Я задерживаю дыхание и заставляю себя отвлечься от созерцания человека, однажды растоптавшего мои чувства. Взгляд ластится о мужественные черты лица, пухлые губы и такие знакомые голубо-серые омуты. В них я однажды и утонула.

Сжимаю ладошки. Хватит об этом думать, Вита, вы просто когда-то встречались и все…у тебя и так проблем целая гора, не хватает только Влада Агапова в придачу ко всем остальным.

— Я помогу тебе, Вита, — Влад перехватывает мою руку и сжимает. Я опускаю взгляд на сплетенные руки и издаю нервный смешок.

Недавний разговор с мужем вновь врывается в мысли. Мне нужна помощь, на самом деле. Конечности холодеют, несмотря на жар ладоней, в которых так уютно расположились мои руки. Натянув на лицо непроницаемую маску безразличия, я гордо отвечаю:

— Мне не нужна помощь, — «от такого же предателя» звучит в голове, ведь когда-то он был моим Владом. Но теперь к нему не было доверия.

Мужчина наклоняется ко мне и без тени юмора гортанно выдает:

— Врешь, я знаю, он тебе угрожает, тянет с разводом и грозится оставить без ничего, я могу все решить, — тяжелая ладонь опускается на талию.

Я и не заметила, как он придвинулся ко мне вплотную. Слишком знакомый аромат мужского парфюма щекочет ноздри, я не хочу погружаться в это наслаждение от простого запаха, но тону в нем. Завороженно смотрю, как дергается кадык мужчины от каждого произнесенного слова.

Вита, очнись!

Бесплатный сыр только в мышеловке.

— И что ты захочешь взамен? — шепчу пересохшими губами. Страх проходится по спине, а слабое сердце заходится черт его знает от чего. Нервы методично выкручиваются в толстый огненный шар, все вокруг искрит от напряжения.

Влад наклоняется еще ближе, теперь мы дышим одним воздухом. Мы смотрим друг другу глаза в глаза, так что я вижу в них свое отражение.

— Тебя. Ты родишь мне.

Дыхание спирает… Я выдыхаю, прикрывая опухшие от бессонной ночи глаза. В них словно песка насыпали.

Почему я не могу нормально воспринимать хоть что-то, связанное с детьми? В груди пробоина как у корабля после столкновения со скалой в шторм.

Шепчу как мантру израненной душой:

«Господи, если бы я только могла».

Я немного не успеваю с ужином к приходу мужа, а потому все падает из рук. Еще и странное ощущение подвешенного состояния, довольно непривычно и для меня не характерно. Словно вот-вот моя жизнь поменяет привычный ход.

Даже мигающие гирлянды не могут снять с меня напряжение, а раньше такие мелочи отвлекали и действовали успокаивающе.

Прикусив губу, я сдавленно выдыхаю, продолжая нарезать салат. Внезапно звенит напоминала на телефоне, и я машинально тянусь к очередным таблеткам на полке. Сколько их было и сколько еще будет на пути к цели… Протяжный звонок внезапно отвлекает. Да что ж такое!

— Иду! — наспех вытерев руки, я несусь в коридор, тапочки слетают на ходу. Неужели Герман пожаловал раньше обычного?

Быстро распахнув дверь, я вижу миловидную девушку лет двадцати, не больше. Длинные волнистые волосы кудрявым водопадом струятся по плечам. Лицо, что называется, кукольное, с большим количеством косметики на молодой коже.

Девушка смотрит на меня скорее заинтересовано, в то время как я не могу избавиться от ощущения, что где-то уже видела ее. Только вот вспомнить никак не удается.

— Здравствуйте, а вы к кому? — переспрашиваю хмурясь. Я никого не ждала.

Незнакомка делает шаг внутрь квартиры, заинтересованно оглядывается по сторонам. Аккуратный профиль, пухлые розовые губы. Все при ней.

— Вы Вита, верно? — маленькая сумочка отправляется на комод.

Я ничего не могу понять, девушка однозначно меня знает и ведет себя так, будто бы находится у себя дома.

— Да это я, — мне приходится шагнуть в ее сторону и преградить путь в квартиру.

— Тогда я к вам, — между делом, девушка расстегивает полушубок, покрытый тонким слоем снега. Мой взгляд сам собой останавливается на аккуратно выпирающем животе. Секундная боль пронзает тело, так всегда, когда я вижу беременных. Надо просто переключиться, и все.

— А вы, собственно, кто такая и что себе вообще позволяете?

Ну наглость же! Врываться в чужую квартиру без каких-либо пояснений. Я вновь и вновь рассматриваю смутно знакомое лицо. Что за бред?

— Я Ира, любимая женщина вашего мужа, и через четыре месяца у нас с Германом будет малыш, — колкий взгляд останавливается на моем лице, ни единый мускул не дрогнет. Пока моя реальность разрывается на части. Малыш. Герман. Внутренности сворачивается узлом.

Казалось, уши залило бетоном, дыхание сбивается. Сначала я не понимаю, о чем она говорит, просто поверить не могу в реальность происходящего.

Мой муж и она? Мой муж, который год добивался моего расположения в университете. Тот, который разругался с лучшим другом из-за меня. Тот, который стал для меня всем? Мой Герман?

— Что? — я с трудом проглатываю вязкую слюну, затем прикрываю глаза и вновь распахиваю веки, всматриваясь в женщину, которая поглаживает округлый живот. Она уверена в своем превосходстве и всем видом показывает преимущественное положение.

*******

— Я пришла сказать тебе, чтобы ты оставила его в покое. То, что ты не можешь родить, это целиком твоя проблема, понимаешь? А Герман тут не при чем, он имеет право быть счастливым. Я могу и даю ему это счастье. А вы двое…все равно больше не любите друг друга.

Откуда она знает о моей неспособности родить? Что…Боже, нет. Это просто не может быть правдой. Господи, почему так больно слышать это?

Надо собраться, однозначно, это именно то, что нужно было бы сделать.

— С чего вдруг... я должна в это верить? — язык заплетается, я проговариваю вопрос по слогам. Достойно звучать, не падать ниц. Плевать, что изнутри меня поласкает серной кислотой.

Сверкнувший перед моими глазами экран телефона с изображением мужа и этой самой Иры добивает меня окончательно. Герман часто ездил в командировки и, разумеется, никогда не брал меня, зачем, мол я там нужна? Сидеть в номере и ждать его с конференций? Генеральному директору строительной компании некогда развлекать жену, нужно решать великие дела…

Всматриваясь в радостные лица, калейдоскопом вращающиеся перед глазами, я жалею лишь об одном, что все еще могу видеть.

— Откуда? Откуда я все это могу знать? Детка, я сплю с ним уже год…Я знаю это, а еще то, что вы давно уже не вместе как муж и жена, хотя бы просто потому, что он пресытился тобой. И постоянные скандалы точно не способствуют половой жизни. А еще кем ты стала? Вот кем? Ты никто. Замухрышка, которая находится в полнейшей зависимости от своего мужа. Кому такая нужна? Ну разве что как прислуга. К примеру, я слишком себя уважаю, чтобы становиться такой, значит, обречена быть исключительно любимой женщиной. Не кухаркой, не уборщицей. Я не буду глотать волшебные таблетки, чтобы вылечиться от бесплодия.

Не первый год. Замухрышка. Зависимость. Последнее особенно остро впивается в сердце. Это все раздается эхом. Взгляд падает на экран. Боже.

На фото он весел и в компании невиданной красотки. Жаркие объятия, поцелуи, все понятно и без слов. Теперь она беременная стоит передо мной. Да, я никто.

Что может чувствовать человек, которому ломают кости? Вот именно это я испытываю, вслушиваясь в слова любовницы своего мужа. А как красиво завернула? Любимая женщина.

Не то что бездетная и ни на что не годная Вита, куда уж ей. Мне хочется вопить от боли. Неужели правда, и ситуация повторяется снова? Вот только с другим человеком?  Вита, ты обречена быть преданной снова и снова.

Интересно, как жизнь может распасться на куски в один миг! Вот ты замужем за любимым человеком, дом полная чаша, а в другой момент ты валяешься, разломанная словно игрушка, под проливным дождем отчаяния.

— Герман слишком порядочный человек, чтобы бросать тебя первым, но ты, будь же ты умнее и отойди в сторону, ведь он достоин лучшего, — Ира перекидывает волосы на бок и кривится, недовольно закатывая глаза.

Я стою в коридоре и медленно умираю, слушая удаляющийся цокот каблуков.

Сердце разлетается на осколки.

— Слишком порядочный, — я смеюсь, захлопывая входную дверь. — Слишком порядочный мерзавец.

Когда мое ослабевшее тело опускается на пол, я прижимаюсь головой к стене и рыдаю, царапая ногтями идеально покрашенную стенку. Флешбэком в голове проносятся немногочисленные кадры того, как я наведывалась к мужу на работу. И моментально я вспоминаю все.

Ира. Я вспомнила тебя, Ира. Новая секретарша моего мужа.

Я с трудом поднимаюсь на подрагивающие ноги и устремляюсь в сторону комнаты, стирая с щек бесконечные потоки слез. Теперь понятно, откуда взялись внеплановые командировки, задержки…Да, я действительно не могу родить, что мы только ни делали, к кому только не обращались. И пусть по анализам я здорова, он здоров, но детей нет.

У подруг уже вторые и третьи, а я все никак. Мы не распространялись, и от того сейчас мне паршиво так, как никогда. Ира никак не могла узнать такие подробности, если только ОН не рассказал ей.

Каждый новый тест при очередной задержке становится отличным поводом, чтобы впасть в безумие. Очередная полоска, не сигнализирующая о начале новой жизни. А сейчас и тесты делать бесполезно, как можно забеременеть, не живя половой жизнью?

Все поменялось. Когда? Вчера, месяц, год назад? Когда он вступил в должность на место моего отца…с появлением денег менялся и человек, незаметно, по чуть-чуть. Я принимала изменения, в некоторых винила себя…Больше денег, больше власти, новая должность, и наконец-то на место Геры пришел хмурый Герман.

Со стоном сажусь за стол и наливаю стакан воды, после чего делаю жадный глоток. Холод обжигает горло и не приносит успокоения. Обвожу невидящим взглядом окружающие себя предметы. Забавно так, все здесь, в этом доме, выбирала я, создавала уют тоже я, проект кухни и квартиры в целом мой, но я никто. Теперь никто. Гирлянда продолжает мигать, апельсины разложены на кухонном столе, запах стоит прекрасный. А в душе агония. Время верить в чудеса? Мои развеялись пеплом по бывшей счастливой жизни. Была ли она вообще?

Кого я обманываю? Все к этому шло, но почему так больно? Как будто в первый раз…

— Хм, по какому поводу на этот раз? — звучит голос моего мужа. Я даже не замечаю, как Герман приходит.

— Привет, порядочный, — поднимаю заплаканный взгляд и веду ним по идеально отглаженной рубашке и такому же идеальному костюму. Да. Никто постарался. Замираю и концентрируюсь на глазах, они ведь зеркало души?

Муж играет желваками, недоволен, его обычно бесят подобные вещи. Недосказанность — главная причина для гнева, но и выяснять отношения он не любит. Стоит передо мной холеный и идеальный.

Пять лет брака, пять лет, и все коту под хвост. Права была моя мама, когда говорила о том, что у меня напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. И не умею я выбирать мужчин…Ей не нравился никто, возможно, не просто так. Отец в этом плане был более лояльным, но Германа так же не взлюбил, ему только один человек нравился.

— Ты не в себе, как обычно? — Герман скептически поднимает бровь и расстегивает верхние пуговицы рубашки. Небритое лицо искажается странной эмоцией. Да, я часто не в себе, потому что отчаялась, потому что сил больше не осталось на борьбу, а он мне совсем не помогает.

Как обычно…Усмехаюсь на этот раз печально. И да, мы ругаемся, и с каждым разом скандалы становятся все масштабнее и масштабнее. Я упорно стою на своем и прошу поменять клинику, а он говорит, что я ищу проблему не там. Что плохого в том, чтобы обратиться к другим специалистам, если ты на самом деле хочешь детей? Если…

— О нет, что ты. Жена порядочного мужа не может быть не в себе, она ведь должна быть идеальной, да? — откидываюсь на спинку барного стула и прикрываю опухшие веки. Мне больно. Боль струится по телу и выжигает кожу. Я обещала себе, что больше никогда не переживу подобного, но…все повторяется. — Она должна проглатывать все, что предоставит ей муж. Порядочный.

— Вит, нет желания играть в мозгоклюйство. Ты либо говори прямо, либо захлопни рот. И без тебя хватает тех, кто полощет мне мозг, — Герман скидывает пиджак, остается в одной рубашке, плотно обтягивающей тело. Он хорош. Всегда. Не то что я. Особенно за последние три года, ведь я была не в себе, когда все…случилось. Господи, даже думать об этом тошно. Я не в себе, да, я не в себе. Пусть будет так.

Возможно, именно я виновата в том, что происходит сейчас. Я причина и следствие.

— Я все знаю.

— И что же знает моя дорогая жена? — в голосе звучит насмешка.

Я переживу это, как пережила очень много чего «до».

— Твоя беременная любовница приходила сегодня и довольно красноречиво поведала мне обо всем. Это все. Мы разводимся, — смотрю на мужа и считываю мельчайше эмоции. Я знаю его и читаю как открытую книгу. Судорога проходится по мужскому лицу, но в следующий момент Герман возобновляет контроль над эмоциями, и нечитаемая маска опускается на лицо.

Правда.

Мои пальцы не выдерживают, и стакан с водой соскальзывает, разбиваясь о кафельный пол. Звук действует отрезвляюще. Я прикусываю губу, рассматривая переливающиеся от света гирлянд капли на мраморном полу.

*******

«Я никогда не поступил бы с тобой так, как он» набатом звучат слова Германа, которые он шептал много лет назад. Он был просто другом. Все мы были друзьями…когда-то.

А затем случилось нечто, и только Герман остался  рядом, после как-то незаметно для себя я влюбилась, с ним и залечила свои раны.

Сейчас…Боже, как это больно.

— Вау. Какая экспрессия, какой символизм! Браво, все как ты любишь. Только зрителей нет, чтобы оценить постановку, — муж подходит ко мне, откидывая тапочками осколки. — Мы поговорим завтра, когда ты прекратишь истерику.

— Я не буду говорить с тобой ни сегодня, ни завтра, я не хочу тебя видеть! — срываюсь на крик.

В тот момент, когда я собирала себя по частям после гибели родных, а после пыталась докопаться до причин, почему у нас нет детей, он нашел выход в другом месте. — Боже, я верила тебе, Герман. Я доверилась тебе целиком и полностью, а ты поступил…— нет сил закончить мысль, нет голоса.

Что с нами стало? Во рту разливается металлический привкус от прикушенной губы, но я не реагирую и продолжаю терзать израненную плоть. Мы же любили друг друга, Гер.

Внутренности переворачиваются, когда я медленно поднимаюсь с места и вперяюсь взглядом в мужа.

— Никакого развода не будет, — припечатывает он в ответ, после чего стремительно подходит ко мне.

Ах, так? Эмоции, разумеется, глушат меня, но я не сдаюсь. Глотку дерет, глаза наливаются кровью. Никогда я не смогу простить предательство…никогда.

— Будет, потому что я ни минуты не проживу с тобой под одной крышей, — рука взметается вверх, ладонь практически касается лица Германа, но жесткий захват не дает мне закончить начатое. Муж с силой обхватывает запястье и толкает меня к стене. Лицо свирепое, злобное. Страх мокрыми щупальцами поднимается по спине.

— Ах, вот, как ты запела, девочка моя. А теперь слушай меня сюда, очень внимательно слушай. Никакого развода не будет, а если ты только попробуешь рыпнуться, или создать шумиху, то кто-то очень горько об этом пожалеет. Ты без меня никто, ни денег, ни работы. Квартира родителей? Ну поживешь без рубля и вернешься как миленькая, так что не делай резких движений. И потом, ты должна мне сказать «спасибо», у тебя будет ребенок. Вот родит Ира, заберу сына, и сиди нянчись. В чем проблема? Раз ты не смогла обеспечить меня наследником, то другие вполне на это способны, — каждое слово впивается в мое истекающее кровью сердце метко, но больше не причиняет боли. 

После злобной тирады мужчины я смотрю на него отрешенно.

— И запомни, ты все равно моя, — горячая ладонь касается моего лица, но я отшатываюсь как от пощечины.  В один момент я умерла морально. Он угрожает мне?

Как он может мне такое говорить? В глазах скапливаются предательские слезы, я выдыхаю, прокручивая снова и снова все услышанное. Что ты такое, Герман? Я не знаю тебя, Чудовище!

— У меня есть деньги, в конце концов, это моя компания! Как ты можешь?! Как твой язык вообще поворачивается?! Мой отец положил свое здоровье, чтобы поднять этот бизнес, он тянул все сам, завещав все мне.

Но я была…была не в силах пережить горе потери, а трезвый ум был просто необходим. И, конечно, Герман встал у руля, пока я приходила в себя.

— И где сейчас твой отец? А ты посмотри, кто числится генеральным в его компании, ага? — стальной голос врезается в мое сознание.

Это все слишком. Слишком.

— Ты…мерзавец, — ломающимся голосом отвечаю, наблюдая за скрученными пальцами в широкой ладони. Мужчина смотрит на меня самодовольно, словно этих слов и ждал, а затем отпускает меня и уходит, оставляя позади себя холод и боль.

Ночую я в гостиной, обхватывая дрожащее тело руками, меня не греет ни одно одеяло, меня не трогает больше ничего. Я продолжаю смотреть на мигающую гирлянду, сжимаю в руках мандарин, а потом жадно вдыхаю приятный аромат цитруса. План действий складывается слишком четко. Несмотря на пробоину в груди, я не упаду.

 На следующее утро, когда Герман уезжает на работу, собираю вещи, одежду, украшения и мелкие безделушки из прошлого, напоминающие мне о моих близких, и ухожу, кинув на стол ключи от квартиры. Я сажусь в машину и отрезаю себе путь к возврату, бросая прощальный взгляд на окна квартиры, в которой прошли счастливые дни. Если это, конечно, были они, а не моя созданная иллюзия.

Зайти в квартиру родителей не могу, это я начинаю четко осознавать, стоя под подъездом невзрачной пятиэтажки. Снег под ногами скрипит, а руки давно заледенели, превращаясь в две синюшные льдинки. Храбрости как не было, так и нет. Мне физически больно видеть родные стены, но идти куда-то еще не представляется возможным.

У всех подруг свои семьи, дети, падать им на голову еще и со своими проблемами неправильно. И я стою, бегло осматривая окна знакомой квартиры. Не была там три года, все вопросы решал… муж, а я так и не нашла в себе силы двигаться дальше. Сжимаю ключи в кармане дубленки и медленно распадаюсь на атомы.

Боюсь, что окажусь там и умру от боли. Как там жить? Как дышать этим воздухом, в котором наверняка все еще есть отголоски родных людей?

Я даю себе сутки, чтобы все это пережить. А дальше, дальше тебе, надо собраться, Вита Латыгина, собрать всю волю и пойти, несмотря на то, что боль съедает тебя изнутри. 

Мне нужно все обдумать в спокойной обстановке и без истерики. 

Сколько я так стою — не представляю, но, когда начинается снегопад, кто-то окликает меня.

— Виточка, солнышко! — в следующий момент я оказываюсь в нежных объятиях.

Хватает мгновения, чтобы узнать…

— Лилия Петровна, здравствуйте.

Мамина лучшая подруга совсем не меняется, кажется, что она застыла в одном возрасте. Что в тридцать пять, что в сорок пять…что сейчас одинаковая, она явно принимает эликсир молодости.

После всех событий я не смогла поддерживать с ней связь, не могла сталкиваться с прошлым, и сейчас, глядя в добрые глаза женщины, я испытываю стыд. Прикрываю глаза и изо всех сил сжимаю руки в кулаки.

— Как я скучала, детка! Милая, что же ты на морозе стоишь? — женщина хватает меня за руки и так смотрит в глаза, что хочется разрыдаться.

Все в ней знакомо мне с детства, и почему-то так веет теплом, что прижалась бы крепко и не отпускала. Она бросает взгляд на чемодан, а затем на мой внешний вид. В глазах отражается беспокойство, но затем женщина захлопывает его теплом.

— Да так…

Надо отдать должное, никаких расспросов нет.

— А давай чай попьем, я ватрушки испекла, помнишь, как раньше? — глаза женщины загораются особым блеском, она всегда любила готовку и часто наведывалась к нам с вкусняшками.

Я уже молчу о том, что в детстве весь двор знал о лучших ватрушках, которые каждые выходные раздавала Лилия Петровна исключительно по доброте душевной.

— Конечно, давайте, — отказаться я бы не смогла ни за что.

 Мне захотелось простого человеческого уюта, иначе я просто не справлюсь с лавиной боли.

 — Как вы вообще? — выдавливаю из себя, рассматривая лицо, усыпанное глубокими морщинами. Не от горя, а от бесконечной улыбки. Эта женщина светит ярко, как летнее солнышко в знойный день, и всех вокруг она старается окружить своим теплом.

Я задаю однозначно глупый вопрос, но не знаю, что в таком случае можно спросить, если честно.

— Я лучше всех, милая, здоровы с переменным успехом, а там как Бог даст. Внуков еще поднимать, да и не от всех дождались мы, старуха и старик, — бросает на меня печальный взгляд и продолжает, — сыновья вообще не спешат, слава Богу, хоть дочь родила.

Замираю, услышав опять крупицу информации. Да, у Агаты двое девочек, двойное счастье. Это прекрасно, но на глаза наворачиваются слезы. 

— Да какая же вы старуха, Лилия Петровна? — хмурюсь и сжимаю теплую ладошку. — Совсем девочка еще.

Мы поднимаемся на второй этаж, я осторожно поглядываю на родительскую дверь и прикусываю губу, а затем несмело заношу небольшой чемодан в знакомую трешку семьи Агаповых. До боли знакомую. Перед глазами проносятся флешбэками события прошлого, от самого маленького возраста.

Ностальгия обнимает меня со спины до болезненных спазмов в теле.

Эта лестничная клетка наполнена детством в чистом виде. Куда ни глянь, на самом деле. Квартиры Латыгиных и Агаповых в свое время можно было бы соединить, так уж мы были близки. Все мы.

Зайдя внутрь, понимаю, что у Лилии Петровны и Юрия Сергеевича ничего не меняется. Вся та же атмосфера бесконечной любви, просто в квартире уютно и не хочется уходить. Так бывает.

 Еще я ни разу не слышала, чтобы они устраивали скандалы, сколько я их помню… А ведь миллион лет вместе и хоть раз могли бы поругаться.

«Жене моей памятник при жизни ставить нужно» — это первое, что всплывает в голове, если подумать об Агапове Юрии Сергеевиче.

— Наш начальник еще работает, — словно читая мои мысли, говорит Лилия Петровна. Мы раздеваемся и проходим в обставленную по последнему слову техники кухню. — Говорю, что хватит парней строить уже, без него разберутся, дорогу надо давать молодым, но увы. Нет достойного преемника на место генерала-полковника, что ли?!

— Юрий Сергеевич живет своим делом, — заправляю выбившуюся прядь за ухо и осторожно осматриваю стенку с фотографиями в старых рамках. С ужасом понимаю, что на одной изображена я в объятиях Агаты и Влада, двоих из трёх детей четы Агаповых. Нам пять, и жизнь наполнена бесконечной радостью и весельем. Позже к нам присоединился Герман, а пока мы втроем. Не разлей вода.

Что-то заставляет внутренности сжаться. Было время, конечно. Знакомые голубо-серые омуты смотрят на меня открыто и еще с той детской непосредственностью, что когда-то была во всех нас.

— Ты цитируешь его, детка! Но я волнуюсь, давление шалит, да и сердце, опять же, побаливает иногда. Немолоды мы уже, а он до сих пор штанги тягает. Ну вот какой зал? — Лилия Петровна упирает руки в боки и недовольно хмурится.

Женщина замечает мой заинтересованный взгляд, которым я обвожу совсем новую кухню. С грустью понимаю, что та была лучше. Роднее.  

 — Ой, а знаешь, Влад тут недавно распорядился все изменить, сам заказаз, оплатил, чтобы удобно было. Я с боем отвоевала семейный стол-книжку, ну вот куда без него? А Юра так вообще держал нейтралитет, представляешь? — Лилия Петровна достает ватрушки, а у меня от трепета руки дрожат. Запах заполняет легкие и раздувает внутри меня необъяснимое счастье. — Юра и нейтралитет.

И правда, он всегда занимал хоть чью-то сторону. Даже если дело касалось детских шалостей. Все-таки знакомые люди, семейные проблемы, но такие теплые они, эти проблемы.

Под благовидным предлогом смываюсь в ванную, где с трудом перевожу дыхание и ополаскиваю лицо теплой водой. Взгляд падает на зеркало, в котором я вижу изможденную девушку с глубокими синяками под глазами. Карие глаза потухли, а веер из черных ресниц больше не делает их цепляющими, запоминающимися. Как было раньше. Когда-то давно, так давно, что и не вспомнить.

Видимо, я слишком долго торчу в ванной и потому слышу нежное.

— Виточка, выпечка остынет!

Выхожу из ванной, как из личного бомбоубежища и захожу на кухню, а там, как обычно бывает с приходом гостей, накрыт стол, а помимо ватрушек, есть еще и ароматно пахнущий суп с фрикадельками, огромная чашка чая, конфеты на любой вкус. Все в стиле семьи Агаповых, отсюда голодным еще никто никогда не уходил.

— Я подумала, что ты голодная, детка, дай мне побаловать тебя, — Лилия Петровна сжимает в руках кухонное полотенце, а я даже не знаю, куда себя деть. Мне и неловко, и как-то так же стыдно, как и было при встрече. Не могу избавиться от этого ощущения.

Все-таки я тогда поступала необдуманно, неправильно. Нельзя было просто закрываться от всех, в конце концов, люди не виноваты в том, что случилось. А мне нужно было это пережить с кем-то, а не самой. Может и не случилось бы сейчас ничего... Я силком заставляю себя отвлечься.

— Лилия Петровна, вы просто золото.

— Вот наш человек, а Агата начинает лепетать о своей фигуре, как только приходит к нам с Юрой. Все ей кажется, что я готовлю ее на убой, — мы усаживаемся за стол, и я не могу привести сердцебиение в порядок. Кажется, что хожу по краю. Начинаю есть вкуснейший обед, хоть сейчас только утро.

— Уверена, это все прибедняшки в ее стиле.

— Да, даже Марк так говорит, а он всегда рубит правду-матку.

Старший сын Лилии Петровны и Юрия Сергеевича всегда был угрюмым, сколько я его помню. Очевидно, что характером он пошел скорее в серьезного отца, чем в душу любой компании, мать. Марк никогда не смотрелся на свой возраст, и в детстве я его побаивалась, хотя именно он научил меня и Влада ездить на велосипеде.

— Как он, кстати?

— Майора получил. Ну а то ты его не знаешь, детка. Работа, работа и ничего, кроме нее. Как и у Влада. Вот только куда эта работа убежит, и так ведь достигли всего, чего только можно. А семья? — женщина всматривается в меня, и как будто ищет отклика.

Ухо выхватывает имя Влада, и я замираю. Ну нет, думать об этом прямо сейчас я не буду. 

— Семья важнее всего, — отвечаю тихо.

Для меня точно.

— Представляешь, Влад хочет открыть мне пекарню, я смеюсь как-то и не воспринимаю всерьез, — женщина снова говорит о среднем сыне, а я даже не знаю, как реагировать. 

Секундное замешательство отражается на моем лице, и она понимает все, мгновенно меняя тему. Совру, если скажу, что мне не хотелось бы что-то узнать о нем, но у Лилии Петровны есть талант, особый, она всегда понимает, когда надо вовремя замолчать. Золотая женщина, по нынешним меркам.

— Почему нет?

— Мне лет-то сколько, милая? Куда уже такие мероприятия, тут нужно иметь запал и энергию, плюс здоровье, чтобы следить, — продолжает, одаривая меня нежной улыбкой.

— Вы недооцениваете свой запал, Лилия Петровна, — склоняю голову набок.

— Пока работала в школе, он был. Были стремления какие-то, а сейчас что? Поменялось течение жизни, — женщина на мгновение грустнеет, а затем переключается. По щелчку.

Она когда-то вела у нас русский язык и литературу, и это был мой любимый предмет. Боже, эти воспоминания…Посиделки на первой парте вместе с Агатой и безумные попытки передать друг другу записки под зорким взглядом Лилии Петровны.

Мы заедаем суп ватрушками, выпиваем чай, когда Лилия Петровна долго рассказывает мне разные байки о своих внучках, и я слушаю с каким-то детским трепетом. Это чистое счастье.

— Детка, мы все так скучаем, — внезапно прерывает милую беседу и звучит гулко, я перестаю улыбаться, вперяясь взглядом в полупустую чашку с мелиссовым чаем. Все. В этом слове заложено так много для меня, потому что я понимаю: буквально все члены семьи могли бы испытывать такие чувства.

И я скучаю. Очень сильно. 

— Мне так жаль, — выдавливаю из себя, а в следующий момент за спиной слышится мужской раскатистый голос. Из прошлого.

— Всем доброе утро, — я застываю, чашка в руках скользит и с тихим стуком приземляется на стол. По спине проходится табун мурашек, и от приятного голоса волосы на загривке встают дыбом.

— А вот и Влад, мы тут с Витой ватрушками балуемся, присоединяйся, — Агапова подскакивает со своего места, освобождая стул для сына, пока я все еще в коматозном состоянии. Сама женщина садится прямо напротив, и попеременно смотрит на нас. 

Влад. 

Я наконец-то отмерзаю и поднимаю взгляд, сталкиваясь со своим прошлым. Болезненным прошлым.

— Привет, вискас, — льется низкий баритон.

Глупое прозвище, которое однажды дал мне Влад, все никак не выветрится из его головы. Меня отбрасывает в прошлое, когда я приносила домой всех уличных собак и кошек, птиц, а однажды даже ежика. Добрая душа, раздай беда, это все обо мне. На карманные деньги я покупала корм и все уличные коты были мои. Конечно, иногда кошачьим кормом я кормила собак, но это уже никому ненужные детали.

Всматриваюсь в глаза Влада читаю в них едва ощутимое удивление. Но мужчина умело скрывает свои эмоции за фальшивой улыбкой. Он все такой же. Во всем, начиная с внешности и заканчивая повадками. Выточенный профиль стал по-мужски притягателен, легкая небритость делает мужчину еще брутальнее. Еще бы, а раньше он вообще специально не брился, знал, как мне это нравилось.

Хотя, это я сейчас понимаю, что делалось это не только поэтому, а потому что девочки падали штабелями перед звездой студенческой рок-группы, и внешний вид, дополненный трехдневной щетиной, делал выбор среди девушек для мужчины масштабнее.

Я не могу выдавить и слова в ответ, ощупывая глазами Влада Агапова. Есть люди, которые с возрастом становятся только лучше, это о нем. А затем я вспоминаю свое изможденное отражение в зеркале, и хочется раствориться в пространстве.

Он сканирует меня в ответ, задерживаясь на глазах и губах, а я застываю изваянием. Мысли роем кружатся в голове. От простого «что он тут делает?» и до «его мать специально меня пригласила, да?»

— Сколько лет, сколько зим. А где же наш Герман? — лицо мужчины искривляется в недовольной гримасе, пусть Влад и пытается это скрыть за прищуром. Но его прочесть как открытую книгу я все еще могу.

— Влад! — слышится голос Лилии Петровны, она явно уже поняла что к чему. Да тут и семи пядей во лбу иметь не надо, если я пришла с чемоданом, пусть и небольшим, но все же.

— Работает.

Как у меня вообще получается ответить, я не знаю. Отворачиваюсь к чашке с чаем и делаю последний глоток. Едва теплая жидкость обволакивает горло, что сейчас сжимается словно в тисках.

— Ну надо же, я думал, ты тоже там работаешь. Мы с Тамарой ходим парой, — Влад не упускает возможности подколоть. Меня это скорее не трогает, так будет правильнее. Больнее чем есть, уже не станет.

— А я не работаю, Влад.

По расширившимся глазам понятно все. Теперь он опешил. Да-да, я не работаю. О чем, разумеется, прямо сейчас жалею, как никогда. И мне еще предстоит понять весь масштаб проблемы. Раньше я спорила, что работать буду в любом случае, что бы ни случилось. В другой жизни.

— Ой, как же хорошо, что мы все здесь собрались. Влад ведь только с месяц как вернулся, Вит. Все в Америке своей был, — Лилия Петровна умело меняет тему, доливает мне чай, пока я перевариваю информацию. Женщина говорит это и светится от счастья.

Я думала, что он там навсегда останется. Все-таки Влад укатил туда сразу после…всего что случилось. Агата высказывала мне позднее, что виновата я. Ну уж нет, виноват кто угодно, но не я. И нечего на меня спихивать ответственность за свои поступки, да и, судя по всему, не так важна я ему была на самом деле.

Так что прямо сейчас я уж точно не была готова к тому, что встречусь с Владом лицом к лицу на кухне Агаповых. Иначе…иначе я бы просто не зашла сюда. Есть люди, которых лучше не видеть. Груз прошлого с ними слишком сильно надавил тебе на плечи, оставив на коже безобразные борозды. Их ничем уже не смыть.

— И как тебе в Америке было?

Ответ я точно знаю.

— Спокойно. Опыта набрался, денег заработал. Сейчас филиал открыл у нас, буду внедряться сюда, нужно показать новый уровень юриспруденции, — Влад смотрит в упор на меня, отбивая фактами. Сухо, просто чтобы не молчать. Его взгляд падает на мою руку, сжимающую чашку, и я ощущаю на ней жар. Пальцы сводит, и я прячу ее под стол. Да, я сняла кольцо, а он, очевидно, заметил это. Зачем скрывать? Все равно я намерена разводиться.

— Ты молодец, Влад, я знала всегда, что у тебя все получится.

Как он и хотел. Стал тем, кем мечтал. Атмосфера сгущается, становится физически тяжело. Находиться здесь дальше не вижу смысла, так что я встаю из-за стола:

— Мне пора, спасибо большое, Лилия Петровна, было очень вкусно.

Влад встает вместе со мной, осматривая теперь еще и фигуру. Не такую идеальную, как была раньше.

— Виточка, а давай еще ватрушку, а? — Лилия Петровна пытается изменить мое решение уйти прямо сейчас, но увы.

— Нет, пойду. Мне правда нужно идти, — целую женщину в щеку и разворачиваюсь.

— Там чемодан тяжелый, Влад, — Лилия Петровна констатирует факт, явно намекая на помощь. Ну уж нет.

— Я и сам видел, пойдем, помогу.

Мне нужно от него отделаться, потому что я не хочу. Не хочу с ним общаться, видеть и быть рядом.

— Да все нормально, там нетяжело.

Но Лилия Петровна только закатывает глаза и делает вид, что не услышала.

Мы выходим из кухни вдвоем с Владом, а Агапова в это время моментально начинает говорить с кем-то по телефону. Гениальный стратег, да?

— Проблемы в раю? — скупо звучит со спины. Он намекает на нас с Германом? Руки почему-то холодеют.

Несмотря на тон, Влад скорее удивлен, чем злорадствует. Я прикусываю губу и решаю не отвечать. Это уже перебор.

— Я сама, Влад, спасибо. Он не тяжелый, — обуваюсь, хватаю верхнюю одежду и только думаю взяться за ручку чемодана, как Влад перехватывает ее, и наши руки касаются друг друга. Словно электрический разряд проходит. Я отскакиваю от мужчины, как будто он прокаженный.

— Ладно, не хочешь отвечать, не надо. Просто все мы несем ответственность за последствия своего выбора, — хлестко бьет меня словами. Я ухмыляюсь. Он смеет мне это говорить? Серьезно?

— И ты тоже несешь, да?

Поднимаю недовольный взгляд на Агапова, который сейчас сжал губы в прямую линию. Мы молчим. В маленьком коридоре знакомый запах одеколона вгрызается в меня сильнее, погружая в прошлое с большим напором. Он изменился, я изменилась, и сейчас, всматриваясь друг в друга, мы явно изучаем эти изменения.

— Да, несу, — хрипит в ответ, опуская глаза на мои губы.

Господи, надо поскорее убраться отсюда, а не переживать еще больший стресс, чем уже есть!

— Вит, это всего лишь чемодан, который я докачу до соседней квартиры. Не надумывай себе проблемы там, где их нет и не показывай характер, как ты это любишь делать.

Я в очередной раз прикусываю губу и молча выхожу на лестничную клетку, нащупываю ключ в кармане. Только с третьей попытки мне удается попасть в замочную скважину. Дыхание спирает и каждый проворот ключа как отсчет до точки невозврата.

Дверь отворяется, и я захожу внутрь. Этот запах…он тут, запах дома, родного и покинутого. Я блудная дочь, которая вернулась в свое бывшее место силы. Место, где была настоящая я, место, где была счастлива. И место, которое я бросила.

— Мне очень жаль твоих родителей, они были замечательными людьми. Для всех это был шок.

Внимательный взгляд скользит по стенам, затем по накрытой полиэтиленом мебели, а звук голоса Агапова доносится как будто издалека. Каждый вздох выжигает в грудине рану. Я зажмуриваюсь и ощущаю слезы на щеках.

Затем стираю их тыльной стороной ладони и поворачиваюсь к мужчине. Сейчас в нем нет того запала, что был пару минут назад. Сейчас передо мной прошлый Влад. Каким он был давным-давно.

— Спасибо.

Мы прощаемся, а когда дверь за Агаповым закрывается, я долго стою в коридоре, делая глубокие вдохи. Проходит много времени, прежде чем я решаюсь пройтись по комнатам и не задохнуться от очередной панической атаки.

Первая ночь проходит отвратительно, настолько отвратительно, что я не могу сомкнуть глаз, кутаясь в свое старое одеяло. Я так и не решилась зайти в комнату родителей, так что ночую у себя, где тоже все кричит о счастливом прошлом. В каждом уголке напоминание о маме с папой, прошлой жизни, даже о Владе. Тут хранятся живые воспоминание, будоражащие душевные раны.

Герман не приезжает ко мне выяснять отношения, он оставляет лишь сообщение:

«Я даю тебе пару дней, а затем разговор будет в другом русле».

Меня это русло уже не волнует, больше всего на свете я хочу вырвать из жизни любые упоминания о бывшем муже. Взгляд сам собой то и дело падает на руку, теперь без кольца, и я одергиваю себя от того, чтобы коснуться пальцами белого ободка кожи. Забавно, даже без него я все равно с ним.

Гадство.

Обида жжет внутренности, и среди десятка вариантов, что делать, я нахожу один: мне нужен адвокат. У папы был старинный друг, он же мой крестный, и он все еще работает в компании, я уверена на сто процентов, что он поможет. Но все мои попытки дозвониться не заканчиваются ничем.

Глотая непрошенные слезы, на следующее утро я пытаюсь привести себя в порядок и одновременно снова и снова звоню Михаилу Ивановичу. Нет ответа. Это странно и пугающе одновременно.

Решаю больше не накручивать себя и ехать на встречу с Алиской, мы ее запланировали еще неделю назад. Учитывая работу моей подруги, немудрено, она, что называется, то на работе, то спит. «От работы кони дохнут». А она у нас секретарь гендиректора в компании компьютерных технологий. И босс у нее зверь. Кстати, она так его и зовет за глаза, конечно.

Дорога занимает кощунственно много времени, и когда уже захожу внутрь любимой кафешки, увешанной желтыми гирляндами и новогодними украшениями, первым делом выхватываю из толпы свою подругу. Веер кудрявых огненно-рыжих волос констатирует на фоне белого интерьера.

— Алиска, — обнимаю девушку со спины, глубоко вдыхая запах цитрусов. Она вся пахнет ими, любые ее духи обязательно должны содержать в себе этот шлейф.

— Виток, только сегодня прощаю тебе твое опоздание, — смеясь, выдает Алиска. — У меня настроение хорошее.

Но когда она оборачивается, чтобы заключить меня в объятия, улыбка сползает с лица.

— Что случилось? — «с порога» буквально припечатывает. Видимо, мои старания сделать из себя не такой уж хладный труп не увенчались успехом. — Хотя нет, даже не говори. Это твой козел, да?! — девушка моментально багровеет, внимательно считывая любые эмоции с моего лица.

— Алис, я…не знаю, с чего начать, — прикусываю губу и прикрываю глаза, усаживаясь напротив подруги.

— Я по тебе и так вижу. Опять скандал? Что на этот раз, Вит?! Сколько можно уже?! Да давно пора было бы бросить этого лопоухого.

Стоит начать с того, что Алиса бывшая жена лучшего друга Германа. Вася поступил с ней, скажем так, примерно так же, как и мой муж. Семья, разумеется, распалась, но дружить от этого мы не перестали.

Набираюсь сил, чтобы выдавить из себя причину для развода.

— Ко мне пришла его беременная любовница, заявив, что я должна отойти в сторону, — глаза увлажняются сами собой.

— ЧТО?! Да он просто кусок…Ай, Господи, иди сюда, малышка, — Алиса подскакивает с места и идет ко мне, обнимая так крепко, что кости хрустят. — Он и мизинца твоего не стоит, мелкий и ничего из себя не представляющий болван! Посмотри на меня! — подруга обхватывает мое заплаканное лицо и хмурится. — Не вздумай из-за него реветь, поняла меня? Ни единой минуты своей жизни не трать на это. Поверь мне и моему опыту, значит, так нужно было. Прими и забудь как страшный сон.

Как это легко сказать, но как все это тяжело выполнить в реальности, когда внутренности горят огнем, когда кажется, что жизнь просто распалась на осколки к твоим ногам.

Моя подруга на все реагировала иначе, она проще и легче пережила развод, но у нее было ради кого карабкаться, ради кого стараться. Маленькая Саша ее стимул к движению. Я стараюсь брать с девушки пример, но что-то получается так себе.

Алиска была со мной рядом, когда я узнала о смерти родителей. Она первая приводила меня в чувства, а еще боролась с моими паническими атаками, случавшимися много раз после похорон. Герман ведь был весь в работе, пытаясь удержат на плаву детище моего отца.

Так звучала официальная версия для меня.

А неофициальную и болезненную я узнала намного позже, когда познакомилась с беременной любовницей. Как все на самом деле оказалось просто.

— Я не знаю, что делать.

— Разводиться, что тут думать!

— Он грозился оставить меня без ничего, — сглатываю ком в горле.

Воспоминания о последнем разговоре рубят внутренности на части. Я поверить не могу, что это мой Герман. Тот, который раньше был мягким и таким…другим со мной и вообще. Неужели люди могут так мимикрировать?

— Только пусть попробует попытаться! Нужен адвокат хороший. Слушай. У меня есть знакомый в органах, пообщаюсь с ним, посмотрим, что он посоветует.

В голове всплывают мысли о человеке, к которому я точно могла бы обратиться...Влад закатал бы его в асфальт с особым удовольствием. Но нет. У меня есть адвокат. Друг отца говорил, что я всегда могу к нему обращаться, и он поможет. Он, считайте, что мой второй отец. А вмешивать сюда семью Агаповых нет никакого желания. Да и неправильно это все.

— Нет, адвокат не нужен, а вот работа да. Сбережения я тратить не особо хочу. Но отвлечься мне надо наверняка, — обвожу взглядом кафе. Я не замечаю, как мне приносят пирог и ароматный черный чай с бергамотом. Кусок в глотку не лезет.

— Ты ведь гениальный дизайнер интерьера, осталось разослать портфолио и тебя в любую компанию с руками и ногами выхватят, — Алиса целует меня в макушку, нежно поглаживая по спине.

— Ага, который миллион лет ничего не проектировал. Последний раз тебе кухню оформляла четыре года назад, а с тех пор ни одного макета, никакой идеи. Я даже не уверена, что смогу сейчас в визуализации что-то простое нарисовать.

И ведь правда. Я словно остановилась. Жизнь проходила мимо меня, пока я застопорилась в одной точке. Все пыталась забеременеть, все пыталась удержать семью в целости. А удерживать было, очевидно, нечего и незачем.

— У тебя талант, милая, и не вздумай даже на минуту сомневаться в обратном, — Алиса легонько щипает меня за бок, на что я ойкаю.

Всегда она все старается свести в шутку. Как все-таки здорово быть легкой, способной любую проблему воспринимать не так серьезно, как я. Во мне раньше это тоже было. Я ведь была другой, более живой, радостной, наполненной светом и оптимизмом.

— Сегодня разошлю портфолио, сначала, правда, надо откопать все старые работы. Может и новые надо спроектировать, не знаю, вечером решу, — хмурюсь, делая очередной глоток чая. — Мне бы что-то удаленное, не уверена, что смогу сейчас в обществе находиться.

— Э нет, так дело не пойдет. В офис. Только работа в офисе, поняла меня? И завтра мы с тобой идем по магазинам исправлять вот это вот недоразумение, о котором я говорю тебе не первый месяц, Вит!— Алиса тыкает в меня пальцем, на что я морщусь еще сильнее. Глупости. Я нормально выгляжу, классические брюки, водолазка и шерстяное пальто.

— Мне нравится моя одежда, — недовольно отвечаю.

— Она серая и скучная. Она неживая! А тебе надо красок в жизнь добавить. Тем более с разводом все иначе заиграет, — Алиса складывает бровки домиком и закатывает глаза. — Или ты хочешь зачахнуть, как мой фикус Бенджамина на балконе? Я его тоже особо не холила и не лелеяла, а теперь он весь закончился.

Вот так всегда. Ее бесшабашность порой удивляет, но я впервые на такую провокацию ведусь.

— Ладно, только обещай считаться с моим мнением, — с мольбой смотрю на подругу.

