем разуме. В подтверждение она снова шевелится, дергая за струны моего дребезжащего сердца. А потом происходит то, что заставляет его замереть…

— Никогда, — раздается хриплый звук до боли родного голоса, и я чувствую, как шевелятся его губы.— Я никогда не оставлю вас.

Резко втянув возух, я отшатываюсь и, проморгавшись от слез, впиваюсь неверящим взглядом в Эзио, но его глаза все еще закрыты. А затем я вздрагиваю от слабого прикосновения. Его ладонь на моем животе, правда, уже в следующее мгновение она норовит обессиленно упасть вниз, но я тут же подхватываю ее и прижимаю обратно.

В этот момент он открывает глаза, и мое дыхание становится прерывистым. Надежда по новой расцветает в груди огненным цветком, а я тону в темно-синей радужке ледников. Он вернулся.

Наклоняюсь, чтобы прижаться к его бесцветным губам своими, но, прежде чем поцеловать их, шепчу:

— Я так боялась, что не успею тебе сказать. — Мотаю головой, продолжая тихим шепотом: — У нас будет девочка. Наша маленькая Афелия.

Эзио опускает тяжелую ладонь на мой затылок и прижимает меня к себе еще крепче.

— Я слышал. Я всегда тебя слышал, la mia falena…