— Тогда можно ничего и не покупать, ходи в старом.

— Пятьдесят на пятьдесят? — мольба в голосе становится ощутимее.

— Семьдесят на тридцать, — победоносно заключает Алиска. — А еще я хочу расклеить использованные памперсы на тачке твоего бывшего. И только попробуй хоть слово сказать против.

Из меня вырывается смешок. Я смотрю на подругу с примесью недоверия. Где она столько памперсов возьмет? Хотя…это именно та девушка, которая после развода с бывшим мужем смогла затащить на новенькую иномарку советский унитаз. Не первой свежести.

— Я не хочу знать детали, но лучше не трогать говно, оно хотя бы…

— Оно всегда будет вонять. Это же Герман, Вит. Я буду мстить и мстя моя страшна, — безапелляционно проговаривает подруга, ослепляя меня своими серыми глазами.

Понятно. Спорить тут бесполезно.

Когда приносят счет, я перехватываю руку Алиски.

— Я оплачу.

Молоденький официант проводит картой по терминалу, но что-то идет не так.

— Ваша карта не проходит, — дружелюбно обращается ко мне паренек. Я недоверчиво кошусь на терминал.

Что за глупости вообще?

— Странно, — достаю из сумки вторую карту «на черный день». Та же манипуляция ни к чему не приводит.

— Заблокировано, — официант пытается быть вежливым, но в глазах читается недоверие.

А у меня шок накрывает тело с головой, проходясь короткими импульсами по спине.

— Вита? — Алиса понимает все в разы быстрее, чем я, и продолжает. — Этот кусок грязного башмака заблокировал твои счета!

Не может быть. Как это возможно?!

Я резко встаю из-за стола, слыша на фоне слова Алисы, что у нее наличные, и мы заплатим ими, а сама иду на улицу, в сторону ближайшего банкомата. Мне не верится, что он мог на такое пойти, просто не верится! Да и как, ведь эти счета оформлены на меня! Только я решаю, закрывать мне их или нет, и что тут вообще происходит?!

В глазах на мгновение темнеет, все вокруг смазано, нечетко.

— Бред какой-то, — шепчу себе под нос, выходя на улицу, где вовсю хозяйничает метель. Крупне снежинки моментально облепляют мои волосы и лицо, но я не замечаю и иду к банкомату напротив кафе. Мысли продолжают безумный бег в моей голове, пока я медленно вдыхаю морозный воздух.

— Вита, подожди меня! — окликает меня Алиска, а у меня впервые за последние сутки в груди рождается безумный страх. Иррациональный и неправильный. Если Герман пошел на такое, на что еще он способен? Что дальше? Не беспокоиться ли мне за свою жизнь?!

— Алис, мне надо проверить кое-что, — бормочу бессвязно.

— Проверяй. Я с тобой.

Мы опрометью несемся к банкомату, и когда я вставляю карту, мои глаза превращаются в два блюдца. Карта заблокирована. Резкими движениями достаю вторую, но результат тот же. Я не могу воспользоваться ею.

— Вит, я убью его. Серьезно!

Когда первая волна шока спадает, я вспоминаю слова Германа “даю тебе сутки”. Сутки, очевидно, еще не закончились, но он уже дал ответку. Еще и какую. Боже, как это все ужасно. От нервов у меня закладывает уши и становится нечем дышать, я хватаюсь за парапет у банкомата и пытаюсь выровнять дыхание.

— Алис, — хриплю подруге, та моментально обхватывает мое лицо, уже зная наверняка, что нужно со мной делать.

Нет, пожалуйста, только не сейчас. Но реальность уже диктует свои условия, погружая меня в пучину едкого и неконтролируемого ужаса. Он сковывает мое тело, мешает дышать и вызывает дрожь с ознобом.

— Вита, смотри на меня, смотри, я сказала. Все хорошо, вдох. И раз, два. Выдох, раз и два. Вдох. Раз и два. Выдох, раз и два, — я пытаюсь следовать ее указаниям, понимая, что сейчас просто задохнусь. — Садись, детка, садись, — Алиса усаживает меня ступеньки, ведущие к банку, не прекращая сжимать мои леденеющие ладони.

Я смотрю в перепуганное лицо подруги и дышу, дышу, вырывая с боем заветный кислород, который словно не хочет поступать в легкие. Каждый вздох как борьба. Чувство нереальности происходящего захлестывает меня. Все кажется сном. Но это мой кошмар наяву.

— Вдох, выдох. Умничка, девочка, — Алиса поглаживает мои ладони и смотрит в глаза, продолжая считать. Спазмы по чуть-чуть отпускают меня. Когда все заканчивается, и я вновь могу осознавать окружающие себя предметы и пространство, я сквозь слезы шепчу подруге:

— Спасибо, — и сжимаю в таких крепких объятиях, на которые только способна.

— Вит, таких приступов не было ведь...

— С тех пор, как они погибли, — заканчиваю за подругой, прижимаясь лицом к ее огненным волосам. Девушка гладит меня по спине.

— Ты больше не пьешь те таблетки? — Алиса точно не называет, какие именно, но и без этого понимаю, что к чему. Нет, однажды я просто отказалась от этого, начала абстрагироваться от ситуации самостоятельно.

— Я принимаю курс от...

— Да чтоб они все провалились. Нет у тебя бесплодия, Вита. Нет, пойми это! Просто твой организм не хочет беременеть от такого мужика, понимаешь?! Либо Герман законченный мудак и не знает, как дети делаются!

Алиса верит в энергию, которая может истощаться, если рядом не тот человек. В свое время она проела мне плешь на эту тему, а я просто делаю то, что говорят врачи. Не особо концентрируясь на душевном.

— Я не пью препараты, которые могли бы мне помочь с этим справиться. И пить не собираюсь, — после них я не могла прийти в себя годы. Мне больше не хочется быть сомнамбулой.

— Выкинь все то, что тебе назначили! И поехали к моему врачу, ты была у самых модных и крутых, а теперь поедь к обычному. Посмотри, что скажет тебе он и послушай меня хоть раз! — Алиса сжимает руки в кулаки и топает от негодования.

А я устало прижимаюсь к парапету, понимая одну простую вещь: у меня нет денег ни на модного и крутого врача, ни на дешевого и сельского.

— У меня в принципе денег нет, Алиска, — смеюсь сквозь слезы, струящиеся по щекам бесконечным потоком.

— Какой же он подонок! — Алиса усаживается на ступеньки рядом и обнимает меня за плечи. Я не устраиваю истерики, нет. Я просто беззвучно рыдаю, а затем нащупываю в кармане телефон.

Сколько еще я бы жила с этим обманщиком? Сколько? Сколько еще было бы вранья, прежде, чем боль затопила бы меня сильнее?

— Я поговорю с ним, Алис, — пытаюсь встать и отойти в сторону, но подруга идет за мной.

— Вот при мне, пожалуйста, а то знаю я этого кровососа, всю душу выпотрошит. Не в твоем состоянии сейчас говорить по душам один на один. Особенно с человеком, у которого этой души нет! — бурчит под нос Алиса, шагая нога в ногу со мной, пока мои пальцы ищут в телефоне номер бывшего мужа.

После протяжных гудков в трубке слышится самодовольный голос Германа. У меня все внутренности скукоживаются. Господи, как так получилось? Почему? Почему я не заметила его истинную сущность?

— Вот видишь, как быстро ты готова к конструктиву. Феноменально быстро, даже суток не прошло, и сама позвонила. Еще пару часиков и сама придешь. А там и вернется все на круги своя.

Прикрываю веки и рублю словами:

— Я не вернусь к тебе, Герман. Даже если ты перекроешь мне кислород.

На том конце провода слышится раскатистый смех. Мне кажется, или Герман пьян? Но ведь он же не пьет...

— Наконец-то ты вернулась, Вит. Твой огонь, оказывается, нуждался в том, чтобы его распалить. Огненная девочка тут как тут. Достаточно было одного триггера, — протяжно проговаривает Гера, пока я хмурюсь, сжимая ладонь Алисы.

— Ты слетел с катушек!

— Не больше, чем ты. Это ты, Вит, слетела с катушек. Но ты все равно моя, слетевшая с них. Моя...

Слушать этот пьяный бред нет ни сил, ни желания, я заставляю себя продолжать, вместо того, чтобы сбросить вызов. Мне больно, очень больно, но другого выхода нет.

— Я не знаю, как ты заблокировал мои счета, но я хочу, чтобы ты знал. Я буду судиться. Все это незаконно. Ты не имеешь никакого права! Более того, я...

— Имею, — перебивает Герман, — потому что у меня есть все документы, подтверждающие это. А ты для меня всего лишь очень красивое приложение ко всему, что я имею. Хотя не совсем ко всему, вот будет ребенок и тогда уже точно ко всему. Моя красивая девочка.

Уши словно забивает стекловатой, боль проходится по нервам, достигая каких-то глубинных струн. Нет. Что он несет? Телефон выпадает из рук и падает в сугроб.

Совсем как я. С разбегу в пропасть.

Не знаю, как мне хватает сил собраться, тут только Алиску надо благодарить, что она была рядом во время разговора с мужем. После долгих уговоров и пояснений, куда ехать, подруга везет меня домой, пока у меня зуб на зуб не попадает. Отходняк догоняет. После острого волнения наступает штиль, эмоциональный. Вот только он всегда сопровождается холодом.

Озноб полностью владеет молим телом, согреться не представляется возможным. Я словно на льдине в бушующем море, чьи острые капли сосульками вонзаются в нежную кожу.

Мне не хочется больше плакать, не хочется кричать. Хочется лишь стукнуть себя посильнее, да спросить, почему я была слепа.

Почему не заметила очевидного, и куда я вообще смотрела. Особенно…особенно после ситуации с Агаповым. Да он стал моим наглядным пособием в том, что слепо людям верить нельзя, потому что человек самое жестокое животное в мире, и оно будет искать твои слабости для достижения своих личных корыстных целей, ударит побольнее, когда меньше всего этого ожидаешь. Когда ты уязвим, нуждаешься в поддержке и защите.

Варюсь в собственном котле чувств, пока Алиса медленно продвигается вдоль шумного города, который не спит. Города, наполненного радостным смехом, новогодними рекламными баннерами, яркой иллюминацией, сверкающими так завораживающе, что, кажется, будто бы ты в сказке.

А ты все еще в жутком кошмаре, но с новогодним дождиком на голове. Ощущения праздника нет, но праздник сам есть, он вокруг меня вьется лианой, вызывая отторжение. Хотя именно Новый год был когда-то для меня всем.

— И все-таки я хочу, чтобы ты переехала к нам с Санчес, пока хотя бы что-то будет известно.

— Нет, — бесцветным тоном отвечаю подруге. Никакой обузы в лице меня у нее не будет. На этом все. Я взрослая и сама могу решать свои проблемы.

— Ты понимаешь, что он начнет тебя третировать и дальше? Ты как вообще собралась там жить одна? — Алиса бросается в меня словами, а я не слышу. Это все не складывается в звенья одной цепи.

— Я не хочу становиться твоей обузой. Да и лишней проблемой на шее тоже.

Слишком долго я таковой была. Шею стягивает тугим узлом, пока я сглатываю вязкую слюну.

— Глупости не говори, ладно? — девушка злобно кидает в ответ, сворачивая на мою улицу. Перед глазами все плывет, снежинки безумным хороводом кружатся в небе, оседая на стекле автомобиля.

Все это я замечаю машинально. Без эмоций. Они выжжены внутри меня клеймом предательства человека, которому я доверилась после самой сильной боли в своей жизни. По крайней мере тогда мне так казалось.

— Значит так, я звоню знакомому, узнаю детали. Ты пока ищешь работу и отвлекаешься на все, что только можно. Завтра я со своей бусинкой приезжаю к тебе с ночёвкой. У нас будет пижамная вечеринка, а свои отговорки можешь оставить при себе.

— Алис, ты не понимаешь, что не…

Да он начнет давить еще и на нее. Я ведь совершенно не знаю, что это за человек, как оказалось.

— Я все понимаю, детка, а еще я знаю, что такое муж — козел, и я знаю тебя, нежную девочку, совершенно не заслуживающую подобного. Хочешь ты этого или нет, но ты мне стала подругой, достаточно близкой для того, чтобы прыгать за тобой в любой омут с головой, — Алиса паркуется возле подъезда, разворачивается ко мне всем телом и складывает руки на груди. — Не вздумай меня обижать, ясно? В моей системе координат дружба занимает важное место, а ты мой друг.

Сердце сжимается от таких простых слов, просто друг, который не предаст. И будет рядом. Импульсивно тянусь с обнимашками к Алиске, пока та достает из кошелька внушительную сумму. Боковым зрением выхватываю происходящее: одной рукой она сжимает меня в объятиях, а другой засовывает купюры в мою сумку.

— Алиса! Прекрати! — отскакиваю назад, больно ударяясь о приборку.

— Еще скажи, что у тебя деньги есть, — подруга складывает губы в прямую линию.

Я прячу глаза в пол и что? А ничего. Денег и правда нет, но я думала сдать все в ломбард, благо украшений была целая гора. Да и обручальное чего только стоило, белое золото с россыпью бриллиантов.

— Нет, но есть ломбард, и я не хочу быть тебе должной.

— Любовь любовью, а ломбард работает всегда, это верно, конечно. Так что не переживай, это нам тоже еще пригодится, если Герман потерял человеческий облик окончательно, но эти деньги возьми. Ты не транжира и лишними не будут, — подруга втискивает в сумку банкноты под мой молчаливый вздох.

Может и правда не хватить. Мне неловко и неудобно, я не привыкла быть должной и сама никогда не брала в долг. Никогда. А теперь чувствую себя отвратительно мерзко. У Алиски дома ребенок, а она мне помогает, взрослой девахе, явно способной прокормить себе самостоятельно.

— Я найду работу сегодня же, и все отдам с первой зарплаты, слышишь? — бросаю на девушку виноватый взгляд.

— Слышу, — словно успокаивает меня подруга. — Ух, Зверь на связи, — девушка кидает взгляд на мигающий экран телефона и комментирует происходящее.

— Давай, удачи…Созвонимся.

— Лучше спишемся, иначе Евкакий загрызет меня.

Впервые за сегодня на лице рисуется улыбка. И это уже не нервный смешок, а вполне себе здоровая смешинка. На самом деле босса Алиски не зовут Евкакий, и никакой он не Зверь, но почему-то меня разрывает на части всякий раз, когда подруга в красках рассказывает о человеке, который сам себе на уме.

Я остаюсь одна.

У меня есть деньги на первое время, но нет работы, связей и хоть какого-то понимания настоящей ситуации. Друг отца так и не берет трубку, а мне не остается ничего, кроме как засесть на сайтах по поиску работы. Как я и думала, все оказывается не так просто, как могло бы показаться на первый взгляд, вакансий и правда тонна, но моего опыта для всего этого недостаточно.

Это если упустить никому ненужные детали того, что пару лет я была не у дел.

С горем пополам и со скрипом создаю портфолио и рассылаю информацию сразу в несколько компаний. В доме нет еды, желудок крутит, но я продолжаю работать. Время на часах неумолимо тянется к полуночи, когда мне на мгновение хочется выдохнуть, и я устало прикрываю налитые свинцом веки, после чего опускаю тяжелую голову на папин рабочий стол. Только на секунду, как говорю я себе, но погружаюсь в довольно крепкий сон без сновидений.

Редкое явление для меня.

Для человека, который не спит.

*******

Утро застает меня в ярких солнечных лучах, я уютно располагаюсь в своей комнате и абсолютно не помню, как я сюда дошла. Помню только, что перед лицом был рабочий стол и бесконечные заявки на работу. Переваливаюсь со скрипом на другой бок, полностью погружаясь носом в мягкое одеяло. Запах застывшего времени вонзается в опухший мозг, что пульсирует как открытая рана от ярких вспышек перед глазами. Они конвейером маячат и не дают выдохнуть.

Возможно, переезжать сюда изначально было плохой идеей, но справиться в других условиях я точно не смогу, не когда в моем кармане шаром покати, а каждый день может принести еще больше проблем.

Блуждающим и расфокусированным взглядом веду бежевой стене, на которой рдеют отблески утреннего солнца, когда слышится настойчивый звонок в дверь. Меня это одновременно пугает и поражает. Кому в такую рань приспичило? Но кинув взгляд на часы, я начинаю понимать, что уже давно за полдень, а я все еще в кровати. Да когда ж такое было, чтобы я так поздно вставала?!

— И таблетки не выпила, — со стоном переваливаюсь на другой бок, чтобы встать с кровати, попутно накидывая на промозглое тело пушистый халат на несколько размеров меньше, чем я сама.

В дверь звонят еще несколько раз, прежде чем я успеваю дойти до нее. Терпение на пределе, а вместе с тем появляется страх. Что если на самом деле это Герман? Во рту моментально все пересыхает.

Я на цыпочках пробираюсь к закрытой двери и осторожно приближаюсь к глазку.

Вздох облегчения звучит слишком громко в наполовину пустой квартире.

— Солнышко, а ты что, спишь еще? — стоит мне открыть дверь, как Лилия Петровна залетает внутрь с ароматно пахнущими пирожками, за них можно было бы продать душу. Я только и успеваю, что моргнуть да вовремя отступить назад. — Вот, я как знала, сразу с пирожками к завтраку, — улыбка женщины стала еще шире.

— Доброе утро, — сиплый голос чужероден для меня.

Агапова внимательно осматривает меня с ног до головы, а затем немного хмурится, как будто видит совсем не то, что хотелось бы. Я поправляю выбившуюся темную прядь и пытаюсь улыбнуться. Интересно, что ее напугало больше? Мой внешний вид, или то, что я долго не открывала?

— Я увидела твою машину у дома, захотела прийти проведать. Но если ты хочешь побыть одна, ты только скажи, все пойму.

Мне было неловко, сон еще полностью не сошел, да и вообще я не знала, как на такое реагировать. Правда, мыслей о том, чтобы выгнать женщину, у меня не возникали.

— Да что за глупости? Вы проходите. Я еще не проснулась, что-то вчера умоталась.

— Давай я тебе сейчас приготовлю чай в лучших традициях, подожди, только метнусь к себе, — Лилия Петровна касается моей руки, сжимает, второй вручает мне пирожки.

За секунду женщины и след простыл, а я прохожу к себе на кухню, где даже тарелок и чашек нет в полном комплекте, все сложено в коробках, кладу пакет на одиноко стоящий стол без скатерти и думаю о том, что при маме тут все было уютно. Хорошо. По-домашнему, а сейчас все стало чужим и отрешенным.

Пока я усаживаюсь на стул, всматриваясь в окно, появляется Лилия Петровна, и еще в обнимку с заварником и двумя чашками. Это настолько сильно трогает меня, что я теряю дар речи.

— Ну вот, сейчас будем пить чай! Я тут похозяйничаю, ты уж меня прости, старуху, но я так давно ни за кем не ухаживала. Все разбежались кто куда…

— Лилия Петровна, ну что вы, в самом деле. Мы ведь не чужие люди.

Слова застревают у меня в горле, потому что и правда ведь, не чужие, но я приложила руку к тому, чтобы мы стали такими. Отвожу от замершей женщины потерянный взгляд и тяжело выдыхаю. Что тут уже сказать? Все понятно без слов.

— Да, детка, вот, приятного тебе аппетита.

— Спасибо, — беру из рук женщины чашку с чаем и пирожок, после чего от радости буквально лопаюсь.

— Как твои дела? — как бы между прочим, спрашивает Агапова.

Я жую ароматную сдобу с вкуснейшей начинкой и неоднозначно киваю головой. Ни да ни нет. Что на такое вообще ответить? Я не очень хочу распространяться о своих проблемах, потому что знаю наверняка, они дойдут и до Влада, а именно перед ним мне не хочется представать той, что сделала выбор в пользу другого, явно не заслуживающего. Пусть изначально никакого выбора и не было. Все мы об этом знаем.

Превозмогая всю внутреннюю боль, я сдавленно отвечаю:

— Все в порядке, — а затем же ослепительно улыбаюсь.

Лилия Петровна недоверчиво окидывает меня взглядом, полным скептицизма.

— Ты ведь знаешь, что мы твоя семья, Виточка? Что бы ни случилось, что бы там ни было, всегда. Всегда мы твоя семья, и ты можешь обратиться за помощью, даже если тебе кажется, что ты справишься сама.

Голос льется успокаивающим бальзамом на мое израненное сердце. Я заставляю себя не выдать свои истинные чувства. Они всегда были для меня не просто друзьями, не просто соседями, это были практически кровные узы, крепкие.

— Да, знаю.

— Так вот, я к тебе еще и с просьбой как к семье. Просьба, исполнение которой окажется полезным и для тебя, — Агапова замолкает на мгновение, выхватывая максимум моего внимания. — Владу сейчас очень нужен дизайнер интерьера, а ты у нас просто звездочка в этом деле. И я уверена, что…— дальше я не слушаю, мне достаточно того, что уже сказано, чтобы почувствовать, как жар плотно оплетает тело, не давая мне сделать вздох.

— Лилия Петровна, нет.

— Но почему?

— Мне не нужна работа, я уже нашла, — припечатываю уверенно, понимая, что завралась я окончательно, но работать с Агаповым я не буду ни за какие ковришки. Ни за что. Никогда. И чтобы там у меня ни случилось, я больше не хочу сталкиваться так близко с человеком, который однажды сделал все для того, чтобы я истекла кровью от глубоких ран, нанесенных прямо в маленькое сердце, наполненное чистой любовью.

Проходит еще несколько дней, прежде чем я начинаю понимать, — работу не найти, по крайней мере в офисе точно. Мне один за одним приходят отказы, они словно лавиной обрушиваются на мою голову, а я стою и молча тону. Очередной отказ выбивает из колеи, и я сажусь на скамью у аллеи в центре города прямо во время снегопада. Руки мерзнут, но продолжают сжимать многострадательный телефон, на который только что пришло уведомление из дизайнерской конторы.

Уму не постижимо! Что за?! Да неужели я настолько плоха? Кто-то сверху очень хочет, чтобы к звездам я пробиралась через тернии, такие чтобы наглухо перебивали мне путь.

От обиды горло дерет, слезы душат, но я уперто не даю себе ни единого шанса расклеиться. Нет. Руки и ноги есть? Да. Значит, я все смогу. Не здесь, так в другом месте. Надо будет, и уборщицей пойду.

Встреча с Алиской отменилась уже дважды с момента, как мы решили найти мне новый гардероб, в итоге я понимаю, что точно не на том жизненном этапе, чтобы устраивать походы по магазинам. Она и сама в запаре со своим «Зверем», даже не сразу отвечает на сообщение:

«Прости, вечером заскочу».

Тело пробирает дрожь, но я так и сижу, всматриваясь в разноцветные вывески магазинов и ресторанов. Красиво. В столице зимой волшебно, а Новый год так вообще добавляет красок. Яркими переливами желтых гирлянд в душе расползается уют. Я держусь за эти ощущения, чтобы не сорваться в пропасть отчаяния.

Может идея обратиться к Владу и не казалась бы такой глупой, если бы не наше прошлое. Да и вообще. Он владеет юридической фирмой, зачем ему дизайнер интерьера? Значит, это лично ему, а потому я буду с ним в постоянном контакте. Ну уж нет. Спасибо!

Перед глазами так и стоит этот пренебрежительно-нахальный взгляд, полный злорадства. Еще бы, он на коне, а я так…мимо проходила, если не проползала. И выглядела я в первую нашу встречу явно не на миллион, а хотелось бы, чтобы на два. Чтобы он видел и знал, вот какая я стала. Не то что…ай что и говорить уже.

Когда в руках начинает вибрировать телефон, я понимаю это не сразу. Звонят с незнакомого номера. Вообще я не отношусь к той категории людей, которые берут трубку с подобных номеров, но тут что-то мною движет, и я отвечаю.

— Слушаю, — шепчу вымученным голосом.

— Вита? — в трубке слышится утробный голос, мертвецкий какой-то. Я замираю, не зная как даже реагировать на такое.

Снегопад усиливается, колкий порыв ветра режет кожу лица.

— Да, это кто?

— Михаил Иванович. Слушай внимательно, у меня мало времени.

— Я пыталась вам дозв…

Но не успеваю даже и фразу закончить, как меня перебивают.

— Это сейчас неважно. Я не смогу тебе помочь, потому что ситуация складывается таким образом, что я под колпаком. Но я в долгу перед твоим отцом, так что хотя бы на словах передать информацию обязан…

У меня моментально начинает шуметь в ушах, мысли расползаются, а голос крестного доносится как будто из дыры какой-то. Что это все могло бы значить?! Интуитивно начинаю оборачиваться в поисках угрозы. Это паранойя, но весь антураж только способствует накручиванию моих нервов на кулак.

— Что? Что происходит?

Связь обрывается, а затем восстанавливается. За эти секунды у меня сердце примерно так же останавливается, а затем несется вскачь.

— У Германа все козыри, и он свихнулся на деньгах окончательно. Компания и все, что у тебя было, теперь принадлежит ему. Не знаю, как так вышло, но я собственными глазами видел документы, Вит. Я бы помог как-то поспособствовать тебе, честно, если бы дело касалось только меня. Но я не могу ставить под угрозу своих детей и внуков. Найди адвоката. Такого, чтобы играл грязно, потому что Герман затеял большую игру. И тебя он так просто не отпустит. Будь осторожна и не пытайся общаться с ним один на один. Все может быть позднее использовано против тебя.

Слова набатом долбят в уши, пока я продолжаю сжимать телефон и осознавать эту нереальность. Что? Как? Слезы начинают градом литься по щекам, я встаю со скамьи и замираю. Люди вокруг веселятся и радуются, а я распадаюсь на части внутри. На смену страху приходит еще большая боль, обида. Герман, человек, которому я доверилась целиком и полностью, оказался волком в овечьей шкуре.

Дура ты, Вита. И ничего уже с этим не сделаешь. Промозглый ветер продувает спину, а изнутри я покрываюсь коркой льда.

Боже. Папочка, ты был прав. Неужели ты был прав насчет всего?

— Прости меня, девочка, — слышится в конце, а затем связь обрывается.

Я стою посреди сугробов и не верю происходящему. Вокруг сплошная пустота, несмотря на то, что везде люди. Можно быть бесконечно одиноким в толпе, где тебя скорее затопчут, чем протянут руку помощи.

В голове одна мысль: "Что делать?". Без денег я никто и звать меня никак. Деньги. Адвокат. Грязная игра. Все это мелькает стоп-кадрами.

Иду домой пешком, не смогу сейчас сесть за руль. И даже больше — не хочу. Взгляд отрывисто скачет по вывескам, по утопающим в снегах магазинам и барам, а в голове ноль идей. Вся надежда была на друга отца, но и она развеялась пеплом по остаткам моей жизни. Мне нужен тот, кому я смогу доверять. Полностью.

И тут я цепляюсь за буквы, которые очень медленно собираются в слова.

«Требуется обслуживающий персонал».

Я толкаю стеклянную дверь, увешанную искусственными снежинками, и попадаю в теплое пространство ресторана. Терять мне в общем-то уже нечего.

Закон Подлости, или ДАВНО НЕ ВИДЕЛИСЬ

Меня взяли на работу мгновенно, потому что новую официантку не могли найти не первую неделю. Причина в моем скором найме тоже очень прозаическая. И что самое смешное, тут меня тоже преследует беременность. Прошлая официантка ушла в декрет, и человек нужен, что называется, еще вчера. Правду говорят, что когда ты на чем-то заостришь внимание, позже везде будешь видеть отголоски этой проблемы. Даже если смотреть на мир с закрытыми глазами, тебе в уши вливать будут. Закон Мерфи во всей красе.

— Ты с ума сошла, Вита! Да какая официантка вообще, мне стоило на пару дней утонуть в работе, как ты рада стараться творить всякую бредятину! — Алиска разошлась не на шутку, приехав ко мне вечером того же дня. Я рассказал ей обо всем, включая крестного, но последней каплей стала новость о работе.

— Не понимаю твоего негодования.

— Серьезно? Да с таким же успехом могла бы пойти уборщицей. Что дальше? Дворник? У тебя высшее образование, мать!

— Я не белоручка, — злобно вперилась в подругу, наблюдая за ее бездумными расхаживаниями по кухне.

— Да что б ты была здорова и не чихала, не кашляла! Кто тебя назвал белоручкой?! — подруга уселась за стол и тяжело выдохнула, рыжая кудрявая прядь взметнулась в воздух.— У тебя талант, а ты его зарываешь вот так. И давай будем честными, той зарплаты не хватит, чтобы покрыть расходы даже на самого дешёвого адвоката.

В этом, однозначно, она была права, но другого быстрого решения в голову мне не пришло.

— Я буду еще принимать заказы по телефону, это тоже дополнительная зарплата.

От этой фразы Алиска зашлась в нервном хохоте.

— Не смеши мои чулки, ладно? На двести рублей больше получать будешь? Давай я поговорю со своим …чудиком, может хоть секретарем устрою. Там часто меняются люди.

Ага, и все растянется на еще большее время, деньги мне будет давать Алиса или ломбард, но в любом случае, это не то.

— И сколько я буду проходить собеседования? Если пройду? А тут готовая работа, — прошептала подруге.

Алиса сощурилась, сжимая в руках чашку с давно остывшим зеленым чаем «от нервов». У меня были сомнения в его эффективности, но подруга почти каждый день вливала его в себя, приговаривая, что иначе ей не выжить в мире, где ее босс Феклисов Евгений Сергеевич.

— Так, я пока закину удочку по поводу работы у своего, а ты временно, — девушка пригрозила мне пальцем, — временно поработаешь тут, пусть я и не в восторге. И да, я поговорила с другом из органов и нашла тебе адвоката, как знала, что нельзя полагаться на друга отца, чуйка, чтоб ее! Там баба — каток, от Германа не оставит и мокрого места, будь уверена. Прилетела из-за бугра, ненавидит весь мужской род, так что…как бы прискорбно это ни было, но нам нужны деньги, очень много денег, Витка, чтобы превратить твоего муженька в размазанные на заборе сопли.

Внутренности сжались тугим узлом, а в мозг быстрым потоком хлынула кровь. Деньги я найду, все найду, но грядущая война меня пугала.

— Алиск, ты знаешь, что ты чудо?— я сорвалась с места, заключая подругу в крепкие объятия. В носу защипало, сразу стало как-то радостно-грустно, и легким шлейфом печали меня накрыло со спины.

— Да, знаю! И кому такое чудо достанется? Но вообще я не понимаю, почему тебя не взяли по твоему диплому. Ты же просо талант, — девушка замерла, а затем провопила не своим голосом. — Да я знаю, где собака порылась! Герман, вот зуб тебе даю. Он точно поучаствовал тут, — подруга стукнула рукой по столу.

Выныриваю из малоприятных воспоминаний, размышляя, мог ли Герман на самом деле приложить руку. Да, вполне. Теперь я это понимаю, как понимаю и то, что все это время он мимикрировал под любящего мужа, будучи тем еще куском твари.

— Вита, пятый столик! — слышу от бармена. Так, надо собраться, а то я так же легко вылечу отсюда, как и попала.

— Иду, — хватают блокнот и двигаюсь к столу, за которым сидит группа мужчин, со спины все холеные и породистые, один сидит ко мне лицом и не сводит взгляда с моей фигуры. Таких за сегодня было немало, но я стараюсь игнорировать сальные взгляды, понимая, что смотреть будут на любую, дело не во мне, а в самом факте того, что я в обтягивающем платье и белом фартуке. Немного странная форма, но не мне выбирать.

— Здравствуйте, я Вита, ваш официант, — натягиваю дежурную улыбку, всматриваясь в лица. Все в костюмах, с пивными животами, но один из них выделяется довольно сильно, хотя бы и тем, что накаченный и шире в плечах, чем его коллеги. Меню, закрывающее его лицо, резко опускается на стол, и я сталкиваюсь с океаном злости и какой-то запредельной ярости.

— Здравствуй, Вита, — внимательный взгляд недовольно ощупывает мою фигуру, пока я, словно воды в рот набрала, сжимаю в руках блокнот, а сама покрываюсь десятым потом.

Почему мне настолько везет? И из всех заведений города он выбрал именно это?

Мой потерянный взгляд останавливается на мужественных и искаженных злобой чертах лица Влада. Он ведет своими холодными омутами по моему телу, и я физически могу чувствовать прикосновения вечных льдов к разгоряченной коже.

Меня всегда пугал и завораживал его взгляд, больше устрашающий, чем греющий, даже когда Влад был в хорошем настроении. Парадокс. В них хотелось смотреть, но в то же время был подспудный страх. А сейчас мужчина разъярен, и потому взгляд скорее метает молнии.

— Какое красивое имя, Виточка, а что же вы нам предложите? М? — скорее мурчит мужской голос слева, пока я проглатываю ставшую комом слюну и возвращаю свой взгляд в блокнот. Смотрю на белый лист и в голове пусто.

— Предлагаю вам блюдо от шефа, сегодня свиные медальоны под ягодным соусом и салат капрезе, подаем с брускеттой на закуску, — меню я не знаю, но блюдо дня вызубрила. Вжимаю шею в плечи.

Вот почему все так? Ну почему он не мог прийти в другой ресторан или в этот, но не в мою смену. Ощущаю на себе пристальное внимание, пока бросаю взгляд на тучного мужчину средних лет. По коже проходится озноб, больше похожий на лихорадку.

— Деточка, а ты сама бы ела это капрезе? — мужчина улыбается. — Только честно. Ты не похожа на ту, что будет обманывать.

В этот момент Влад хмыкает, вматриваясь в меня недоверчиво, а я чего-то точно не понимаю. Смотрю на него и вижу человека, свято уверившего в свое превосходство над другими. Да это он хмыкает на утверждение о моей честности? Гад! А сам-то может похвастаться таким же? Нет, конечно, куда уж ему, ведь куда приятнее вытирать ноги о тех, кто готов был ради тебя на все.

— Нет, я предпочитаю более приземленные блюда, — отвечаю уверенно, резко отворачиваясь от Агапова. Прямо сейчас мне хочется ему вмазать. Да так, чтобы он в конечном итоге зубов не досчитался. Почему-то такая обида берет! Ух!

— Вот потому давай нам просто отбивную, без всяких там капрезе и прочего. Народ, да? А что…

— Мне куриный шашлык с фирменным соусом, — методично перебивает мужчину Влад, все так же не сводя с меня взгляда. — Как обычно. И передай Леше, чтобы без зелени.

Вишенка на торте, ну, разумеется, он тут завсегдатай. И судя по всему, он тут главный.

А мне не стыдно. Мне уже все равно, но эти вот гляделки порядком поднадоели. Осторожно провожу вспотевшими пальцами по бумаге, замечая на ней мокрые следы. Достал, Агапов. Ты меня достал! Всем своим видом, а еще эго, которое заходит в помещение первее тебя самого.

Слишком много его стало в моей жизнив последнее время.

Я принимаю заказ, и под таким же внимательным и горящим взглядом, направленным мне в спину, иду на кухню. Как только оказываюсь вне поля зрения Агапова, со стоном падаю на стул, одновременно прикрепляя заказ к стойке приема.

Да что это такое вообще? Словно все душу высосал.

Снова звучит колокольчик, и я как гильотину возвращаюсь в зал, по пути подхватывая напитки. С каждым шагом уверенность во мне растет. Осторожно раскладываю напитки, полностью игнорируя навязчивый взгляд Влада. Даже не пытаюсь смотреть в его сторону.

— Виточка, а ты что сегодня вечером делаешь? — тот самый мужичок, что спрашивал совета насчет блюд, не унимается. Словно невзначай обхватывает мою руку, принуждая посмотреть на себя.

— Арс, клешни убрал свои, — гремит Влад, и я вздрагиваю, поднимая на него взгляд. Этот самый Арс мгновенно становится серьезным, убирает ладонь и переключает свое внимание на сидящих за столом, нервно поправляя ремешок модных часов. Агапов бросает на него нечитаемый взгляд, после чего опять начинает сканировать меня.

Я думала, что ничего более плохого со мной не случится. Ошиблась.

Поворачиваю голову на звук женского смеха и знакомого баса. Всего одного взгляда хватает, чтобы почувствовать себя в аду. Любящая пара как с обложки глянцевого журнала. Такие привлекают внимание и на таких обычно хочется смотреть.

Прямо по курсу идет Герман в обнимку с той самой Ирой, бережено придерживает ее за руку. Во мне что-то лопается, словно именно это событие и становится личным пределом, за которым я ничего уже не могу осознать. Блокнот с ручкой выпадает из рук в тот момент, когда Герман замечает меня, ни единый мускул не дрогнет на лице, он так же открыто улыбается, теперь правда еще шире, ослепляя своим идеальным рядом белых зубов.

Все вокруг становится каким-то ватным, все лишь посторонние шумы, на которые я не реагирую. Проходят секунды, которые для меня кажутся вечностью, прежде чем я срываюсь с места и пулей вылетаю на улицу через запасной выход. Прямо в балетках и без куртки на морозный воздух, под снегопад, который сегодня идет с самого утра. Пальцами вжимаюсь в холодную поверхность парапета и срываюсь на немой крик, рвущий глотку острыми прутьями.

Боль проходится по спине и ломает мне ребра, добивая мое и без того растоптанное сердце на мельчайшие осколки.

Господи, как же они смотрятся. Идеально. Не то что ты, Вита. Не способная ровным счетом ни на что. На что ты вообще надеялась? Что с новым человеком будет иначе, что Герман не такой? А что если они все такие? Что если другого варианта не предусмотрено?

В какой-то момент я понимаю, что оказываюсь в тепле, это как щелчок, и мой нос прижимается к гладко выбритой шее. Втягиваю воздух, и ощущаю запах знакомого одеколона. Но сейчас для меня это все неважные вещи, лишь боль, пропитывающая тело насквозь, является единственным центром внимания.

— Ты совсем уже? Ради падали на морозе рыдать? — злобно звучит над ухом. Влад укутывает меня своим пиджаком, сильнее прижимая к себе.

Я не думала, что может быть настолько больно. Одно дело слышать, а другое дело видеть. И это повторяется. Гештальт не закрыт.

— Не трогай меня, — пытаюсь вырваться из цепкого захвата, но Влад толкает меня обратно в помещение и пригвождает к стене. Холодный воздух до сих пор обжигает горло, а непрекращающиеся дорожки из слез на ледяных щеках заставляют кожу неметь. И пусть сейчас мы в тепле, но я словно в вечных льдах застряла.

Влад приближается к моему лицу и умешает широкие ладони на покрытые шерстяным пиджаком плечи. Меня бьет озноб, в темноте подсобного помещения есть только громкое дыхание и вкус соленой влаги на обветрившихся и искусанных губах.

Я ищу тепла не там. Вот такое приходит в мою голову.

— Она уродина, даже рядом с тобой не стояла, а он мразь, если позарился на подобное, — горячая ладонь ложится на мое лицо и грубым касанием стирает слезу. Я замираю, прикрывая опухшие веки. — Только полный идиот может променять такую девушку как ты на такую, как она.

Я горько усмехаюсь, вспоминая практически идентичную ситуацию в прошлом. Только с другими действующими лицами. Мягко стелешь, Агапов.

— Это тебя не касается и прекрати меня трогать! — мой визг не имеет для Влада никакого значения.

— Ты должна была стоять как королева и показать всем, что тебе нет никакого дела до этих шавок. Не показывать свою слабость, пусть там внутренности и варились в собственном соку. Поняла? — игнорируя мои вопли, Влад продолжает. Горячие губы касаются виска, и меня пробирает током. Он всегда так делал, когда успокаивал меня по поводу и без. Я обхватываю скрюченными пальцами обтянутый белой рубашкой бицепс, выплескивая всю свою боль.

Нет. Я не буду вспоминать прошлое. Я живу настоящим. Кошмаром, который у меня имеется.

— С Эриком я поговорю, собирайся и иди домой. Я приеду вечером и поговорим.

В какой-то момент он отпускает меня, но не снимает с плеч пиджак. На мои попытки отдать ему предмет гардероба отрицательно машет головой и уходит, оставляя за собой шлейф недосказанности.

Не буду я ни с кем говорить.

Это все. В голове сложился четкий план.

Когда я добираюсь домой, в городе начинается настоящий снежный буран, не видно ничего, дышать становится все труднее, спустя долгих два часа я наконец-то попадаю домой и обессиленная падаю на стоящий в коридоре табурет. Ноги вибрируют от напряжения, а голова раскалывается на миллионы частей. Мне одновременно холодно и жарко, но это от нервов, сдавливающих мое тело со всех сторон.

Он там с ней. Я тут одна. Мне больно, обидно и горько. У них ребенок, а я сама.

Надо привыкнуть к этой мысли, надо двигаться дальше. В голове проносятся слова подруги, я вновь и вновь себя накручиваю. Нет, я справлюсь. Деньги я достану, развод свершится. С потерями, но он будет.

Пелена перед глазами мешает, то и дело отталкивает куда-то за пределы сознания. Почему так плохо? Откидываю голову назад, поворачивая вправо. Вселенская тяжесть ложится на плечи и мне безумно хочется прикрыть глаза. Прямо в пуховике и теплых сапогах сижу в квартире, шапка все еще на мне, а я не в себе.

Конечности начинают дрожать, я смахиваю с себя верхнюю одежду, которая скопом падает на пол, шапка летит следом. Плевать. На все сейчас мне плевать.

Разлепляю склеивающиеся веки, и взгляд падает на часы. Я, оказывается, сижу так уже сорок минут, а кажется, что мгновения.

С трудом поднимаюсь на деревянные конечности и заставляю себя разуться. Голова ватная. Да что ж такое?! Прикусываю губу и опираюсь о стенку, и в этот момент звонит дверной звонок. Настойчивая трель разносится в моей голове звуком битого стекла. Зажмуриваюсь и решаю игнорировать.

Но противный звук не прекращается.

— Да что б тебя, Агапов! — шиплю сквозь зубы, и сразу после этой фразы слышится скрежет в замке. Я в шоке поворачиваюсь к двери и не успеваю сделать вообще ничего, как она распахивается, и передо мной появляется Герман.

Крик застревает в горле.

Машинально делаю шаг назад, а он два вперед и мгновенно заключает меня в жёсткие объятия. Подбородком я режусь о жесткую стальную змейку модного пальто. Секундная боль. А затем на тонкую шею ложится лапища моего мужа.

— Отбегалась, теперь поговорим, — от него веет духами, что подарила я. Нет сил распахнуть глаза. Не хочу видеть. Не готова я. Это все слишком перебор, слабость в теле усиливается, затапливая меня странной негой.

— Отпусти меня, ублюдок, — сиплю, не представляя, что мне делать дальше.

— Нет, мы поговорим. Так что? Как работается обслугой? Норм платят, или ты догоняешься после работы предоставляя определенные услуги?

Боже. Какая мерзость. Из глаз брызгают слезы.

— Смотри, я тебе дал время на «подумать», но ты в своей манере решила поступить иначе. Суть в том, что развода не будет. Я знаю о том, что удумала твоя подружка. Знаю о звонке твоего крестного. Я много чего знаю и за всем слежу. Я даже заприметил Влада среди твоих ярых поклонников. Старая любовь не ржавеет, да? — бросается в меня словами Герман, пока я пытаюсь связать логическую цепочку из всего, что он сказал. — Но фокус в том, что ты все равно моя. Только моя. Всегда моя, — захват на шее становится ощутимее, кислород с трудом пробирается в легкие.

Боже. Боже. Что делать?!

— Тебе…лечиться…надо.

Безумный взгляд проходится по мне бритвой.

— Ты протягиваешь руку в пасть к тигру, будучи внутри вольера. Что по адекватности?

— Что ты хочешь?

— Чтобы ты перестала показывать характер, собрала шмотки и вернулась домой сама. Иначе. Я придам тебе ускорения, а для сговорчивости сделаю так, что все, кто для тебя имеет хотя бы какую-то ценность, пожалеют что на свет белый родились. А начну, пожалуй, с крестного и его милой дочурки…а может с мамочки твоего любимого Влада? М? С кого мне начать? — крик проносится по квартире адских воем. Его одержимость опаляет мне кожу.

Я скулю, вырываюсь, но силы неравны. Слезы без конца льются по щекам, пока я всматриваюсь в искаженное злобой лицо когда-то любимого мужа. Ненависть застилает глаза, я понять не могу, как так случилось…как так могло произойти. Мне страшно, безумно и до трясучки. Тут речь не о деньгах, памяти отца и прочем, тут речь о людях, которые ни в чем не виноваты.

— Ты свихнулся, — бездумно кричу в ответ, на что Герман резко упирается в мой лоб и тяжело дышит. Между нами километры бездны, пусть буквально мы в миллиметрах друг от друга.

— Совсем как ты, Виточка. Совсем как ты…после смерти родителей, как жаль, что ты больше не можешь сама распоряжаться своей жизнью, ты просто не способна на это после всего пережитого. Так случается. Бедная девочка, хорошо, что муж тебя любит и не бросит ни при каких обстоятельствах.

Все становится на свои места, как только он говорит последнюю фразу, я от боли разрываюсь на части. Это выше моего понимания, выше всего, чтобы я могла бы постичь. Мои розовые очки давно разбились, раня осколками глаза, принося невыносимые страдания.

Я так хочу вернуться в прошлое и послушать своего отца. А еще попросить прощения за то…что совершила. Я ведь так и не смогла сказать ему «прости». Но он оказался прав, прав во всем.

Неужели я была настолько глупой, что не увидела реальную сущность Германа?

Дышать становится тяжелее, но все меняется, когда слышится протяжный женский крик.

— Отпусти ее! Ты что делаешь?! Помогите, люди! — мать Влада врывается в квартиру и начинает кричать, это все действует на Германа отрезвляюще, он резко отпускает меня, кидая напоследок:

— Я полностью тобой распоряжаюсь, Вита. Полностью. Ты в моей власти. Помни об этом, предпринимая любые действия. Ведь каждое может повлечь за собой свои последствия.

Резко оседаю на пол, наблюдая за тем, как человек, которого я считала всем, уходит из моей жизни навсегда. Теперь уже точно навсегда.

— Девочка, солнышко! Посмотри на меня, — Агапова поднимает мою голову за подбородок, и я сталкиваюсь с заплаканными глазами, такими похожими на глаза моей матери. — Что он сделал, что этот ирод сделал с тобой? — женщина плачет, ощупывая мою шею, а я опускаю взгляд на пол, мне стыдно. Стыдно, что она все это видела.

Через секунду я оказываюсь в нежных объятиях подруги своей матери. И чувствую себя я от этого…чуточку легче. Как будто это на самом деле меня обнимает мама.

— Ничего.

Отвечаю так тихо, что и сама не различаю слов.

*******

— Что он сделал, что он хотел? — Лилия Петровна без конца переспрашивает, а я молчу, сдавленно дыша сквозь спертые болью легкие. — Милая, ну как же так?

Мы сидим на полу в моем злополучном коридоре, где гуляет холодный сквозняк сквозь открытые входные двери.

— Я сейчас позвоню Юре и Владу, сейчас, деточка.

Наконец-то включаюсь, как по щелчку.

— Нет! — перехватываю руку женщины, не давая ей сделать и шагу. — Не надо никуда звонить! Все хорошо!

В ее глазах на мгновение проскальзывает шок, но она быстро приходит в себя и начинает говорить со мной слишком уж мягким голосом.

— Вита, то, что сейчас случилось…ты, возможно, не поняла, но он мог причинить тебе вред. Он душил тебя, детка, — голос Агаповой ломается, а я слишком хорошо понимаю, что было минуты назад, чтобы просто так согласиться впутывать семью Агаповых еще сильнее, чем есть.

Страх скользит по венам, плотно обосновывается внутри меня, и держит в бесконечном напряжении. В голову впиваются миллионы игл, но я не дам себе шанса дать слабину. Хотя бы перед ней.

— Милые бранятся, — кидаю первую "умную" фразу, всплывающую в моей голове.

Лилия Петровна моментально меняется в лице и отшатывается от меня. Затем поднимается и отступает, посматривая на меня как неразумное дитя.

Я понимаю, что она все равно расскажет и мужу, и сыновьям, и через некоторое время они обо всем узнают, если захотят поучаствовать в операции по спасению Виты, девочки из прошлого. И мне нужно придумать как отгородить их, чтобы решать вопрос исключительно самостоятельно. От колких мыслей голова пухнет, но я отчаянно вывожу на лице сдавленную милую улыбку, больше похожую на оскал дикой твари.

— Мы помиримся, просто сейчас время тяжелое, знаете ли…нервы. В компании проблемы, я еще со своими подозрениями, такое бывает. Решили разъехаться, это ведь со всеми случается.

— Не знаю, Вит, мой муж во время ссор не душил меня никогда, — неживым голосом отвечает Лилия Петровна.

— Он не душил, что вы. Просто…это сложно, но все совсем не так, как вам кажется, — уперто гну свою линию, перебирая пальцами плетение теплого свитера. Я все словно на вертеле кручусь.

— Встань с пола, немедленно!

Механически повинуюсь просьбе, но делаю это не так уж и быстро, потому что голова вращается. Приходится сначала усесться на пуф.

— Все хорошо, правда. Спасибо, что зашли, но не стоило вмешиваться. Мы сами разберемся.

— Вита, домашнее насилие — это всегда опасно, тебе кажется, что вы просто выясняете отношения, а в следующий момент ты умираешь, пойми это! Я так потеряла сестру, она тоже говорила, что ее муж всего-то эмоционален в плане выяснения отношений! А затем она умерла от рук такого нервного и эмоционально, но бесконечно любящего мужа! — Лилия Петровна срывается на крик, а мое дыхание застревает в глотке.

Агапова прикрывает глаза, а затем продолжает:

— Если тебе нужна помощь, ты должна сказать мне немедленно! Юра, Марк, Влад, я — мы все поможем! — в глазах истинное желание помочь, но я прикусываю язык.

Лишь киваю. А перед глазами у меня маячат мигающей вывеской слова Германа. Неужели он пошел настолько далеко? Неужели он способен на все? И зачем ему я? Только если…не все так гладко, как он себе обрисовал.

— Спасибо, но помощь мне не нужна.

Наш молчаливый диалог взглядами продолжается пару минут, а затем женщина уходит к себе не прощаясь со мной.

А я приваливаюсь к стене, прокручивая в голове все произошедшее. Дальше с большим трудом заставляю себя встать, собрать все ценное, что только может быть у меня в доме, и пойти в ближайший ломбард, чтобы сдать за бесценок.

Много это или мало? Для меня вся жизнь и дело не в деньгах, а в ярким воспоминаниях о родителях. Мать собирала украшения, отец картины и монеты, все это — они, напоминание о тех, кого я больше не увижу. Напоминание о том, что это все, что у меня есть.

Есть мгновения, которые хочется прокручивать в голове снова и снова, а есть мгновения, от которых хочется удариться головой о стенку несколько раз. Такими стали мои последние воспоминания о родителях.

«— Папа, что ты несешь?! Да как ты можешь такое говорить?! Мы уже муж и жена! — я плакала, прижимая руки к груди. Отец кричал, что Герман меня использует, что хочет добраться до его денег. Помимо денег папа не видел ничего. Даже то, что его дочь на самом деле ожила.

— Как я могу? Как я могу говорить правду, да? Да ты ослепла! Я никогда не приму его, никогда, что бы он не предпринял, я слишком хорошо вижу гнилое нутро, дочь. Слишком хорошо. И если ты хочешь с ним быть, то забудь, что у тебя есть отец! И я не оставлю тебе ни рубля. Посмотрим тогда, на сколько хватит твоего горячо любимого Германа! Поженились они! Совет вам да любовь!

Я отшатнулась, когда мать ворвалась на кухню, где и начался скандал. В душе был полный раздрай, а руки превратились в ледышки, и это при такой жаре на улице. Никогда не думала, что смогу так сильно злиться на отца.

— Прекратите оба! Немедленно! В нашем доме никогда не будет таких речей!

— Выйди! Я разговариваю с дочерью, которая решила спустить свою жизнь в унитаз, — папа отмахнулся от мамы, схватил со стола телефон и начал кому-то звонить. Я сейчас не так важна, как работа. Да? Даже сейчас.

— Конечно, папа, это ведь не Влад, которого ты был готов расцеловать только за то, что он существует, — мать все еще стояла между нами, вскидывая руки к лицу. — И мне не нужны твои деньги, мне ничего от тебя не нужно.

Это стало последней каплей. Мужчина покраснел, начал тяжело дышать, а затем взорвался окончательно.

— Влад мужик, Вита, а ты полная дура, если упустила такого человека. А что до денег. Ну так живите в шалаше, какие вопросы?!

Мобильный телефон отца полетел в стенку, разламываясь на мелкие кусочки. А я выбежала из квартиры, не подозревая на самом деле, что это был наш последний разговор».

Разумеется, я отдаю самое дорогое для меня, но там это считают ломом, оплачивают тоже как лом, и с каждым словом ювелира, на глаза наворачиваются слезы, но плакать я себе запрещаю. Это всего лишь вещи, Вита.

Взгляд в последний раз цепляется за кольцо, подаренное отцом. Оно сверкает яркими переливами, и я мысленно обещаю себе забрать его.

Обручальное отдаю без сожалений. Будто бы тонну с плеч сгружаю.

Полученных денег мало, но хотя бы на что-то должно хватить. На первое время. На телефон падает сообщение от подруги с номером адвоката, и я максимально готова к тому, чтобы выгрызть свою свободу.

«…полностью тобой распоряжаюсь, Вита. Полностью. Ты в моей власти».

Жую эти слова снова и снова, пытаясь додумать, что он имел в виду. Кроме очевидного превосходства с деньгами. И не нахожу.

ПРОБУЖДЕНИЕ

— Я могла и сама поехать, — отворачиваюсь к окну, не готовая сейчас хоть к какому-то диалогу, но моя подруга решает иначе.

— Ты думала, что я оставлю тебя с этим всем наедине? Да щас!

Прикрываю отяжелевшие веки, пока перед глазами прыгают разноцветные точки. Что-то с моим организмом не так, я словно выжатый лимон. Благо хоть с работой уладилось быстро. Моя администратор дала мне пару дней отгулов и даже не спросила зачем и почему. Догадки давно не пытаются роиться в моей голове, потому что причину своих отгулов я знаю слишком хорошо.

Без Агапова тут не обошлось. Думать то нем мне не хочется, но словно что-то извне специально толкает меня в спину прямо на эти мысли, вновь и вновь заставляя испытывать странную смесь злости и благодарности за то, что он совершил. По сути, от себя и просто так, ведь, очевидно же, выгоды с меня ему поиметь не удастся.

Острой иголкой колет и другая мысль: он обещал приехать, и пусть я больше всего на свете этого не хотела, но одновременно внутренне готовилась, а когда он не приехал, огорчилась. Типичное женское поведение. Странно, ведь я никогда не вела себя так, и все в принципе у меня было однозначно. А тут…вышло из-под контроля, ударяясь о мнимую стенку из противоречий.

— Ты же на работе сегодня, — выдыхаю спертый в легких воздух на холодное стекло и вывожу звездочку. В просвете потного стекла мелькают новогодние вывески и яркие огоньки развешанных по всему городу гирлянд. В городе пахнет Новым годом, вот только настроения соответствующего нет.

— Доктор зверь в командировке, а я решила увильнуть от своих обязанностей охранять его очень важный кабинет и помочь подруге справится со всем, что творится в ее жизни.

Алиска чудо, и я не шучу.

— Если он проверит? — поворачиваюсь к подруге, ощущая странные тянущие боли во всем теле. Словно меня растягивают во все стороны.

Алиска морщится, а затем скептически изгибает длинную и широкую бровь.

— Мне плевать, к этой Снежане я поеду с тобой. Мне ее расписали как пиранью, а ты у нас девочка нежная, мало ли чего, доведет еще.

Еще одна пиранья в моей и без того не тихой гавани. Ничего нового. Интуиция опять врубается на полную катушку, намекая о не самом приятном исходе, и мне хочется задушить ее в зачатке, чтобы уповать только на судьбу.

Почему ты, мерзкая, не работала с самого начала? Почему выборочно? Или мы на самом деле видим лишь только то, что хотим?

— Не такая уж я и нежная, Алис.

Почему я смотрюсь как немощная? Да я совсем другая же!

— Просто тебе нужна поддержка сейчас, я рядом, что не так? Ты лучше не бурчи лишний раз, а обдумай все, чтобы как можно более детально изложить проблему.

Я сглатываю вязкую слюну и начинаю вариться в себе до конца. Да что уж тут говорить, мне нужен развод, и я не хочу остаться без ничего. По всей имеющейся информации, Герман каким-то образом имеет рычаг влияния и давит на меня своей властью. И что? И ничего. Больше я ничего не знаю, кроме того, что после смерти родителей он был номинальным главой компании, но весь контрольный пакет акций принадлежит мне.

По крайней мере, это то, на что я согласилась, будучи не в состоянии и дышать без того, чтобы не чувствовать себя куском недостойного отброса общества. Едкая боль прожигала мою душу и превращала сердце в решето.

Задыхаясь от боли, я была явно не в том состоянии, чтобы управлять компанией, будучи еще и полнейшим профаном в этом сложном деле. А Герман...Герман мог. Он смог, как показала практика, не только это, но и много чего еще.

Стоит зайти в приемную Снежаны Спеховой, так мне сразу становится понятно, с кем я буду иметь дело. Дело точно в выбранном интерьере, он кричит о превосходстве и мажоритарности. Яркие красные кляксы и выкрашенные добела стены в противовес...дополнено все золотой мебелью. Подобранной как раз так, чтобы ни у кого не возникло ни единого подозрения в том, что тут работает человек, не привыкший проигрывать и готовый получать только самое лучшее.

— Здравствуйте, Вита Латыгина?

Ухо, не привыкшее слышать девичью фамилию, не сразу выхватывает обращение вышедшей навстречу секретарши, которая явно была чем-то недовольна. Бросаю взгляд на часы и понять ничего не могу, мы пришли ровно к назначенному времени.

— Вас ждут, — грубо отрезает, а затем садится за стол, более не обращая на нас никакого внимания.

Клиентоориентированность на высшем уровне. Повеяло педантизмом.

— Да, — мельтешу перед кабинетом адвоката. — Алис, я сама. Подожди меня тут, — уже увереннее кидаю подруге, которая явно не готова к такому повороту.

Я захожу внутрь и вижу ту самую пиранью.

— Добрый, Виталина, вы опоздали, — платиновая блондинка припечатывает меня строгим выговором с порога. — Мое время слишком дорого ценится, чтобы разменивать его на ожидание клиента, думаю, вам должны были об этом сказать, — острые черты лица становятся еще более выразительными. — Я и так согласилась на встречу с вами, имея довольно приличный список дел.

Я прищуриваюсь, но отвечаю вежливо, прощупываю окружающее себя пространство боковым зрением.

— Здравствуйте, но я пришла вовремя.

Холодные глаза останавливаются на мне, и я замечаю едва заметное движение мышц лица, оно настолько неуловимо, что кажется, будто человек живет без мимики.

— Я предупреждаю всех, чтобы приходили пораньше на пять минут, это довольно сильно помогает, если кто-то копошится у двери или слишком долго успокаивается, прежде чем изложить суть проблемы. Время — деньги. А эмоции всегда во вред.

Что-то внутри аккумулируется, и я совершенно не в свойственной манере кидаю в ответ.

— Ну что ж, я, очевидно, не собираюсь копошится, — расстегиваю полушубок и усаживаюсь в кресло прямо напротив стола.

— Ну что ж, интересно, — Снежана усаживается в кожаное офисное кресло, складывая руки замком. — А мы с вами нигде раньше не встречались?

— Не думаю, я бы запомнила.

Такого человека забыть невозможно, и это неоспоримый факт.

— Хм, занятно, — хмыкает женщина, а затем не сводит с меня своего мертвого взгляда, пока я под таким контролем рассказываю все, что знаю, и то, что хочу предпринять дальше. Она не перебивает, но иногда складывается ощущение, что слушает вполуха, кивает и ухмыляется, словно знала, что я скажу именно это, а не другое. В какой-то момент я слышу характерный стук деревянного карандаша о стол и голос, отдающий сталью.

— Я вам скажу сразу. Это дело гиблое. С вероятностью в девяносто девять и девять десятых на самом деле вы под действием препаратов, будучи, очевидно, не в здравом уме и твердой памяти, подписали совсем другие документы, и теперь ваш муж владеет всем, чем владели вы. Другими словами, он точно переписал все на себя, а вас выставил, ммм, — она снова окидывает меня холодным взглядом с ног до головы, пока я буквально ощущаю прикосновения арктического льда к своей коже, — невменяемой и не в состоянии осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими вследствие психического заболевания или иного болезненного состояния психики. По крайней мере, я бы сделала так. А если он не сделал последнего, то он у вас полный кретин. А так, я вам не помогу.

Меня словно окатывают ушатом холодной воды, заставляя кожу покрываться мурашками. Шок, ужас и страх сменяются со скоростью света, и я просто не могу выдавить из себя и слова.

Что значит "не поможет"?

— Но не берусь я за вас не из-за сложности Виталина, а потому что вы за честность во всех ее проявлениях. То, что вы мне рассказали, не встает в мою картину мира, потому что я бы в жизни не доверила все, чем владею, какому-то левому мужику, пусть даже он и является моим мужем. У вас искаженные понятия, и играть грязно явно не по-вашему, а здесь иначе не получится. Нам нужно будет давить эту мразь всеми возможными и невозможными методами. Он уже свою партию отыграл.

В глазах начинает щипать, я захватываю воздух поглубже в легкие, ощущая, как последние растягиваются до болезненных спазмов.

— Вам бы к психологу. За то время, что вы тут сидите, я уже пару раз думала проверить ваше давление. А еще...нельзя же быть такой наивной дурочкой, милочка. Наивной маленькой девочкой вы могли бы быть в три года, но не сейчас. А это все характерное поведения тупицы или недалекой девицы, поплывшей от мужского внимания.

В голове происходит просто бум. Я ощущаю тлеющий огонь ярости, распаляющийся с каждым ее словом все сильнее и сильнее Да как она смеет вообще? Да что это за человек такой? Где профессиональная этика?! Сжимаю руки в кулаки, привстаю с кресла и бросаю дерзко.

— Что? Как вы вообще...— хриплю не своим голосом, что под конец предложения срывается, но меня перебивают. Женщина победоносно улыбается, а затем склоняет голову.

— И это не все. Я захочу слишком много за такую возню в вольере с тигром, а у вас столько, ммм, — она снова смотрит на меня, а затем кивает, — нет у вас столько. Очевидно, вы последнее наскребли, но этого не хватит. Уверяю вас, потому что мне придется использовать все ресурсы, выходя за рамки закона. У меня нет красных линий, но зато я никогда не проигрываю. Я давлю до последнего и выхожу из зала суда под плач обвинителя и истца. Я конечная остановка в таких жизнях, как влачит ваш муж.

— Вы не имеете никакого права так со мной разговаривать! И что вы себе вообще позволяете! В конце концов, хоть какое-то воспитание быть должно! — срываюсь на крик, и на этот крик сбегаются все, кто только может, пока Снежана с легкой улыбкой на лице смотрит на меня так, словно ничего не происходит, и это абсолютно штатная ситуация.

— Вита! — Алиса тянет меня на выход, но поезд, сорвавшийся с рельсов, не остановить.

— Не трогай меня! Я выскажусь! Так вот лучше быть наивной дурой, чем холодной стервой, у которой в голове, кроме денег, нет ничего! И святого ничего нет тоже!

Если я и думала, что то могло бы обидеть Снежану Спехову, то нет. Она лишь шире улыбается а затем Алиска вытягивает меня из кабинета и офиса на улицу, где я с разбегу звонко хлопаю входной дверью, ведущей в офис к адвокату Пиранья, сгорая от праведного гнева.

Такой всепоглощающей злости я не испытывала никогда. А сейчас словно фитиль подожгли, и я горю ярче самой большой звезды на ночном небосклоне. Легкие сдавливает, но, кажется, только прокричавшись в кабинете Спеховой, я начинаю чувствовать себя иначе.

— Вит, все! Все! Успокойся! Да что она тебе сказала? — Алиса попыталась успокоить меня, хлопая по щекам, но я впервые посмотрела на ситуацию под другим углом, увидев себя со стороны в глазах своей подруги. Это отражение заставляет меня испытывать стыд.

— Кажется, она сказала правду.

А я возвращаюсь в исходную точку, к своим баранам.

*******

Я заведена до предела, и кажется, что в следующий миг подорвусь от разрывающих на части мое тело эмоций. Алиса пытается отвлечь меня, но куда там. В сумке не прекращая вибрирует телефон, и на эмоциях я, не глядя на экран, принимаю вызов.

— Тебе телефон для чего нужен? — приятный, черт возьми, голос опять нарушает все мои попытки успокоиться. Я скольжу пальцами по гладкой поверхности телефона и цокаю.

Влад. Откуда у него мой телефон и почему он снова и снова врывается в мою жизнь с разбегу открывая дверь ногой?!

Сколько еще на мою голову должно свалиться проблем, чтобы кто-то сверху довольно прошептал «хватит ей», а не добавлял новые и новые потрясения?! Будоражащие душу воспоминания о прошлом опять накрывают меня холодной волной, но я упрямо закрываю им путь к себе.

— Откуда у тебя мой телефон? — сквозь зубы шиплю. Глупый вопрос, впрочем, для него найти человека дело секундное, но меня сам факт вторжения в мою жизнь бесит до трясучки. Надо сменить телефон. Один прослушивает, второй вторгается в мое личное пространство. И все это ни на грамм не дает мне надежду на благоприятный исход.

Боковым зрением замечаю, что Алиска съезжает на обочину. Правильно, от греха подальше.

— Не шибко уж и невыполняемая задача для такого человека, как я. Так вот, я возвращаюсь к своему первоначальному вопросу. Зачем тебе телефон?

Сердце заходится в безумном ритме. А кто ты вообще такой? Почему я должна отчитываться. Почему должна брать трубку? Почему я вообще должна терпеть тебя своей жизни?! Это и еще много чего крутится в голове безумной каруселью.

— А знаешь что, Агапов? Катись ты к черту со своими вопросами и возможностями. И никогда больше не появляйся в моей жизни! — голос сходит на нет, приобретая хриплые нотки.

Я сбрасываю вызов и вырубаю телефон, в это время подруга начинает аплодировать мне и срывается на смех.

— Никогда не видела тебя такой. И знаешь, я этого Агапова не знаю, но уже готова пожать ему руку.

Видимо, углядев на моем лице нечто более чем странное, Алиска прекращает улыбаться, но смотрит так же с участием, как и до этого.

— Вит, выше нос. Прорвемся, найдем более адекватного юриста, но Германа раздавим. Даже не думай.

Подруга продолжает говорить, а мне все кажется, что это я должна была думать в таком ключе изначально, а не впадать в пограничное состояние своей выпотрошенной жизни, наполненной исключительно ложью и выгравированной алчностью своего мужа.

Сложно даже представить, как я могла в это макнуться вновь.

— Я никогда не поступил бы, как он, Вит. Ты же такая прекрасная, нежная, добрая, — Герман плавно касался моих щек, покрытых самыми горькими в мире слезами.

Я с трудом могла даже дышать, так сильно сжимала грудину невыносимая боль. Потери. Предательства.

— Тшш, девочка моя, не плачь. Все пройдет, и это тоже обязательно. Иди сюда, — одним взмахом руки я очутилась крепко прижатой к твердой мужской груди. — Ты сильная, ты справишься, а я буду рядом. Надо будет — я сотру его в порошок. Надо будет, заставлю страдать, лишь бы ты никогда не плакала.

Я царапала ногтями вязаный свитер своего лучшего друга и рыдала так, как никогда в своей жизни на тот момент. Мне казалось, что жизнь закончилась. Ведь самый важный человек, который был со мной практически с рождения, предал меня и посчитал это действие абсолютно ничем непримечательным событием.

Оказывается, во второй раз больно практически так же, как и в первый.

— Позвоню тебе, как только найду кого. Ты может спросишь у своих знакомых? Может есть кто-то? — слышится голос подруги. Он-то и вытягивает меня из пучины прошлого. Я задерживаю дыхание и глотаю свою боль, не давая ей расплескаться на других. Не плакать, Вит.

Ничего более жестокого с тобой точно не случится.

Попросить помощи я бы могла. Я бы могла много чего, но что-то внутри запрещает мне обращаться за помощью к человеку, который поступил ничуть не лучше Германа, раве что не нажился на этом, но в остальном. Нет.

Только не он. А еще и угрозы Германа, нет...это должен быть человек со стороны. И только так.

— У меня никого нет, Алис, — поворачиваюсь к подруге и печально улыбаюсь. Щеки начинают гореть, и, кажется, вчерашнее рандеву под снегопадом не прошло бесследно. — Сашке привет, ладно? — смазано целую Алиску и выскальзываю из машины.

— И все-таки может переедешь к нам? Зачем одной вариться в негативе? Сашка у меня на любого найдёт управу, да и займешься ее хилыми навыками рисования. Она мне уже все ужи прожужжала, что хочет рисовать как ты. У меня ведь ручки из попки, так что…— девушка корчит жалобное лицо, а я ухмыляюсь, всматриваясь в покрытую снегом детскую площадку. Столько воспоминаний вырывается из памяти. На целую жизнь хватит.

— Я к вам на днях заеду, но побыть одной мне надо.

— Поняла, приняла. Но в любом случае. В любое время, даже если это глубокая ночь.

Киваю и прощаюсь.

Возвращаться домой мне теперь…хочется. Не понимаю, почему я настойчиво избегала этого места, если я именно тут впервые за долгое время смогла заснуть сама и без снотворного.

Но стоит подойти к квартире, как дыхание выбивается из легких одним ударом. Герман стоит подпирая стенку, а рядом с ним его водитель Сева.

— Привет, женушка. Я приехал домой, а тебя нет. Решил подвезти. Заботливый я у тебя.

Всем своим видом он показывает бескомпромиссность своего решения, я бросаю взгляд на Севу, но он отводит взгляд. Господи, он что меня выволочет отсюда?

— Я никуда не поеду, — делаю шаг назад, спускаясь на пару ступенек ниже.

Герман ухмыляется, кивает Севе, и тот моментально заходит в квартиру моих родителей, оставляя нас наедине. Внутренности скукоживаются. Господи. Это же Герман, он не причинит мне вреда…или причинит. Нет.

Герман уже быстрее движется ко мне, пока я наглухо не упираюсь лопатками в стенку. dpUiRlT8 Утробный шепот звучит точечно, попадая в самое сердце.

— Поедешь. Ты ведь не хочешь закончить как твой папа. Ну или как мама. Напомни мне, кто быстрее из них умер? Все никак не вспомню.

Меня засасывает в вакуум, где нет ни звуков, ни запахов, ничего, есть только острая боль, что проходится по каждому нервному окончанию моего тела. Я смотрю в глаза Германа, и как рыба открываю и закрываю рот.

Что. Боже. Неужели? Сдавленный всхлип вырывается из глотки, и я начинаю оседать по стене, но Герман подхватывает меня ровно в тот момент, когда я практически «целую» грязный подъездный пол. Он шепчет мне в ухо слова, которые я не могу разобрать, не сразу, будто бы я перестала понимать русский язык.

— Жалко будет губить такую красоту. С другой стороны, мне даже выгодно будет, но знаешь что? Я не хочу все портить, у меня ведь такая красивая жена. Самая лучшая. И честная, и добрая, и заботливая. Немного правда ссориться любит, но я тоже хорош. На этих ссорах испытываю бешеный азарт помириться одним древним способом. Так что продолжай, мне нравится.

Шок и паника отражаются на моем лице достаточно ярко, и все, что удается сделать в этот момент, не разрыдаться окончательно, а лишь закусить губу до противного металлического привкуса во рту.

Мои родители. Мои родители. Нет. Стоп-кадрами перед глазами мелькают картинки того, как я узнала о их смерти. Как я упала на пол и билась в истерике, пока Герман не v3oZgLr1 сгреб меня в охапку и не вколол что-то. А дальше забытье, отрицание. Жгучее и болезненное. Следом негодование на рок, судьбу и Бога, а позже затяжная депрессия, из которой я выбраться не могла годами, только сейчас ко мне пришло принятие. Но нет примирения.

И все разлетается на мелкие части вновь, толкая меня на первый этап.

— Отойди от нее, иначе я сломаю тебе обе ноги, — гремит эхом.

— Вау, Влад. Ну надо же, что это ты тут делаешь? Ай, мы с Витой уже уходим.

— Ты сваливаешь, а Вита остается здесь. И поверь мне, ресурсов, чтобы убедить в том, что уйти придется, мне хватит. Иначе придется как обычно, бить в табло. Ты ведь у нас только силой понимаешь.

Влад обхватывает мою околевшую руку и тянет к себе. Я тряпичной куклой повинуюсь его действиям, находясь в полнейшем шоке.

Господи, если он причастен ко всему, то я все это время жила с убийцей своих родителей. Слезы прорываются из глаз, но я не издаю ни звука.

— Влад, ты ведь понимаешь, что она моя жена? И тебе тут ничего не светит.

Влад совершенно спокойно притягивает меня к себе еще ближе и шепчет в ухо:

— В нашу квартиру иди быстро.

Начинаю мелко дрожать, но Агапов перехватывает мои руки и вставляет в них ключ, а потом толкает меня наверх, и я подчиняюсь. Боже, почему я просто делаю то, что он говорит?

С каждым шагом, что отдаляет меня от Германа, я ощущаю шагающее навстречу отчаяние.

Оно уже у ворот.

Как только оказываюсь в квартире Агаповых, я падаю на пол и медленно умираю от осознания истины.

Все было спланировано. Холодные пальцы обхватывают шею, и я начинаю глубоко дышать, отсчитывая до десяти.

Сколько времени он бы еще скрывал свою сущность и почему показал только сейчас? Почему?! Что мешало ему сразу от меня избавиться, зачем медленные мучения? Что не так с этим человеком? Он же получил все, если все действительно так, так зачем тянут кота за хвост?

Возможно, он просто испытывает наслаждение от чужих страданий. И это тоже не лишено смысла. Ничего из того, что может быть причиной такого, не станет для меня удивлением. Раз уж я ослепла и не заметила очевидного, не смогла распознать змею, что пригрела у себя на груди. Человека, которому отдала всю себя.

Ощупываю щеки и понимаю, что горю, и либо это от эмоционального всплеска, либо я действительно заболела. Мне плохо на любых возможных уровнях, включая душевный. Все пропитано яркими вспышками агонии, затапливающей мою реальность. Словно безумными мазками одержимого художника все вокруг окрашивается в бардовый цвет.

Влад резко открывает входную дверь, заходит внутрь и одним махом поднимает меня с пола, плотно припечатывая к стенке. Мой вялый взгляд проходится по подрагивающему кадыку и содрогающимся скулам. От мужчины веет непредсказуемостью, потому что я не знаю, кем он стал за это время.

— Что он тебе сказал, Вита? — Агапов разъярен, взбешен и взлохмачен. Но мой взгляд не может сконцентрироваться ни на чем. Лишь вялость сейчас преобладает в теле. Взгляд ползет к глазам, но утопает в области щек, покрытых трехдневной щетиной.

— Ничего. Он ушел? — руки безвольно опадают по швам. Странный комок в горле становится по истине невыносимым и заставляет меня глотнуть побольше воздуха. Мне надо просто пережить это.

— Что. Он. Тебе сказал? — игнорируя мой вопрос, цедит по словам Агапов. Притрушивает меня. На меня обрушивается стальная хватка, что припечатывает к стене.

Очередная порция боли затапливает тело, стоит мне только вспомнить обо всех словах, брошенных Германом так, словно это ничего не значит. Я прикусываю губу.

— Ничего.

— Ты хоть когда-нибудь можешь не вести себя как обычная…ؙ— Агапов умолкает и придвигается ко мне. Стальная грудная клетка плотно прижимает меня к себе. Это давление становится облегчением, несмотря на негативные эмоции от такого контакта с бывшим, потому что я не могу себя больше держать.

— Что? Продолжай, Влад, кто я? — еле держу глаза открытыми, приподнимаю голову и вперяюсь в него злобным, как мне кажется, взглядом.

Раньше мы часто спорили, в этом и заключались наши особенные отношения. Никто не понимал, как так можно, но увы и ах. Было дело. Раньше было много чего, и от этого все больнее и больнее терпеть его рядом с собой. Еще одно живое напоминание о том, что тот, кто был когда-то всем, оказался никем.

— Упертая ослица, — Агапов поднимает руку и опускает на мою щеку. Мне кажется, что она по меньшей мере лед, как и его глаза, обычно насквозь пронзающие своим холодом. — Что за черт?— ощущаю, как такие же холодне губы касаются моего лба, и я ежусь, не готовая к такому перепаду температуру. Взгляд падает на ноги, и с каждым вздохом ощущение, что пол все ближе ко мне, я словно лечу.

Слабость в теле настолько сильно толкает меня в какое-то приглушенное забытье, что я не сразу понимаю, что оказываюсь в руках Агапова абсолютно без способности двигаться. Меня словно выключают. Возможно, разговор с мужем стал последней каплей, а возможно и без него я бы просто в один момент не вывезла это все. Но неспособность даже пальцем пошевелить меня сейчас не пугает. Меня вообще ничего не пугает.

Кроме того, что я была в постели с врагом.

— Вискас, это ни черта не смешно! — Агапов гремит над ухом, одновременно с этим я ощущаю мягкую поверхность над собой.

Какие-то голоса сливаются воедино, противный привкус во рту, жжение в руке, кто-то перешептывается, и все это никак не хочет обретать реальные формы. Невозможно выплыть наружу, но я уже и не пытаюсь.

— Влад, он может причинить ей вред…

— ….не накручивай себя, мам.

— посмотри, какая она худенькая, он из нее все соки выжал, — женский плач врывается в пространство. Нежный звук прерывается басом, кто-то третий недовольно бурчит.

— Не оплакивай. Решим.

— …сама сделала свой выбор.

— Ты тоже хорош, нужно было…

— Сын, ты…

Все прерывается стремительно, в конечном итоге я просто засыпаю. Мне становится тепло, спокойно и очень хорошо. Тут пахнет цитрусами и бесконечно уютно, здесь мне хочется оставаться. А на фоне звучит любимая музыка моей мамы, которая часто играла мне ее на фортепиано и меня научилатому же, пальцы помнят, но практики ноль. Кто-то нежно гладит меня по голове, целует в лоб.

Распахиваю глаза и понимаю, что я не дома, и вообще я без понятия на самом деле, где, потому что впервые вижу окрашенные добела стены и мелкие лампочки на подвесном потолке, затем взгляд утекает на строгую мебель в темных тонах.

Мозг до сих пор прогружается, когда я с трудом поднимаюсь с кровати и ощупываю свое тело на предмет одежды, после чего обнаруживаю себя в незнакомой пижаме -рубашке. Втягиваю поглубже теплый воздух, выуживая аромат цитрусов и кожи. Ничего не понимаю и лишь настороженно оглядываюсь. В голове точечно долбит в одно место, и от этого очень сложно сконцентрироваться хоть на чем-то. Безумно хочется пить.

Да что за? Последнее, что я помню, это то, как говорила с Владом, а дальше пустота. Чистый лист. Неужели он…Да ну, глупость какая. Не мог же он в самом деле меня забрать к себе, да и зачем?

Хотя все в окружающих меня предметах говорит о его вкусе, который я знаю слишком хорошо.

Как на шарнирах поднимаюсь с кровати и выхожу из комнаты. Погружаюсь в темный коридор с неновой подсветкой, вмонтированной в пол. Впервые такое встречаю, так что парочка секунд уходит просто на осознание этой красоты. Нет, я никогда не жила бедно, но тут просто футуризм какой-то.

На стенах ни одной фотографии, все сухо и холодно, словно ты в отеле находишься, а не в квартире. И то в отеле можно встретить хотя бы картины, а здесь все неживое, как будто человека и вовсе не волнует, что вокруг него.

По спине проходится холодок, а слипшиеся губы с трудом распахиваются, принося запредельные страдания искусанной плоти.

Я выхожу на кухню и вижу заветный графин с водой, но не успеваю даже подойти к нему, как за спиной слышится недовольный мужской голос, от чего я моментально подскакиваю на месте и оборачиваюсь.

— Уже встала… и зачем? Тебе бы все принесли, — Агапов вальяжной походкой подходит ко мне и внимательно осматривает, пока мой язык прилипает к небу намертво, а взгляд утекает в его широкую фигуру, покрытую бисеринками пота. Мужчина спокойно подходит еще ближе и касается губами моего лба, пока я непонимающе вперяюсь в покрытую черными волосами грудную клетку. Терпкий мужской аромат щекочет ноздри, до невозможности заставляя вдыхать сильнее и глубже. Он занимался в зале, как занимался и много лет назад каждое утро. Как отжимался со мной от пола.

— Что ты…— пытаюсь оттолкнуть от себя Агапова, но он лишь сильнее обхватывает мою голову руками и прижимает к себе. По телу моментально начинают скакать мурашки.

— Горячая, садись, — Влад толкает стул ко мне и усаживает, даже не пытается дослушать.

Медленно, но верно я начинаю вскипать. Да какого лешего тут происходит?!

— Что …

— Давай я сначала расскажу все, а потом ты задашь вопросы. Первое, ты у меня дома, второе, так было нужно, третье у тебя простуда, дающая высокую температуру. Четвертое, ты спала двое суток, и пятое, мы сначала поговорим, а потом ты решишь, что тебе делать. Ага? — Влад сейчас слишком серьезен, отчего у меня начинает сосать под ложечкой. — Вернее, что тебе решить. И сначала мы все-таки поедим, — с этими словами мужчина достает из термосумки судки с едой.

Устало прикрываю веки и прячу лицо в ладонях. Простуда. У него дома. Прекрасно, просто прекрасно! Для полного счастья мне еще чего не хватает? Вот чего еще, спрашивается?

— Ешь, — приказным тоном обращается ко мне Влад. Рядом ставит стакан с водой, его-то я и хватаю первым делом. Жадные глотки приносят облегчение, но стоит втянуть воздух,как все внутренности скручиваются узлом.

— Не хочу.

— Меня сейчас мало заботит, что ты там хочешь. Жуй, — передо мной оказывается тарелка с ароматным бульоном. В том, что это все театр абсурда, сомнений больше нет. Я в шоке вперяюсь в стол и пытаюсь понять, что здесь вообще происходит.

— Доставка из ресторана, — отвечает на мой немой вопрос, снова будто бы читая мысли. Нужны силы, значит, надо перебороть себя.

Аппетит приходит во время еды, я нехотя берусь за ложку и впихиваю в себя на первый взгляд невкусный суп. С каждым глотком начинаю понимать, что не все так плохо, и я не выверну наружу свои внутренности.

Попутно обращаю внимание на Агапова, который, никого не стесняясь, прямо в домашних шортах и без майки садится за стол и методично наблюдает за тем, как я ем. Хватает и секунды, чтобы стать пунцовой.

— Не смотри на меня.

— Почему? — мужчина забавно изгибает бровь.

Он в своем репертуаре.

— Знаешь, некоторые вещи не меняются, — сиплю в ответ, и возвращаю взгляд в тарелку.

Ему всегда нравилось меня смущать, порой слишком уж нравилось. А мне нет.

— Да, ты права, некоторые вещи и правда не меняются.

Заканчиваю обед молча, и последняя ложка с трудом отправляется в рот, после чего я отодвигаю от себя остатки супа с вымученным вздохом.

— Да-да, никогда не съесть полностью — это о тебе, — снисходительно выдает Влад, после чего забирает тарелку и достает с полки какую-то папку. Я слежу за его движениями и хмурюсь. Зачем я вообще на него смотрю?

Ровно в тот момент, когда Агапов поворачивается ко мне, я отвожу взгляд в окно, за которым опять метет. И только сейчас понимаю, что в доме теплые полы, потому что в ноги не холодно. Более того, мне даже жарко.

— Я могу убавить отопление, если тебе некомфортно.

Капелька пота скатывается по шее вниз, и я перехватываю заинтересованный взгляд Влада, который, судя по всему, это тоже замечает.

— Нет, все нормально.

— Для человека, который не любит холод, да. Для меня тут просто сауна.

Мужчина усаживается за стол и двигает папку в мою сторону. Не сводя с меня внимательного взгляда голубо-серых глаз. Я ежусь в попытках игнорировать его, не акцентировать внимание. Мне все равно.

И правда ведь так должно быть. Плевать на прошлое, отныне и навсегда он просто старый знакомый, вот так.

Пытаюсь привести дыхание в порядок, всматриваясь в напряженное лицо Влада. Он вальяжно расположился на кухонном табурете. Мужчина смотрит на меня пронзительно-серьезно, широкие брови хмурятся.

Почему он все это сделал, почему я тут? Почему он сейчас мне все это говорит и участвует? Он ведь кричал, что никогда больше…Боже, не место и не время об этом думать.

Я задерживаю дыхание и заставляю себя отвлечься от созерцания человека, однажды растоптавшего мои чувства. Я ненормальная просто, но взгляд все равно ластится о мужественные черты лица, пухлые губы и такие знакомые омуты. В них я однажды и утонула.

Сжимаю ладошки. Хватит об этом думать, Вита, вы просто когда-то встречались и все…у тебя и так проблем целая гора, не хватает только Влада Агапова в придачу ко всем остальным.

— Я помогу тебе, Вита, — Влад перехватывает мою руку и сжимает. Я опускаю взгляд на сплетенные руки и издаю нервный смешок. Красная папка рядом с нашими руками «фонит».

Помощь.

Недавний разговор с мужем вновь врывается в мысли, особенно угрозы... Очевидно, мне нужна помощь, на самом деле. Конечности холодеют, несмотря на жар ладоней, в которых так уютно расположились мои руки. Натянув на лицо непроницаемую маску безразличия, я гордо отвечаю:

— Мне не нужна помощь, — «от такого же предателя» звучит в голове, ведь когда-то он был моим Владом. Но теперь к нему не было доверия. Мозг начинает прокручивать прошедшие события, и на меня лавиной снова накатывает эмоциями от воспоминаний, связанных с разговором между мной и Германом.

Я чертовски не понимаю, что мне делать. Все это сейчас только усложняет мою и без того непростую ситуацию, что хочется кричать от боли где-то посреди леса. И еще Агапов со своей никому не нужной заботой, и пусть это все приятно с одной стороны, это еще и больно с другой, как будто меня снова в кипящий чан толкают. Со всех сторон.

Если Герман смог…убрать такую преграду, то он снова это может сделать, уже с другими людьми. Что если из-за меня пострадает кто-то еще? Господи, да плевать на эти деньги. Надо просто бежать, бежать так далеко, куда только глаза глядят. Но почему-то мне кажется, что он так просто меня не отпустит. Если имеющегося на данный момент ему мало, то явно дело не только в деньгах…

Мужчина наклоняется ко мне и без тени юмора гортанно выдает:

— Врешь, я знаю, он тебе угрожает, не дает развод и грозится оставить без ничего, я могу все решить, — тяжелая ладонь опускается на талию. Я и не заметила, как он придвинулся ко мне вплотную. Слишком знакомый остаточный аромат мужского парфюма щекочет ноздри, я не хочу погружаться в это наслаждение от простого запаха, но тону в нем. Завороженно смотрю, как дергается кадык мужчины от каждого произнесенного слова.

Вита, очнись!

Бесплатный сыр только в мышеловке.

— Здесь вся информация о твоем настоящем положении в конкретный промежуток времени.

— Что ты имеешь в виду? — смотрю на папку словно это удав, готовый на меня кинуться.

Влад неоднозначно хмыкает и раскрывает папку.

— Очевидно, ты не в курсе, но Герман провернул интересную схему. Он твой попечитель.

Я застываю изваянием и глотаю вязкую слюну.

— Что ты имеешь в виду?

Лицо Агапова при этом нечитаемо. Он вдруг становится профессионалом своего дела и бьет меня фактами по лицу.

— Попечитель назначается судом, если человек признан неспособным руководить своими действиями в здравом уме вследствие психических расстройств. Вита, он оформил на тебя документы, подтверждающие это все, — Влад наклоняется ко мне и всматривается в лицо. — Как так вышло?

Это просто абсурд, нет. Я сжимаю кулаки до боли, ощущая как ногти впиваются в кожу. Да ну нет…нет. Этого просто не может быть, я ведь была в сознании, и никогда я не была у психиатра, только у психолога.

— Бред. Я не псих. И никогда не была ни на какой экспертизе, — из груди вырывается сдавленный смех, и сейчас я все больше похожа на умалишенную.

— Сути дела это явно не меняет, плюсуй ко всему, что попечитель вправе в интересах подопечного распоряжаться средствами, доходами от управления имуществом подопечного или другими его средствами…Он всем распоряжается с одобрения органов опеки, которые, очевидно, твой муж очень удачно купил, там подмазал, тут задобрил, здесь договорился, и ты в полной его власти, — бьет меня фактами наотмашь. В груди разливается отчаяние.

Слова Влада звучат для меня как нечто нереальное, сюрреализм, я просто в параллельной реальности, которая призвана свести меня с ума!

— Ты обманываешь, он бы…— я резко вскакиваю со стула и начинаю ощущать подступившую к горлу тошноту, в глазах начинает темнеть, но Агапов вовремя меня подхватывает, недовольно чертыхаясь. Пальцами впиваюсь в загорелую кожу рук, сотканных из стальных мышц.

— Я обо всем узнал за сутки. Ты годами жила и ни о чем не подозревала, Вита? Что с тобой стало?! Где та девушка, которая имела хватку, которая могла любого за пояс заткнуть?! Где она, Вита?! — Влад разворачивает мое лицо к себе, но я не вижу перед собой ничего, кроме размытого пятна. Все плывет и только холодные дорожки слез по щекам сигнализируют о том, что я все еще здесь, живая и все понимаю.

Тварь, какая же он тварь. Боже, мне сложно поверить во все происходящее.

Где она? Она умерла, Влад.

— Как он…— но мой вопрос повисает в воздухе незаконченным. Он мог все. И смог очень удачно сделать много чего полезного для самого себя.

Как же все оказалось на самом деле просто.

— Все в этом мире продается и покупается, суд тоже здесь был необязателен, учитывая его гнилую душонку и огромные связи, — Влад прижимает меня к себе, пока глубоко вдыхаю и выдыхаю, обжигая легкие таким до боли знакомым запахом.

Агапов усаживает меня обратно на стул и продолжает.

— Это еще не все.

Усмехаюсь, стирая с лица влагу тыльной стороной ладони. Еще не все, еще недостаточно боли, надо чуточку больше. Бежать, надо бежать, так далеко, как только можно.

— Мне плевать на все, я уеду, — обессиленно опускаю руки на стол и поднимаю взгляд на Агапова. Кадык мужчины дергается, Влад откидывается назад на спинку и смотрит на меня скорее снисходительно. Как на ребенка.

Как только уехать? Смогу ли…

— Ты серьезно? Сбежать ты не можешь, потому что, по всем документам, ты признана невменяемой. И искать тебя будут именно как таковую, Вит, так что здесь надо идти другим путем.

— Я в своем уме! Хватит смотреть на меня как на психованную! — толкаю от себя стол и закрываю лицо руками, все еще пытаясь сдержать себя от слез, но они сами текут по щекам, охлаждая горящую кожу. — Он угрожал мне и всем, кто мне захочет помочь, — выкрикиваю из последних сил. Влад ссаживает меня со стула и прижимает к себе, плотно укутывая в руках.

— Ничего он никому не сделает. Пусть только попробует.

Он просто констатирует факты. Проходит минут пять, а может и полчаса, но это все сливается в оглушительную тишину. Мои холодные скрученные пальцы покоятся на его груди, контрастируя белым пятном на загорелой коже. По телу проходится электрический заряд.

Молчание режет мои нервны вдоль и поперек, а такой близкий контакт абсолютно сбивает с толку.

— Я. Помогу. Тебе. Помогу избавиться от этого жука, поставлю его на место и заставлю страдать так, как ему и не снилось. Он ответит за каждую твою слезинку, и останется без рубля.

Влад проговаривает эти слова четко и с паузами, наверное, чтобы я осознала это. Подрагивающие пальцы цепляются за стол, и я медленно поднимаю взгляд. В его глазах буря, в моих давно разбитый от шторма корабль, севший на мель. Влад проводит большим пальцем по лицу, слегка надавливает на нижнюю губу, вырывая этим из меня рваный вздох.

— И что ты захочешь взамен? — шепчу, цепляя зубами подушечку его большого пальца. Страх проходится по спине, а слабое сердце заходится в безумном ритме. Нервы методично выкручиваются в толстый огненный шар, все вокруг искрит от напряжения.

Влад наклоняется еще ближе, теперь мы дышим одним воздухом. Смотрим друг другу глаза в глаза, так что я вижу в них свое отражение.

— Тебя. Ты родишь мне.

Дыхание спирает…

С трудом надсадно выдыхаю, прикрывая опухшие как будто от бессонной ночи глаза. В них словно песка насыпали. Прошлое снова укутывает меня стальным канатом за шею. Когда-то я слышала эту фразу. Она вызывала во мне трепет, заставляла сердце трепыхаться.

Но теперь это лишь еще один гвоздь в мое сердце.

Почему я не могу нормально воспринимать хоть что-то, связанное с детьми? Когда смогу? В груди пробоина как у корабля после столкновения со скалой в шторм.

— Зачем тебе я? — сиплю в ответ. Агапов заводит свою руку за спину и нажимает на поясницу, толкая в свои горячие объятия сильнее.

— Это не имеет никакого значения для тебя, в частности. Мне нужен ребенок. Ты мне его родишь, но сначала я помогу тебе с проблемами, жить ты будешь здесь, со мной, везде и всюду ты будешь так же со мной, и придется немного изменить свою жизнь под мой ритм. Других вариантов у тебя все равно нет, рано или поздно он придет за тобой, а меня не окажется рядом. Так что я твой единственный шанс. И такая битва вызывает во мне лишь азарт, в чем кроется огромный такой плюс для тебя. Потому что я пойду до конца, — длинные черные ресницы касаются моих щек, пока горячее дыхание Агапова выжигает во мне рану. Он в конечном итоге сожжет меня дотла.

Шепчу как мантру израненной душой:

«Господи, если бы я только могла».

— Я...

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

— Вит, да давай уже разливай чай, сколько можно его мариновать, честное слово, — Марина вырвала из моих рук заварник, достала чай и недовольно покосилась на меня, выкинув остатки моего «ройбуша» в мусорное ведро.

— Ну люблю я крепкий и что теперь? — я не жалея добавила еще сахар в свою любимую кружку, тщательно размешала и принялась греть ладони о керамическую поверхность.

На улице мороз накануне Нового года, в помещении дубарь, конечно, все время хочется пить горячее и не думать ни о чем. Взгляд в очередной раз упал на новые тапочки в виде свинок от Влада. С моего лица не сходило довольное выражение лица. Ну как же он мог быть таким? Все время пытался меня согреть.

Мысли то и дело возвращались к «нашему» вечеру, и эмоции с новой силой обрушились на меня.

Все еще не верилось, что мы смогли перерасти детскую дружбу и стать чем-то большим. Пусть порой мы и сами не понимали своих чувств. По правде говоря, я даже скрывала наши отношения, боялась, что все разрушится, да и Герман.

Герман…

Он был не готов к такой информации, потому что в его глазах я видела интерес, но ответить взаимностью просто не могла. Просто потому что я была полностью «Агаповской», и мне начинало казаться, что я влюбилась в этого голубоглазого паренька ровно в тот момент, как увидела его на детской площадке в свои три года. Он весь такой из себя, старше на пару лет, зачастую выступал моим защитником. Ну вот какое девичье сердце смогло бы не дрогнуть и не заметить такого красавца?

Никакое. И мое дрогнуло. Вот сейчас каждый раз дрожит, стоит ему сжать меня в крепких объятиях и поцеловать в макушку. Мечта каждой девушки в нашем университете, но весь только мой. А я его Вискас, хоть это прозвище мне и не нравилось, но из его уст звучало довольно мило.

Мы пара уже несколько недель. Но мои коленки все еще дрожат, стоит об этом только подумать. Я украдкой все еще смотрю на него, пока не видит, как будто краду эти эмоции.

А Влад же, наоборот, злился из-за скрытности, все хотел рассказать каждому, чтобы даже смотреть на меня не смели. Особенно остро его раздражало, что Герман то и дело приобнимал меня, целовал в щеку при встрече. Только слепой не заметил бы, как у моего парня сжимались руки в кулаки.

— Да сколько можно, он не кисейная барышня! Сказали и дело с концом, если вдруг не дойдет, я буду ему зубы пересчитывать вручную! — Агапов разошелся не на шутку сразу после наших милых посиделок. Таких было сотни, но именно сегодня Герман сжал меня в уж очень крепких объятиях.

— Влад, ну не будь таким жестоким. Это же наш друг, — я обхватила лицо своего парня двумя руками и крепко прижалась своим лбом к его, всматриваясь в небесные омуты. Влад никогда не умел скрывать свои эмоции, они зачастую бежали впереди всего на свете, принося чаще вред, чем пользу.

— Друг, который смотрит на мою девушку не как на подругу!! И я не собираюсь молчать и жрать это все.

Я обещала поговорить с Германом наедине, и в ближайшее время планировала это сделать, но как бы найти правильные слова, чтобы не ранить его? Он ведь не заслужил этого.

— Народ, вы не против, если к нам присоединятся девочки с потока? — Лиза все еще с кем-то говорила по телефону, и одновременно вещала нам о том, как сложно закрывать сессию, если мыслями ты вся увязла в каникулах. И вот прямо посреди этой прекрасной беседы вырвался вопрос. Как ей удавалось не терять нить разговора, я не понимала.

— Да пускай, нам-то что. Больше народу…веселее, — Агата покрутилась перед зеркалом, нацепляя очередную модную кофту. Как все-таки мне повезло оказаться в одной комнате с лучше подругой. Даже не пришлось уламывать.

Очень быстро комнату заполонили первокурсники, для которых первая сессия стала своего рода посвящением. Признаться честно, и я волновалась. Если бы не Влад, точно бы потеряла сознание в коридоре в ожидании своей очереди. Агапов уже бывалый боец, а я так...первый раз в первый класс.

Собралась целая толпа, в основном это были девочки с экономического, так что я со своим творческим направлением не всегда понимала суть разговора.

— Ой, девки, я такого парня отхватила, — довольно фигуристая блондинка мечтательно закатила глаза, сжимая в руках телефон-лягушку. — Он просто Бог. Везде такой, что просто ух, я всю ночь с ним провела, и мы точно не смотрели на звезды…

— Старшекурсник?

— Еще бы…Там такой кадр, сейчас я вам покажу. Правда, у него вроде как кто-то есть, но я не думаю, что это теперь станет проблемой. Она вроде как…фригидная, представляете, — хохот взорвал комнату, одни мы с Агатой не понимали всеобщего восторга. Она, к слову сказать, целиком и полностью поддерживала мое мнение о нераскрытии личных отношений на потеху публике. Но при этом она первая раскрыла нас с Владом. Даже первее нас самих. Глазастая.

— Там просто застолбил местяк, до этого никем нетронутый, но я его покорила! Мы вместе еще обсудили эту его мелочь...— продолжила девица.

— Покажи, ну покажи!

— Если она бревно, то понятно…— Маринка засмеялась, утирая слезы.

— С таким пупсиком вообще из комнаты не вылазить бы! А она даже не смогла. Ну ты понимаешь, — незнакомка изогнула бровь, а потом засмеялась еще громче. И непритяный холодок пробежался у меня по спине, словно тело само реагировало на будущую угрозу.

Все вокруг заканючили, но когда девица все-таки достала свой модный телефон и показала фотк, из моих легких словно кислород выкачали. Она сидела в обнимку с моим Владом. Мой Влад сжимал ее плечо и притягивал к груди. Совсем как это делала я…

— Я ему оставила свой шарф на память, пускай напоминает до следующей встречи. Но нам было очень даже…Он лучший в моей жизни!

— Вы уже вместе?

— А то!

Уши моментально заложило, а потерянный взгляд остановился на знакомых чертах. В тот момент мне казалось, что я просто умерла, но затем я столкнулась с таким же потерянным взглядом Агаты. Она смотрела на меня и отрицательно махала головой, пока я пыталась вернуться в реальность, но лучше бы не возвращалась.

Шарф. Он подарил мне розовый шарф со словами «не мерзни, Вискас».

Остальной поток прошел мимо меня, зато тошнота заставила меня подскочить и выбежать из комнаты, как ошпаренной. Сердце вырвали из груди и растоптали на потеху публике.

— Вита, стой! — подруга нагнала меня у лестницы, хватая за руку, но я отмахнулась, отступая назад.— Ты не будешь же верить какой-то каракатице?

— Не трогай меня и ничего не говори, не говори! — мое выпотрошенное тело упало на грязный пол. Подруг плавно оопустилась передо мной на колени и схватила мои холодные ладошки.

— Вита, Влад тебя любит! Он бы никогда…

Я перебила. Мне не нужен Адвокат Дьявола.

— Откуда она знает такие подробности?! Откуда?! Он подарил мне шарф! И эти слова. Господи, это знать могли только мы и больше никто! Только если он сам не рассказал ей! — мой крик стоял в коридоре воплем раненого животного, находящегося в агонии.

По глазам подруги все было понятно. К чему слова?

— Вит, я не верю. Влад не такой.

Я горько усмехнулась, смахивая с глаз набежавшие слезы.

Не такой.

Не такая.

Бревно.

Плавно вынырнув из ненавистных воспоминаний, я продолжаю смотреть на Влада. Что еще в его больную голову придет? Вот что? Да, это все было, я забыла и вспоминать не хочу, но, видимо, урок не был усвоен до конца, раз я снова и снова наступаю на те же грабли. Когда-то Агапов стал причиной моей незаживающей колотой раны груди, сейчас остались лишь гулкие воспоминания о давно минувших днях и первой любви, растоптавшей меня в ноль.

— Не понимаю тебя. Почему я? — сдавленным голосом шепчу. По телу пробегает дрожь.

Влад приподнимает бровь.

— Мне кажется, я не обязан отвечать на этот вопрос. Ты либо соглашаешься, либо нет, — рубит грубо, пронзая меня своими небесными омутами. Сейчас в них нет ни капли тепла, он словно весь выкован из стали. Безэмоциональная глыба.

— То есть, если я скажу тебе «нет», ты просто так пустишь все на самотёк? Узнав все, ты просто забудешь? — задерживаю дыхание и сканирую его реакцию. Он в маске, но я нутром чую, что что-то тут не так. Не может же он и правда стоять в стороне. Я думала, что все будет иначе.

— Я больше не тот Влад, вискас, и благотворительностью заниматься не собираюсь. Так что да, ты скажешь «нет» и дальше каждый сам за себя. Но суть в том, что ты не скажешь «нет». К тому же, ты, настолько я помню, всегда мечтала о детях. Но что-то как-то не сложилось, да? За будущее можешь не переживать, ребенка я отбирать у тебя не собираюсь, буду содержать вас полностью, после рождения вы будете продолжать жить со мной какое-то время, дальше, как захочешь. Но я должен буду иметь постоянный доступ к своему сыну или дочке. Никакие события не могут повлиять на это, абсолютно, — Влад упирается широкими ладонями в стол, не сводя с меня подозрительно внимательного взгляда.

— Даже если у меня появится кто-то?

Возможно, мне всего лишь кажется, но на лице Влада на мгновение проскальзывает гнев. Едва уловимый, но достаточно ощутимый, резонирующий в пространстве, а затем все заканчивается. Ширма падает, являя мне Агапова, которому на все плевать.

— Это не станет проблемой, пока ты в моей власти, то, очевидно, буду только я. Разумеется, мы подпишем контракт сразу после того, как ты забеременеешь. Он и обяжет обе стороны к какому-то выполнению обоюдных обязанностей.

Я не верю, что слышу это. Но больше всего на свете я хочу родить. О моей проблеме он явно не в курсе, раз так уверен…в успехе.

— А если что-то пойдет не так?

— Ты думаешь, я не в курсе, откуда берутся дети? Напомню, что именно я тебя и научил процессу, — бьет меня по лицу словами, пока я буквально обтекаю. Это удар ниже пояса. Ненавистные воспоминания врываются в мой воспаленный мозг.

— Ясно, Агапов. Но тебе любая родить может, почему я?

— А ты не сбежишь, слишком уж совестливая. Да и не чужие люди, плюс мне кажется, у нас получится красивый ребенок, — ухмыляется Влад, пока я прихожу в себя, ощущая бешеное сердцебиение в груди.

Меня подмывает сказать правду, но вместо этого я смотрю в его наглые глаза и шепчу:

— По рукам.

Влад наклоняет голову и начинает играть мышцами, но я запрещаю себе опускать взгляд. Вперяюсь в его самодовольное лицо и распадаюсь на части.

— Дальше ты делаешь все, что я тебе говорю, и с этого дня любые перемещения согласовываешь со мной и со своей охранной. Твой Герман без мозгов, может всякое предпринять.

Охрана? Я хмурюсь, на что Влад моментально реагирует.

— И без глупостей, лады? — повисает молчание, и я киваю, соглашаясь.

— Я хочу свободы, в моих интересах…слушаться.

— Вот именно. Надеюсь, ты не будешь об этом забывать. А теперь в кровать, быстро.

В моих глазах проскальзывает паника, на что Влад хмурится и недовольно выдает:

— Ты болеешь, и тебе надо отлежаться. К тому же, я не собираюсь брать тебя силой или против воли. Женщины сами прыгают ко мне в койку. Ты не станешь исключением.

*******

Следующие несколько дней проходят напряженно, ну хоть с самочувствием получше, намного. Мне выдают новый телефон, и я с боем вырываю возможность общаться с Алиской. С боем — это потому что всех вокруг Влад почему-то считает угрозой, а на мои вполне резонные контр-доводы он не реагирует, предпочитая отвечать в своей знакомой манере.

— Ты в людях разбираться не умеешь.

И с этим я соглашаюсь, потому что это правда. Но Алиску отвоевываю, мне все-таки удается набрать подругу, она, разумеется, уже меня потеряла, начала бить во все колокола, практически искать с собакой.

— Да я была в шаге от того, чтобы побежать в полицию и ваять заявление, мать!

— Прости, тут было очень напряженно, — кусаю губы и рассматриваю новомодный телевизор на всю стену. Мда уж, он ведь все равно не смотрит его, зачем ему такая махина?

И правда ведь, Агапов рано уходит и поздно приходит, сухо справляется о моем самочувствии и все, дальше ноль коммуникации. Грешным делом, я начинаю думать, что, возможно, наша сделка не будет исполнена, и он поможет просто так. Но червячок сомнения все-таки гложет. Это же Агапов. Своего он не упустит.

— Я хочу знать подробности, и вообще, давай встретимся, — канючит подруга, пока я иду дальше по квартире и вожу пальцами по гладкой поверхности серых стен. Тут холодно…несмотря на то, что тепло.

— Не могу.

— Что значит не могу?

— Это значит, что нужно согласовывать с …— даже не знаю, как его назвать, если честно, так что просто тяну.

— Нет, ну я сначала подумала, он нормальный мужик, однако сейчас я уже так не думаю. Что за приколы вообще? Але, это твоя подруга на связи. Не Герман, переодетый в бабу и изменивший голос.

Я бросаю взгляд на входную дверь, за которой, как мне известно, находится абмал под два метра ростом. На случай, если я решу сбежать, не иначе. Потому что я не понимаю, зачем мне сейчас охрана, если об этой квартире никто якобы не знает. По крайней мере так заявил Агапов, уверяя, что никто меня тут не побеспокоит.

— Так пока нужно, но я попробую поговорить со своими надзирателями, — сухо кидаю в ответ, мысленно готовясь к очередному залпу недовольства.

— Ой, знаешь, что-то в твоей жизни слишком…

Я разворачиваюсь на странный звук, и сталкиваюсь с Агатой и маленькой девочкой с облаком пушистых волос на голове светло-русого цвета. Девушка в таком же шоке, как и я.

— Я перезвоню, — моментально отвожу телефон от уха.

— Вау, вот это было неожиданно, конечно. Я еще думаю, чего это братец сказал не приезжать! Теперь хоть понятно, шифровка, мда, — цокает Агата, пока я словно воды в рот набираю. Она внимательно осматривает меня с ног до головы, особенно задерживается на лице, и что в его взгляде заставляет меня сжаться. — Ну здравствуй, Вита.

Она, безусловно, изменилась, но это не о старости, тут было видно чистое счастье, а оно, как обычно и бывает, преображает человека до неузнаваемости. Агата явно не настроена на общение со мной, я ее знаю как облупленную, да и не умела она никогда скрывать свои истинные эмоции. Годы этого не поменяли.

— Привет.

— Здластвуйте, я Лия, а вы плинцесса? — ребенок быстро преодолевает расстояние между нами и запрокидывает голову. — Класивая, мама, посмотли какая она класивая! Как Жасмин!

— Лиечка, иди к маме, — Агата хмурится и смотрит на меня скорее пренебрежительно, пока я опускаюсь на коленки и протягиваю ладонь к малышке. — Мы только елку заберем, а то после ремонта…все свезли к Владу, все равно не жил тут.

— Привет, а я Вита.

— Нет…ты плинцесса, дядя Влад сказал, что тут будет жить только самая класивая плинцеса в миле, как здолово! Плинцесса.

Я усмехаюсь, рассматривая ее прекрасные мелкие локоны. Глаза у малышки точно такие же, как и у всех детей Агаповых. Небесно-голубые. В них видишь свое отражение словно смотришь в отражение кристально-чистой воды.

— Это ты красивая принцесса, Лия, мне безумно приятно с тобой познакомиться, — касаюсь маленькой ладошки и тонкие пальчики сжимают меня в ответ. Малышка улыбается неполным комплектом зубов и светится от радости.

— Ну все, мы быстро, извини, что побеспокоили, — Агата снова подзывает малышку, и наш мимолетный контакт обрывается.

На удивление, Агапова не задаетв опросы, хоть они у нее на лбу написаны.

— Да все в порядке, может чай выпьем? У меня…Влада тут есть целый вагон сладостей, — перевожу взгляд с Агаты на Лию, которая явно рада это слышать, прыгает аж до потолка.

— Да! Да!

— Нуу, давай, — глядя на свою дочь, сквозь зубы проговаривает Агата, и мы под веселое щебетание девчушки идем на кухню, где быстро организовываем незамысловатый стол, сладости, чай, а больше ни ребенку, ни нам, оставшимся такими же сластенами, не надо. Лия рассказывает о всяких детских вещах, пока я снова и снова расспрашиваю ее о друзьях.

Агата припоминает забавные случаи, что случились в детском саду. Как-то неожиданно маленькая девочка смогла раскрепостить нас, и вот уже с час мы так и болтаем, уплетая за обе щеки ароматные цитрусовые. Я наконец-то отключаюсь от своих проблем. Малышка бежит в коридор за своей куклой, чтобы показать мне, и мы с Агатой остаемся наедине.

— Дааа, давненько я так не смеялась, — Агата прикрывает глаза и откидывается на спинку кухонного стула.

— Она у тебя замечательная, — тихо шепчу, обхватывая кружку двумя руками. Чай давно остыл и на дне остался лишь кислый лимон. Практически как моя жизнь. Если, конечно, продолжаться капаться в своем болоте и не выглядывать солныечные лучи, освещающие мой путь.

— Да, ты еще не видела Славу. Когда они вдвоем разносят нам квартиру, это любо-дорого посмотреть, — девушка откидывает прядь светлых волос на бок и смотрит на меня уже без тени улыбки. — Ты быстро нашла с ней общий язык. Обычно она не так к людям тянется. По крайней мере, в саду до сих пор война с воспитателями.

— Это дети, с ними всегда просто найти общий язык, если ты этого хочешь, — бросаю на бывшую лучшую подругу печальный взгляд. Что-то между нами проскальзывает, что-то настольгическое.

— Сколько лет не виделись...Как ты, вискас?

— И ты туда же, да? — прикусываю губу и хмыкаю. Не успеваю и рта раскрыть, как из коридора доносится возня

— Дядя! — внезапно слышится, а затем спустя пару минут на кухню заходит Агапов, держа на руках Лию. Оба смеются. Мужчина выглядит иначе, как мальчишка. Ему идет улыбка, не оскал и не ухмылка, а именно настоящая улыбка.

— Защекочу! — открыто смотрит на племянницу Влад, продолжая щекотать, а затем кивает сестре и бегло осматривает меня.

— Нет! — смеется и повисает на шее у мужчины Лия. Агапов нежно обхватывает малышку и зарывается носом в пушистые локоны. — А я познакомилась с твоей плинцессой! Дядя, а ты пачиму ланьше не показывал ее?!

— Ну пока в замок забрался, пока отвоевал, убив дракона. Это время, малыш.

Лия умолкает на мгновение, а потом обхватывает небритое лицо мужчины и осторожно целует в щеку. При виде этой картины в сердце противно щемит.

Серьезный взгляд мужчины останавливается на моем лице, и Агата в это время прокашливается.

— Мы пойдем, вообще-то мы за елкой приехали, братец.

Агапов недовольно бурчит, ссаживая малышку на табурет рядом со мной.

— Я же сказал, что завезу. Ну а в любом случае, почему ты приехала, а не Рустам?

— Он на задании, а твоим племянницам елка была нужна еще неделю назад. Ты что не в курсе? Тут вопрос ребром стоял, крик на всю квартиру, мне проще и легче было поехать самой.

— Мой водитель завезет, даже не думай, — Агапов целует сестру в лоб, а потом скидывает с себя пиджак.

Наша милая посиделка так и прерывается, девочки быстро собираются, а мужчина звонит кому-то по телефону и раздает указания. Спустя минут пять из квартиры выносят упакованную в полиэтилен искусственную елку, практически такую, о которой я мечтала в детстве. Мой взгляд довольно печально провожает красавицу, и малышку, держащую за ручку свою маму. Махаю им на прощание, и даже не сразу замечаю, что дверь давно закрывается. Остаюсь стоять в коридоре, пока Влад не окликает.

— Вит, поговорить надо.

*******

Я дергаюсь и перевожу потерянный взгляд на Влада, глотая нарастающий страх. С уходом сестры и племянницы Агапов перестает быть безмятежно-радостным. Толстые брови недовольно сходятся на переносице, и я начинаю паниковать, но двигаюсь за мужчиной, чьи плечи сейчас напряжены и растягивают белую ткань рубашки, обнимая массивные руки.

— В коридоре пакет с витаминами, начинай пить с сегодняшнего дня, — звучит скорее грубо.

Это странно слышать от Агапова. Опять мнимая защита, приправленная щепоткой доминирования.

— В смысле?

Слышится тяжелый вздох.

— Поднять иммунитет.

Мой взгляд падает на скрещенные руки, обнимающие подрагивающее тело в защитном жесте. Довольно странно это слышать, но все как будто возвращается в прошлое, и мы снова те Вита и Влад, как будто ничего не было. Как будто не было боли и предательства, разборок и расставания. Болезненного и горького, когда хотелось выблевать внутренние органы от разрывающей агонии.

— Ясно. Спасибо.

Мы усаживаемся за кухонный стол, где остаются жалкие воспоминания о сладком столе. Чай в заварнике давно остыл, но Влад все равно наливает себе остатки в мою чашку, подхватывает кружку и делает пару жадных глотков, не сводя с меня подозрительно-внимательного взгляда.

— Тебе ведь надоедает сидеть дома без дела, да? — рокочет на кухне мужской голос, ударяясь в мое замерзшее тело эхом.

Я без понятия, почему до сих реагирую на него словно кролик на хищника. Влад осматривается на кухне, где всюду видны мои «следы» в виде начищенной до блеска плиты, испеченного печенья и прочего. Да, похозяйничала в его отсутствие.

— Я бы хотела выйти на работу.

Брови мужчины взметаются ввысь, а лицо становится таким же непроницаемым, как и в нашу первую встречу. Лишь уголки губ дергаются, и губы искривляются в хищном оскале. Единственная эмоция, тронувшая его в данный момент.

— Разумеется, в еще одну тошниловку.

— В другие места меня не берут, — кидаю грубо, на что он складывает руки замком и переводит взгляд в окно.

— Потому что Герман приложил свою лапу к этому.

Значит, это не я была безнадежно бездарной, а он…Проглатывая ставший коком плач, заставляю себя выпрямиться и часто заморгать.

— В чем смысл? И как?

— Молча, Вита. Захотел и применил связи в нужном направлении. Вопрос не в этом. Тебе нужна работа, а мне нужно успокоение нервной системе. То же, что творится в моем офисе, никак этому не способствует. Что, откровенно говоря, выводит меня из себя. Несварение фантазии предыдущего дизайнера ввергает в бешенство, — резво переводит тему Агапов, но я цепляюсь лишь за то, что Герман пал так низко, что начал влиять на меня через других людей. Давить. Подкрадываясь, пока не вижу.

Душить, плотно обхватывая пальцами тонкую шею, погружая толстые подушечки на сонную артерию.

Так не поступают люди, даже животные не действуют со спины. А затем я осознаю слова Агапова в полной мере.

— Ты хочешь, чтобы…

Он переводит на меня серьезный взгляд, заставляя на мгновение замереть.

— Чтобы ты исправила эти экскременты на стенах и привела все в божеский вид. И чтобы я не хотел выколоть себе глаза в кабинете, и это вместо того, чтобы работать.

Я склоняю голову и облизываю пересохшие губы.

— Почему я?

Повисает минутное молчание, мы только смотрим друг на друга. Почему я? Зачем снова? Не думаю, что у него могут проблемы ещё и с этим, не такой он уж и балованный. Да, педант. Но это не такая уж и большая проблема в городе, где так много специалистов. С его возможностями это вообще не могло бы стать особой проблемой.

— Ты повторяешься. Тебе не кажется? — ухмыляется. — Достаточно того, что я хочу, чтобы это была ты. Да и чтобы это было качественно, а вкусы у нас с тобой всегда…совпадали до определенного момента. Разумеется, твои услуги я оплачу.

Последнее действует на меня отрезвляюще. Я живу у него дома, я полностью у него на шее, и еще буду брать деньги за оформление офиса?

— Нет.

— Что нет? Ты путаешь понятия, наши договоренности не распространяются на все аспекты жизни, — Влад хмурится, а затем переводит взгляд на мою шею, и я начинаю дрожать от такого внимательного изучения. — Твоя работа — это твоя работа и твой труд, так что я оплачу в лучшем виде. Сделаешь себе обновленное портфолио, и как все закончится, любая мало-мальски успешная компания захочет оторвать тебя с руками и ногами.

Превозмогая внутренний блок, спрашиваю.

— Только твой кабинет?

— Весь офис.

— Какие предпочтения?

— Вит, это юридическая компания. Вот так, как ты это видишь. В этом я полагаюсь на твои предпочтения.

— Хорошо.

Все это кажется мне неправильным. Если я буду в его офисе работать, а я буду там часто по понятным причинам, то значит и с ним я видеться я буду часто. При любом раскладе его будет много в моей жизни.

А смогу ли я это вынести? Без потерь?

— Ну а теперь к главному. Герман сделал первый шаг. Подал заявление, что его подопечная сбежала и находится в состоянии, которое может стать опасным для окружающих. Так что мне нужно твое письменное согласие на то, что я теперь твой адвокат. Я запрашиваю психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы оспорить все предыдущие заключения. Так что в ближайшее время надо будет поехать в больницу, а пока прошу так же воздержаться от любых вылазок в свет, — Агапов говорит, а у меня внутри все покрывается тонкой коркой льда. — Ты побледнела. Не волнуйся, я в этом деле как питбуль. Мне главное дорваться до шеи Германа, и он не выживет.

Просто вернуть меня на место, чтобы под боком была и создавала видимость семьи? В чем смысл? Я хмурюсь и сцепляю похолодевшие руки замком.

— Зачем ему это?

Влад скалится, оголяет верхний ряд зубов.

— Хм, начинаю думать, что помимо денег, есть что-то еще, пока не могу догнать, что это. Но что бы это ни было, ему ничего по итогу не светит, кроме неба в решетку.

Я набираю в легкие побольше воздуха.

— Он сказал, что я могу кончить как мои родные. И будет жаль...портить...

Мужские пальцы с силой сжимают кружку, я вижу побелевшие костяшки. А затем наши взгляды сталкиваются. В его на мгновение проскальзывает нечто смутно знакомое. Что-то из прошлого, а затем снова растворяется в синеве его глаз.

— Тварь. В принципе он мог и просто ляпнуть, все-таки кишка тонка у него была всегда, но я все равно рою. И нарою все, что связано с теми событиями.

Замираю, прокручивая в голове его слова.

— Выгребем, — затем мужчина достает из кармана мешочек, и я непонимающе вперяюсь в него. Агапов как ни в чем ни бывало распускает узелок.

— Подумал, что тебе это все-таки важно.

Содержимое мешочка с шумом опускается на стол, и я вижу украшения, которые в ужасе и панике занесла в ломбард. Внутренняя дамба ломается, и я сдавленно дышу, заставляя себя не плакать. Он сделал это для меня? Как…

В голове метаются вопросы один за другим.

— Я…да, это важно. Как ты узнал? — мои скрюченные пальцы порхают по вещицам. Не верится, что снова вижу вещи, принадлежащие моим родным. Особенно кольцо матери, которое папа подарил ей на помолвку.

— Много чего знаю, много чего умею, — так же спокойно отвечает, пока я не могу отвести взгляд от стола. — Не видно, что это носили.

Разумеется, я ведь даже думать боялась о родных, не то чтобы носить хоть что-то, принадлежавшее им.

— Некоторые вещи приносят слишком много боли, чтобы всюду таскать их с собой, — я обвожу указательным пальцем среднего размера белый камушек на золотом кольце с тиснением и продолжаю, хоть и немного в шоке от происходящего. — Мы поругались накануне, и было сказано много обидных вещей. Отец был против Германа, и в общем…последнее воспоминание окрашивается в болезненные "цвета" скандала. Как-то все пошло не так.

Агапов молча кивает и молчит. Одинокая слеза все-таки скатывается по щеке, когда я слышу утробное.

— Твои мама и папа не хотели бы, чтобы ты зарывала свою жизнь. Уверен, они были бы рады видеть тебя счастливой, а не увязшей в болоте сожаления. Дети и родители часто ссорятся, но не перестают от этого любить друг друга.

Не ожидала, что он скажет это, и почему-то в груди невыносимо ноет от, казалось бы, простых слов. Вновь повисает молчание. Не верится, что мы можем сидеть вот так и не ругаться, какой-то сюрреализм.

— Когда он стал таким? — перевожу тему, не называя имен.

Агапов все понимает и недовольно отвечает, играя желваками.

— Ну почему же стал? Мимикрировать у него получалось всегда лучше, чем у кого бы то ни было.

— Это же наш друг был. Мы ведь все дружили.

— Мы да, но вот дружил ли он? — и я впервые задумываюсь над его словами имея более полный спектр информации. Когда мужская ладонь грубо касается моего лица, я забываю, как дышать. — Ты горячая. Ложись. Нечего себя изводить.

Уверенно заявляет Влад и поднимается со своего места, протягивая мне руку. Я медлю, смотрю на мужчину снизу вверх и наконец-то вкладываю руку в его широкую ладонь, второй подхватывая мешочек с украшениями. Позже я обнаружу, что только одной вещи там нет.

Но именно о пропаже обручального кольца я горевать не собираюсь.

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Я выпала из жизни, это официально. Боль сковала тело слишком крепко, реальность размылась. В своих горестях я закрылась от всех, даже от родных, которые то и дело наяривали мне без конца и края, явно чувствуя неладное и пытаясь все выяснить в своей манере. Но я была просто неживая.

Меня предал самый главный человек. Самый нужный. Мой. Тот, который был для меня всем, с самого малого возраста. Тот, который защищал от всех бед. Для которого я была дороже всех, как мне казалось. Но как больно и горько разочаровываться в таком человеке, это как будто бы внезапно умирает твой близкий.

Да, для меня такое сравнимо только с этим, как бы грубо это ни звучало.

— Вита! — Агата схватила меня за руку, пока я шла по пустым коридорам университета. Сессия закрыта, я только книги сдала, а дальше планировала уехать домой. Агапова избегала после нашего одного единственного разговора. От воспоминаний о нем кровь застывала в жилах и хотелось разгрызть себе конечность в кровь, чтобы хотя бы физическая боль затапливала душевные переживания.

— Да стой же ты!

— Агат, я не хочу говорить, — я скинула с себя руки подруги. Превозмогая фантомные боли в запястьях, в очередной раз оторвала от себя цепкий захват Агаповой. Смотреть на подругу не было сил.

— Зато я хочу! Он уезжает, дура ты! Он забрал документы и уезжает!!! — девушка встала передо мной, испепеляя злобным взглядом. Агата в гневе была фурией, и эта фурия сейчас обрушилась на меня с такой силой, что становилось даже страшно.

— И что? Я тут причем?

Гримаса гнева исказила лицо.

— Серьезно?! Ты как вообще можешь, Вита?! Он ведь тебя любит, а ты ведешь себя….как…— подруга смерила меня пренебрежительным взглядом, а потом выплюнула. — Как стерва, последняя и наглая стерва. Больно ей, я видела вчера и слышала, как именно тебе было больно. Как и пол-общаги!

Слышать это было больно, но к боли мне было не привыкать. После такого-то разговора с бывшим.

— Как кто? Ну пускай я буду стервой, а не человеком, которые не хочет прощать предательство.

Да, я тоже поступила так себе, но от этого мне становилось даже чуть проще, легче. Агапову все равно не больно, ему было явно просто обидно, что я не пресмыкалась перед ним, как он на то рассчитывал. Поздно я все поняла. Ох, поздно.

— Да не мог он! Ясно тебе! Зато ты…как ты быстро переметнулась.

Это был шлепок по лицу, удар ниже пояса. Но я мужественно стерпела все, втянула носом воздух и прикрыла глаза, заставляя себя не реагировать. Нет. Дальше только выдержка смогла бы мне помочь.

— Мне плевать, — пустой взгляд остановился на шокированном лице бывшей подруги. Теперь я отчетливо понимала, что с этого момента Агата не будет со мной даже здороваться, не говоря уже о большем.

— Отлично. Отлично. Вит, ты для меня больше не существуешь. Все.

Плакала Агата, плакала я. Беззвучно, тихо. Бесконечные дорожки слез скатывались по лицу, а на фоне моргала старая университетская гирлянда. Снегопад за окном лупил как в последний раз. Это все так неправильно. Так быть не должно. Мы ведь…самые близкие люди. Все мы.

— Хорошо, — я облизала соленые губы, но так и продолжала стоять, как громом пораженная.

Больших трудов стоило мне обойти Агату, застегнуть пальто и выйти из здания университета. В спину донеслись последние слова девушки.

— Он улетает в Америку завтра, рейс на десять утра. Он ни с кем не говорит и только затапливает боль в пойле. Это не выход, ребят, не выход. Вы все ломаете.

Голос Агаты треснул, она на мгновение умолка. А затем всхлипнула. Ей тоже было больно, потому что мы по живому резали не просто отношения с Владом, мы резали дружбу, длившуюся целую жизнь. Она была наполнена своими радостями и печалями. Но это была целая замечательная жизнь, прокручивая которую, мне хотелось вопить от боли.

Выйдя на улицу под снегопад, я подняла лицо к небу и раскрыла губы, глотая снежинки. Совсем как тогда, в детстве. Все вокруг смешивалось в несвязную вязкую жижу.

— Детка, ты чего?! Заболеешь же, — голос Германа прервал все, на секунду вернул в реальность.

Когда крепкие объятия сомкнулись вокруг моей исхудавшей фигуры, я прижалась лицом к своему единственному другу и разрыдалась. Так горько, что можно было бы подумать, будто бы кто-то умер. Так оно и было. Умерла старая жизнь, а впереди была неизвестность и боль.

Я вспоминала взгляд, которым наградил Агапов, прижав к стене и крича на всю общагу. Я вспомнила взгляд подруги. Я вспомнила разговор с родителями.

— Солнышко мое, все будет хорошо, тшш, — широкая ладонь опустилась на мою голову, когда я сжала холодными ладошками пальто Германа и прикрыла опухшие от слез веки.

Будет.

*******

Наконец-то я прихожу в себя, первые дни без температуры кажутся для меня наградой, которую я слишком долго ждала. Приняв горячий душ, стою перед огромным зеркалом во весь мой рост и причесываю спутанные волосы. Здесь я нахожу все, что может только потребоваться девушке с моим типом волос. От это становится немного не по себе. Странно, что Влад помнит такие летали, как то, что аллергик и мне необходимо все гипоаллергенное.

Вероятно, это одна из его подружек забыла. Вот только все смотрится новым, и от этого становится ещё больше не по себе.

Мыслями я возвращаюсь ко всему, что сказал мне Агапов. Это ужасно, и верить мне в это не хочется, но все, что я увидела своими словами, лишь добивает меня в очередной раз. Мы больше не говорили об этом, Влад сказал, что, когда будет больше информации, он все расскажет. А я не лезу с расспросами, потому что даже не много боюсь получить на них ответы.

Да и нужны ли мне эти ответы? Впервые в жизни я, будучи той еще любопытной Варварой, не хочу никаких подробностей. Как все-таки жизнь переменчива.

Пальцы ног погружаются в мягкий ворс ковра, пока я бездумно расчесываю свою шевелюру, волосы лезут клочьями. Нервы. Недосып. Болезнь.

А когда-то именно мои волосы и становились объектом всеобщего внимания. Разумеется, пушистые, густые, блестящие.

Одни завидовали, другие просто тихо восхищались. А сейчас они лишь отдаленное напоминание того, что когда-то было. Рапунцель. Так меня называли мама с папой. Сердце щемит от простых детских воспоминаний, но я выплываю из пучины прошлого.

Выхожу из ванной и наталкиваюсь на расслабленного Влада, который облокотился о стенку, всматриваясь в мою укрытую одним полотенцем фигуру. Мурашки моментально скачут табуном по распаренной коже.

— Выйди, Агапов! — злобно кидаю, хоть и понимаю, что приказывать ему бесполезно. Мужчина ухмыляется, черты лица заостряются, а глаза становятся практически блестящими.

— Что я там не видел? В свое время рассмотрел и распробовал каждый сантиметр, так что нечего устраивать показательные выступления, вряд ли у тебя там что-то поменялось или выросло. Хотя можно проверить, чтобы уже удостовериться наверняка.

Просто кошмар! И это тоже типичное его поведение. Тяжело выдыхаю, наблюдая за тем, как мужчина без каких-либо мук совести продолжает меня лапать взглядом. Хочется подойти и дать пощечину, совсем как когда-то.

Я краснею с головы до пят, впиваясь пальцами в злополучное полотенце. Волосы каскадом ложатся за спину, когда я пытаюсь обойти Агапова, но он резко меня останавливает. Белая рубашка в миг становится мокрой от контакта с моим телом.

— Ты наглый и …— цежу, отталкивая от себя загребущие лапы.

— Да, я знаю, наглый и беспринципный. И что? — он наклоняется ко мне и касается губами виска, от чего по телу проносится электрический заряд. Широкая ладонь опускается на мою руку и сжимает кулак.

— Отпусти меня! Немедленно! И выйди отсюда!

Во мне зарождается первобытный гнев, который сейчас я не могу ни подавить, ни скрыть.

— А если я не хочу выходить? И хочу смотреть, не пялиться, а смотреть. Мне нравится то, что я вижу, так зачем себя в чем-то ограничивать. Тем более ограничивать себя в созерцании прекрасного, — Влад мягко шепчет мне на ухо, нарочно касаясь раковины и обдавая кожу горячим дыханием.

Мои внутренности сжимаются и протестуют, пока тело горит, покрываясь маленькими бисеринками пота, что смешиваются с водой.

— Ты никогда и ни в чем себя не ограничивал, конечно, чего и начинать, — мне жарко, и почему-то я все дрожу, всматриваясь в ровный шов на его рубашке. Идеально отглаженной рубашке.

Он никогда не понимал слова «нет», и все, что нас связывало, оборвалось лишь насильно. Грубо и так больно. Даже когда я изначально сопротивлялась самой себе, он умело вывел все в такое русло, что я сама пришла к нему. К осознанию того, что я хочу быть с ним.

— Обоснуй.

Грубый голос разрезал тишину комнаты.

— Обоснуй свой себе обоснуй и засунь…— но договорить я не успеваю, потому что Влад толкает меня к стене и приближается своим лицом к моему. В глазах играют бесята, а в моих полыхает огонь праведного гнева. Запрещаю себе двигаться, иначе полотенце опадет к ногам, ведь я его больше не удерживаю. Так и хочется заехать ему по причинному месту и сорваться на бег вон из квартиры.

— С этого места поподробнее, вискас, — голубые глаза напротив начинают действовать на меня странно, я словно выпадаю из пространства и дышу рвано. — Я же вижу, что ты дрожишь совсем не от страха. Мне это нравится.

Влад проводит носом по моей щеке и глубоко вдыхает мой аромат, совсем как когда-то давно он делал при любом удобном случае.

— Мне противны твои касания, но я помню уговор.

Я прикусываю губу и замираю, пока все не заканчивается так же внезапно, как и началось.

Агапов отходит от меня, склоняет голову, лишь по сведенным бровям можно понять, что он зол. Уже без каких-либо эмоций грубо кидает мне:

— У тебя час на сборы, сегодня я хочу тебе все показать, чтобы ты видела фронт работ в офисе. Выберешь себе любой кабинет, где и сможешь спокойно работать.

— Мне необязательно сидеть в офисе, чтобы создавать новое оформление.

В таком же тоне кидаю в ответ, не смотрю на него.

— Обязательно. Я так хочу. И ты будешь делать все, что я хочу, девочка, пока ты моя.

Кидает Агапов напоследок, оставляя меня в комнате наедине. Эмоции впереди планеты всей. С грустью осознаю, что это все не слишком уж и разительно отличается от того, что когда-то нас связывало.

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Мы сидели на заднем дворе нашего дома на скамейке и болтали ни о чем. Периодически я подскакивала с места и осторожно обнимала своего лучшего друга. Влад смеялся и так же крепко обнимал меня в ответ. Наконец-то приехал, как же безумно я скучала...

— Герман завтра приедет, сессию еще не закрыл, — Агапов щелкнул меня по носу, а я нахмурилась. — Последний экзамен.

— Знаю, он звонил — парень странно кивнул и перевел взгляд мне за спину, усиливая объятия.

Я радовалась словно ребенок, столько всего хотелось рассказать, но самое главное я, конечно, поведала ему еще по телефону. Конечно, Влад и не сомневался, что я все удачно сдам, но я волновалсь все равно, как и любой рак.

— Поехали завтра на озеро праздновать твой день рождения, а то так и не посидели. Да и успешную сдачу всех экзаменов заодно можно.

Конечно, у всех была сессия, а у меня экзамены, какие уж тут дни рождения, если я рыдала в подушку от недосыпа.

Приятное тепло разлилось по телу, я радостно улыбнулась и поцеловала Влада в щеку.

— Конечно! Как раз Герман приедет! Всех соберем, и как отправзднуем.

Я так пристально смотрела на Влада, что буквально силком заставила себя отвести взгляд. Мой Влад.

Он смотрелся старше, играл на гитаре и был просто мечтой всех девочек от тринадцати и старше. Конечно, и моей мечтой тоже. Но помимо прочего, для меня он был еще и другом, почти братом, и я понять не могла, как вообще такие чувства взобрались в мою голову.

Мне не надо было на него смотреть, хотя бы не так... Потому что у него уже была девушка, хотя может сейчас уже и другая, но суть в том, что он точно в отношениях. Почему-то он ни разу не рассказывал о своих девушках, не знакомил меня ни с кем.

Впрочем, он в целом не шибко распространялся. И даже когда я пару лет назад намекнула, что пригласил бы свою Наташу к нам на киновечер, он оскалился в ответ, что это вечер для друзей. Я стухла, а потом даже немного затаила обиду за столь резкое высказывание, и Влад все понял. Позже он наведался ко мне домой с целой горой сладостей, поцеловал в лоб и попросил прощения. А я млела, таяла и все прощала ему.

Особенно его скверный характер.

Впервые его девушку я увидела три года назад, когда он был в выпускном классе, а я только перешла в девятый. При виде болезнной для сердца картины я почувствовала странный укол ревности. Они целовались на заднем дворе нашей школы, и да, она была девушкой на миллион, словно ожившая кукла Барби. Так ее и называли Барби Наташа. Не то, что я. Пухленькая и с большими глазами, длинными волосами, заплетёнными в толстую косу. Частенько в школе ребята считали своим долгом подергать за нее и посмотреть, что же будет.

Герман и Влад тогда приходили на выручку. Правда они учились на два класса старше, но суть не в этом, ведь хватало лишь одного моего слова, чтобы обидчики знали свое место.

Мне всегда казалось, что и дружил Влад со мной скорее из жалости, а я сильно была этому рада, чтобы отказываться хотя бы от такого внимания. Мы всегда были по-особенному близки именно с ним и Агатой, Герман чуть позже влился в "тусовку", но все равно с тех пор мы были вместе. Банда.

После увиденного я страдала и мучилась, но никак не показывала своего истинного отношения к его очевидным отметинам на коже, запаху девичьих духов и бесконечных смсок, приходящих даже тогда, когда он был у меня в гостях. Почему мне казалось, что мы будем всегда, а мысли о личной жизни в детскую голову не приходили?

После выпуска друзей для меня началась череда еще больших потрясений. Влад и Герман уехали учиться в столицу, и если для первого это было легко, то для второго крайне проблематично, учитывая его семейную обстановку. Но благодаря нашим с Владом родителям, он смог поступить. Так мы с Агатой остались вдвоем, было крайне толскливо, потому что мы вместе были с самого детства, и это вынужденное расставание выдавило из меня все соки.

Спустя некоторое время постепенно все встало на свои места, и я начала жить дальше, созваниваясь что с Герой, что с Влдом так часто, как только могла.

А сейчас мы так и стояли обнявшись, после чего я все-таки решила рассказать хоть что-то из своей жизни:

— Меня пригласили в кино, — прошептала тихо. Мысли при этом у меня были странные, чувства смешанные. Агапов моментально оторвался от меня и недовольно фыркнул.

— Герман? — Влад сжал губы в прямую линию и смотрел словно сквозь меня.

— Нет. Толик пригласил, — пряча улыбку, я перевела взгляд на сжимающиеся в кулаки руки Влада.

Толика он знал и раньше даже общался.

— А что еще сделал Тесленко? — буркнул Агапов, пряча руки за спиной. Взгляд метал молнии, пока мои внутренности жались в тугой узел.

— В смысле? — я не понимала, почему он вдруг разозлился, а в том, что он был зол, сомнений не было. Он не мог устоять на месте, переступал с ноги на ногу, смотрел на меня сверху вниз. Воздух раздувался на меня огненным шаром.

— Он лапал тебя? Когда это было? Ты ведь общались каждый день! Почему молчала?! — закричал на меня, от чего я прикрыла глаза и нахмурилась. Он никогда на меня не кричал.

— Никто меня не лапал, Агапов! Что ты себе позволяешь?! — когда первый шок прошел, я тоже дала волю эмоциям. Всему, как говорится, был свой предел.

— Ты с ним видеться не будешь, — безапелляционно выдал Агапов, и это стало последней каплей в переполненной чаше терпения.

— Влад, да ты не имеешь никакого права мне что-то запрещать! И я буду видеться с тем, с кем захочу, и встречаться тоже! И приглашу на нашу вечеринку!

— Что ты будешь? Встречаться? Это он тебе предложил?! — Агапов начал наступать на меня широкой стеной, пока по чуть-чуть отступала назад, глубоко вдыхая и выдыхая. То есть, ему можно все? А я не могу даже в кино сходить?

— Не твое дело! Я в твои отношения не лезу!

Мне было обидно до жути. Складывалось ощущение, будто бы я третьесортная какая-то, и не имела права иметь парня в свои-то восемнадцать лет! Я даже не целовалась ни с кем, не говоря уже о большем!

От злости и обиды глаза заволокло слезами, я ударила Агапова кулачком по груди, но он моментально перехватил мою руку и прижался щекой к щеке.

— Нет никаких отношений. Это все вообще не имеет ничего общего с тем, что …— Влад коснулся губами моего виска и тяжело выдохнул. — Неважно, если ты хочешь в кино, значит, мы пойдем в кино, но с ним ты никуда не пойдешь. Ты не для него, и, если я увижу, что он хотя на метр приблизился к тебе, я сотру его в порошок!

Ломающимся голосом я прокричала:

— Да что ты! Я имею право встречаться с кем захочу, мне уже восемнадцать есть! Ты и то раньше меня начал заводить отношения, и что-то я к тебе с разборками не лезла! Отпусти меня, ненормальный! Ты только и можешь что причинять боль! Только тебе все дозволено, а на чувства других тебе плевать! — но Агапов сделал кое-что совсем другое, он перевел на меня потерянный взгляд, помолчал с минуту, а затем резко придвинулся и запредельно нежно коснулся моих соленых губ. Я только пискнуть и успела.

Все казалось слишком сказочным, чтобы быть правдой.

Больше я не смогла сопротивляться, ощущая его нежные касания на лице и шее. Водоворотом странного упоения накрыло меня словно коконом. Мужской запах максимально заполнил подрагивающее тело, пока я цеплялась ладошками за широкие плечи и пыталась не задохнуться от напора Агапова, который сносил меня с ног.

Когда наш шторм закончился, и Влад с силой оторвался от моих набухших от поцелуев губ, я не знала, куда день себя и как прекратить испытать стыд. Все, на что меня хватило, — это спрятать лицо на его груди, пока горячие ладони касались моих спутанных волос.

— Давно уже мечтал вот так касаться их, иметь право трогать тебя всю, — сильные объятия укутали мое тело. — Ты моя, девочка. Никаких Толиков и прочих. Иначе сломаю конечности и потом скажу, что так и было.

С этого момента начались мы. Как одно целое.

Офис Агапова действительно исполнен отвратительно, начиная с внешнего вида и заканчивая комфортом, как основным фактором, на который стоит обращать внимание. Только зайдя внутрь, начинаю чувствовать себя неуютно. Агапов, следуя за мной и явно чувствуя мое замечательно, скупо выдает:

— Я же говорил, что это мрак. В моем кабинете вообще все очень плохо.

Мужская ладонь ложится на мою талию, и я прикусываю губу. На пути встречаются люди, они кивают и здороваются, но Агапов не отвечает никому.

— Ты наверняка преувеличиваешь, — хмыкаю в ответ, ступая вперед.

— Я преуменьшаю, — Влад поворачивается в мою сторону и криво улыбается.

В офисе на меня смотрят с примесью удивления и какого-то мелкого недовольства, особенно это касается девушек. Они с такой ненавистью провожают меня взглядом, что я ежусь. А когда Влад открывает для меня очередную дверь, пропуская вперед, добрая половина женщин разевает рты. Я не понимаю, что происходит, но вступаю внутрь, где вижу приемную. Миловидная блондинка в поте лица что-то печатает на своем ультратонком ноутбуке и не замечает ничего вокруг.

— Ольга Павловна, мой секретарь, — поясняет мне Агапов, и я скольжу взглядом по неприметной фигурке девушки. Если я думала, что у него тут будет надутая во всех нужных местах фифа, то явно ошиблась.

Девушка поднимает взгляд и удивленно приподнимает бровь, бросая сдержанное:

— Добрый день.

В ее взгляде мелькает то же самое удивление, как будто я и правда не могу здесь находиться.

— Это Виталина Юрьевна, новый дизайнер, подготовьте ей кабинет и все, что потребуется по первому требованию без согласования, — жестко чеканит Агапов, пока я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу. — Помогать и содействовать во всех вопросах, при любых проблемах сообщать лично, — Влад поворачивается ко мне и задерживается взглядом, кивает, и я киваю в ответ, напрочь теряя мысли на ходу, потому что его глаза имеют на меня странное влияние.

Агапов заходит в свой кабинет, а секретарь проводит меня, растерянную и в смешанных чувствах, в соседний, где все заложено коробками и бумагами. На небольшом столе стоит ноутбук. Я смотрю на весь этот кошмар, а особенно на выкрашенные в розовый цвет стены и испытываю странную смесь ужаса. Кто это сотворил?

— Давай проясним кое-что. Я не девочка на побегушках. И если ты спишь с ним, это ничего не значит, прислуживать тебе я не стану. Более того, я даже ему не прислуживаю, так что ты обречена сама себе таскать кофе и прочее. Мой максимум — это помочь разобраться в назначении кабинетов и принести необходимые бумаги, которые находятся в моей компетенции. Вся техническая документация на первом этаже, доступ только у меня и у этого мистера Всезнайки, — произносит девица с нечитаемым лицом, даже не глядя на меня.— В этом компьютере есть все необходимое для вашей этой профессиональной мурни. Слушаю вопросы.

Я стою и смотрю на нее, понимая, что тут что-то явно не так, и я точно не догоняю.

— С чего ты решила, что я с ним сплю?

Сама не замечаю, но мне скорее смешно, чем обидно от таких высказываний. Проходит минута или две.

Ольга наконец-то переводит свой пренебрежительный взгляд на меня.

— Он никого лично не приводит в свой офис из женщин для работы, только если не спит с этим «никого», хоть и придерживается политики нулевой терпимости к романам на работе. Но я знаю его чуточку больше, чем все тут, так что смею предположить, что он либо спал с тобой, либо собирается спать. Да и обычно ему плевать на проблемы своих сотрудников, если уж быть точным. И на людей ему плевать, а к женщинам он относится и того хуже. Я с ангиной в острой фазе сидела на работе и ему была чихать на это, а тут помогать и содействовать попросили, — девушка взметнула руки вверх и скривилась.

Первый шок сходит, мне кажется, что мы говорим о разных людях. Влад, которого я знала, был джентльменом. И он точно не плевал на людей с высокой колокольни. Да, характер был не сахар, но не до такой степени.

— И да, двери он тоже никому не открывает, впрочем, как и не смотрит ни на кого глазами недоеной коровы, — Ольга выходит из кабинета, я слышу хлопок, и вздрагиваю.

Услышать такое о человеке, которого ты знаешь с детства, более, чем странно. Но жизнь меняет людей.

В ноутбуке я действительно нахожу, все что мне могло бы пригодиться, и работа идет, я настолько погружаюсь в процесс, что теряю счет времени. Линии, переходящие в видимые объекты, магическим образом становятся цельной картинкой со своей цветовой гаммой. Понимаю, что в комнате не одна, когда слышится мужской голос.

— Вот как чувствовал, что ты, милочка, не на своем месте, когда увидел среди официантов.

Я дергаюсь и резко поворачиваю голову, сталкивая с мужчиной, который тогда в ресторане довольно нагло меня осматривал. Пальцы сжимают мышку для компьютера, когда незнакомец напротив протягивает руку со словами:

— Арсений Величко, мы тогда не познакомились с вами, но сейчас я несказанно рад исправить это недоразумение.

Наглая ухмылочка гуляет по лицу.

— Здравствуйте, — киваю и немного откатываюсь назад, подальше от мужчины, который уже уселся на стол и смотрит на меня сверху вниз.

— Ой, ну что ты, со мной можно на ты, — за секунду он разворачивается к экрану и делает удивленно лицо. — Вау! Это талант, — мужчина снова поворачивается ко мне и довольно скалится. Запах его парфюма неприятен, складывается ощущение, что мужчина вылил на себя по меньшей мере литр.

— Спасибо, — забираю мышку, в сторону, чтобы он не зацепил ненароком своей тучной фигурой и беспомощно поглядываю по сторонам в поисках предлога смыться отсюда.

— Так ты тут с кем?

— Что значит с кем?— переспрашиваю, приподнимая бровь.

— Чья протекция? Или…— он снова осматривает меня так внимательно, так детально, что становится гадко. Словно скотину на рынке выбирает. — Ты тут сама?

— Я здесь работаю, просто работаю, — откашливаюсь и отъезжаю чтуь дальше. Глаза мужчины загораются странным огоньком.

— Очень хорошо работаешь, даже нашему Всезнайке понравится, зуб даю.

— Ну так передай мне свой зуб сам, какие проблемы? — Агапов каким-то образом оказывается в кабинете, но совсем с другой стороны. Я оборачиваюсь и замечаю втопленную в стенку, с виду неприметную дверь. Влад злющий, желваки играют, а мне хочется уменьшиться до атома, чтобы не зацепило. Но его сканирующий взгляд уже проходится по мне бритвой.

— Влад, а я тут оцениваю работу Виточки, такой бриллиант, — Арсений мгновенно встает со стола и складывает руки замком.

— Лучше бы ты делом Смирновой так тщательно занимался. Сейчас же, — звучит дерзко, и Арсений тушуется, но не сдается.

— Заседание завтра.

— Вот и иди готовься.

Арсений подхватывает мою похолодевшую ладонь и целует тыльную сторону под молчаливым наблюдением Агапова. Мне на мгновение кажется, что в затылок точечно попадает снаряд.

— Я так рад, что мы с вами сейчас работаем, Виточка. Не передать словами.

Язык прилипает к небу, я только и могу, что кивнуть, наблюдая за тем, как Арсений покидает кабинет.

— Когда я говорил работать тут, я имел в виду именно работать, а не крутить хвостом перед моими сотрудниками, — гремит над ухом, а затем мой стул резко откатывает назад, и я оказываюсь лицом к лицу с Агаповым. Он наклоняется, и воздух покидает мои легкие.

— Я не крутила ни перед кем хвостом, — поднимаю взгляд на Влада, сталкиваясь с огненным шаром. О него обжечься легче простого.

— Что ж я предупредил.

Мы с минуту испепеляем друг друга взглядом, а потом он наклоняется, проходясь по моей щеке своей небритой, цепляя нежную кожу. Табун мурашек скачет по коже. Горячее дыхание оседает на шее, я слышу шорох одежды и перестаю дышать.

Мой нос практически утыкается в белый воротничок, когда взгляд скользит по коротко стриженым волосам, переходящим в бороду. Вздох. Сердце пропускает удар. В таком положении он и смотрит результат моей работы.

— Отлично. Я знал, что наши вкусы совпадают.

Агапов поднимается и упирается руками в подлокотники офисного стула, когда я становлюсь бледнее стены.

— Мне нравится, — он склоняет голову набок.

Ночь темнее всего перед рассветом

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Я бежала по ступенькам вниз, желая поскорее добраться до свежего воздуха и избавиться от Агаты. Видеть ее сейчас было физически больно, потому что они так похожи с Владом.

Мои легкие словно не хотели функционировать в стенах университета. Слезы застили глаза, но я упорно неслась вперед. И только очутившись в заснеженном дворе университета, смогла дышать. Воздух с трудом продирался в мое онемевшее тело.

Он не мог.

Не мог ведь?

Первой мыслью было тотчас же набрать Влада и выяснить отношения, но вероятность, что он взял бы трубку, равнялась нулю. Турнир по праву в Питере уже давно начался, и я не смогла бы. Реально не смогла бы набрать и произнести все то, что услышала. Но руки все равно сжимали старый кнопочный телефон, пока губы покрывались тонкой коркой льда, как и душа в тот момент.

Гудок. И противная тишина, затем снова протяжный гудок, и то же проклятое безмолвие обрушивалось следом.

Окончательно замерзнув, я на деревянных ногах пошла в сторону соседнего корпуса, где очень быстро поднялась по ступенькам и как обезумевшая начала стучать в знакомую дверь. Слишком знакомую дверь. Ноги сами привели меня сюда.

— Вит? — послышался удивлённый голос Германа, когда он распахнул дверь и увидел меня. — Что случилось?

— Он…он был с тобой на вечеринке Трипольского. Ты был с ним? — прошептала обмерзшими губами. Нечитаемая мимика на лице Германа не дала мне никакой информации. Конечно, никто ведь не знал, что мы вместе. И самое гадкое, что я сама настояла на этом. Настояла…видя неравнодушие со стороны Геры. Господи, какая я идиотка!

— Так, во-первых, зайди. Во-вторых, сначала согрею, а потом все остальное.

Друг затянул меня внутрь, где было гораздо теплее, чем снаружи. Я и не заметила, что окоченела до такой степени, что и пальцев ног не ощущала. Все внутри вопило от совсем другой боли. Рухнув на диван, я все так же вибрировала не то от нервов, не то от холода.

Герман опустился передо мной на корточки, сжимая ладони. На фоне был слышен звук электрического чайника. Я смотрела на подрагивающий кадык друга отсутствующим взглядом. Не хотелось ничего.

— Вит, надо переодеться, ты вся мокрая, — ладонь опустилась на щеку, но я не реагировала. — Ты заболеешь, оно тебе надо? — тихо прошептал Гера, и я начала дрожать. Мурашки табуном неслись по коже, но даже это не вернуло меня в реальность в этот самый момент.

Гера заботливо стянул с меня промокший от снега тонкий свитер, оставив в одной майке, и натянул свой батник. Сверху укрыл толстым шерстяным одеялом, волосы прилипали к телу, и это он тоже решил, промокнув клок спутавшихся прядей махровым полотенцем. Так нежно, так медленно, что я начинала себя ненавидеть за это.

Все сопровождалось моим безумным сердцебиением. Я словно оголенный провод искрила, распадалась на части, и вполне могла бы замкнуться окончательно в неизвестной точке, если бы что-то не держало меня на плаву.

— Скажи мне.

Оледеневшие пальцы зацепились за клетчатую рубашку Геры.

— Детка, я не понимаю тебя, что случилось? — друг сжал ладонями мое лицо, поглаживая большими пальцами щеки. Его спокойные карие глаза всегда меня успокаивали, в отличие от глаз … Они-то приносили в мою жизнь бушующий шторм.

— Он мне изменил тогда, да? — слезы продолжали литься по щекам, но даже сквозь них я видела вытянувшееся лицо Радушина. Он, конечно, ничего не понимал.

— Вит, о чем ты говоришь?

— Я и Влад вместе, — прикрыв веки, прошептала треснувшим голосом.

Были. Мы были вместе.

— Воу. Это…неожиданно, — в голосе послышалась горечь. Прости.

— Говори мне.

Но ничего не последовало вслед за моей просьбой.

— Малыш, давай ты просто скажешь мне, что случилось. И мы вместе подумаем, — нежно прошептал мне Гера, когда я задала губу зубами и так сильно давила на нее, что стало больно.

— Скажи мне правду! — пыталась оттолкнуть от себя парня, срываясь на крик. Герман отскочил от меня.

— Я не знаю, что тебе сказать.

Радушин отвернулся и сложил руки на груди. Врал. Он врал мне. Все он понимал. Или хотел верить в то, что я говорю о чем-то другом?

— Он был с другой? Он с другой, да?

— Я…

— Герман, если ты меня любишь, ты скажешь мне правду, — я поступила жестоко. Но мне нужна была правда. Я была в тот момент самой последней эгоисткой в мире. Гера никогда мне не врал, и он с Владом проводил достаточно много времени, если не все свое время. Они были лучшими друзьями, как и мы все.

Ошиблись. Мы с ним ошиблись.

— Это жестоко, Вита! Я не знал ничего, почему ты мне ничего не сказала?! — Герман развернулся ко мне и посмотрел так, словно я причинила ему физическую боль своими словами.

Соври мне правду, Гера. Соври мне правду. Я хочу знать и не хочу одновременно.

— Да, я думал, что он встречается с Полиной. Он с ней везде был в последнее время. На всех тусовках. Да знал бы я, что тут такие дела, я бы, черт, да я бы сам лицо разбил, — выдал на одном дыхании Гера. Чтобы добить меня. Точечное попадание в самое сердце. На разрыв аорты. — Солнышко, посмотри на меня, — продолжил нежно, но я и пальцем пошевельнуть не смогла бы. — Да эти фото и видео по всему универу гуляют…там все видно. Но ты не смотри. Черт, если бы я только знал…

В мыслях проносились все картинки прошлого, где мы фигурировали с момента знакомства и до момента, когда я проводила его на турнир по праву. Лучший студент на курсе. Лучший во всем. Звезда среди девушек универа. Мой первый друг. Моя первая любовь. Мой эталон, мой пример для подражания. Мой первый мужчина. Моя боль. Мой топь.

— Он подарил мне ее шарф, — усмехнувшись, прошептала. Почему-то это причинило мне особую боль, хотя, казалось бы, мелочь. По сравнению со всем остальным.

Тот шарф, который она оставила ему на память после их ночи.

— Я думал, это она тебе подарила. Милая, может ты что-то перепутала и не так поняла. Может…— Герман пытался дать мне зацепки думать иначе. Но как? Как можно было бы думать иначе, пережив все это? Разве…разве такое можно перепутать. Когда тебе шепчут «люблю», можно это спутать с чем-то еще?

— Он был со мной, — я подняла взгляд на друга, причиняя ему такую же боль, что и себе в данный момент. Он целовал меня. Он любил меня. Мы были всем.

Радушин схватил со стола кружку и со всей силы кинул ее в стенку. Она раскрошилась совсем как моя жизнь. А затем он схватился за волосы, оттягивая их назад и задышал тяжело, надсадно.

— Подонок! Ублюдок! — тяжелые ладони опустились на стол, он наклонился и сгорбился под тяжестью таких новостей. Спина подрагивала. — Все теперь встало на свои места.

Вот почему я так часто стала отменять общие посиделки. Да, он ревновал. Он видел твои чувства, Гер. Прости, что я тебя не люблю.

Прости, Гер. Мне жаль, что я такая тварь. Дернувшись в импульсивном желании подняться и смыться отсюда, я совсем не ожидала, что Гера попытается меня остановить. Он обхватил меня со спины и прижал к своей груди, пока я продолжала беззвучно плакать. Обнажать свою раненую душу до конца. Эти объятия битым стеклом вонзаются в спину.

— Нет. Ты будешь здесь, — горячее дыхание коснулось волос. Я зажмурилась, моля о том, чтобы нам не было так больно, но увы. С каждой секундой становилось все больнее и невозможнее.

— Я хочу уйти, отпусти меня, отпусти! — царапаясь из крепкого захвата друга, я кричала. Плакала. Просила. — Пожалуйста, отпусти

— Нет! Слушай меня внимательно, ты будешь делать все, что я скажу. Слышишь меня?! Все будет хорошо, верь мне. Все теперь будет хорошо.

— Мне больно, — надломленный шепот разнесся по комнате как скулеж.

Герман развернул меня к себе, сжал крепче. Я уткнулась мокрым носом в вырез его рубашки и разрыдалась так, как никогда на тот момент своей жизни. Я выплакивала все, что накопилось. Там смешалась еще и вселенская усталость.

— Я с ним разберусь, малыш. Все. Пожалуйста, не плачь.

— Не могу. Кажется, я умерла, — просипела я, стирая с лица влагу. Глаза опухли, мне было больно смотреть.

— Смотри на меня. Мы все решим. Он пожалеет, слышишь меня?

Герман приблизил ко мне свое лицо, шепча утешительные слова.

— Я бы никогда не поступил так, как он. Малыш.

Горячие ладони дарили тепло, на которое я тянулась в поисках места, где не будет так больно.

Влад

Смотрю на нее и ненавижу. Ненавижу за то, что она такая же, как и раньше. Внешне, но не внутренне. Внутренне она сломленная маленькая девочка, и мне должно быть все равно. Мне должно быть плевать, что она когда-то была для меня всем, плевать, что именно с ней я стал тем, кем стал. Что именно она была в самые сложные и самые радостные моменты моей жизни.

Она нанизывала все самое прекрасное на нить, ведущую меня сквозь года. Она научила меня быть лучше, но в тот самый миг, когда она предала, я распрощался со всем, что так или иначе связывало бы меня с девочкой, сумевшей меня сломать.

Я избавился от привычек и запретил себе даже думать о ней.

А ведь все было просто. И начиналось тривиально.

Маленькая девочка, которую обижали и задирали во дворе. И я, который подошел и разрешил эту проблему. Как и разрешал сотни ее проблем после. Потому что Вита всегда была для меня не просто другом, а скорее, как сестрой. Сначала подружкой моей Агаты, затем и моим другом. Близким другом. Которого я не хотел получить, не думал и не гадал, что когда-то в принципе смогу так рвать и метать за кого-то, кроме своих близких.

Но тем не менее. Она стала им.

Я рос. И мои предпочтения плавно смещались в определённый ракурс. Тогда на смену обычным играм пришли девочки, их было много самых разных. Я использовал их, бросал и снова заводил новых. Одну за другой. Снова и снова… пока в своем друге, в своем Вискасе, я не рассмотрел девушку, красивую, нежную, такую, что непременно хочется себе.

Это стало озарением и шоком, таким, что заставляло кровь в жилах стыть. Во рту пересыхало, стоило только засмотреться на ее нежные черты, а с особенно на чувственные губы, которые она непременно кусала, когда волновалась. Запах ванили сводил меня с ума, и я возненавидел его, понимая, что моя злость на всех и вся вокруг всего лишь попытка избежать последствий.

Наступив на горло собственным хотелкам, я делал все, чтобы Вита не касалась моей жизни. Другой жизни. Грязной, совсем не для нее.

Я понимал, что это все гормоны, и что не было там ничего особенного с другими и с ней не стало бы. Растоптать ее сердце я считал верхом цинизма, а потому пришлось запретить себе даже думать о ней.

Она та, которую я запрещал себе хотеть. Планомерно выдворял из головы, чтобы она вновь открыла дверь с ноги и ворвалась безумным вихрем.

Она та, которую я старался ненавидеть, чтобы не любить. Заставлял себя смотреть на других и упиваться в суррогате. В тех, кто хотя бы отдаленно смог напомнить мне ее. А когда пресыщался, то бросал и снова видел ее — ту, что слишком чистая для меня. Ту, что слишком добрая для меня, человека, который менял девушек как перчатки, заставляя их страдать, и думать не думал, что, позволь я себе слабость, после всего Вита осталась бы мне интересной.

Я был старше, понимал больше и явно не мог рисковать своим другом ради сиюминутного голода.

А он рвал мне глотку. На кончиках пальцев искрило желание прикоснуться, а стоило просто обнять Латыгину, так крышу рвало моментально.

Так я думал, что все это всего лишь биология. Естественно, я в пубертате, мысли настроены на одно…Вереницы девушек не решали эту проблему, я по-прежнему дышал Витой, что маленькими нитями вплеталась в меня намертво. Даже когда уехал учиться. Даже когда пытался просто общаться, как раньше. Мы ведь друзья. Мы ведь могли бы, да?

Она мой родной Вискас и этим все сказано. Я держался ровно пару-тройку дней, чтобы потом все по-новой и, дорвавшись до нее хотя бы по телефону, упиться радостью общения. Голос бетонировался в мое тело.

Была злость. На нее, на себя, на Германа, который начал проявлять к ней внимание. И в отличие от меня, он изначально смотрел так только на нее. Я начал ненавидеть лучшего друга за его взгляды, его речи о Вите, за то, что он даже смел думать о ней. А когда он говорил, хотелось зашить ему пасть. Потому что скажи он это Вите, она моментально станет его.

А Латыгина словно решила затянуть меня в узел. Заставить подыхать. Присылая мне фото то с одного дня рождения, то с другого. То с выпускного…и это, черт возьми, становилось невыносимой пыткой.

Ее огромные глаза до сих преследуют меня в каждой девушке, хотя бы отдалённо напоминавшей мне девочку из прошлого. Девушку из жизни, которой больше нет. Она распалась мнимыми ожиданиями.

Я должен просто ее ненавидеть, но, черт возьми, я больше всего на свете хочу ее себе. И что с этим делать, я не понимаю и понимать не хочу.

Ее побитый взгляд выжигает во мне дыру. Приносит муки. Мне муки? Бесчувственному чурбану, который иногда не гнушается ничем, чтобы выиграть дело. Она растеребила мои внутренности. Заставила их кипеть в котле на самом сильном костре. Вспорола прошлые раны, что пульсируют словно под напряжением. Снова она. Снова ядом прошлась по телу.

Чертово условие, что я поставил ей, даже для меня было слишком. Но я заставлю ее остаться в моей жизни любыми способами. Возможно, это одержимость, но другого пояснения не найти. Мне она нужна.

— Спасибо за вечер, — шепчет Латыгина, переступая порог моей квартиры. Черт, это даже в голове звучит приятно.

— Ты расстроилась под конец.

Становлюсь позади, достаточно близко, чтобы почувствовать аромат ванильного шампуня. Я придурок, одержимый ею.

— Все в порядке. Просто взгрустнулось. Да и не видела всех слишком долго, — Вита топчется на месте, и я плавно стекаю по ее фигуре вниз. К аккуратным пальчикам. Во мне немного спирта, и все кажется более ярким. Таким, что голова моментально мутнеет.

— Ты сама отказалась от этого и от много чего еще, — хриплю, качнувшись на пятках. Нос зарывается в распушенные коричневые локоны.

— Не думаю, что сейчас время об этом говорить. Да и чего сожалеть о прошлом, его все равно не вернуть и не переиначить, — Вискас сжимается, и меня ведет. Несет.

По щелчку закипает что-то темное. Не время. Чего вспоминать? Действительно, чего это все вспоминать? Фигня ведь была, да?

Перехватываю ее руку и разворачиваю к себе. Она вся моментально бледнеет. Не время, да? Ярость разрывает изнутри.

— А когда будет время? — шиплю, приближаясь к ошеломленному личику.

Я словно на заснеженной трасе несусь вперед, мало понимая последствия. Не колышет. Сейчас нет. Она ответит на все мои вопросы.

— Отпусти меня, — Вита хрипло шепчет, поднимая на меня глаза олененка из известного мультика. Нет. — Я не собираюсь с тобой об этом говорить.

Со мной нет, а с кем тогда да? С кем она собирается говорить?!

— Почему же?

Вита вырывается из захвата, но я обвиваю ее талию и притягиваю к стене, впечатывая спиной в стенку. Грудная клетка ходит ходуном, пока я зверею на глазах.

— Потому что это ты отказался от всего ради своих обычных физических потребностей. Животное! Ты меня растоптал!

Как это типично, в твоем стиле, девочка. Годы идут, а ситуация не меняется.

— Не мели чушь. Ты решила поверить всем, кроме меня.

Расстаться практически по телефону? Проще простого! Найти мне замену «в один клик» — без проблем. Какой нормальный пацан поймет это? Был бы я в этом возрасте, то разговор был бы явно другой, а тогда эмоции взяли вверх, и я имел на них право.

— Ты не отказывался от своих слов! Мне надо было расспросить тебя детальнее? Может позвать Полину и уточнить, в какой…— я перехватываю ее губы ладонью и прижимаю, ощущая сдавленный скулеж и теплое дыхание. Носом впечатываюсь в гладкую кожу у виска и втягиваю со свистом ее запах. Как можно так пахнуть? Почему она до сих пор имеет надо мной власть просто взглянув, один раз взглянув на меня?

Когда это все прекратится?

— Моя женщина по определению должна мне верить, — я вперяюсь в нее своим больными и одержимым взглядом. В этот момент Вита прикусывает мне ладонь. Чертовка!

— Значит, я не твоя женщина, понял? — девушка верещит, пытаясь ударить меня, но просто прижимаю ее к себе, блокируя руки и ноги.

— Нет, ты моя. Даже если ты отрицаешь это, потому что глаза не врут, и я с тех пор слишком хорошо научился распознавать лжецов!

Сжатый воздух между нами искрит. Я мало понимаю что делаю, но мне достаточно просто дышать сейчас ее запахом и сжимать в своих руках.

— Отпусти меня! Предатель! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ты все испортил! — маленькие кулачки пытаются бить меня по груди, но я намертво приковал их к себе.

— Нет, не подумаю даже.

Вита распаляется все сильнее и сильнее, и от бледного ранее лица не остаётся и следа. Она багровеет и прикусывает нижнюю губу. А я носом упираюсь в нее, продолжая смотреть в глаза. На сколько бы меня еще хватило?

— Ты животное, которое растоптало мои чувства тогда, и сейчас пытаешься сделать то же самое?! Отпусти меня! — она брыкается, все это сопровождается хриплыми стонами отчаяния. Но они меня заводят. — Пошел к черту, ублюдок! Отпусти меня! Отпусти!

— Я был зол и соврал. А вот ты показала свое лицо во всей красе, — с трудом удается перехватить нежное личико Виты двумя пальцами. Последний раз смотрю в ее глаза, горящие ненавистью и обидой, а затем впиваюсь губами в пухлый рот. Мой ад на земле начинается в этот самый миг.

Добро пожаловать прошлое.

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Я был зол, очень зол, потому что уже который час не мог дозвониться до Вискаса. Меня бесило, нет, от этого меня просто крыло, потому что противное предчувствие не давало житья. Хотелось крушить и ломать вес вокруг. А между тем, мне еще и торчать тут пару часов. Вот угораздило вляпаться в этот турнир по праву, не хотел же, но нет, Вита настояла, да и преподы уж слишком активно зазывали, мол, послать больше некого.

Я виноват в том, что весь курс состоял из тупиц? Никто никому не мешал учиться. Я тоже любил гульки, тусы, но грыз гранит науки полюбас. Мне нравилось, кайфовал от процесса, да и видел себя исключительно юристом. Адвокатура мое все.

Да, я увлекался музыкой, но все это было скорее детским лепетом на лужайке, чтобы отдохнуть. Но не для жизни.

Преподы все уговораивали, мол вот я молодец, обязательно займу место. Занял, конечно, только в другой город пришлось тащиться и это перед новым годом. Лучше бы дома торчал уже, да или в общаге со своей девочкой.

Своей девушкой, так правильнее, но она все равно для меня маленькая девочка, за которой нужен глаз да глаз. Присматривать да приглядывать, чтобы не нашла на свою голову приключения. Никак не верилось, что теперь она моя. Целиком и полностью. От волос до кончиков пальцев.

Переполненный смешанными чувствами, я снова попытался набрать знакомый номер. Будучи на научном конкурсе, я даже тут находил минутку, чтобы созвониться с ней.

Было тяжело вдали, так, будто бы мы уже год не виделись. А всего-то второй день…со мной такое не впервые, конечно, но в этот раз острее, потому что в этот раз она моя. Грудина вибрировала, стоило мне только произнести это вслух.

В носу плотно обжился ее запах, только подумал, так и окунался в безумную пучину под названием "Вита", где мой разум отключался, оставляя лишь голые эмоции, которые теперь не нужно было глушить. Душить. Ломать себя больше не нужно было.

Оставалось лишь протрубить об этом на весь мир, чтобы каждая шавка знала: Вита Латыгина моя. Так уж вышло, что она у меня красавица, так что только и приходилось терпеть, когда то один дохлик, то второй решал, что он альфа-самец, и подкатывал к моей девочке. Некоторым приходилось популярно пояснять, что к чему.

— Что за чертовщина?! — телефон полетел на стол. Чего она не брала трубку? Гадкое ощущение неизбежности шандарахало в спину. Моя чуйка еще ни разу не подвела.

Холодок, гулящий по коже, плавно коснулся грудины. Неспроста все это. Неспроста.

В этот миг телефон оживился, входящий от Виты. Я резво схватил трубку и ответил, но вместо знакомого голоса послышался слабый скулеж. Он вспорол кожу битым стеклом, заставляя испытывать невозможную боль.

— Где ты купил шарф? — задыхаясь от слез, без приветствия прошептала Вита.

Я замер, прислушиваясь к безумному сердцебиению внутри. Адреналин моментально пустился в кровь, пуская леденящие душу импульсы по телу.

— Что?

— Откуда у тебя шарф, который ты мне подарил? — Вита сипела, а я в шоке уставился на трубку. Черт возьми что такое!

Выбрав из двух зол меньшее, я спокойно ответил ложью. Не говорить же, что выкупил у одной девицы, которая рыдала мне в свитер в нетрезвом виде, шепча о том, что денег нет. И что парень бросил, оставил одну на улице, беременную и босую. Я не был сострадающим, но с Витой становился мягче.

Такие подробности о покупке ей точно были не нужны, мало ли как поймет. Да, я купил какой-то ультрамодный брендовый шарф по заоблачной цене, и в принципе был собой крайне доволен. Он был абсолютно новый, и что тут такого?

— Мать передала, как я тебе и говорил, — рука сильнее сжимала трубку. Тело словно предчувствовало дальнейший взрыв. И он наступил.

Вита еще раз всхлипнула, а потом ненавидящим и мертвым голосом спросила:

— Как ты мог? Влад, как ты мог?! Я ведь для тебя…

А дальше, дальше я не расслышал ничего, потому что помимо перебоев со связью не было ничего. Злость застилала глаза, я умом понимал, что надо переждать и все обсудить лично, но внутренности рвало на части. Меня начало крыть, а в гневе я был страшен.

— Стоп, ты сейчас говоришь о чем? — стараясь звучать как можно спокойнее, спросил я. Все должно решаться лично!

— Я все знаю, можешь больше не ломать комедию. Я думала, ты был с Герой…А ты…ты там очень общительную компанию завел.

Стоп. Интересное кино.

— Ты о чем? — еще раз грубо выдал в трубку, после чего на том конце повисло молчание. — Помимо Геры.... там было много кого еще! Мне вести реестр?

Что за? Я же предлагал сходить вместе, но что послышалось в ответ? «Я занята, у меня экзамен», вот и экзамен. Сходил с Герой на пару часов, чтобы не обижать старого товарища в его день Рождения.

— Как она? Хороша? Лучше меня ведь? — треск голоса становился ощутимее. Я заподозрил сразу, что речь шла о чем-то, к чему я точно был непричастен.

Прикрыв глаза, я запретил себе отвечать пару минут, набираясь остатков спокойствия, что было вообще невозможно в этих реалиях. Что за черт? Слухи оо мне ходили разные ине просто так, конечно. Понимая, что девушка вполне могла себя накрутить, я сбавил тон и заставил себя звучать нежнее.

— Малыш, ты сейчас успокойся, ладно? Я приеду, и мы поговорим. Пока что слабо понимаю, в чем проблема. Да, я много с кем общался. Всех не вспомню на этом празднике, но какой смысл?

— Никакого смысла, Влад…нет никакого смысла мучить меня дольше положенного. Ты своего…добился, а дальше уже неважно. Все кончено, Агапов, — с этими словами Вита сбросила звонок.

Что значит кончено?! ЧТО?! Я озверел, цепенея от рвущего глотку отчаяния.

Наяривая снова и снова, сталкивался лишь со стеной из удручающей тишины. В тот день я настрочил долбанную тучу сообщений, но все они так и остались без ответа. Все это было бессмысленно. А я окончательно сорвался, раскрошив трубку о ближайшую стенку.

Крепкие словечки рвались из глотки вместе с чистым гневом, который изливался из меня фонтаном. Я ненавидел такие ситуации, когда ты не можешь в личной беседе разрешить вопрос.

Не спал, не жрал, к трубе больше не подходил. В голове настойчиво пульсировала мысль, что я приеду, закину ее на плечо и вынесу нафиг в лес, а там мы будем говорить. И пока она меня не услышит, то ничего не будет.

Когда я все-таки добрался до столицы на следующий день, сжимая в руках остатки своего слабо работающего телефона, у самого входа меня перехватила Агата. Она была сама не своя, взвинченная и какая-то слишком бледная.

— Влад, ты правда это сделал? Изменил с Полей? — она вцепилась в меня мертвой хваткой и так смотрела в глаза, что я опешил. Вот же дрянь эта Поля, ну хоть теперь я знал ее имя.

Надо было ей этот шарф на шее затянуть покрепче, чтобы в пустую голову дурные идеи не приходили. В том, что она все-таки причастна к этой не шибко логичной проблеме, у меня не было.

— Что за бред, Агата?! Нет, конечно.

— Мы видели фото и видео, ты там с ней в обнимку…и в общем, она такие подробности рассказала, да и шарф этот чертов! Влад, Вита поверила. И…пожалуйста, только держи себя в руках. Тут пошла волна слухов, что она…И о господи. Я тоже видела их вдвоем, — сестра всхлипнула, стирая с щек набежавшие слезы.

Я схватил Агату за плечи и дернул на себя. Жгучая ненависть начала застилать взор. Пока я вслушивался в ее слова, хотелось бывшего друга утрамбовать в lX5XqCaT асфальт.

— Что она?!

— Она теперь с Герой. И всем уже это известно, — дрожащими губами ответила сестра, в этот момент все в моей жизни перевернулось с ног на голову. Я умчался к знакомому корпусу общежития, бежал туда как невменяемый, обезумевший в своей безнадежности.

Как? Что за глупость? Тут прошли сутки, всего сутки! Как может за сутки все так кардинально измениться?

Без стука я ворвался в знакомую комнату, и увидев бывшего друга, недолго думая, втащил ему по лицу так, что послышался приятный для моего уха хруст. Ломающегося носа, затем и челюсти.

Он у меня будет пить через трубочку и вопить от боли.

Не помня себя, я наносил удары один за одним, не сразу заметив Виту, которая ворвалась почти сразу следом и начала кричать криком раненого животного. Голос Виты смешался с криками остальных людей. Все это лишь добавляло в косте дров.

— Ненормальный! Ты животное! Остановись! — маленькое тельце запрыгнуло на мою спину, но я был вне себя. Мое темное Я вырвалось наружу и не собиралось останавливаться.

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

ВИТА

Я думала, что умру на месте, просто увидев его вживую. Но нет, я буквально распалась на атомы, все было хуже...намного хуже.

Мне не было так больно даже после просмотра видео с ним и Полиной, где Влад буквально втапливал ее в свое тело, а она заливисто смеялась, поднимаясь на второй этаж. За ними, разумеется, закрылась дверь, а дальше звуки стали слишком характерными, чтобы не поверить в их реальность. Все казалось сюрреалистичным. Театр абсурда. Мне не верилось, но я смотерла и слушала.

Глотая слезы, я упала на пол и рыдала, рыдала, обнимая Германа так крепко, словно он единственный якорь в этом бушующем море. Так вот та боль не сравнится с тем, что я прочувствовала, увидев знакомую широкую спину и спутанные волосы, в которые так любила зарываться пальцами.

Посмотрев на Агапова, я не была готова к той лавине эмоций, что испытала. Слишком сильные они были. Слишком на разрыв.

Весь воздух выбился из легких, одним махом. Раз и все. Одним ударом, ломая ребра пополам. Он своим появлением скинул меня в пропасть. Вот Влад, родной и такой близкий, и в то же время далекий, как неведомый остров в бескрайних водных просторах.

На шум сбежались студенты, все начали разнимать парней, а я так и висела на спине, цепляясь ногтями в небритую шею намертво. Словно пыталась причинить боль, хоть бы наполовину сравнимую с тем, что испытала сама.

— Пацаны, разошлись! — какому-то парню удалось разнять Геру и Влада, на полу лужа крови, у обоих стерты кулаки, у Агапова разбита губа и заплыл глаз, а у Германа не лицо, а месиво. Сплошное месиво, при виде которого тошнота подошла к горлу. Я отошла к стене и тяжело опустилась на корточки, придимаясь лопатками к шершавой поверхности.

— С тобой я закончу позже, а вот ты, — Агапов развернулся ко мне и одарил ненавидящим, пылающим взглядом. Больше всего я боялась сейчас утонуть в нем, сгорая до тла. Стало больнее. От той темной пучины, что бушевала в них. Влад подошел и схватил меня за руку, подняв как пушинку. Я вцепилась в его руку пытаясь вырваться.

— Отпусти меня! — слезы текли градом по щекам.

Влад хмыкнул, на мгновение завис, замечая мою реакцию, а затем поволок меня в коридор.

Герман порывался пойти следом, но ребята удержали его, оттянув за руки.

— Только тронь ее!

— Я уже ее трогал, до тебя трогал, ушлепок! — скривившись, ответил Агапов, продолжая тянуть меня за собой.

Люди смотрели и слушали, худшего унижения просто не придумать.

— Агапов, не время! — кто-то попытался остановить его, но машину не остановить. Я цеплялась за собственные ноги и рыдала, крича во всю глотку, чтобы отпустил.

— Какой же ты подонок!

— Влад, ты потом поговоришь с ней, прекрати! — Агата, не весть откуда взявшаяся, в таком же зареванном состоянии вцепилась в руку Влада, но тот был непреклонен.

— Я ненавижу тебя, Агапов, — прокричала напоследок, когда он подтолкнул меня к стене и отмахнулся от сестры. Мои пылающие ненавистью глаза впились в его. Искаженное лицо на мгновение пронзила какая-то эмоция. Ухватить за хвост которую мне не удалось.

— Скажи мне в глаза, что ты меня ненавидишь. И что теперь ты с Германом. В глаза смотри и говори, — я отвернулась, стирая бесконечные дорожки соленых слез.

Да, идея была глупая до невозможности, но Гера был уверен, что так «он отвянет быстрее». Не будет меня третировать, не станет пытаться все вернуть. Я не смогла бы простить предательство ни каком виде, так что согласилась. Пусть на глупую, кажется, лишенную здравого смысла идею. Но решилась, в который раз выхватывая из толпы осуждающие взгляды подруги. Она не пыталась со мной говорить, как только прошел слух, что мы с Радушиным вместе.

И я не пыталась. Зачем? Она уверена в том, что он не совершал этого, я уверена в обратном, потому что все видела своими глазами. Я склонна верить фактам, они вещь упрямая.

Обе в итоге остались при своем мнении.

Набрав полные легкие воздуха, я заставила себя сделать последний рывок. Шажок к окончанию этого действия.

— Я тебя…ненавижу. Ненавижу, предатель. Подонок! Мразь! И да, я с Германом. Понятно тебе?! А ты…ты просто моя ошибка, — этот крик прошелся лезвием по моим нервным окончаниям, казалось, что в жизни я никогда так не кричала. Никогда не плакала столько, сколько сейчас, никогда не умирала от осознания простой истины: меня предал самый близкий человек.

Агапов замер, а затем вжался в меня, выталкивая из горла слабый стон. Боли. От такой близости, что хотелось избежать.

Схватив меня за подбородок, Влад процедил мне в губы очередные осколки, не слова. Он сказал их, испепеляя своими глазами, что сейчас дарили боль. Оглушающую. Пережить которую я точно не смогла бы в один миг. Она запомнится как самая сильная, как приносящая непрекращающиеся страдания, что рваными ранами оседают в моей душе. Они будут накапливаться огромным скопом. И будут живым напоминанием для будущего.

— Я переспал с Полей, дважды или трижды, не помню. Но это были лучшие ночи в моей жизни, — прозвучало громко. Забив последний гвоздь в уже абсолютно мертвое сердце, Влад справился с полным уничтожением меня. — И буду с ней спать дальше, — наглая, самодовольная ухмылка растянулась на когда-то любимом лице.

Я вырвалась из его захвата и со всей дури замахнулась, чтобы ударить по лицу. Посильнее, помощнее, так, чтобы запомнилось. Мне. Ему. Обоим.

Это был конец.

Оглушающий шлепок разнесся по коридору. Люди, что стояли с разинутыми ртами, замерли. Все ждали реакции Влада, но ее не было. Собственно, я больше ничего не ждала, ни от него, ни от кого бы то ни было еще. Это был мой личный финал «счастливой» истории любви.

— Гера, я тебе ее дарю. Совет да любовь, — прокричал под конец Влад, бросая на меня последний взгляд, наполненный презрением.

Герман был прав. Именно это растопчет все, именно мое решение так закончить отношения не дадут Агапову ни единого шанса попытаться все вернуть.

Когда массивная фигура Влада развернулась, мои пальцы закололо от желания протянуть руку, ноги вибрировали, так хотели побежать вслед. Но голова отчетливо давала мне одну картинку, где он и она. Где был на самом деле конец всему.

Я лишь уберегла себя от лишних столкновений.

И мне было плевать, как это смотрелось со стороны.

ВИТА

Меня сжимают в жестоких руках, сильных, но жестоких. Он соврал? Как соврал? Как это все возможно? Я ведь видела своими глазами… Я слышала его слова, я видела его реакцию, все факты указывали на одно. А сейчас он на полном серьезе говорит, что все было ложью? Все годы, которые я прожила с осознанием того, что однажды меня предали, были пустышкой?

Выплаканные за месяцы глаза, душа в клочья, ссоры с родителями и такая жгучая потеря не только парня, но и лучших друзей в лице Агаты и Влада — все это было зря? Так просто?

Распадаясь на жалкие кусочки, я пытаюсь найти хотя бы один довод, почему мне стоит поверить ему сейчас, по прошествии стольких лет. И не нахожу. Меня словно давят тем шарфом, что тогда, много лет назад, сразу после ссоры с Агаповым я сожгла во дворе нашего универа под странные взгляды прохожих. Я сжигала свою боль, смешанную с неверием, неспособностью осознать простую истину — я доверилась не тому.

Все остаточные разумные доводы отходят на второй план, как только я оказываюсь в плену Агапова, крепко прижатая к мускулистой груди. Меня окружает его аромат, что по крупицам оседает в легких и закупоривается там, принося какой-то неземной трепет.

И вместо очевидного сопротивления я утопаю в грубой нежности, что мягкими волнами касается кожи лица, шеи, плеч, спускается ниже по талии и плотно обосновывается там. Впечатывается, словно пытается оставить метку. Клеймо. Грубость сменяется чем-то смутно знакомым, чужеродным, таким, на что я точно не готова. Легкими мазками это чувство касается внутренних струн моей души, оставляет след. Он печет и заставляет трепыхаться.

Не могу впустить весь вихрь этих эмоций. Не позволяю себе окунуться в Агапова полностью, и, когда губы настойчиво прокладывают путь по коже шеи, я отскакиваю, словно получила удар под дых.

— Отпусти, — руки сами впиваются в мужские предплечья, я с силой зажмуриваюсь и дышу так надсадно, словно бежала марафон. — Отпусти меня, — трескающийся голос пугает даже меня.

Влад прижимается губами к виску и лишь сильнее притягивает к себе, в то время как я пытаюсь всеми силами вырваться. Мне нужен воздух, чтобы не задохнуться в присутствии призраков прошлого. Не утонуть в теплой ванне, не дать себе забыть все пережитую агонию.

— Так что? Мы в ответе за сделанный нами выбор, да, Вискас? — слова больно впиваются в мое сознание. Мы в ответе. Еще как.

— Я все видела своими глазами! — отталкиваю от себя Влада и отворачиваюсь. Неконтролируемые слезы льются по щекам.

— Что ты видела?!— он хватает меня за подбородок и грубо разворачивает к себе. Мой заплывший взгляд останавливается на искаженном злобой лице. И я практически умираю, потому что до моего мозга доходит одна вещь…

— Я видела видео…— замирая, шепчу. — Там был ты с Полиной, и звуки…

Эти звуки преследовали меня словно дикие звери преследуют добычу. Я бежала от них и днем и ночью, оборачиваясь в панике, но они всегда нагоняли. Всегда. Чтобы растерзать мою душу на куски.

— И показал тебе его Герман, да? — Агапов ухмыляется, злобно, с щепоткой ненависти, и кажется, что сейчас она направлена исключительно на меня. Шестеренки с ускоренной силой вращаются, я словно вращаюсь на центрифуге, картинки перед глазами мелькают одна за другой. Фильмом. Черно-белым и без звука, но с острым чувством осознания истины. Снова и снова, еще быстрее.

— Я…

Зажмуриваюсь с силой, прокручивая все, что было до. Я сидела на полу, заливаясь слезами и смотрела видео, которое было снято кем-то невзначай. На нем много людей, много незнакомых пар, но есть и Влад…но снято как будто куском, словно тут главный персонаж совсем не Агапов. И показал мне его совершенно точно Гера. Вот только он сначала не хотел, я наседала.

— Вита, ты никогда не была дурой, но как же так вышло, что ему удалось настолько ловко манипулировать твоими эмоциями? Эта Полина кричала разное, но она была нетрезвая. Понимаешь, вообще в полных кизяках.

Распахиваю глаза и утыкаюсь взглядом в подбородок, на котором виднеется ямочка, моя давнишняя слабость.

— Он не хотел показывать его, я сама …принудила.

— На это и был расчет, гаденыш не тупой, конечно. Да, я тоже хорош, не просек фишку. И потащил девицу в комнату, потому что она была не в адеквате. Какой нормальный человек бросил бы бухую бабу на потеху публике, чтобы ею воспользовались такие же не шибко трезвые ребята? Я против таких вещей, Вита. И тебе это было доподлинно известно. Но, видимо, мне все-таки нужно было оставить ее тогда.

Агапов смотрит на меня туманным взглядом. А я стою и не верю самой себе. Как…неужели?

— А шарф.

Хватаясь за последнюю ниточку, я словно пытаюсь поймать ложь за хвост. Влад, не моргая смотрит в мои глаза, когда произносит:

— Как бы ты отнеслась к тому, что я купил его на вечеринке у левой бабы? Уж точно не была бы в восторге. Мне нарисовали слишком правдоподобную картину происходящего, я и повелся. Как и ты.

Мое нутро шепчет мне, что он не врет. Эти глаза сейчас ничем не скрыты, никакая маска на лице не закроет правду, она просачивается как вода сквозь пальцы. Набирай ее сколько хочешь, но не удержишь в руках.

— Ты купил у нее шарф? — мои руки начинают дрожать. Не верится. Мне не верится, что все так происходит со мной. За что?

Ложь? Все ложь. Неправда. Все спланировано? Возвращаясь к ситуации с Германом, приходит жуткое осознание того, что он способен на это и на много чего еще.

— У меня с ней ничего не было, в отличие от тебя с Герой, — Влад хмурится, захват на моем запястье усиливается. — Потому что я в тебе тонул, Вита, и не видел никого и ничего, кроме как девочку, что смогла накрутить мое сердце себе на кулак.

Между нами тысячи разношёрстных импульсов, что бьют по нервам. От негодования до жгучей обиды, что выедает внутренности. Я смотрю на Агапова и чувствую боль, она струится по венам, замещая собой живительную кровь.

Я ведь не видела ничего, по сути. Боже. Как это все больно.

Мои губы, обескровленные и бледные, шепчут слова:

— Отношения с Герой начались через год после нашего расставания. Если…это можно было назвать отношениями.

Помню, как в один миг я просто не представляла себя без Геры, в попытках залатать свое сердце, я словно пыталась наложить жгут. Чтобы не кровило, чтобы не было так больно. Подсознание всегда ищет простые пути, и я нашла. Забылась. Только каждый вечер, как ненормальная, засыпала с одной лишь фотографией, на которой непременно были Я, Влад и Агата. Лишиться их было для меня подобно лоботомии, ампутации конечности или потери памяти. Я пыталась нанизать на нее воспоминания, но они растворялись, оставляя после себя туман.

Каждый день приносил боль. Родители по началу вмешивались, старались помочь, даже думали помирить…Мать Влада так же участвовала в общем действии под названием «Операция Латыгиных-Агаповых». И даже после того, как я выложила им все на духу, твердили одно «Влад не мог».

А меня уже убивала не ситуация с Владом, меня добивала неспособность родителей принять мою сторону. Именно тогда я пообещала себе, что всегда и при любых обстоятельствах я буду на стороне своего ребенка, потому что душевное равновесие моей дочки или сына будет для меня в приоритете.

Агата отказалась от меня, и я не винила ее. Не могла бы. Зная ее особую близость с Владом, я понимала одну вещь — она будет на его стороне. Даже та ситуация, что он уехал, не давала мне намек ни на что, ведь он всегда хотел туда махнуть, а я насторожено к этому относилась, но позже меня не было, и преграды не было.

Я все-таки считала, что где родился, там и пригодился. Мысленно, конечно, еще будучи в отношениях, я была готова к тому, что Влад еще не раз обмолвится об учебе заграницей, и у него бы получилось, потому что он лучший на курсе, а вот я обычная.

Обычная девочка, которая любила рисовать, создавать миры, в которых жили несуществующие люди, которая не была особенно красивой, но имела что-то, что смогло зацепить такого парня, как Влад.

Все это было тогда, но, прознав о его переезде, я окончательно приняла тот факт, что для него ничего не значу. Я ошиблась. Так случается и надо жить дальше.

Влад ухмыляется, впивается пальцами в свои волосы и оттягивает назад. А я жадно слежу за уверенными движениями длинных пальцев, заостряя внимание на выступающих суставах, вздутых венах, на родинку между большим и указательным. Я узнала бы его с закрытыми глазами. На ощупь. По запаху. По вибрации голоса.

— Но ты сделала все, чтобы я поверил, чтобы отказался.

— Спектакль. Не больше…— сиплю, оседая на пол. Обвиваю подрагивающими руками свои колени и утыкаюсь в них лбом.

— Столько лет, — Агапов подходит к окну, наливает воды и залпом выпивает, устремляя взор в ночную мглу.

Время. Время беспощадно, оно рушит воспоминания, стирает с лица земли объекты и события, убивает, управляет, оставляя мнимое чувство власти над им.

Время в нас. И всему свое время.

Нам нужна перезагрузка. Это становится понятно на утро, когда Влад встает в самом хмуром состоянии из всех. А я просто не способна на коммуникацию, мне гадко и тошно вспоминать хоть что-то из прошлого.

Собираемся молча, но от этого не менее напряженно. Я продолжаю вариться в собственном соку, размышляя о том, что мы оба натворили. И что случилось с нами. Эта правда стала для меня больнее прошлого предательства по одной простой причине, тогда я была уверена в своей правоте. А сейчас истина ослепительно ярко пронеслась перед моими глазами, причиняя физическую боль от осознания собственной неспособности строить свою жизнь.

Ведь объективно и точно, моя жизнь далека от идеала, который я себе еще в детстве нарисовала.

Были мечты, были надежды, но все развеялось пеплом, даже пылинки не найти.

Тогда я была слишком уверена в реальности происходящего. Не обращая внимания на очевидные звоночки. В Германе я не смогла рассмотреть угрозы, он для меня являлся оплотом уверенности, почти как Влад, только был мне другом. Как так вышло, что человек, который был белым и пушистым одуваном, смог так всех обвести вокруг пальца? Какой в этом толк? Я ведь никогда ничего плохого ему не сделала, ни словом ни делом. Так что и сейчас я не вижу никакой объективной причины, зачем и почему он все это совершал и совершает.

А с Агаповым сыграли эмоции. Другого ожидать от него было бы странно, он всегда был импульсивен и особенно рьяно-ревностно относился к своему. Герман тогда четко знал, куда бить. Мы, что называется, попали в яблочко. Разбивая свою жизнь на осколки.

— Сегодня освидетельствование.

Тяжелым голосом произносит Влад, когда я наливаю чай. В смысле? Холодок пробегается по коже…Такие вещи нужно говорить заранее! Рука, разумеется, соскальзывает, и кипяток льется по гладкой поверхности мраморной столешницы, совсем чуток задевая мою ладонь.

— Черт, Вита! — Агапов хватает меня за руку, втискивает ее под напор холодной воды. А я все еще нахожусь словно не здесь. Тонкие импульсы боли пронзают поверхность кожи.

— Ауч, — шиплю, но не вырываюсь, пока прохлада окутывает ожог.— Почему ты не предупредил? — недовольно бурчу, искоса поглядывая на Влада. Тот хмурится сильнее обычного, словно для него вообще есть предел.

Все лицо мгновенно усыпается морщинами. В таком состоянии мужчины становится понятен его возраст. Агапов переводит на меня недовольный взгляд, а затем цедит сквозь зубы:

— А кому нужны волнения? Я сказал по факту, решаю проблемы по мере поступления. Сказал бы тебе заранее, ты бы накрутила себя, сидела бы на иголках, — мощные пальцы обхватывают мои запястья, пока я утекаю вслед за водой, что льется по рукам. Все вокруг фонит от такой близости, а внутренности сгорают на огне. Мое тело чувствует предательский жар от соприкосновения наших тел. Идеально совпадающих словно паззл.

— Ну а так я абсолютно не подготовлена…— сиплю охрипшим явно не ото сна голосом.

— Это прекрасно, от тебя требуется твое нормальное состояние. На сборы час, быстрее справимся, быстрее освободимся. На работе еще куча дел.

Агапов протирает мою руку, осматривает внимательно, самым тщательнейшим образом. Все это время мне кажется, что я дышу через раз, явно насильно проталкивая кислород в легкие.

— Ты поедешь со мной?

Внутри все замирает и обрывается, а Агапов смотрит на меня как на психа, который сказал самую глупую вещь в мире. Мне хочется этого и в тоже время нет. Я не понимаю свою реакцию на его присутствие.

— А ты бы хотела пройти все это самостоятельно?

Сама бы я это точно не хотела пережить. Он смотрит в мои глаза и ищет ответ на свои вопросы, которые так и не прозвучали, а я ищу ответы на свои. Невысказанные. Болезненные. Почему мы? Почему с нами?

— Нет.

— Тогда к чему глупые вопросы, Вит?

Спустя час мы едем в клинику, по дороге я не знаю, куда себя деть, руки то и дело ощупывают одежду, сумку, все идёт по кругу, пока в какой-то момент Влад не выдерживает и не цепляет своей ладонью мою руку. И вся паника медленно отходит на второй план, остаются голые эмоции от соприкосновения его горячей кожи с моей холодной, покрытой тонкой сеткой пота. Влад действует на меня как самое сильное успокоительное, забирая страх и панику по мановению руки. Легко и просто. Раз и все. Вот он разгоняет тучи, вот наполняет все светом и теплом.

Яркими переливами для меня отражаются в душе едва заметные поглаживающие движения толстых пальцев. Небрежные касания. Нежная грубость.

Мы не говорили о вчерашнем, но, кажется, к этой теме придется вернуться, потому что гордый профиль хоть и заострен, но подрагивающие жилки на лице дают понять, что Влад хочет что-то сказать. Либо я забыла, как его «читать правильно».

— Психолого-психологическую экспертизу, освидетельствование, можно совершать только с разрешения опекуна или попечителя, — небрежно произносит Влад, и мой пульс начинает стучать быстрее, срываясь на бешеный ритм.

— Но у нас его нет, да?

— В этой стране все покупается и продается, но именно этот аспект нужно было провернуть легально. Я подал нужные бумаги. Все складывается так, что мне удалось доказать грязные делишки доктора, выдавшего предыдущее заключение. Теперь любая справка, которую она выдала, недействительна и требует проверки. Вот почему внеочередная экспертиза будет считаться законной в нашем случае.

В который раз я убеждаюсь в том, что он на своем месте, выполняет свою работу и специалист именно в нужной отрасли. Не зря Влад когда-то зубрил все законы и докапывался до кажущейся на первый взгляд мелочи в попытке развязать дело.

— Влад, что еще он может предпринять?

На мгновение повисает молчание, мы как раз подъезжаем к зданию больницы, когда Агапов отвечает:

— Я думал, что знаю Радушина как облупленного, но нет. Так что без понятия, Вискас. Решаем проблемы по мере поступления.

Мужчина поворачивается ко мне и впервые за сегодня криво улыбается, сжимая мою руку в своей. В этот момент я чувствую себя увереннее, складывается впечатление, что я в безопасности. И такое чувство меня охватывает впервые за долгое время. Так давно я не чувствовала этого. Ощущения из прошлого. Едва уловимого, оно словно дымок скользит по коже, но дарит нужную настройку.

— Спасибо, — практически беззвучно отвечаю, всматриваясь в небесного цвета глаза, сверкающие ярче любой звезды.

— Если есть хоть что-то, что может помочь нам в ходе дела, ты должна это что-то сказать, Вита. Или что-то, что ты просто скрываешь от меня, но знать это мне нужно.

Те самые слова вертятся на языке. Скажи. Ну скажи же. Вместо правды изо рта вырывается ложь.

— Кроме того, что он угрожал всем, кто мог бы мне помочь, ничего.

Все остальное никому ненужные детали.

— Ты уверена? — Агапов делает еще одну попытку, но мое желание сказать ту самую правду разрушается. Что если он и правда не поможет мне в таком случае? Хотя родить я все равно не смогу, и рано или поздно он это поймет.

— Да, уверена. Это все.

Мужчина еще некоторое время скрупулезно всматривается в мое лицо, выискивая что-то, пытаясь считать малейшие изменения в моем лице, но не находит. За столько лет я все-таки научилась сдерживать свои эмоции, они теперь не отпечатываются для всех вокруг красным пятном у меня на щеках.

В больнице каждый последующий кабинет становится для меня причиной повышения уровня тревожности. И даже тот факт, что Влад непременно водит меня в каждый за руку и говорит, что все хорошо, не отменяет моего волнения.

— Я прямо за дверью, — шепчет Агапов, умещая ладонь на пояснице и слегка подталкивая к нужному кабинету.

— Спасибо, — смотрю в его глаза словно это единственный ориентир. Ладони покрываются тонкой коркой льда, стоит мне только отпустить его руку.

Врачи сменяются один за одним, пусть на каждом бейдже и написано эксперт такой-то, но для меня они все врачи.

Я отвечаю на вопросы с задержкой, соображаю страшно долго, и, кажется, таким своим поведением только подтверждаю свой «диагноз». Но надо отдать должное врачам, они терпеливо повторяют вопросы, утешительно улыбаются, не дают никакой реакции на мой ответ. По спине скользит уже ощутимый ужас, что щупальцами сжимает мой позвоночник и не дает двинуться.

— Не волнуйтесь, Виталина Вячеславовна, на этот вопрос нет правильного или неправильного ответа. Нам интересен ваш, — седовласый мужчина за пятьдесят пытается меня успокоить, но я все равно сжимаю руки в кулаки и прикусываю губу. Не каждый день тебя проверяют на вменяемость.

— Спасибо, я постараюсь.

— Понимаете, я, конечно, никогда так делаю, но сейчас мне кажется это правильным: сказать вам еще до полной проверки правду. Вы первая на моей памяти такая…— мужчина смотрит на меня внимательно, осматривает лицо, но не продолжает. Такая?

— Какая? И что за правда?

Проходит пару секунд, он словно с мыслями собирается, а затем тихо и очень хрипло выдает.

— Вы абсолютно нормальный человек, единственное что: уровень вашей тревожности пугает. Но это никак не связано с невменяемостью, отсюда вопрос. Что случилось, что вам поставили такой диагноз. Возможно, это было на фоне посттравматического шока?

Хотелось бы мне знать, как и когда мне поставили такой диагноз, если я вообще впервые проживаю такую проверку. По крайней мере, я не помню, чтобы посещала подобное место. Конечно, можно было бы допустить абсолютно кощунственную ситуацию, в которой Герман в коматозе затаскивает меня на психолого-психиатрическую экспертизу, но я склонна верить в другой вариант развития событий: все было сфабриковано от начала и до конца.

— Я не знаю, честно. Мой максимум — поход к психологу.

Видно, как недоумение проскальзывает на лице доктора, он складывает руки на груди и прищуривается.

— Что ж, я вам тоже рекомендую сходить к психологу, но лишь для того, чтобы вы могли закрыть свои тревожные вопросы, что так остро влияют на вас. Скажите, а панические атаки с вами случаются?

Кровь отхлынула от сердца, я сдавленно втягиваю воздух и ощущаю безумное сердцебиение, отдающее в живот и в глотку.

— Раньше достаточно часто. Сейчас меньше…

Так часто, что практически каждый день. И эти дни наполнены для меня беспросветной тьмой, что утягивала меня на дно. В подобные моменты ты не помнишь ничего: ни себя, ни людей вокруг. А если меня не держали за руку, то все было еще страшнее. Словно ты один в темной чаще, наполненной криками диких животных, что идут за тобой по пятам и жаждут тебя сожрать. Никакие разумные доводы не помогают, есть только страх. Он единственный правит балом в твоей голове, замещая любые мысли, что пытаются наладить контакт с внутренним Я и вытащить тебя наружу. На свет.

— Вы принимали препараты, которые помогали нивелировать эти процессы?

— Недолго.

Мужчина опять берет какие-то бумаги и делает размашистые пометки, кое-где галочки. При этом хмурится, но это больше похоже на острое желание докопаться до истины, чем на желание закопать меня окончательно.

— Что обычно становилось причиной, были какие-то моменты, что ярче всего припоминаются, после которых и случался приступ?

В грудь словно бьют со всего размаха, и я лечу назад, отскакиваю в прошлое, где стоп-кадрами проносятся немногочисленные события, что стали первыми в моей жизни с паническими атаками. Первое: день, когда я узнала о смерти родителей. Пульс начинает грохотать в висках, я ощущаю тонкую дорожку пота, что скользит по шее вниз, глаза намертво приклеиваются к столу, а в голове прокручивается самый ужасный кошмар из всех. Эта боль с новой силой устремляется по венам и вновь напоминает мне о потери.

— Виталина Вячеславовна? — звучит как будто издалека, сверху. — Виталина Вячеславовна! — теплая рука касается моей раскрытой на столе ладони, и это имеет эффект разорвавшейся бомбы. Потому что моя ладонь как лед, что обливают сейчас кипятком. И он растворяет холод, развевает боль.

— Да, — машу головой, чтобы отогнать наваждение.

— Какая причина?

Я смотрю на него и вижу нечеткие ориентиры, как будто сквозь всматриваюсь.

— Боль, — шепчу обескровленными губами. Именно боль и становится моим катализатором.

— Физическая или моральная? Или все вместе.

— Душевная боль, которую ничем не заглушить. Чем сильнее такая боль, тем острее мои приступы.

Мужчина кивает медленно, затем сощуривается и продолжает:

— Другими словами, это больше похоже на стресс. Ваша реакция на внешние раздражители. Я вас понял. Официального заключения придётся, конечно, подождать. Но вот совет от меня, — мужчина достает из кармана своего халата визитку и протягивает мне. — Это прекрасный психолог с многолетним опытом работы в области панических атак, так что обратитесь к ней, и все у вас наладится. Не сразу. Но наладится. Конечно, над этим тоже придется поработать.

— Спасибо вам.

Я выхожу из кабинета, ожидая в фойе увидеть Влада, но его нет. Может это и к лучшему, потому что мне точно надо побыть одной. Наедине. Взгляд выхватывает табличку с нужным названием, и я иду в сторону уборной. А зайдя внутрь, внезапно ощущаю шлепок в спину, что точно стал бы причиной падения, если бы кто-то не подхватил меня со спины. Я не вижу, но чувствую стальной захват на талии, а еще громкое дыхание у самого уха. Паника подбирается ко мне вплотную и обхватывает холодными руками горло, царапая когтями кожу.

Я заставляю себя держать глаза открытыми, но-что-то упорно не дает мне это сделать.

Приходится буквально выталкивать себя наружу.

Мне страшно.

— Наконец-то ты одна, а то все ходят тут бдят разные. Как ты, сладость моя? Не забыла еще меня? — рука обхватывает рот, чтобы я не закричала. Но суть в том, что даже имея огромное желание, мои мышцы стянуло спазмом, и из горла не вырвется ни звука.

*******

Паника начинает глушить меня, все становится сплошным вакуумом, и я понимаю, что темная ткань опускается на глаза, вынуждая меня испытывать то же, что я так часто переживала ранее. Рот освобождают. Что-то прижимает меня к холодной стенке лицом, я могу чувствовать лишь покалывания от соприкосновения с холодным кафелем.

— Ты спишь с ним? — хрипит на ухо, пока я пытаюсь держать глаза открытыми. Руки и ноги становятся ватными, я плавно оседаю, но Герман подхватывает со спины и впечатывает в стенку сильнее, распластывая меня по ней. — Я задал тебе вопрос… — жестко звучит в ответ.

Пытаюсь ответить, но язык заплетается и изо рта, помимо полустонов-полухрипов, вырывается нечто нечленораздельное.

— Хорошо, мы поговорим иначе, — Герман стягивает волосы на затылке, и я сдавлено кричу от боли. Мне кажется, что звук громкий, но широкая ладонь перехватывает мое лицо и глушит мои рыдания.

В один момент давление со спины уходит, и я оседаю на грязный пол, одновременно слыша хлопок и удар. Нечто тяжелое, стальное опускается на пол, раздается звук битого стекла, крик и возня.

— Тварь, ты будешь страдать! — звук ударов бьет по барабанным перепонкам, я пытаюсь развернуться, но нехватка воздуха становится причиной удушья. Ртом я пытаюсь выхватить кислород, но не получается. Мои глаза намертво приклеиваются к полу, а затем я из последних сил разворачиваюсь и вижу, как Агапов наносит сокрушительные удары головой Германа по раковине. Еще и еще, снова и снова, пока последняя не разламывается пополам.

— Да что ты? Серьезно? — Герман улыбается, и этот звериный оскал становится по истине устрашающим, заставляющим кровь в жилах стыть. На его лице нет ни единого живого места.

Слезы без контроля начинают течь по щекам, я все так же не могу дышать, лишь сиплю и сильнее хватаюсь за горло. Секунды становится для меня часами, что растягиваются в бесконечную вереницу боли. Каждый удар, который Влад пропускает, принимает лицом, приносит мне физическую боль.

— Она все равно моя, идиот. Она выбрала меня, — продолжает Радушин, отвечая точечным ударом по лицу Влада. Удар за ударом, все становится смазанным. И это становится последней каплей, за которой следует абсолютное безумие. — И она все равно будет в конечном счете моей, — окровавленным искаженным в ухмылке ртом произносит Герман, на что Агапов наносит ему очередной удар по скуле.

Он выводит его из себя. Это первое что проносится в моей голове. Иначе я не могу осознать подобного поведения.

Дышать становится еще тяжелее, но глаза все так же жадно следят за каждым движением Влада. Мне страшно что он может пострадать, страшно, что это принесёт кучу проблем, но я не могу и пальцем пошевелить, не о чтобы помешать ему совершить непоправимое. С каждой секундой удавка на шее затягивается сильнее.

В какой-то момент я понимаю, что отключусь, и заставляю себя считать, заставляю дышать. Мне надо абстрагироваться, надо начать сначала. Дыши, Вита.

Пальцы на ногах стягивает в спазме. Удар. Мой хрип. Вздох. Кислород бежит по легким и обжигает их огнем. Удар. Кровь, разлитая по полу. Мой взгляд заволакивает слезами. Он его убьет, боже. Он его убьет.

Влад продолжает наносить удары, пока я, превозмогая всю себя, заставляю себя дышать.

— Влад…— тихо шепчу охрипшим голосом.

А затем сознание покидает меня. Все настолько мутно в голове, что я не понимаю, что на самом деле отключилась. Перед глазами продолжается видеоряд из жизни. Кто-то обхватывает мое лицо и начинает легонько ударять, сверху льется холодная вода и хочется спрятаться куда-то, сбежать, где сухо и тепло. Где нет боли и нет страха, нет волнений и нет переживаний.

— Вита! — голос становится громче, еще громче, и я распахиваю глаза. Передо мной искаженное злостью с примесью страха лицо Влада, полностью покрытое кровоточащими ссадинами. — Дыши и смотри на меня, — я слежу за двигающимися губами. Указания Агапова доходят до меня сквозь пелену. Он приближается ко мне вплотную и дышит вместе со мной, пока я смотрю на бегущие дорожки крови из разбитой брови. Глаза пекут, я не замечаю, как вместе с дыханием приходят рыдания, и Агапов стирает пальцами набежавшие слезы.

— Успокойся, все хорошо, — а затем просто притягивает меня к себе. На полу в женском туалете. Мой взгляд падает на Германа в отключке, и я начинаю дышать поверхностнее. Он не двигается, а я в ужасе смотрю на залитый кровью пол и испытываю животный ужас. — Что он тебе сделал? — вновь смотрит мне в глаза, а я не могу связать и двух слов, лишь дрожу.

Влад, ты не убил же его? Господи, а если убил, его же посадят. Боже.

— Он живой, — подрагивающими губами шепчу в грудь Влада, глаза так и смотрят на неподвижное тело. Или вопрос, или утверждение. Агапов замирает. Я ощущаю бугрящие мышцы сквозь плотный свитер.

— Не волнуйся, не умер, — грубо звучит в ответ. Влад подхватывает меня на руки и выносит, пока Герман так и лежит там.

По сцепленным скулам понятно все. Он зол, а я дрожу от страха и шока.

— Мы не можем просто уйти, — голос разума шепчет, что нельзя там его оставлять в таком состоянии, каким бы человеком он ни был. И не только поэтому, а потому что тут везде камеры. И эта мысль становится еще одним колокольным звоном в тишине моего сознания.

— Именно это и делаем.

Навстречу выходят медсестры, видят нас, наверняка покрытых кровью, а как выгляжу я со стороны, даже страшно предугадать. Пальцы на руках и ногах немеют, становится очень холодно.

— В туалете…нужна помощь, — грубо бросает Агапов, все еще продолжая путь. Даже не остановился.

Он молча сажает меня на стул, одевает куртку. Непроницаемое лицо на мгновение останавливается на моем. Агапов приподнимает подбородок так, чтобы я смотрела на него, и смотрит с примесью недовольства и разочарования. Мои глаза дают нечеткую картинку из-за слез, что так и льются по щекам. Это я понимаю не сразу, а когда ощущаю соленый привкус на губах. Влад словно кивает самому себе, стягивает скулы и сводит брови в прямую линию, его глаза впиваются в мои намертво, как будто ищут ответ на невысказанный вопрос.

И все прекращается. По щелчку. Он поднимает меня и уносит. Сухими губами сталкиваюсь с трехдневной щетиной, пока меня несут в сторону выхода. Нас никто не останавливает, словно ничего не произошло.

Мы отправляемся домой. Только в машине я замечаю сбитые костяшки рук и темнеющий синяк на правой стороне лица. Мне хочется стереть эту боль, забрать. Стереть любые упоминания.

Мимо проносятся здания, а по сути, проносятся все события настоящего и прошлого в голове. Мы пережили такое однажды, теперь повторно. Снег валит крупными хлопьями, оседая в душе разъедающими ранами. Впереди не видно ни зги. Прикусывая губу, стараюсь переключиться, но меня откидывает назад. Я все еще ищу линии, что могут вытянуть меня на поверхность. Смотреть в окно и одновременно в прошлое. Все повторяется. Только в этот раз все иначе.

Кровь, драка. Боль.

Господи, пусть он выживет, и пусть не будет никаких проблем.

Внутри лопается струна, и слезы сильнее орошают кожу. Дворники бесперебойно стирают снег, оставляя следы на стекле. Когда-то мне нравилось смотреть на эти узоры, мне нравилось ловить ртом снег и знать, что у меня есть счастливое завтра. А потом, после всего, пришла боязнь зимы и праздников. Потому что они непременно становились предвестником беды.

И больше я не праздновала ни Новый год, ни день Рождения. Ничего.

Мы паркуемся у дома, Влад молча покидает машину, и я вместе с ним. Иду под снегопадом и рыдаю. А раньше мы под ним гуляли, мы под ним были. Нам нравилось одно и то же. Раньше. Он оборачивается, видит меня абсолютно растоптанную.

— Ты беспокоишься о куске дерьма, Вита! Да что с тобой не так? — кричит на меня, подходя все ближе. Связки деревенеют, я втягиваю ртом холодный воздух, позволяя себе испытать промозглую стужу в легких.

— Я не…

— Не что? Ты сейчас рыдаешь из-за него?! Да вот знай, что я бы убил его собственными руками. И если бы не ты, я все-таки закончил бы начатое. И да, я чудовище, но даже сейчас за тебя я готов рвать глотки, а ты рыдаешь из-за того, кто и мизинца на твоей руке не стоит, — безумный взгляд скользит по моему лицу.

— Ты не понимаешь! — толкаю Агапова от себя и прикрываю глаза. Они пекут так, словно в них насыпали песка.

Непроходимый идиот.

IOWA - Одно и то же

Так обидно стало, так больно, словно мне причинили физическую боль. Набрав полные легкие воздуха, я произношу треснувшим голосом глядя в глаза Агапову.

— Почему ты не можешь поверить, что я могла волноваться о тебе? — слезы смешиваются со снегом, мне холодно, но откуда-то изнутри. И так намного хуже, от этого холода не спасет никакое тепло, оно перманентно укутывает душу, превращая последнюю в кусок льда.

Влад смотрит на меня ошалело, будто не веря ни единому слову. А эти слова, произнесенные мгновения назад, кажется, оставляют глубокие порезы в глотке. Я поверить не могу, что сказала это. Что чувствую это, что не могу просто взять и не обратить внимание, как сердце заходится в безумном ритме в присутствии Влада. Это неправильно, ведь прошло столько лет, а мы все так же одно и то же. Несмотря что раньше улыбались другим, касались чужих, жили с кем-то и дышали совсем не теми. Мы стали другими, но, по сути, мы те же.

Агапов обхватывает мое лицо двумя руками и помещает большие пальцы под глаза, стирая влагу. Я дрожу, зуб на зуб не попадает, но смотрю на него, ясно вижу перед собой подернутый агонией взгляд. Он скрупулезно рассматривает меня, читает, хочет понять, но я сама себя не понимаю. Только задыхаюсь теперь уже не от паники, а он щемящего душу волнения за его безопасность. Как-то резко это стало для меня самым главным.

Закрываю глаза, представляя нас в другой ситуации в другой реальности. Там ярко и тепло, там хорошо и не печалей, нет проблем. Там мы снова молоды, а впереди маячит только счастье. Оно везде и всюду, мы дышим им.

«Пожалуйста, давай сейчас останемся,

Искать на небе линии

Твоего и моего имени»

Я поднимаю руку и легко касаюсь жёсткой щетины, минуя раны, синяки и ссадины. Пальцы помнят и по наитию двигаются к знакомой ямочке на щеке, поднимаются выше по скуле, обводят тот самый шрам, что получен в десять лет. Губы растягиваются в улыбке, а на душе тепло.

Влад опускает руку на поясницу, молчит, только дышит тяжело. Я так же. Пусть завтра я буду жалеть, но сейчас я хочу касаться.

«Как здорово, что мы остались в тишине»

Ветер задувает, наши фигуры плотно укутываются усиливающимся снегопадом, обветривающим кожу рук и лица. Но я дышу легко и спокойно. Так как не дышала очень давно. Полной грудью и без труда.

«Открой глаза, я принимаю всё в тебе»

Распахнув веки, натыкаюсь на подрагивающий кадык Влада.

— Я не отпущу тебя, — шепчет мне в макушку, опускаясь губами ниже.

«Я говорю и смотрю назад, а у тебя мурашки по коже»

— Не отпускай меня, — шепчу без звука, одними губами, касаясь лица мужчины. Царапая губы и оставляя следы на коже. Мурашки безумным потоком накрывают меня и его, а затем все превращается в мутное нечто. Меня подхватывают сильные руки и прижимают к себе так крепко, что дышать больно.

Сталкиваясь вплотную, мы теряемся, не зная, как еще охватить друг друга. Как сильнее прижаться.

Но дышу я сейчас только им, плотно цепляясь руками за шею, оставляя на кончиках пальцах запредельно приятные ощущения соприкосновения с ним. Импульсы стремятся по телу, оседают в пояснице и вызывают внутри бушующий, безумный шторм. Как можно плакать и смяться одновременно? Я познала это все и сразу, а еще острое желание наверстать то время, когда я была не той, не там и не с тем.

Меня накрывает с головой новое чувство, забытое, то, что давно покинуло мое тело, но сейчас с новой силой обрушилось одновременно с грубоватыми касаниями человека из прошлого. Грубость на грани нежности, нежность на грани боли. Тонкой. Скользящей по телу как острый нож по маслу.

Я понимаю, что разговор был о другом, условия и прочее, я все это понимаю, но оторваться не могу. Не могу запретить себе. И вместо этого продолжаю тонуть в нем, позволяя себе слабость.

Жесткие волосы едва заметно бьются током, пока я погружаю свои пальцы в них. Совсем как раньше. Как в прошлой жизни. Дышать получается через раз, в плену настойчивых губ и рук все смывается. Разум отключается и перестает подавать хоть какие-нибудь импульсы, остаются только голые чувства за пределами сознания, там, где не работает больше ничего.

— Скажи мне это еще раз, — оторвавшись от меня на миг, шепчет Агапов. Я только сейчас осознаю, что мы поднялись в квартиру, но как? Поплывшим взглядом веду по разбухшим губам, с нижней выступает капелька крови.

— Я волновалась о тебе, — дрожащий голос меня подводит, я скольжу пальцем по устам и стираю кровь. Широкая ладонь опускает на поясницу и прогибает меня так, чтобы я смотрела в лицо мужчине.

— Ты теперь по-настоящему моя. Теперь не убежать и не скрыться.

Смотря в безумные омуты, я понимаю, что тону в них опять. Я вновь наступаю на знакомые грабли, что еще принесут мне страдания.

Утро застает меня в лучах, на удивление, яркого зимнего солнца, что просачивается сквозь плотные шторы спальни Влада. Мне не хочется открывать глаза, потому что ощущение, что все развеется пеплом на ветру, стоит только сделать это.

Прокручивая прошедшую ночь, наполненную бесконечной нежностью и щемящим душу трепетом, я прикусываю губу и заставляю себя дышать. На талии ощущается стальной захват, в области шеи слышится поверхностное дыхание, щекочущее кожу. И запах, всюду запах Агапова, и я вся в нем, напитана под завязку. Кожу приятно жжет, а мышцы испытывают некоторую степень боли, как после упорной тренировки в зале.

Разве думала я, что когда-то смогу вновь окунуться в то, что так старательно думала забыть? Разве помыслить могла, что снова окажусь в одной точке с ним? Поистине судьба преподносит странные и непонятные подарки именно в тот момент, когда они больше всего нам нужны, но менее всего укладываются в сознание.

— Доброе утро, — хрипит со спины приятный голос.

Я замираю и не знаю, как реагировать. И вроде бы стесняться как-то поздно, но сделать вид, что все хорошо — еще страннее.

— Я знаю, что ты не спишь.

Вслед за фразой следуют порхающие поцелуи в шею, и я медленно распадаюсь на части, тону в знакомых ощущениях, что с головой погружают меня в пучину наслаждения.

— Доброе, — хриплю, ощущая поглаживающие движения на бедрах.

Мой взгляд падает вниз, и я замечаю сбитые костяшки, покрытые коркой засохшей крови. Боже. Мы вчера даже не обработали ничего.

— Влад. Надо обработать.

— Ммм? — он ведет носом по шее, отваливаясь у мочки уха. Зачем скользит по ней и начинает щекотать, отчего я визжу, пытаясь вырваться. По телу струится дрожь, и пальцы плавно сжимаются по инерции, хватая ткань покрывала.

— Ай, отпусти.

— Так кого там обработать? Обработаем в лучшем виде, — меня перекидывают на спину и начинают щекотать сильнее. И в этот момент я вижу огромный синяк и разбитую губу, все настроение мгновенно спускается на отметку до нуля.

Агапов считывает перемену, пытается поцеловать в щеку, но я отталкиваю его. Мои пальцы легко касаются синяка под глазом, мужчина непрерывно смотрит на меня и облизывает нижнюю губу.

— Болит? — с волнением оглядываю синяки и ссадины.

Внутри все переворачивается, и его боль резонирует с моей.

— Не болит, когда ты трогаешь. Еще лучше, когда целуешь, — наклоняется и крадет смазанный поцелуй. Совсем невесомый. Конечно, в груди поднимается волна из примеси разных чувств, что становятся для меня тайфуном, сносящим все на своем пути.

Но перед моими глазами все еще подбитый глаз и расквашенная губа. Я мягко отталкиваю от себя Агапова, на что он недовольно хмурится, перекатываясь на спину. Звуки при этом издает соответствующие. Болит же, зачем упираться рогом? Вот так это типично, в его характере.

Замотавшись в одеяло, я упрямо шагаю в ванную, где видела весь меднабор для первой помощи. Нельзя же просто так оставлять всю эту красоту.

— Я в тебе даже не сомневался. Все в лучших традициях, Вискас, да?

Так он намекает на то, что я и раньше этим занималась, когда он дрался с мальчишками. Только тогда...все было чуточку иначе.

Абсолютно не стесняясь, Влад усаживается в одних шортах на высокий стул, когда я подхожу к нему с полным комплектом спирта, зеленки и перекиси. А вот мне знакомо стеснение. Особенно глядя на оголенный торс.

— Ну нельзя же так ходить, — прикусываю губу и старательно открываю крышечку со спиртом. Звучит двусмысленно, Влад хмыкает, а я негодующе смотрю на него.

Не хватало еще занести какую-то дрянь в рану.

— Я могу ходить без ничего, если ты настаиваешь, — ухмыляется и легонько щипает меня за ляжку.

Краснею до кончиков пальцев, но продолжаю то, что наметила. Промакиваю ватку и кладу на губу, не переставая дуть после каждого прикосновения с тампоном. Агапов словно решает пронзить меня своими голубыми омутами или затопить в бескрайних водах холодных глаз, при одной лишь попытке посмотреть в которые, все тело погружается в арктические льды, а затем опаляется огненным торнадо.

И когда я полностью сосредоточена на работе, Влад поднимает руки и обхватывает мои кисти, притягивая к себе. Зарывается носом в одеяло и тяжело выдыхает, пока мои руки находятся в стальных оковах.

— Ты такая же, совсем такая же, — проговаривает он, а затем упирается лбом в мой живот, вызывая множественные спазмы по телу и внизу живота.

Слышать это приятно.

Смотрю на темную макушку и испытываю острое желание погрузить свои пальцы прямо в мягкую копну волос. Я помню, какие они на ощупь, настолько хочу снова ощутить, что покалывание в пальцах становится невыносимым.

— Какая?

Широкие плечи опускаются, а я жадно слежу за каждым движением накаченного тела.

— Нежная и невесомая, а еще настоящая. Как же я хотел тебя выдворить из головы, но все никак. Ты как болезнь, расползающаяся по телу раковыми клетками. Удалишь один орган, переходит на другой. И так по кругу. Это невозможно вылечить, я пытался.

Он отпускает мои руки, заводит свои за спину, теперь я ощущаю вздымающуюся грудную клетку животом.

Сильные руки сжимается в кулаки, одеяло собирается на спине безобразным куском материи, оголяя икры. Холодный воздух окутывает меня, будоражит, в то время как напротив — печка, настроенная на максимальное тепло в мою сторону. Лед и пламя.

И я позволяю себе еще одну слабость. От нахлынувших одним потоком ощущений прикрываю глаза и тяжело выдыхаю.

После чего погружаю руку в взлохмаченные волосы и ловлю себя на мысли, как внутри что-то лопается от простых слов, слышать которые я не готова. Не понимаю, что должна чувствовать, но явно не то, что ощущаю сейчас, стоя в объятиях человека, когда-то растоптавшего меня в крошку.

— Давай я обработаю…дальше…

Говорить получается с большим трудом, мне в конечном итоге приходится выдавить из себя хоть что-то.

Он поднимает голову, тянется рукой к лицу и обводит пальцем нижнюю губу, надавливая на нее совсем так, как делал это раньше. Я замираю. Покрываюсь мурашками, вспоминая по секундам все события, связанные с простой нежностью. Влад отпускает меня и складывает руки на груди. Теперь я могу спокойно закончить начатое, но подрагивающими руками выходит не очень.

Взгляд скользит ниже, и я ощущаю предательский жар, разливающийся по щекам.

— Может надо было бы в больницу сходить? — начинаю обрабатывать костяшки, придерживая холодными пальцами горячую ладонь. Словно лед погружается в кипящую воду.

— Это царапины, — отмахивается Влад, сжимая мои пальцы своими.

Я поднимаю глаза, сталкиваясь с внимательным взглядом Агапова, что сейчас совсем не скрыт обычной стеной безразличия. И мне до трясучки страшно. Снова тонуть в этом человеке без остатка.

Он обхватывает мое лицо и притягивает к себе, сталкиваясь лбом с моим. А затем тяжело выдыхает. В этот момент кто-то настойчиво звонит в дверь.

— Ты кого-то ждешь? — переспрашиваю, отодвигаясь назад.

Влад хмурится, а затем черты лица мгновенно разглаживаются. Агапов ухмыляется, встает, накидывает на себя халат и уходит в коридор, оставляя шлейф недосказанности. Я на цыпочках пробираюсь к двери и тихонько выглядываю. Не понятно. Скинув с себя одеяло, быстро цепляю с пола скомканную мужскую рубашку и натягиваю на себя.

— Спасибо, с наступающим, — незнакомый голос доносится уха.

В щель не видно ничего, но что там принесли? В том, что это однозначно посылка, сомнений не было. Я топчусь на месте, не решаясь выйти. Вдруг это не касается меня?

— Да выходи уже, я твои мысли слышу в коридоре.

Я хмыкаю и выхожу, стараясь скрыть улыбку, но выходит так себе, если быть до конца честным. Когда я вижу огромную пышную ель, воздух застревает в легких. Агапов удерживает красавицу двумя руками, а затем несет в зал, где водружает на подставку. А затем, поворачиваясь ко мне, с улыбкой на лице произносит:

— Хотел сделать сюрприз, но все пошло не по плану.

От шока я теряю дар речи, лишь подхожу к красавице и касаюсь пальчиками острых иголок. Совсем как в детстве…раньше папа привозил елку, и мы все вместе наряжали ее, а потом ко мне приходили Влад и Агата, и тогда начиналось форменное безобразие. Запах плавно втискивается в легкие, заполняя сознание воспоминаниями, что пробуждаются от волшебного запаха сказки. Именно с этим у меня ассоциируется елка в доме.

В последние несколько лет я не праздную, елей в доме нет, как и новогоднего настроения. Во многом благодаря тому, что у кое-кого была аллергия на этот запах, а лишний повод для ссор мне был не нужен. Какая разница, в каком окружении не встречать этот праздник?

Первые эмоции сходят, я начинаю вспоминать все, что связано с Новым годом. Сердцебиение ускоряется. Вновь.

— Игрушки у меня есть, правда они старые, но, мне кажется, в них больше атмосферы праздника, чем в современных, — Агапов подходит ко мне, цепляет за подбородок и смотрит в глаза, которые медленно наливаются слезами. — Эй, ты чего?

Он хмурится, внимательно осматривает меня с ног до головы, а затем прижимает к себе так крепко, что дышать больно.

— Черт. Я просто помнил, что ты…Идиот. Не подумал, могу все убрать. Пару минут и все.

Убрать? Эту красавицу убрать? Нет, как же можно?

Глядя в огромное панорамное окно, за которым валит крупными хлопьями снег, я, задыхаясь от сдавленных рыданий, проговариваю:

— Нет, я хочу нарядить елку, я хочу…попробовать встретить Новый год. Я хочу.

Утыкаюсь носом в грудную клетку Влада и жадно втягиваю воздух, успокаивающий мои нервы. Поглаживающие движение на спине приносят слабое утешение. Все равно что к открытому перелому приложить подорожник, но мне легче.

Вздрагиваю я от очередного звонка в дверь. Влад перестает меня гладить, отодвигает от себя. Теперь это явно нежданные гости.

В голове проносятся разные идеи насчет того, кто это может быть, но все они разлетаются в пух и прах, когда Влад открывает дверь, и я слышу знакомый голос.

Тихо. Тихо, а затем взрыв.

— Чем ты думал, идиот? — с порога звучит злобный голос Агапова-старшего. Марк вваливается в коридор, толкает Влада плечом и смотрит исподлобья. От такого напора на мгновение у меня замирает сердце, а дыхание спирает.

— Тон поубавь, — гремит в ответ мужчина, отмахиваясь как от назойливой мухи.

Я машинально делаю шаг назад, упираясь лопатками в стенку позади себя.

— Тебе мало проблем, которые мы и так пытаемся решить? Ты решил добавить сверху еще парочку, да? Так надо было застрелить его, чего уж там. Сел бы уже как положено! — Марк распаляется все сильнее. Никогда не видела его в таком состоянии, потому что этот человек по меньшей мере скала. Безэмоциональная и хмурая глыба. Сейчас же он напоминает мне буйвола, способного размазать всех по стенке. Ну или разодрать в клочья.

— Ты поясни, в чем дело, это так для начала. А если будешь и дальше орать — я тебя с лестницы спущу и не посмотрю, что ты мне брат.

— Я тебя просто прямо сейчас задержу и не буду вытягивать твою задницу из дерьма. Баста. Когда я просил не лезть на рожон, когда говорил, что важно соблюдать спокойствие, ты что сделал? Что, я спрашиваю?!

Что? Что происходит? Паника плотно обхватывает мои легкие, пока в мозг доходит, почему мог прийти Марк. Драка. Все-таки последствиям быть. Черт возьми, Герман все спланировал, все просчитал, точно понимая, что к чему, и в какое русло подобная ситуация сможет вылиться.

Мышцы спины Агапова-младшего подрагивают сквозь плотную ткань халата, и мой взгляд намертво приклеивается к широкому развороту плеч. Почему-то даже просто смотря на Влада, мне становится легче. Чуточку проще пережить это волнение. Плевать, что оно уже мягко обхватило мою шею и натягивает на ней невидимый ремешок.

Марк переводит взгляд на меня, стоящую изваянием у стенки рядом с огромной елкой. По спине медленно проводится холодок, потому что глаза Агапова сверкают злостью, такой сильной, что меня смывает волной от этих эмоций на самую глубину. В какой-то момент все переключается, словно тумблер срабатывает.

— О Виток, привет, — тон становится совсем другим. Мужчина явно понимает, что к чему, отпускает брата и криво ухмыляется, отводя взор.

Я вспоминаю свой внешний вид и краснею до кончиков волос. Скрещиваю руки на груди, все еще надеясь, что там ничего не видно.

— Привет, я …сейчас, — юркнув в ванную, натягиваю на себя первые попавшиеся штаны прямо из стирки, но приходится остаться в рубашке. Холодными и дрожащими руками с трудом получается привести себя в более-менее приличный вид. Когда я выхожу на кухню, напряжение все еще витает в воздухе, слышны перешептывания, но братья замолкают, как только я появляюсь.

Понятно, что до этого они уже частично обсудили проблему. Без меня. А зная Влада, можно быть уверенной в том, что мне ничего не расскажут.

— Я хочу все знать, — четко проговариваю, усаживаясь на табурет напротив Марка.

Он хмурится, а затем смотрит на брата. Немой диалог начинает меня подбешивать.

— Это касается меня в первую очередь, и вы расскажите мне все!

— Вот теперь я узнаю тебя, Вит, — Марк кивает, а вот Влад, напротив, переводит на меня нечитаемый взгляд, опускает руку на мою коленку и ощутимо сжимает. Я игнорирую, мне сейчас важнее узнать, что уже успело произойти, и как далеко зайдут наши проблемы в долгоиграющей перспективе.

— В общем, наш аленький цветочек снял побои. В клинике есть камеры видеонаблюдения, где отчетливо видно фрагмент драки, но не видно причину, по которой Влад начистил ему рыльце. Подонок не дурак, каким-то магическим образом камера начала запись именно с момента появления тебя, — Марк смотрит на брата, а Влад словно и не удивляется такому повороту.

Я заставляю себя прикусить внутреннюю поверхность щеки, чтобы не закричать от безысходности. Это плохо, все это очень плохо. Рука на коленке сжимается сильнее, Влад переводит на меня спокойный взгляд, посылающий мне знакомые успокаивающие импульсы, но сейчас это не работает. Ничего не работает. Есть только страх, безумный и сковывающий все тело страх за него.

— Не нагнетай. Решим, — уверенно звучит Влад. Как можно быть абсолютно уверенным в том, что все решится, если сняты побои и есть записи с камер?!

— Что будет дальше? — чужим голосом говорю в пустоту.

— Ничего, — перебивает Влад, но Марк смотрит на него скептически, и я моя паника растет в сто крат. — Найдем рычаг давления на него, да и заберет заявление как миленький.

— Рычаг давления он собрался искать, ну-ну. Дело заведут, тут надо действовать мягко, потому что это может стать для нас проблемой, ведь имеет место быть личная заинтересованность. Плюс он заявляет об угрозах, якобы ты ему не единожды намекал на физическую расправу

Я удивленно смотрю на Влада, а тот морщится, словно услышал самую большую глупость в своей жизни.

— Я бы с радостью, конечно, но меня интересуют его длительные страдания, а не быстрая смерть, так что сомнительное заявление.

— Что делать? Нельзя же просто оставить все как есть. Он напал на меня, Марк, если бы не Влад, что было бы? Что бы он еще сделал? А если бы…— пытаюсь собрать мысли воедино, но они разбегабтся тараканами.

Аж тошнить начинает.

В голове вихрем проносятся все возможные варианты, я отчеливо понимаю: сейчас причина явно в том, чтобы насолить Владу и обезвредить его, чтобы быстрее добраться до меня. Только зачем ему я. Зачем? Чтобы что? Заставить меня страдать? Куда больше? Если он и так растоптал меня.

— Скорее всего, ничего, Вит. Это все было показательное выступление. И сигнализация сработала не просто так, как ты понимаешь, братик, — сложив руки в замок, уверенно заявляет Марк, подтверждая мои и без того нерадужные мысли.

— Ты пропал потому что…?

Окидываю взглядом Влада, вспоминая, что его и правда же не было, когда я вышла. Теперь все и складывается в общую картину

— Вискас, успокойся, я сам все решу, — перебивает Влад.

Непоколебимая уверенность Влада в собственном превосходстве порой не знает границ и со временем это ничуть не поменялось. Даже в самом откровенном дерьме он умудряется быть абсолютно уверенным в победе. Это и хорошо, и плохо одновременно, потому что он теряет связь с реальным положением вещей, пытаясь схватить удачу за хвост. Так мне кажется в данный момент, и я точно не понимаю, чего ожидать от Германа, и что еще он может придумать, чтобы достичь одному ему известных целей.

Может он просто нанял бы киллера и дело с концом? Зачем эти сложности и трудности? Ему все равно бы перешло все имущество.

— Нет, не решишь, потому что сейчас тут реально нужно думать. Пока ты сидишь на попе ровно и не высовываешься. Мы с отцом дадим тебе знать, как что-то будет ясно.

— Ты, конечно, ему напел уже, да?

— Это он мне передал, потому что его люди сработали быстро и на опережение, дав нам форы в пару дней. За это время нам надо придумать, как вытянуть тебя из задницы, в которую ты сам себя затолкал.

— Слыш, ты умный такой. А что мне надо было делать? То, что увидела я, не поддавалось никакому разумному

— Все что угодно, но не избивать его до состояния паштета. Как мужик, я тебя понимаю и даже поддерживаю, сам бы приложился о его наглую морду пару раз, но в нашем случае мы говорим о нанесении тяжких телесных, плюс ты адвокат Виты, ты понимаешь, в каком неприглядном свете все это смотрится? Я уже молчу, что у тебя есть родственные связи в органах и некоторые на очень высоких должностях. Так что проблемы огребем мы все, Влад, из-за твоей неспособности мыслить здраво в моменты, когда это нужно больше всего.

Насупленные брови марка сходятся на переносице, и мне становится не по себе, когда я целиком и полностью осознаю весь масштаб проблемы. Он загнал нас со всех сторон, четко обозначая, что куда бы мы ни двинулись, всюду будет цугцванг. Видимо, паника на моем лице отражается достаточно ярко, чтобы все на это обратили внимание.

— Это все не стоит и выеденного яйца.

Вновь уверенно заявляет Влад, после чего прижимает меня, потерянную девочку, к себе так крепко, что кости хрустят, но я не делаю ни единого движения, чтобы вывернуться.

Мне кажется, что весь мир против меня, потому что как только хоть что-то в этой странной картине начинает налаживаться, так случается нечто похуже. И это «хуже» с лихвой затапливает меня, заставляя бултыхаться на глубине, а плавать я как не умела, так и не умею.

— Я найду на него то, что заставит подонка молить о пощаде. Он ответит за все, что совершил, и еще тысячу раз пожалеет, что на свет белый родился, — стальной захват на моем плече ярко сигнализирует о решительном настрое Влада. Я сжимаю руку в кулак и прижимаю ее к грудной клетке. Стук сердца отдается где-то в легких. Впервые ощущаю, что наши внутренние двигатели, гоняющие кровь, работают практически в унисон.

— А меня волнует другое. Почему он в тебя вцепился, Вита? — Марк переводит взгляд на меня и склоняет голову.

Хотела бы я знать, как бы я хотела. Но увы и ах, в голове нет ни единого варианта, зачем ему, имея все то, что есть у него сейчас, так сильно желать меня затопить. Мне лаже начинает казаться, что я действительно могла причинить какой-то ощутимый вред, если в нем пылает такая ненависть.

— Я не знаю, не понимаю и даже не могу предположить, в чем причина.

Прячу голову в ворот халата, незаметно втягивая аромат Агапова в попытках ухватиться за канат, что удержит меня на плаву.

— И документы он сфальсифицировал, заключения врачей липовые, все как будто специально шаг за шагом двигалось к тому, чтобы уничтожить ее. Так просто никто не стал бы этого делать. Дело явно не в деньгах, все и так на нем. Пока что.

— Если только этот кто-то не конченный псих, ребят, — глубокомысленно отвечает Марк.

Может и правда, видимой причины нет, может он просто слетел с катушек?

— Мы знали его с детства, он же был абсолютно нормальным. Мало с кем общался…

— И что? Вам так казалось, некоторые личности неплохо мимикрируют, когда им это нужно. Вопрос только в том, как скоро они оступятся, показав свое истинное нутро. В тот период он не оступился, вы не заметили ничего. Мне вот он изначально не нравился, и причину назвать я не мог. Просто не нравился.

Да, именно по этой причине мы не играли все вместе у Влада и Агаты, если Марк был дома. Одно время я не могла воспринимать его серьезно, обижаясь за такое обращение с Герой. Если бы я только знала, что все окажется не таким уж и простым по прошествии многих лет.

ВИТА

Мне сложно сконцентрироваться на чем-то добром и хорошем, если в доме Агапова атмосфера сгущается словно на нас надвигается буря. Мне запрещено покидать стены квартиры, и с одной стороны я это понимаю, но с другой у меня начинает ехать крыша, и этот процесс необратим.

Конечно, начинаю вариться в собственном соку, и на автомате выполняю простые вещи по дому, готовлю как не в себя, убираю, чтобы занять свою голову и не впадать в бесполезные думы, от которых находит темная тоска.

Елка так и стоит неукрашенная, настроения для этого нет ни у кого. Никаких больше новостей не поступает, я нахожусь в информационном вакууме, и даже спросить не у кого, потому что я, по сути, нахожусь в доме сама большую часть времени. Лишь по ночам после бесполезного сражения со сном я засыпаю, ощущая на талии крепкий захват. Сколько раз ни старалась не уснуть к приходу Агапова, все мимо. Ощущение, что организм специально отключает меня, чтобы я раньше времени не узнала что-то плохое. Общение без слов на уровне касаний и поцелуев связывает нас под покровом ночи.

Но однажды утром ситуация меняется. Я просыпаюсь с ощущением, что в доме не одна. Окидывая взглядом смятые простыни, ощущаю приятную тяжесть в мышцах и горящие губы, к которым не прикоснуться.

— Доброе утро, — выхожу в зал, жадно осматривая плотную фигуру, облаченную в низко посаженные штаны и майку-алкоголичку.

Влад оборачивается и улыбается, плавной походкой хищника подходя ко мне.

— Доброе-доброе. У нас тут незавершенные дела есть, а Новый год на носу, — шепчет, обхватывая меня двумя руками. Я прижимаю к широкой груди и прикрываю глаза.

— Ммм да?

Мне вообще не хочется сейчас ни о чем думать, потому что я просто рада видеть этого человека, рада прижиматься к его надежной груди и знать, что все сейчас более-менее хорошо, раз он дома и в таком настроении. Веду пальцами пол набухшим венам мощных рук и прикусываю нижнюю губу, крепко прижимаясь щекой к области сердца.

— Ага, елку кто наряжать будет? Дед Мороз?

Грудь вибрирует, и я вместе с ней. Трепет проходится пот телу от макушки до самых пят, согревая тело изнутри ярким огнем. Плевать на елку и прочие не нужные подробности.

— Да хоть бы и он…

— В таком положении сложно будет нарядить елку, не находишь?

Влад смеется, обхватывая меня сильнее, и я ощущаю себя в теплом коконе.

— Сейчас, еще минутку. Ты сегодня будешь дома?

Не хочется, чтобы он куда-то уходил, но я понимаю, что проблемы наверняка еще не решены, однако руки словно сами готовы удерживать его на месте. Никогда за собой подобного не замечала.

— А ты хочешь меня выпроводить? Надоел уже? — хриплый смех доносится уха.

— Нет, ну что за глупости вообще.

— Сегодня я буду дома, — обхватив меня за подбородок, шепчет Агапов, вглядывается в меня внимательным взглядом. Именно сейчас можно рассмотреть на лице следы усталости, той, что противно давит на плечи тяжким грузом. Следы близкого общения с Германом еще не сошли, безобразным пятном украшают лицо, напоминая о событиях прошлых дней.

— Расскажешь?

Одно слово, но он все понимает, отворачиваясь от меня. Не расскажет. Понятное дело, я и не рассчитывала особо, но почему так обидно? Мне не хочется, чтобы меня от всего уберегали, мне хочется быть парой. Паритет мне нужен, а не ситуация, в которой я снова беспомощная овца, которую ведут туда, не знаю куда. Хватило и того, что было, ситуации, где я словно не жила. С одной стороны, понятно, что там я стала заложником своего горя, но с другой стороны, факты вещь упрямая, и если я снова не буду понимать, что происходит, тоя так не хочу.

— Ты слишком громок думаешь, Вискас.

— Уж это у меня не отнять, знаешь ли, — плавно скидываю с себя мужские руки, но Агапов перехватывает меня со спины и не дает уйти.

— Если ты злишься от незнания ситуации, то это глупости. Я не говорю не затем, чтобы скрыть от тебя проблемы, а затем, что мне не хочется, чтобы ты переживала. Если будет хоть что-то, по-настоящему стоящее и серьезное, я скажу тебе. Пока что происходит наращивание силы и бесполезное размахивание кулаками, причем обе вещи со стороны Германа. Я не ожидал от него другого, конечно, но то что он творит — смешно. Пытается барахтаться на глубине, но тонет, пусть этого пока и не понимает.

— Ты о чем?

— Пока ни о чем, Вита, научись доверять мне. Это все, что я прошу тебя в данный момент, потому что воевать на два фронта я не могу. Мне нужно, чтобы в тылу все было гладко и спокойно, чтобы ты не накручивала себя, а верила в меня. Вот что я хочу видеть сейчас, а не вот эти потерянные глаза и неуверенность в завтрашнем дне. Да, может случиться всякое, но ты не пострадаешь. Запомни это.

— А что, если я волнуюсь не о себе?

— Со мной тоже ничего не случится, я лучший адвокат в этом городе, если не в стране, а мои родственники работают в правоохранительной системе. Правда считаешь, что какому-то там Радушину с его кучкой бандюков на коротком поводке удастся меня переломать?

— Он связался с бандитами? — хмурюсь, переводя взгляд в окно.

Ничего не понимаю. Кем же на самом деле оказался этот человек, который когда-то стал для меня всем? И где были мои глаза, которые так и не смогли рассмотреть угрозу?

— Он с ними вырос, Вита. Я бы вообще сказал, что это они связался с ним, а не наоборот. Ну это все лирика. У меня к тебе будет пара вопросов, а затем мы все-таки нарядим эту елку и проведем вечер, как нормальные люди проводят субботние вечера.

Все еще не отойдя от новостей, я киваю, пытаясь вспомнить всех, с кем Герман общался. При мне это были всего лишь коллеги. И то очень редко, он был малообщительный.

— Так вот, ты можешь вспомнить тот вечер, когда ты узнала о родителях? — Влад умела лавирует между острыми углами, чтобы не ранить меня сильнее, но для меня любое упоминание — это вскрытие раны.

Конечно, я помню. Для меня это стало началом конца.

— Это был Новый год, как ты понимаешь, я готовила ужин: нарезала салаты в каких-то заоблачных объемах, на фоне советские фильмы. Все было ровно, Герман на работе задерживался, позвонил и сказал, что будет позже…— замираю на мгновение, окунаясь в прошлое. Он ведь тогда и правда задержался. Конечно, это не может быть доказательством его причастности.

— Следствие проверяло Радушина, потому что на его телефоне были входящие от твоего отца. Незадолго до смерти они о чем-то говорили, Вит. Вероятнее всего, разговор нельзя было назвать приятным, потому что Герман еще несколько раз перезванивал твоему папе, но отец так и не ответил. А через несколько дней случилось…то, что случилось. Мне важно, чтобы ты расписала так подробно, как можешь, все, что было с тобой в тот день и дальше. Любая мелочь может пригодиться, Вискас.

Что можно сказать, если я толком ничего не помню, только боль, что перманентно была со мной двадцать четыре на семь. А еще безумный страх, его не вытолкать из себя как ни пытайся. Как ни старайся, но все было тщетно. Я долго и муторно перечисляю примитивные вещи, которые вряд ли могли бы помочь следствию, Влад переспрашивает, дает наводящие вопросы, но я теряюсь, не могу вспомнить то, что ему нужно. И спустя час понимаю, что безнадежна, а мои воспоминания похожи на дым, что рассеивается с первым слабым ветром.

— Все хорошо, ты молодец. Иди сюда, — еще раз крепко прижимает меня к себе и гладит по голове в утешающем жесте.

— Да какая я молодец.

— Нет, ты молодец, Ты помогла мне, спасибо.

Мы и правда стараемся переключиться, украшаем нашу новогоднюю красавицу, и каждое действие в отношении подготовки к празднику наводит на меня тоску, которую я гоню поганой метлой. Нет. Это все я уже пережила, пора двигаться дальше.

Подключая гирлянду, я замираю. Праздник близко. Что он нам принесет?

ВЛАД

В моей голове постоянный мыслительный процесс, как бы нагнуть эту падаль. Вот так просто дожив до своих лет, я понял, что все в этом мире решают деньги. А там, где не решают они, решают связи, потому что попадается вот такая дрянь, которая ни в какую не хочет помочь за все имеющиеся у тебя средства, зато с радостью решает все по первому звонку нужного человека. Такие люди, способные найти все и решить все, у меня есть, и вот я жду его отклика долбанных две недели, сидя на иголках. Зато если все пройдет гладко, я смогу вернуть своей девочке компанию, средства и доброе имя, а также доказать, что родители не просто погибли, а их убили, спланировав все тщательнейшим образом.

Переключиться мне помогает только Вискас, даже после самого отвратного дня я прихожу домой, утыкаюсь в пушистые волосы и знаю, что у меня есть завтра. Из пугливого котенка медленно но верно пытаюсь сделать настоящую львицу, получается, конечно, через раз, но взгляд ранее холодных глаз теплеет, пусть она и не спешит показать свое истинное отношение ко мне, зато говорят ее касания, взгляды и дыхание, сбивающееся, стоит только мне обнять ее или поцеловать. И пока я довольствуюсь всем, мысленно ругая себя за то, что мы все еще в отношения по договоренности. Я хочу настоящие, ведь она больше никуда от меня не денется. Не сможет просто. Не пущу. Особенно зная ее диагноз, который я тоже считаю чистой воды фикцией, как оказалась фикцией справка о невменяемости. Умело поставив именно условие о ребенке, я дал себе больше времени на то, чтобы завоевать ее еще раз. Как в первый раз.

Сидя в кабинете, скучаю адски, конечно, но понимаю, что, находясь в стенах своей квартиры, я просто не смогу ей помочь, хоть, видит Бог, я бы больше всего на свете хотел побыть сейчас с ней, а не мотаться по встречам да по разным инстанциям, позднее приезжая домой в свинячий голос.

— Дело спустят на тормозах, но впредь имей в виду, что размахивать кулаками нужно так, чтобы никто не видел, и уж точно не под камерами. Лады? — Марк хмурится и поучает, как и всегда. Я бы на него посмотрел, если бы подобное приключилось с его женщиной. Хотя он у нас вряд ли хоть когда-то влюбится, женился он точно на родной полиции. В его словах есть смысл, да и что еще может выкинуть Герман, мне невдомек, но расслабляться, очевидно, рано.

Спасибо отцу и Марку за их друзей, которые сидят достаточно высоко, чтобы помочь мне.

— Я делал то, что считал нужным, — цежу злобно. — Но в остальном, спасибо за содействие.

Мои слова встречаются скептическим взглядом. Еще бы. Он ведь абсолютно уверен в своей правоте, только вот сам недалеко от меня ушел, если дело касается близких.

— Знаешь, процентов так восемьдесят твоих проблем заключается именно в том, что ни черта не держишь свои эмоции под контролем. Ни в молодости, ни сейчас.

— От тебя это слышать по истине забавно, учитывая твою биографию. Как говорится, чья бы корова мычала.

Это говорит мне человек, который в принципе знает только один способ решения проблем — дать в табло, зато других поучает.

— По крайней мере, за мной не тянется целый ворох проблем от того, что я решаю вопросы по-своему. И давай будем честными, если бы ты тогда с Витой на дыбы не встал, ничего бы этого не было.

Способность Марка лезть не в свои дела достигает каких-то немыслимых высот. Черт, в чем-то он, конечно, прав, но мне бы тогда те мозги, что есть сейчас, так все было бы иначе.

— Да что ты? Как, прикажешь, мне надо было вести себя, если любимая девушка тебе говорит такое и ведет себя так?

Марк смеется, стискивая пальцами переносицу.

— Да ты лопух просто, она смотрела на тебя глазами надоенной коровы, как можно было вообще так опростоволоситься?! И уж тем более поверить во все и не разобраться? Я тебе сколько раз говорил, что все это фигня?

Не счесть, лезли тогда, пожалуй, все, но я решил для себя, что ничего не буду менять. Мне либо верят, либо нет. Молодой и принципиальный.

— Ты меня учить будешь? Всплыли, она вспылила тоже.

— Хорош аргумент для того, чтобы просрать столько лет и накрутить таких дел.

— Отвали, Марк, и без тебя тошно.

Как будто я сам не понимал, что тогда, поступи я иначе, закинь ее на плечо и понеси ее прочь из универа до полного выяснения ситуации, сейчас бы был самым что ни на есть счастливым человеком без целой прорвы времени, когда я затапливал горе в чем только мог, особенно в женщинах. Не было бы бесперебойной череды смывающихся воедино лиц, ничем не примечательных, не было бы агонии, что душила меня время от времени, стоило только натолкнуться хоть на кого-то, издали напоминающего мне ее. Ту, что я так и не смог вытолкать из головы. Углубившись в думы окончательно, не сразу реагирую на трель мобильного.

— Трубку брать собираешься? — Марк поглядывает на экран и удивленно приподнимает бровь. Втянув носом воздух, смотрю туда же. Ну вот, только не тот человек, котрого я жду. Скорее тот, которого я бы с радостью всю оставшуюся жизнь не видел бы. Ведь если она появляется, то проблем не оберешься.

— Слушаю тебя, — отталкиваюсь от стола, чтобы откатиться к окну.

— Как официально, а я помню времена, когда мне отвечали нежнее, — насмешливый голосок разрезает мои ушные раковины. Морщусь, потому что звук при этом словно мелом по доске проводят. Всегда было интересно, как человек с такой специальностью может иметь настолько противный голос.

— Очевидно, эти времена закончились, говори, что хотела.

— Ух, как грубо, а я с новостями, обоюдно приятными для обоих, а ты хамишь.

Мне кажется, я даже вижу выражение лица, с которым она произносит эту фразу. Еще бы, эта своего не упустит, будет тянуть лямку до конца. Наверняка опять вляпалась во что-то, что самостоятельно решить не может.

— Серьезно? Это какие такие новости мне могут быть приятны? Тем более, от тебя.

— Я тут узнала, что ты ищешь определенную информацию о человеке, с которым я шапочно имею дело.

— И что ты хочешь взамен?

— Взамен я тоже хочу информацию, которая у тебя есть. Мы могли бы сработаться, Влад, как в старые добрые времена. Обоюдно приятно сработаться и поделиться нужной нам информацией. Как ты на это смотришь, друг мой сердечный?

Хватка у нее, конечно, как у питбуля, но макаться опять в такое болото желания нет. Но с другой стороны, просто так он абы не позвонила, видимо, ее прижали крепко.

— С чего вдруг я должен тебе верить? И откуда мне знать, что твоя информация стоит того, чтобы заводить партнерство с таким человеком, как ты?

— Серьезно, Влад? Я могу и обидеться, знаешь ли…

— Мне плевать.

Вот на ее чувства мне точно чихать, да и всегда было чихать, что в прошлом, что сейчас. Не знаю, хорошо это или плохо, но волнует меня только один человек, находящийся в моей квартире.

— Хм, ничто не вечно под Луной, разумеется. Но что если я скажу тебе: этой информации хватит, чтобы засадить Радушина на долгих лет так двадцать с конфискацией имущества, а как вишенка на тортике, все лавры перейдут тебе, вместе с его прекрасной женой, на которую у тебя особый фетиш. Это, кстати, она? Та самая Вита? Вряд ли они могут быть тезками, да, Влад? Мне даже немного грустно, что ты предпочел ее мне, вот честно. Хотя… если ее приодеть да накрасить…

В голове начинает рассеиваться туман, руки сами собой сжимаются в кулаки, я даже не понимаю, что она продолжает лепетать, как изо рта вырывается грубое:

— Рот закрой, и если хоть слово еще в ее адрес скажешь, я за себя не ручаюсь.

В трубке слышится довольный смешок. Довести человека за пару секунд у нее всегда получалось отменно.

— Отшлепаешь меня? Как в старые добрые? Ух, сколько воспоминаний.

Не собираюсь я больше слушать этот бред, захочет сказать, так скажет, а пока тянуть кота за причинное место не вижу смысла.

— Будет конструктив, позвони.

Внезапно слышится серьезный голос, пронизывающий до самого нутра. Умеющий убеждать.

— Конструктив уже есть, Влад. И если тебе этот конструктив нужен, приезжай в мой офис и не задерживайся. Ты знаешь, я этого не люблю.

Сразу после этих слов слышатся короткие гудки. В ее стиле. Так всегда заканчивается разговор с человеком, не проигравшим ни одного дела. Совсем как я, только в юбке.

— Только не говори, что ты опять связался с этой ненормальной.

За спиной недовольно бурчит Марк, пока я смотрю на фотку, установленную на экран смарта. Улыбающаяся парочка, Вите тут семнадцать, а я только вернулся с учебы на летние каникулы. Лучшее лето в моей жизни.

— Если мне поможет решить вопрос сам дьявол, я и с ним свяжусь.

ВИТА

Я понимаю: что-то поменялось, резко и неожиданно, и это точно приведет меня к какому-то нерадужному концу. Да, возможно, я себя накрутила, но глядя в глаза Влада после очередного позднего возращения домой, я начинаю осознавать весь масштаб происходящего. Помимо усталости во взгляде гуляет какая-то отрешенность вперемешку с решительностью, и даже резонирующая в пространство злость меня пугает сильнее обычного. Раньше Наши отношения претерпевают те еще изменения. Сначала холодность, затем близость и снова холодность.

Нет, я могу быть уверенной в том, что не накручиваю себя ровно в тот момент, когда Агапов впервые не ночует дома. И это бросает меня в еще одну крайность, потому что страх никуда не девается, а затем приходит другое чувство. Тоже не способствующее положительным эмоциям.

А может дело вовсе не в делах? С чего вдруг в последнее время на звонки он отвечает только тогда, когда выходит из комнаты? Почему поворачивает телефон экраном в стол, почему чаще смотрит на меня задумчиво, а потом отводит взгляд? В конце концов, он словно не со мной. На прямые вопросы не отвечает, мне ничего не рассказывает, только срывается по делу и без, словно только я виновата во всех бедах. Хотя это так. Все это так, но от этого не легче. Вновь и вновь я возвращаюсь к тому, что мне нужна помощь профессионала. Если я раньше и не была психически ненормальной, то сейчас, кажется, становлюсь. Остервенело думая обо всем этом, ловлю себя на мысли, что я устала, морально, физически. по-всякому. А для отдыха мне нужен совсем не сон, а полное спокойствие.

О чем я, конечно, не смею и мечтать.

Почему скрытность достигла таких уж высот? Может есть что-то другое? И эту мысль я стараюсь отметать сразу, резать ее под корень и выкидывать на свалку нервных переживаний, лишь бы не накалять обстановку, потому что мне кажется, что все вокруг и так нагрелось. Но противные догадки змеями подползают к воспаленному мозгу и жадно в него впивается.

Он не написал мне и не позвонил, никак не предупредил, а я всю ночь не сплю, накрутив себе тех еще мультиков. От того, что могло что-то случиться, до абсолютно диких мыслей о другой.

Сцепив зубы, набираю номер в третьем часу ночи, но никто не отвечает. Размеренные гудки становятся для меня мучением, раскаленным углем, по которому я ступаю босиком.

Сидеть в четырех стенах без возможности выйти и просто прогуляться вокруг дома я считаю кощунством, а еще вот такой неизвестностью он поступает со мной нечестно. Любая на моем месте взорвалась бы. Учитывая ситуацию с бывшим, неизвестностью, маячившей перед лицом единственным вариантом остаться на улице без гроша с волохом проблем и с интересной справкой о невменяемости. Да, опустив детали, во всем виновата я сама, это понятно и не оспоримо, будь я более стабильна на момент гибели родителей, очень много можно было бы не допустить, но сейчас сделанного не воротишь, приходится иметь дело с имеющимся набором проблем.

Около девяти утра слышится звук открытия замка, и я, сжимая кружку с холодным чаем, на ватных ногах иду в коридор, чтобы столкнуться с выпившим Агаповым. Становится гадко, значит, пока я тут себе места не находила, он вливал в себя все, что горит?

Работа тут явно не та причина, по которой он не ночевал дома. Стеклянный взгляд останавливается на мне, ленивая улыбка расплывается на лице. Мерзость. Да. Запах моментально бьет по носу, вызывая тошноту. Как можно напиваться до такого состояния? Как? В голову не входит, а на глаза наворачиваются слезы. Вот так.

— Привет, малыш.

Я молчу, закусываю губу и просто смотрю на то, как нестабильное тело пытается стянуть с себя пальто, укрытое снегом. До блеска начищенные ботинки также покрыты им. Но весь ужас накатывает на меня именно тогда, когда взгляд выхватывает след красной помады на воротнике рубашки. На шее виднеются царапины.

Ком в горле становится ощутимее, я делаю шаг назад, а Агапов скатывается по стенке вниз. Но даже подойти к нему не могу сейчас, потому что рвотные позывы крайне ярко дают о себе знать, выкручивая желудок по спирали.

Нет, не может быть правдой.

Почему же не может? В любви тебе никто не клялся, верности не обещал. У вас целиком понятный обеим сторонам договор, исполнить который ты не можешь, но он явно ждет. Схватившись за горло, буквально заставляю себя дышать.

Внутри все переворачивается, а взгляд мутнеет. Словно я сейчас сознание тут потеряю.

— Что? Таким я тебе не нравлюсь, да? Поняяяятно, ну что ж. Ожидаемо. Куда мне до высот Геррррмана, — тянущие звуки режут слух, пока отхожу в гостиную, не в силах больше смотреть на человека, который слишком любит приносить мне боль.

Игнорирую, ухожу на кухню, где цепляюсь скрюченными пальцами за столешницу и выдыхаю. Мне не обещали вечной любви и не кормили баснями о верности, мы не говорили об отношения и не оговаривали детально условия. Тогда почему я придумала себе то, чего попросту нет? Почему тогда так больно, словно жилы вытягивают из плоти и наматывают на кулак?

Ты должна собраться и отключить эмоции. Просто пережить это. Острые когти царапают горло изнутри, меша глотнуть слюну. Нет. Просто прими это как данность.

— Я не понял, а меня кормить кто-то будет? — слышу икание, а затем шуршание одежды. Стоит развернуться, как взгляд приковывается к Агапову, который практически стянул с себя рубашку. И теперь я вижу царапины и на груди.

Как же больно.

— Пойдем.

— Куда?

— В кровать, — сиплю, рассматривая узоры вблизи. Укусы? Засосы? Да большая ли на самом деле разнца, если я подсознательно устроила свою жизни из ожиданий, совершенно не рассчитывая, что реальность окажется болезненнее.

— Малыш, так сразу? Я, конечно, согласен с тобой везде и всюду, но мне кажется, от меня воняет…

Превозмогая душевную боль, я подхожу к мужчине и помогаю ему встать, провожу до комнаты под тот же аккомпанемент бреда. Агапов падает на кровать плашмя, а у меня нет сил больше думать об этой ситуации, выйдя на кухню, меня практически пополам сгибает от разочарования и отчаяния, что сейчас рука об руку идут рядом со мной, пренебрежительно взмахивая руками, мол «я же говорил».

Сидеть дальше и ждать у моря погоду я больше не могу. Это предельно ясная для меня ситуация, не ясно только, как пережить ту разъедающую душу боль. Не ясно и не понятно. Решаю одеться, натягивая на промозглую кожу шершавый свитер, он словно лезвием срезает кожу. Собираюсь и понимаю, что по щекам текут слезы. Надо собраться. И что? Что тогда я буду делать? Как же взять и успокоить свое безумно стучащее сердце?

Он не обещал тебе верности, Вита, он не обещал тебе никаких отношений, а то что ты обманулась на его счет во второй раз, притом, что вдобавок обманула и его тоже, это целиком твоя проблема. Скользя пальцами по крупной вязке свитера, я смотрю в зеркало и вижу напротив блеклую тень той девушки, которой была когда-то в универе. Глаза потухшие, неживые, да. Что со мной стало? Что с нами со всеми стало? Глотку дерет от желания заплакать, но я, кусая губы, запрещаю себе. Нельзя. Не место и не время. Сейчас главное сделать так, что я выкарабкалась из безвыходной ситуации, на этом все. Дальше уже не имеет никакого значения, что будет. Я просто уеду. Сбегу и буду жить так, как смогу на те деньги, которые заработаю. Но сейчас все события необходимо просто пережить, запретить себе думать о них и карабкаться вверх, через не могу и не хочу. Все остальное никому ненужные детали.

Одеваюсь и сажусь. Время десять утра, под дверью меня охраняют и точно не выпустят под любыми предлогами. Даже если я вздумаю выбраться через балкон, неважно, догонят и вернут.

Успокоившись, заставляю себя умыться и завязать волосы. Легкими манипуляциями закрашиваю синяки и скрываю опухшие глаза, совсем немного. Вот только это не помогает мне скрыть мою боль. И только после полудня слышу надсадные вздохи, после чего в проеме кухни появляется Влад. Не смотрю на него, просто не могу, кажется, что стоит увидеть те следы, как я распадусь на части и уже не смогу собраться воедино никогда.

— Ты куда собралась? — охрипшим голосом спрашивает Влад. Я сижу спиной, но ощущаю вибрации от голоса.

Молчу, сжимая в руках ткань брюк.

— Оделась чего?

Отворачиваюсь. Но слышу шаги, они отдаются в моем сознание ударами молота. Сказать хочется так много, но я зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю.

— Арестантам не положены даже прогулки? — отвечаю неуверенно.

Шаги стихают, боковым зрением замечаю яркий, переливающийся огонек гирлянды. А затем на плечи опускаются мужские руки, властно захватывающие меня в плен жестокой нежности, вспарывающей мою кожу.

— Кажется, нам надо поговорить.

Пары алкоголя противным шлейфом укутывает меня, утрамбовывается в кожу. Морщусь и начина дрожать. От отвращения.

— Мне не кажется, я хочу выйти отсюда, — решительно заявляю, не позволяя себе снова услышать в свою сторону ложь. Пальцы сами тянутся к рукам Влада, обхватывают и скидывают.

— Что значит «выйти отсюда»?

Ноги подкашиваются, но несмотря ни на что я поднимаюсь и поворачиваюсь, чтобы столкнуться лицом к лицу с тем, в ком снова тону. Он одет иначе, выглядит свежее, вот только на лице все та же усталость. Свежая рубашка скрывает все, ноя знаю, что под ней.

— То и значит, Влад, я хочу отсюда… выйти, взять и выйти, понимаешь, через дверь?

Глаза в глаза. Ничего не понять, больше видится на расстоянии, ведь так? Шаг назад, а кажется, что десять. Лицо Агапова нечитаемо, скрыто за непроницаемой маской, под которую мне не хочется забираться, мне вообще сейчас ничего не хочется. Он зол. И эта злость опять волнами касается меня, но приносит физическую боль. Та много хочется спросить, нов место этого молчу, словно язык проглотила. Я хочу сохранить лицо. И я хочу выйти отсюда, иначе эти стены задушат меня.

— Куда ты хочешь выйти? — шипит в ответ, качнувшись на пятках.

— Да хоть куда, на улицу, в торговый центр, в парк подальше…отсюда, — задыхаясь от нехватки воздуха, продолжаю упорно стоять на своем. — Я хочу на воздух, — которого здесь нет, с каждым вздохом он кончается все быстрее.

Влад прищуривается, смотрит так, словно не верит в происходящее.

— Говорить со мной ты не хочешь.

— Не хочу, ни говорить, ни видеть, — рублю в ответ.

— Сейчас тебе можно покидать квартиру, но мои люди будут сопровождать, чтобы ты не наделала глупостей, которые могли бы привести к необратимым процессам, Вискас. А когда ты придешь в себя, мы поговорим. Сейчас-то говорить бесполезно, да? — ухмыляется, подходит ближе, а затем и вовсе цепляет пальцами мой подбородок. Выдыхает тяжело, утробно, пока мои глаза впиваются в его. Красные и воспаленные. — Тот, кто не хочет слышать, навряд ли будет слушать.

Я вырываюсь, понимая, что не готова к такому контакту. Не сейчас, не здесь и не так. Все это время я, кажется, даже не дышу. Не могу. Мне больно.

Он меня и правда отпускает, но в сопровождении целой оравы головорезов, от которых, разумеется, не скрыться, но сбегать прямо сейчас я и не планировала, чётко осознавая, что мне точно это не удастся совершить. Я созваниваюсь с подругой, рассчитывая сейчас только на то, что не захлебнусь в собственной боли. Садясь в машину, замечаю в окне исполинскую фигуру. Влад продолжает на меня смотреть, раздавая указания кому-то по телефону. Я же бросаю последний взгляд на него и отворачиваюсь.

Так просто? Не отпускал меня так долго, а сейчас взял и отпустил? В чем подвох?

По правде говоря, я не хочу видеть праздничные украшения, не хочу плавать во всеобщем веселье. Я хочу спокойствия, пожалуй, именно этого хочется человеку больше всего, когда его потягало по таким колдобинам, когда легкие превратились в решето, не способное питать организм тем самым необходимым кислородом. Когда кажется, что ты не живешь, а попросту существуешь.

Но мне нужно было уйти из дома, просто отключиться от этого всего. И в толпе проще всего кричать о боли, никто не услышит.

Незримая на первый взгляд охрана ступает следом, для кого-то она может и была бы незаметной, но не для меня, ведь в лопатках жжет словно от дула пистолета.

Сверкащие со всех сторон елки вызывают раздражение. Но так нельзя.

Необходимо изменить поворот своего мышления. Изменить. Я часто вспоминаю слова своей бабушки, так она рекомендовала избавляться от плохих мыслей. Проговаривая как мантру незамысловатую фразу, я захожу в очередной магазин.

Получается. Раз и два. Совсем несложно просто не думать о нем. Не думать о нас. Нас, которых не было. В какой-то другой вселенной, с кем-то другим, но не со мной и не с ним. Слезы все-таки текут по щекам, оседая солью на губах. Не думать, не вариться в этом, малыш. Все просто. В голове все также звучат слова бабушки, она точно знала, что делать. Она наверняка бы справилась с этим. Как справились бы мама и папа. Они всегда справлялись со сложными ситуациями и с этим точно справились бы.

Музыка льется в сознание, запах имбирного печенья врывается в легкие. Аромат ванили кружит вокруг меня.

Но аппетит приходит во время еды, и вот уже я сама не замечаю, как начинаю обращать внимание на радостные парочки, снующие в поисках подарков друг другу на Новый год, веселых детей, упрашивающих своих родителей скулящим голоском очередного плюшевого медведя.

Все это постепенно вводит меня в другую жизнь, я словно стою тут, но нахожусь где-то очень далеко, в параллельной реальности, где есть только радость, свет и добро. Мне тут удается немного отвлечься, не утонуть в себе. Я вспоминаю маму, папу и всю семью, тот радостный миг, когда мы тоже вот так ходили и выбирали подарки, ощущая внутри себя чистое счастье.

Я тоже, совсем как этот малыш, тянула родителей в магазин с игрушками и так же радостно визжала, получив заветный подарок. А еще больше радовалась, найдя заветную загаданную игрушку под елкой, точно зная, что мои родители передали послание Деду Морозу, и это он сам принес ее для меня.

Долгое время я старалась не думать о родных. Мне было больно. Страшно. А еще стыдно. За то, кто я есть, за то, что совершила, за то, что доверилась не тому, за то, что предала их. Себя. Всех вокруг. Я не горжусь своим поведением и не ищу оправдания, мне не нужно искупление и нет нужды в упоении собственной болью. Все это проходит мимо меня, как параллельная прямая, что никогда не сможет пересечь мою жизнь. Все что мне нужно сейчас — покой. Это то, к чему стремлюсь, о чем мечтаю. Чтобы не было так невыносимо.

Взгляд скользит по детскому уголку, сердце от этого непроизвольно щемит. Малютки играют, а моя улыбка становится шире, но печальнее.

— Господи, я уже думала, что все, не дождусь тебя! — вихрь сметает меня в сторону и заключает в крепкие объятия. Да уж, Алиска это, похлеще всякого вихря будет.

— Алиск, — сильнее сжимаю подругу, утыкаясь носом в знакомое пальто.

— Он чудовище, точно тебе говорю, замуровал в крепости, того гляди и вызволять надо с принцем.

— Как ты? — плавно перехожу на другую тему, сжимая руку подруги.

— Вообще-то у нас должен был быть шоппинг, да и вообще я тебя сколько не видела? Мне нужны подробности. В целом, я хочу все знать. Прямо все. Максимально все, — радостная улыбка не сходит с лица девушки. Она такая всегда, огненная.

Мы топаем в ближайшее кафе, где усаживаемся за столик, мне одновременно тепло и грустно от этой встречи, но несказанно проще, чем было до. Болтаем обо всем. Я умело лавирую между острыми углами, стараясь не зацепить то, что болит. И хоть Алиска терпелива, однако так и жаждет раскрыть все карты. Перескакиваем с темы на тему, как давно не говорили. Я теряюсь в этих простых разговорах и на мгновение забываю даже, что за спиной мощной скалой возвышаются мои церберы, пристально наблюдающие за всем, что тут происходит.

— Ты какая-то другая, Вит, — внезапно оглушает подруга, а я хмурюсь. Не получится от нее скрыть ничего.

Пальцы обхватывают горячую чашку с чаем, а взгляд намертво приковывается к столу.

— Ну с такими проблемами немудрено.

Отвожу взгляд и замираю, потому что прямо сейчас вижу совсем не ту картину, что хотелось бы.

— Нет, ты другая. От тебя другая энергетика исходит, но все равно есть над чем работать. Ты ведь это понимаешь?

Но все это тонет в потоке моих эмоций, что захлестывают меня. Поглощают и как-то даже уничтожают, что ли. Я вижу ту самую Ирину, что заявилась в мой дом с новостями, разделившими мою и без того пасмурную жизнь на до и после, сделав из меня еще более ничтожное создание в этой жизни. А стоит она ни с кем иным, как с моим мужем. Будущим бывшим мужем.

Он бережно обхватывает ее за талию, целует в лоб, совсем как когда-то целовал меня, кладет руку на живот и поглаживает, словно это самое дорогое, что у него может быть. У него может, а у меня нет. Никогда нет, никогда не стать мне такой вот счастливой Ирочкой, испытывающей счастье материнства, не стоять мне, как они сейчас, в детском магазине и не выбирать никогда распашонки и бодики. Мне не понять эту радость, зато мне понять бескрайнюю черную грусть, тяжким облаком опускающуюся на плечи.

Очередная трещинка в душе, а затем и очередная пробоина.

Не понимаю, почему именно эта картина заставила меня разломаться окончательно. Возможно, существуют в нашей жизни переломные моменты, и таким моментом стала эта встреча. Не сам факт измены, не беременность любовницы, а именно то, что я увидела сейчас, то, что осознала в полной мере. Это тщедушное благоговение в касаниях, в поведении и в поцелуе. Его трепет по отношению к ней.

Почему таким людям все? За что? Почему другим ничего? Чем она лучше меня? Почему она, почему не я?

На Германа даже не смотрю, он словно не существует для меня, хотя боковым зрением замечаю ссадины и синяки, и это ради них было столько шума? Царапины.

Ничего не екает. В один миг все уничтожено.

Любви нет, она умерла. Есть ненависть, которая, как оказалось, всегда ходит за ручку с самыми сильными и светлыми чувствами, вовремя перехватывая ладонь человека, участливо вручившего всего себя этому чувству.

Ира поворачивается в мою сторону и, видимо, тоже не ожидает такой встречи. Ее выдают глаза, но девушка быстро ориентируется, победно улыбается, одной рукой хватает Германа, а второй разворачивается ко мне, поглаживая живот. Напоказ.

Тошнота подкатывает к горлу, стакан с грохотом падает на стол, отчего вся жидкость безобразным серо-коричневым пятном растекается по белому столу и грузными каплями стекает на пол, орошая мраморный пол.

— Вита! — слышится окрик, но я на автомате отодвигаюсь и в прострации двигаюсь куда-то, сама не понимая куда. Шаги сливаются воедино.

Шаг, еще и еще, толкаю первую попавшуюся дверь, вижу уборную, куда и заваливаюсь, спотыкаясь о собственные ноги. Они как желе, не держат меня ни грамма.

— Уходим, — звучит со спины, меня подхватывают и уносят, словно я мешок с картошкой. Вот только именно таким мешком я себя и ощущаю. Слезы льются по щекам, пока мой заставший взгляд следил за сменяющимися картинками извне.

— Куда вы ее тащите?! Немедленно отпустите! Вита!— Алиска кричит, но все тонет в шуме, расползающемся в моей голове.

Я продолжаю идти, но меня ведут.

— Я еду с вами, Вита, скажи им!

Заплетающимся языком прошу:

— Пусть с нами…— видимо, в моем взгляде было столько мольбы, что даже скала смогла смягчиться.

Нас усаживают на заднее сидение автомобиля, где я, посмотрел на подругу отсутствующим взглядом, да волю слезам, срывая последнюю ороговевшую корку с глубокой раны своей души.

ВЛАД

Подъезжаю к элитному району, где сейчас проживает Снежана. Вот уж и тут урвала шмат. Она своего добьется всегда и при любом раскладе, таких людей не остановит и бетонная стена, надо будет — головой проломят вход, так что, как и было оговорено, ровно в семь вечера я стою под коваными воротами, ведущими в люксовые постройки. Снежана появляется из ниоткуда. Раз и все, уверенно цокает каблуками в мою сторону, стараясь показать как можно больше себя. Походка, вырез, разрез, да тут и правда есть на что смотреть, но я индифферентен.

Стучу пальцами по рулю, и когда девица из прошлого усаживается в машину, недовольно хмыкаю, так как в нос вгрызается приторно-сладкий запах духов, которыми она пользуется уже лет пять точно. Бессменная картина, вызывающая рвотные позывы.

Во всем этом мне непонятно только одно, почему Снежана вдруг решила помочь. Эту идею я отметал долго, но найти хоть один повод к ее личному интересу так и не смог. Его нет. Как ни ищи. Мои люди пробили информацию и ничего, ни с кем, из тех, кто мог бы интересоваться Германом, она не контактировала и не контактирует. Тогда какого черта лезет?

— Даже не скажешь «привет»? — недовольно бурчит, поворачиваясь ко мне.— Столько не виделись, а ты ноль на массу, да? — наклоняется ко мне в попытке поцеловать, но я откидываюсь назад. Пухлые губы перестают тянуть лыбу, недовольно надуваются.

— К делу, — обрубаю грубо, отворачиваясь. Пальцы так и норовят что-то сжать, да посильнее, чтобы раскрошить.

— Раньше мы говорили «ближе к телу», — щебет писклявым голосом Снежана.

— Раньше было раньше. Сейчас я настроен на то, чтобы ты сказала, что к чему, и свалила из моей жизни.

Градус напряжения растет. Мое терпение же плавно сдувается, бывает же так, в самом деле

— Не будь грубияном, кто старое помянет — тому и глаз вон.

Наманикюренная рука опускается на колено, после чего я благополучно скидываю ее с себя

Смешок вырывается из глотки, вот уж кто на самом деле умеет трактовать ситуацию на свой лад и выходить при любых проблемах сухим из воды.

— Да что ты? Будешь мне такое говорить ты? Серьезно? Та, которая однажды продалась моему конкуренту? И которая благополучно слила информацию, без которой дело бы не выгорело?

— Ты должен помнить, что порой нужно жить по принципу Бенджамина Фраклина: любая проблема — это замаскированная удача.

— Черта с два, из-за тебя я вляпался в дерьмо по самые...— шиплю, ударяя рукой по рулю. Тварь создала мне тогда нехилых проблем, и не было у нас особенный отношений, так... Расслаблялись в свободное время, но сам факт: мерзавка умыкнула документы, подтверждающие вину, как оказалось, ее подзащитного, и я имел огромные проблемы, когда все всплыло.

— Ну, видимо, тебе стоило чуть лучше разбираться в людях, да и к тому же, мое предательство тебя не сильно огорчило, ведь была та самая незримая Вита, чьим именем ты иногда называл меня в постели. Она с нами и жила, Агапов, тенью была рядом. И к тому же, ты все равно выиграл дело, да, не с первого раза, но куш твой. Какие проблемы? Так-то ты мне "спасибо" сказать должен за то, что я сделала из тебя еще лучшего профессионала.

Да, я выиграл, как выигрывал все свои дела. В конечном итоге, все просиходит именно так, как я этого хочу.

— Я тебе ничего не обещал, — злобно цежу, запуская двигатель. Мне хочется заткнуть ей пасть, а лучше — профессионально уничтожить. Только так ей можно причинить боль, остальное для нее несущественно.

Едкий голосок продолжает лепетать, взгляд при этом колкий и метает искры, красные губы изгибаются в ядовитой ухмылке:

— А ей? Ты уже ей обещал что-то?

Она поворачивается ко мне и смотрит змеиными глазами в самое нутро, словно пытается сожрать частичку души. Для человека, который не чувствует, Снежа достаточно много внимания уделяет моим несостоявшимся с ней “отношениям”.

Да, видимо, это серьезно задело ее самолюбие, потому что я первый, кто не купился на красоту, и в целом не купился на Снежану. Ту самую, о которой мечтали все вокруг. Да, я просто ее имел, сцепив зубы в агонии из-за Виты, из-за ее предательства, из-за того, что так и не смог отделаться от мыслей о ней. Вот так вот, никак не выдворить, никак не затушить тот костер, что только распалялся при любых упоминаниях о ней.

Я долго себя ломал и глушил.

Со Снежей же мы весело и обоюдно приятно проводили время в перерывах между моим бешеным графиком, и она позволяла мне это без оглядки на отношения, вот только не получив того самого восторга от своей персоны, все-таки взбрыкнула. В своей манере. В этом все девушки.

— Мы здесь собрались с тобой не для того, чтобы чесать языком.

— Вот именно. Поэтому поехали, — выудив из сумочки визитку, девушка поднимает на меня игривый взгляд, а я морщусь, прочитав название места.

— С ума сошла?

— Ну раз не хочешь решить свою проблему, тогда я пошла, — берется за ручку и собираестя выходить, но я быстро перехватываю ее на полпути.

Черт возьми!

— Стой. Едем.

Вот же бесячая натура у нее, и ведь не скажет ничего, пока не будет выгодно ей. Зачем сохранять этот вау-эффект? Лавируя между машин, то и дело посильнее сжимаю руль. Хоть так выпускаю пар. Но когда четкие указания приводят меня в слишком знакомое заведение, гнев буквально переливается наружу.

— Что тебе не нравится? Для людей с определенными увлечениями, конечно. А ты насупился, — хмыкает Снежана, пока я паркуюсь у главного входа.

Мы заходим в приметное еще издалека здание, где мне вручают черную маску, а Снежана в это время говорит с охраной, которая явно в курсе кто мы такие, ведь пропускает мгновенно. И вот в этот момент она цепляется в мою руку и уверенно шагает в сторону сцены, где происходит нечто, не поддающееся описанию. Я, конечно, в своей жизни в разных клубах бывал, но в эти, однозначно, не захаживал. Хмыкаю на Снежану, когда она оступается на ровном месте и цепляется за меня всеми руками сразу.

— Что за показушничество? — шиплю на нее, потому что девица уж очень интимно прижимается, несмотря на то, что я и так подхватил ее.

— Ты своим хмурым видов привлекаешь ненужное внимание, а мы тут для другого, — а затем целует меня и кокетливо улыбается. Черт, впутался на свою голову!

— Зато ты уже переигрываешь.

— Я устроила нам встречу с одним человеком, а ты сейчас все портишь, Агапов! — змеей шипит Снежана, наступая мне на ногу. Чертовка.

— Для этого надо сейчас виснуть на мне?

— Нет, это надо для того, чтобы остальные люди не заподозрили ничего и для того, чтобы нас все-таки пустили к этому человеку с моей-то легендой. А пока, будь умнее и постарайся не сверкать как красная лампочка для быка, тут специфическая аудитория, но нам нужен владелец.

Что она несет?

Осматривая помещение в приглушенных тонах, замечаю извивающиеся фигуры. Здесь все именно так, как в подобных заведениях, куда люди приходят спустить пар. Чертовы извращенцы. Хотите эмоций? Так делайте это так, чтобы никто не видел.

Когда к нам подходят девушки в латексе, я сначала не придаю этому значения, ровно до тех пор, пока Снежана не тянет меня за ними. Спустя пару минут мы оказывается в темном помещении, где отчетливо слышится запах мяты и никотина, а еще отборной кожи.

Здесь помимо прочего аромат власти, его-то не спутать ни с чем, такой запах преследует людей, наделенный небывалой мощью и силой. Я понимаю, что в помещении мы не одни, но отчетливо вижу ровно тогда, когда в непроглядной тьме зажигается огонек, прикуривается сигарета. Правая сторона лица незнакомца врывается в мое сознание. Я вижу лицо и понимаю, что это человек без лица. Глаза мертвые, но при этом не лишены света. Они словно белые.

— Спасибо, что приняли мои условия встречи, — хриплый, прокуренный голос слышится сейчас и отдается эхом. Комната пуста. Либо с очень высокими потолками.

— Спасибо, что согласились на встречу.

— У нас обоюдные интересы, отчего ж не согласиться. А вы тот самый Влад, да? Человек, который подвержен эмоциям.

Обращаясь уже ко мне, уверенно заявляет незнакомец. Что за загадки? К чему таинственность?

— Я знаю о вас все, мне не понадобилось уж очень много времени, но зато мне понадобилась смелость, чтобы связаться с вами двоими и довериться хоть кому-то. Согласитесь, в наше время доверие штука опасная, она может и в могилу свести.

— Со мной вы не связывались, — первым подаю голос.

— Вам так только кажется, Владислав. Для хода вашего дела я сделал намного больше, чем весь ваш штат. Собственно, как и сделаю.

Я не вижу этот взгляд, но чувствую его кожей.

— Так кто же вы?

— Хм, отвечу известными словами. Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Снежана локтем ударяет меня в бок, но я упорно продолжаю.

— Знаете, мне не нравится, когда меня держат в дураках, а тут явно происходит то, что заставляет меня так себя чувствовать.

— Нет, что вы. Больше всего на свете я не люблю именно дураков, и поверьте мне, никогда с ними дел не имею.

— Зачем мы здесь?

— Потому что я знаю то, что может вам засадить Германа Радушина на много-много лет. Навсегда.

— Зачем это вам?

Я окончательно теряю терпение, и мне это не нравится от слова «совсем».

— У меня тоже к нему некоторые претензии.

Претензии, которые не может решить самостоятельно? Да ладно, блин, судя по уровню секретности. Откидываю в сторону маску, ее падение не остается незамеченным для слуха. Скулы сводит от желания процедить нечто грубое, а кулаки сами собой сжимаются.

— Что ж характер показываешь? Хочешь узнать, какого рода претензии и почему не решаю сам?

Словно читая мысли, отвечает незнакомец, слегка посмеиваясь. Да, так, черт возьми, я хочу понимать, в какое хитросплетение попадают наши задницы в данный момент.

— Да и зачем вам во всей этой истории третий лишний? Запасной?

Свет все так же потушен, лишь изредка сполохами желтого света отблескивает сигара.

— Вы можете присесть, — безапелляционно и уже в совсем другой тональности выдает мужчина.

И правда, стоило ему это сказать, как яркий свет зажегся в комнате, точечно освещая нас, и все так же скрывая собеседника, ведь стоя на сцене в свете софитов, едва ли увидишь зал. Вот и стоим как слепые котята.

— Зачем этот цирк?

— Хм, а ты с характером пожёстче, чем я думал. Никогда ничего не просил, да?

— Не просил, да, выгрызал.

— В особенности у тех не просил, кто сильнее, да?

— Меня эти аллюзии уже немного напрягают, — Снежана хватает меня за руку и тянет на диван, стоящий позади. Черный диван, черные стены, этот мистер Всезнайка явно на нем помешан, как помешан на всем дорогом.

Фиг его поймешь, почему меня так выводит вся эта ситуация. Не в первый раз встречаю баловней судьбы, сильных мира сего, но конкретно этот перец меня выбешивает сейчас максимально. Или потому, что я реально застрял и не могу выгрести, или потому, что сейчас вот такая неопределенность тут кажется хуже моей нерешенной проблемы.

— Мне нравится ваш стержень, но его не нужно показывать там, где действительно хотят помочь, парень. Отвечая на ваш вопрос, сам я могу решить эту проблему за три секунды, просто позвонив определенному человеку и сказав «давай». Могу, чего скрывать. Вопрос заключается в другом, мне не нужно убийство, мне нужно искупление. Его искупление.

Какое нафиг искупление?! Он точно псих.

— Мы сейчас о Германе говорим?

— Мы говорим о том человеке, которого вы привыкли считать Германом.

Чертов Чеширский кот на ветке! Сколько можно говорить загадками?

— Послушайте, простите моего спутника, он немного эмоционален, потому что проблема пролегает в личной плоскости, вот и…

— Снежана, не стоит оправдываться. С вашего позволения я закончу. Да, я не хочу убивать Германа, как вы выразились, более того, я не дам никому это сделать. Задача заключается в другом. Вы не совсем понимаете, с кем имеете дело, а я уж слишком хорошо сожрал приличную порцию «Германа», чтобы понимать что к чему.

— И с кем мы имеем дело.

— Он мертв. Человек мертв. Без души, есть только оболочка, вот и правда, господа. Он не способен воспринимать эмоции, он мимикрирует, мастерски играет, пытается быть нормальным. Но казаться, не значит быть. У него отсутствует сотрадание, и он не способен любить, — печально резюмирует незнакомец и замолкает.

— Мне на его чувства вообще срать, если честно.

— Очень зря, чтобы победить врага, его нужно знать досконально. Чем он дышит, как живет, что делает. Для достижения цели важно отчетливо понимать одну вещь: если вы идете по пятам, вы уже отстали.

— Я знаю о нем все.

— Не все. Потому что есть вещи, которые не знает никто, кроме действующих персонажей этой истории, и то почти все из них мертвы. Я расскажу вам ее, а вы подумаете, как это применить, — мужчина замолкает, а потом выпускает колечко дыма. Он выплывает на свет мутным облаком. — Жила была семья, с виду обычная, отец и мать, двое сыновей. Один, как говорится, от Бога, другой, не дай Бог. У главы семейства были специфические методы воспитания, довольно жестокие, он верил, что только насилие может помочь добиться желаемого результата быстро. Разумеется, мужчина был не из робкого десятка, быстро понял, как можно зарабатывать большие деньги, за ним по этой причине вскоре и пришли. Деньги конфисковали, как это принято в подобных случаях, а семья осталась без кормильца. Зато с огромными долгами, дети тем временем росли. И если один старался помогать матери, то второй…доставлял все больше проблем. В его самых ярких особенностях числилось насилие над животными, а однажды он пырнул острым камнем паренька во дворе. Это был не звоночек, а колокол. Скажу вам так, если углубляться в истоки, можно было бы найти причины, конечно. Но сейчас я скажу вам точно: он таким родился, не социум, не пример отца дали плодородную почву для роста садиста-нарцисса, а именно природный дефект, такие люди есть, их много, они ближе, чем вы думаете, и их сложнее всего распознать по той причине, что они совсем как обычные люди, только питаются вашими чувствами.

— Вы хотите сказать, что сейчас речь идет о Германе? — вклиниваюсь в этот бессвязный поток, ведь особенности больной психики Германа мне не важны.

— Германе или не Германе. Имена сейчас не играют особенной роли, важна сама суть. Настал момент, когда один из братьев решил испытать на прочность череп собственной матери, второй вступился. Ситуация не закончилась плачевно, но мать, будучи в травматологическом отделении, просила второго сына только об одном: «Сбереги жизнь, следи за ним, не дай ему погубить свою жизнь». Сцепив зубы, второй брат делал что мог, чтобы не угробить ненароком того, кто вечно лез на рожон. Снова и снова он лез туда, куда не следовало. Пока однажды его не взяли за одно место, да так, что как ни крути, сидеть десяточку лет за вооруженное ограбление по предварительному сговору и убийство. И тогда пареньку пришла гениальная идея. Отправляясь на очередную встречу с адвокатом, он, мягко сказать, случайно задел ручник, и случайно машина отправилась в кювет, один из братьев погиб, а второй навсегда остался невиновным. Сложите два и два сами, чтобы понять, что к чему.

— Вы хотите сказать, что он присвоил личность другого человека и так вышел сухим из воды?

Кажется, я никогда не слышал ничего более странно-удивительного в своей жизни. Сжимая челюсть, глубоко втягиваю носом воздух, но он словно не проталкивается. Чертов псих, да это точно конченный придурок, которого уничтожить нужно, но никак не вещать тут об искуплении.

— В некотором роде, он совсем не тот, кем за себя выдает.

Освещение приглушается, мощная фигура встает из-за стола и двигается в нашу сторону. Папка с громким стуком падает на стол.

— Здесь вы найдете все, что вам необходимо. От меня просьба: мне он нужен в тюрьме. Живой.

Последнее слово впечатывается особенно глубоко в мой мозг. Вот так.

ВИТА

Я отчетливо понимаю, что разговор предстоит не из приятных. Это ясно хотя бы просто потому, что охранники коротко отчитываются перед кем-то по телефону. Ага с кем-то, как же.

А я постепенно прихожу в себя. На смену печали приходит злость. Вот так вот. Злость такая берет, что хочется кричать, выть, карабкаться, и все внутри переворачивается от нее. Простого чувства, знакомого каждому. Мы не успеваем доехать до дома, просто в какой-то момент машина с грохотом останавливается. Хватает доли секунд, чтобы поплывший мозг среагировал на ситуацию. Темная фигура движется за окном, в следующий момент дверь резко открывается, и я оказываюсь снаружи, стоя в сугробе. А напротив глаза, убивающие, ярко светящиеся огнем и испепеляющие все вокруг своим смертоносным пламенем.

— Отпусти меня, мне больно, — шиплю, понимая, что захват руки усилился.

Ответа нет, меня тащат в машину побольше, огромный черный танк. На фоне звучат голоса людей, но в целом никто не обращает внимания на данную ситуацию. Кому это надо, действительно?

— Влад, мне больно! Ты слышишь меня?!

— Потерпишь, — звучит глухое, тихое. Свирепое.

Но мой гнев вдруг пробирается изнутри.

— Не потерплю, хватит обращаться со мной как с куклой.

— Да что ты, как же ты заговорила. А что это такое? С чего вдруг?

Вглядываясь в озверевшее лицо, я понять не могу, он серьезно или нет? Серьезно решил меня добить, или все-таки считает своим долгом надавить сразу на все больные мозоли и с удовольствием свалить в закат? Я поверить не могу, что снова в это влезла, что снова позволила себе…просто быть с ним рядом. Поверить не могу, что открылась, что доверилась. Ему. Который однажды не хотел ничего решать, и ладно, я тоже виновата, никто не спорит, но сейчас…я должна была решить все сама, а не лезть в новую авантюру под названием «Аттракцион, на котором тебя расквасит». Вместо этого я вручила бразды правления совсем другому человеку, и все еще никак не контролирую ситуацию.

— Заговорила. Да.

— Умная стала, взрослая, да?

— Да хоть бы и стала, и что с того?!

Толкаю Агапова от себя, вкладываю в этот толчок всю себя.

— А ничерта подобного. Ты была дурой, ты дурой и осталась, — грубо рубит обидные слова, пока я распадаюсь на крупицы.

Прикусываю губу и злобно вперяюсь в Агапова.

— Да пошел ты!

И только пытаюсь развернуться, как, резко схватив меня за руку, Влад пригвождает меня к стальной груди, намертво припечатывая в себя.

— Только вместе с тобой. А пока поясни-ка мне одну вещь, какого, мать твою, черта ты так реагируешь на них? Что еще с тобой, тупоголовой, должно случиться, чтобы ты поняла — он срать на тебя хотел, более того, он спит и видит причинить тебе так много боли, чтобы ты в ней захлебнулась. Что еще должно с тобой случиться? Вот что? Может мне кинуть это гиблое дело и занимайся всем сама, раз ты ТАК реагируешь на все происходящее. Поясни мне, Вита, черт тебя дери, иначе я вообще не понимаю, что я тут с тобой делаю прямо сейчас и почему еще не послал тебя на все четыре стороны разгребать все то дерьмо самостоятельно.

Моментально что-то щелкает в голове. Дрогнувшие губы раскрываются шире, пока глаза медленно скользят по знакомому ожесточенному лицу. Так быстро сменяются у него эмоции. Злость или даже ненависть, а еще едва заметное разочарование. Во мне? А сам? Сам далеко от меня ушел?

Почему-то увидеть этот ядреный коктейль сейчас для меня равносильно ядерному взрыву, так же оглушающе и ослепляюще.

— Не смей меня оскорблять, не смей! — Срываясь на крик, я глотаю горькие слезы, потому что все: дамбу прорвало.

— Если ты дура, то как мне еще тебя назвать? Еще и мазохистка, — горько ухмыльнувшись, Влад снова осматривает меня с ног до головы, будто бы ищет хоть что-то, что даст ему повод поменять мнение. Нет этого. — скучаешь по нему, да? Хочешь, чтобы как раньше? Или того гляди, любишь его, ну так скажи, давай, — схватив за плечи, Агапов трясет меня как тряпичную куклу, пока весь мир вокруг вращается, и я вместе с ним.

— Хочешь правду, да? Правду хочешь? На, получи: я не могу родить, и никогда не смогу родить, понял, да? Я плакала не из-за Германа, я чертовски хочу быть на ее месте, на месте матери! Но мне не светит это!

Черты лица Агапова не меняются, для него это будто бы и не новость вовсе. Проходит пара секунд, и он вовсе расслабляется, слегка заметно улыбнувшись.

Нет, неужели знал? Делая шаг назад, я цепляюсь перемерзнувшими пальцами за пальто.

— Думаешь, я не в курсе, да? Я знал о тебе все, и заметь, я просил тебя рассказать мне все, но ты смолчала. Ладно, я понимаю, такие вещи могут быть болезненны, но ты ведь меня обманула, Вит. Изначально меня обманула. А я все равно тебя не бросил, потому что мне по факту нужна ты. И не думай, что не родишь, ты родишь мне и сына, и дочку.

По спине гуляет холодок, я будто бы ослепла и занемела.

— У тебя есть достаточно претенденток для этого.

— Не спорю, но вижу я только тебя.

Врешь. Ты мне врешь?

Приподняв за подбородок мое лицо, Влад опускает взгляд на губы, которые дрожат так, словно я на морозе голышом стою. На улице снегопад крупными гроздьями покрывает наши фигуры, оседает на щеках и скатывается вниз прозрачными каплями вместе с моими слезами. Ветер завывает.

Агапов молча сажает меня в машину. Я в шоке, ни сказать ничего, не пошевелиться не могу. Возможно, откат меня догнал все-таки.

— Поживем пока на даче, ты заодно в спокойной обстановке закончишь работу над проектом, видимо, сейчас быть здесь для тебя небезопасно для твоего же здоровья, физического и ментального. Нам всем нужно выдохнуть.

*******

Дача семейства Агаповых для меня знакома еще с самого детства, когда мы почти каждое лето проводили там всей дружной компанией, не спали до утра, объедались фруктами с деревьев, мечтали о волшебных мирах, а в свободное время бесились в комнате родителей. Уж там для нас было раздолье. Но когда я увидела полностью модернизированный дом, то поняла, что от былой дачи осталось лишь скупое слово. Вот сейчас, стоя изваянием перед огромной махиной, я свято верую в то, что скорее всего обозналась.

— Я немного тут все исправил, дом пришел в упадок, ремонтировать его бессмысленно было. Всему есть свое время.

— Время разрушать.

— И время строить, — серьезно отвечает Влад, пропуская меня вперед через высокие кованные ворота.

Меня оставляют в просторном зале, где все предусмотрительно подготовлено для окончания проекта, на выполнение которого я когда-то и согласилась.

— Я сделаю пару звонков ты пока поработай.

Так удобно указывать, что и кому делать, а почему бы и нет. Он тут босс, ведь так? Усмехнувшись, все-таки сажусь за проект, я в конце концов обещала, так что выполнить нужно. Глаза боятся, а руки делают, терпеливо выводя нужные штрихи. Видимо, проходит прилично времени, но я настолько погружаюсь в процесс, что теряю себя в нем.

Я не иноватор, многие вещи привыкла проектировать именно на бумаге, чувствуя шероховатую поверхность бумаги. Касаясь кривых линий, я словно сама оказываюсь в том месте, что рисую. Будто бы прямо сейчас стою у огромного панорамного окна, всматриваясь в вид, открывающийся мне только с такой высоты. Словно парю.

Вздрагиваю, словно просыпаясь ото сна, когда сильная рука опускается на мою ладошку, сжимающую карандаш.

— Мне нравится, а что в фойе будет? — внезапно звучит низкий голос над ухом.

— Тепло там будет.

Это первое что приходит на ум.

— Чтобы расположить к себе?

— Чтобы люди чувствовали себя как дома. И не хотели уходить. Тебе ведь именно это надо? — поворачиваю голову, сталкиваясь с бушующим океаном в глазах Агапова. Он смотрит на меня не моргая, так, словно я картина, которой можно любоваться. Словно я единственное, что сейчас его волнует. И как бы мне хотелось, чтобы это было так, но внутри все переворачивается, стоит только вспомнить то, то видела.

— Именно так, я этого и хотел всегда. Чтобы уходить не хотели. Нам нравится одно и то же.

Глаза при этом темнеют, становятся все мутнее и мутнее. А я заставляю себя перевести взгляд, переключиться. Но все равно тону в этом.

— Ревновала, да? — продолжает низко, утробно.

Молчу, упорно всматриваюсь в чертежи, понимая, что в целом-то он снова прав. Но я не дам ему понять это.

— Я знаю, что ревновала. Мне было так приятно знать, что ты ревнуешь, я этого хотел, черт возьми. Желал, — Влад упирается головой в мою, жадно вдыхая аромат распущенных волос.

— Ты только этого и хотел, да?

А я хотела совсем другого, я запрещала себе, я была не я. Словно другим человеком была, словно забыла прошлое и не поняла, что нельзя снова войти в ту же реку. Невозможно и не нужно это, за что и поплатилась, чего уж мне. Поделом.

А он хотел, чтобы ревновала. Ну не чудовище ли?

— Хотел, очень хотел. Так сильно, что от желания мне ломало кости. Чтобы ты ревновала меня, чтобы смотрела так на меня, чтобы не он был причиной твоего неспокойствия, а я. Чтобы ты волновалась за меня, чтобы все было так, как хочется мне в глубине души. Думал поговорить, а ты все сделала в своей манере, накрутив себе мультиков, думал дать время остыть, а ты все равно нашла способ вывести меня из равновесия, все равно нашла лазейку ко тьме, как бы упорно я ни старался вывести тебя на свет, Вискас.

Сильные руки обвивают талию, пока я внутри распадаюсь.

— Тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной? Да просто избавься уже от меня и все, зачем мучить? — срываюсь на крик, пытаясь выпутаться из объятий, что становятся для меня конечной остановкой на пути вникуда.

— Я хотел и хочу только тебя, как бы упорно не пытался выдворить любые упоминания о тебе из своей жизни.

Врешь.

— Скажи это тем, с кем ты был. Я поверила тебе, я доверилась, я…— слова не складываются в предложения. Все выходит из-под контроля. Агапов ухмыляется довольно, словно это последнее, чего он так сильно ждал и дождался-таки.

— Ничего не было, и я никогда не хотел издеваться над тобой. То, что ты видела, это просто неудачная картинка, пришлось посетить одно место, чтобы выловить нужную мне информацию. Не более. Но ты должна мне верить, Вита. Ты должна мне верить.

Что? Не было, да? Верить должна? А что еще я должна в этой жизни кому-то? Что?

— Тебе верить? Как я могу тебе верить? — слезы льются из глаз. — Я себе не доверяю больше, а ты хочешь, чтобы я верила тебе.

Но слезы не изменят того факта, что я чувствую облегчение. Не было. Не было. Не было. Но как бы там ни было.

Я не могу слепо ступать за тобой, больше нет, я не могу вверять свою жизнь в руки другого человека. Пора все решать самой.

— Доверься себе, просто доверься своим ощущениям.

Горячие губы касаются лица, невесомо, легко, а затем ведут влажную дорожку к уголку глаза. Жадный вдох вызывает бушующие мурашки на коже. Он просит доверия, а я распадаюсь на части, не способная больше верить.

Доверься.

Это так мало, но для меня это целая жизнь. Моя жизнь, в которой я не брала все в свои руки, но настало время это сделать. Настало ведь, да?

Довериться?

— В последний раз доверься. И посмотри, что будет. Ты уже другая, ты даешь отпор. Ты противостоишь, пусть это и сложно. Но ты уже не та, что раньше, Вит. Я сделаю все, чтобы вернуть ту девочку, которую знал всегда. Мою Виту. Девочку, которая светила ярче солнца.

Он все сделает.

Он всегда делал.

Для меня. Ради меня.

А я была его светом, как он мне не раз говорил.

— Я обещаю тебе, что ты не пожалеешь ни единой минуты в своей жизни. Но и ты обещай, верить мне всегда, даже тогда, когда больше всего на свете хочется усомниться при всех фактах. Даже тогда, когда страшно хочется все бросить и уйти. Что бы ни говорили тебе, что бы ни показывали. Верь мне. Я никогда и ни за что не сделаю ничего, что причинит тебе боль.

Всматриваясь в глаза напротив, я понимаю, что нахожусь на рубеже. Прошлого и настоящего. Но я чертовски сильно хочу шагнуть вперед.

ВЛАД

— Владислав Юрьевич, я могу идти? В офисе никого уже долбанную «тучу» времени, — нетерпеливо постукивая пальцем по дверному косяку, толдычит мне секретарша. Черт, совсем о ней забыл, думал, что эта стерва давно ушла вместе с остальными.

Я увяз надолго, решал проблему с Радушиным, списывался, созванивался, а теперь жду финальной отмашки от нового друга. Тридцать первое декабря, а все сижу, кукую. Вита нуждается во мне дома, а я тут. Моей девочке именно сегодня нужна поддержка как никогда.

— Можешь идти.

Отмахиваюсь, как он назойливой мухи. Меня она как специалист устраивает, а вот как человек бесит, и я ее тоже. Взять к себе пришлось по старой дружбе, видите ли, надо было девочку вывезти из страны из-за внутрисемейных проблем, а зная ее нервного братика и такого же нервного отца, я, можно сказать, поучаствовал в спасательной операции. Но кто ж знал, что ее характер заставит меня взвыть на вторые сутки?

Помог старшему товарищу, нечего сказать, а моя нервная система ушаталась вкрай.

— Владислав Юрьевич, — корчит недовольную моську «Олечка» и умолкает.

— Что? — поднимаю вопросительный взгляд на нее и думаю, когда же я в последний раз слышал от нее вежливое обращение? Не в этой жизни точно.

— С праздником. И пусть у вас все будет хорошо. И у нее тоже.

Намеки — это сильный конек Фроловой, я бы сказал, лидирующий. Она сейчас без шуток и с довольно серьезным лицом это произносит, без обычной едкой ухмылки.

У Вискаса все будет хорошо, я уж постараюсь. Работа над проектом немного отвлекла, я ее еще к психологу записал, толковая баба с ней теперь работает. Тут все же такой вопрос, закрыть который поможет только профессионал. Смотреть на свою девочку, которая просыпается по ночам в слезах, я не могу. И хоть я долгое время мозгоправов не приветствовал, эта внушает доверие, и самое главное — Вита от нее без ума и после нее она живая. Вот так можно описать ее состояние.

— Спасибо, Фролова. И тебя с праздником. Папе привет передай.

Теперь Оля хмурится, волком поглядывая на меня. То-то же. Папка же ее сюда и отправил, ох и скандалище же был. Они вроде как до сих пор не общаются. А вот нечего было всем нервы делать и становиться объектом вожделения местного мафиози, а потом еще и «случайно» оказываться в том же закрытом клубе, что и он. Пожалуй, я бы свою дочь тоже выслал бы за тридевять земель подальше от такого чуда.

— Вот умеешь же ты быть мудаком, Влад.

— Теперь узнаю знакомую гадюку, — смеюсь и откидываюсь на стуле.

Девица молнией вылетает из кабинета и громко хлопает дверью. Ну-ну. В этот момент телефон издает пикающий звук, и я понимаю, кто на том конце провода.

— Да, — отвечаю быстро, стоит только схватить телефон.

— Встречаемся в том месте, о котором я говорил в прошлый раз, через полчаса.

Новый друг немногословен, сейчас мало коммуникабельный, все общение сводилось к вопросу о Радушине. Благодаря тем волшебным бумагам, этот говнюк уже в СИЗО, и никакая сила не поможет. Ничего его уже не спасет, даже влиятельные связи. Насчет личности самого мистера Х у меня есть догадки, но я держу их при себе. Раз человек не хочет сообщать об этом никому, значит, так нужно. На то есть объективные причины, мне важен лишь тот факт, что он помог мне прижучить эту падаль. Остальное — никому ненужные детали.

И кстати говоря, я до сих пор не видел этого человека вживую. Только в полутьме, украдкой.

— Спасибо. Еду.

Сбрасываю вызов и собираюсь. Я ждал именно этого. Ждал момента, чтобы дорваться до Радушина, потому что меня не пускали к нему, еще бы. Как только бумаги пошли в ход, я не мог даже поговорить с ним, потому что это было одним из условий мистера Х.

После того, что я узнал из этих бумаг, я бы его просто размазал по стенке. Навсегда. Не только за родителей Виты, не только, но и за то, что он сотворил со множеством других людей, а особенно молодых девушек, которые пропали в период обучения этой падали в универе. Десятки имен, десятки дел, десятки загубленных душ. Кто мог знать, что под маской некогда забитого парня будет скрываться чудовище.

Приехав на место, ощущаю вибрацию во всем теле. И стоит мне только зайти в темное помещение, насквозь пропахнувшее знакомыми сигарами, как я понимаю, что не один. Опять тьма, а напротив меня огромное стекло, за котором приглушенный свет настольной лампы, слабо освещающий поникшую голову Радушина. На нем нет лица, опухшее месиво вместо него, но с ним настойчиво говорят люди в штатском.

Я помнил совсем другой разговор, что все будет без рукоприкладства, но вижу другую картину. Черт, если бы знал, я бы вырвался бы поучаствовать самостоятельно.

— Его не трогали больше, чем нужно, а ты бы не остановился. В этом и заключается разница. Мне нужны страдания, а не смерть. Это может быть боль, но не ведущая на тот свет.

Опять ответ на вопрос, звучащий в голове. Если бы я был мистического склада ума, то точно подумал бы, что он колдун.

— Ты подпишешь все, иначе до камеры не дойдешь.

Звучит в динамиках. На эту фразу реакция Радушина однозначная — смеется, а затем плачет, срываясь на крик.

— Я хочу с ним потолковать, — грубо отвечаю, понимая, что получу отказ.

— Выпусти меня! — вопит нечеловеческим голосом бывший друг. Глаза бешеные, потухшие.

— Это не твоя война, парень. Я слишком долго ждал.

— Я хочу туда!

— Нет. Любой вопрос ты можешь задать тут, но в целом мы задали их за тебя уже.

Мои глаза намертво впиваются в искаженное болью лицо Радушина.

— Нет. Я хочу туда. И я туда пойду.

Толкаю от себя стол и двигаюсь к двери.

— Узнаю в тебе себя, но прежде, чем ты туда войдешь, пообещаешь мне, что не отнимешь жизнь, — я резко поворачиваюсь на звук, мою руку в этот момент сжимают словно в тисках. Взгляд выхватывает искаженное лицо Мистера Х, правой части просто нет, это ходячее пособие по анатомии, а левая…левая принадлежит человеку, повидавшему много горя. Мои догадки верны.

— Что ты носишься со своей жизнью? Эта падаль не стоит того, ты вообще видел эти документы? Ты видел, что он сделал? Да он жил с моей женщиной, он мог и с ней это сотворить, понимаешь вообще, что значит это все? Что значит то, что ты мог бы не спасти ту, о которой грезил больше всего на свете? Ту, которую оставил по собственной глупости, ту, которую подверг опасности?! Я больше всего на свете хочу, чтобы он сдох, а ты желаешь ему жить?! Ты больной, или как?

Мне сейчас плевать на последствия, я этого придурка не понимаю!

— Я обещал маме. Если ты пообещал что-то маме, то держи слово.

На пол падает черно-белое фото. Фото, при первом обозрении которого может показаться, что я поехал крышей. Потому что на меня смотрит точная копия моей Виты. Только как будто из прошлого...

Паззл в голове складывается. Вот и причина. Лицо Мистера Х замирает в нечитаемой маске, а я отшатываюсь, хватаясь за ручку.

Ну что ж, я был прав. Кто-то все-таки жив. А Вита…так похожа на их мать, неужели…неужели это и есть ответ на вопрос?

Меня больше не удерживают, никто и слова не говорит.

Захожу внутрь и с разбега припечатываю кулаком Радушина.

— Зачем ты их убил?

Герман, или не Герман вовсе, улыбается окровавленными губами и сплевывает вязкую жидкость на пол.

— И ты тут. Так интересно…ты сейчас о ком?

— Зачем ты убил родителей Виты и почему не тронул ее?

— Ты все знаешь, ведь так? Мой чудом воскресший братец подсказал? Почему не тронул...

Уши заливает бетоном. Давление бахает по голове.

Мы и не знали, что у Радушина был брат, более того, я и мать его видел раз или два, и то в состоянии, в котором меньше всего хотел бы кого-то видеть. И тогда я точно сходства не заметил... А тут все раскрывается с такими подробностями, что волосы на голове шевелятся. Только сейчас я начинаю припоминать, что в гостях у него мы не были. Все сводилось к тому, что они бедно жили, но как они жили на самом-то деле? Как? Никто ведь не знал.

— Ты, сука, будешь страдать.

— Буду. Только мне все равно. Я хотел быть богатым, я стал богатым. Я хотел себе ее, она стала моей. Я хотел ребенка, и он у меня тоже есть. Все, чего мне хотелось, я достиг. И никогда ни в чем себе не отказывал, — смех разрезает пространство, нервный, больной. Смех нездорового человека. Смех того, кто больше не человек. — А как я этого достиг, не имеет абсолютно никакого значения. Потому что я победитель. По-бе-ди-тель! Цели всегда оправдывают средства. Запомни.

Радушина уводят, а я смотрю на окровавленные руки и понимаю, что очень много в этой жизни я чуть не потерял навсегда.

СПУСТЯ ГОД. 31 ДЕКАБРЯ.

ВИТА

Как же хорошо, что не надо ничего готовить: Влад настоял на доставке. С другой стороны, это, конечно, немного грустно, потому что каждый Новый год я привыкла накрывать огромный стол. Но в нынешних условиях это поистине ужас, с трехмесячным малышом на руках это было бы ой как сложно, если не невозможно. И если бы не Влад…не было бы ничего из этого. Думала ли я, что моя жизнь настолько круто поменяется? Нет, я и мечтать не мечтала и отчаялась уже.

С моим-то диагнозом. Липовым, как оказалось. Синдром ленивого яичника по факту. Ничего, кроме как витаминов и регулярной половой жизни с нужным человеком, мне не было показано. А я пичкалась таблетками, загоняя себя в еще больший тупик.

— Давай Марка сюда, — шепчет на ухо Влад, забирая сына. Он точная копия отца, особенно глаза, в них смотришь и видишь паренька из прошлого. На всех старых детских фото Агапова может показаться, что Марк и Влад одно лицо. — А то ты его залюбила просто. Не надо мне тут маменькин сыночек.

Я до сих пор с содроганием и трепетом вспоминаю, как рожала весь день это чудо. А с еще большим трепетом вспоминаю то, как узнала, что беременна. Просто мне было плохо, все время плохо, а потом потянуло на селедку с шоколадом. Одновременно.

Неладное заподозрил именно Влад, и то не сразу, мы были по уши в делах в связи с судом над Германом, появлением еще одного действующего персонажа из прошлого…крестного нашего Марка. Так вышло, что Влад и дорогой Мистер Х, он же Григор Димитров, сдружились, хоть и сложно назвать такое общение дружбой, однако, как говорит мой дорогой муж (да, Новый год теперь у нас связан только с хорошими воспоминаниями, именно в прошлом году Агапов тридцать первого числа сделал мне предложение) такие люди и общаются только с теми, кого считают своими. А раз Григор показал свое лицо, значит, доверяет нам достаточно и считает своими людьми.

Он-то и помог нам со всеми проблемами. Особенно с Германом, вывести которого на чистую воду оказалось не так просто, но в конечном итоге, доказательства были неоспоримые, так что он отправился за решетку на долгих двадцать лет. А Ирочка…оказалось беременна была вовсе не от Германа, таких как он у нее было в избытке, вскоре после оглашения решения суда, «любимая женщина» родила мулата. Наверное, это здорово ударило по психике Радушина, но я не уточняла.

Мы больше о нем не говорим.

— Любви много не бывает, — передаю сына мужу, а затем легонько провожу ладошкой по небритой щеке.

Влад поднимает голову и кокетливо улыбается, прижимая Марка к груди. Маленькие ручки ложатся на широкую мужскую грудь, скрытую за белой рубашкой. Все в костюме, всегда «при параде».

— Сын, ты слышал? Что думаешь? Бывает или нет?

Малыш издает булькающий звук и смеется.

На мои глаза наворачиваются слезы счастья. Это лучшее, что случилось со мной. Они — самая большая награда за все.

— Не бывает, ну так давай удвоим? Когда за дочкой пойдем, дорогая жена?

Смеюсь, стирая соленую влагу с щеки.

— В самое ближайшее время, мой дорогой муж.